Глава 24. Друг мой, Пашка.
Я знаю много реальных и страшных историй о незадавшихся судьбах наших с вами земляков, по тем или иным причинам переехавших в Россию.
Например, историю о том, как у поселившейся под Калугой казахстанской семьи забрали в армию единственного сына, и как тот погиб в Чечне. И как отец с горя запил, а несчастная женщина — мать вернулась в Казахстан.
Или вот еще. О молодой семейной паре, с двумя ребятишками, переехавшей в Россию. Муж там выкупил лесопилку, и занялся бизнесом. Семья временно ютились в вагончике, а вокруг вагончика выстраивала деревянный двухэтажный сруб.
Но счастье молодой семейной пары длилось недолго. В один из дней шестерку неуступчивого казахстанца, не пожелавшим делиться доходами с поселковым криминалитетом, вместе с ним, сидевшим за рулем, изрешетили из автомата местные бандюганы, а деревянный его дом сожгли.
Супруга бывшего казахстанца в это время вышла в магазин, а в вагончике оставались двое несовершеннолетних детишек. Дети сгорели в огне заживо. Говорят, женщина после этого сошла с ума.
Есть еще истории. Не менее горестные и трагичные. Но я хочу рассказать о том, что мне ближе. О моем друге.
Друг мой Пашка Катышев женился поздно, в тридцать с хвостиком. Причем, взял в супруги женщину на десять лет его старше. Ну, женился, и женился. Можно было только за друга порадоваться. Но вот как-то приходит Пашка к нам, своим товарищам, весь смурной. – Что случилось, Пашка? — спрашиваем мы его. – Да вот, жена агитирует переезжать в Россию. – А ты что? – А я что, я ж ее не брошу. – Пашка, — я пытаюсь его урезонить: — у тебя же в России никого нет. Ну, был бы у тебя там родственник – губернатор. А так куда ты, кому ты там нужен?
Но ничего уже не помогло. Словом, несмотря на все уговоры друзей, Пашка уехал.
Шло время. Дядь Гену, Пашкиного отца мы хоронили без него. Умер Пашкин брат Колька, Пашка опять не приехал. Как-то все это не по-людски выходило. И вдруг звонок. Звонит тетя Таня, милейший человек, Пашкина мама. Пашка в гости приехал. Я еду к теть Тане домой.
Друг мой за четырнадцать лет почти не изменился, разве что немного состарился. Детей нет. Жене его уже за шестьдесят. Рожать поздно, раз уж раньше не торопилась. А без детей нет никакого жизненного интереса. Первые восемь лет, по словам самого Пашки, жили в деревне, в глубинке, где кроме самогонки и картошки ничего не было. Только на девятый год, продав все свое имущество и поднакопив кое-каких деньжат, смогли переехать под Геленжик. Там у Пашки, в сорока километрах от города, свое хозяйство, на семи сотках земли. Две коровы, кое-какая живность. Словом, жизнь прошла мимо, судя по разочарованным Пашкиным речам. – Каждую ночь мне Алматы сниться, — признается Пашка. И тут же меня спрашивает: — а сколько ты зарабатываешь?
В тот год, а это был 2007, дела у меня шли не шибко важно, и я честно признаюсь: — Немного. Долларов пятьсот.
– Пятьсот долларов, — удивляется Пашка: — и ты говоришь, это мало? Я у себя механиком тридцать долларов получаю, и то эти деньги нам по три месяца задерживают.
Я говорю тогда своему другу: — Слушай, Пашка, если б ты не переехал, и свою полуторку на Выставке сдавал в аренду, а сам с женой жил в ее двухкомнатной на Гагарина, то тебе даже работать не надо было бы. Получал бы хорошую арендную плату. Жил бы, как кум королю.
И тут же я предлагаю: — Может быть, продашь свое крестьянское хозяйство, и снова переедешь в Алматы?
— А за сколько я его продам, — искренне огорчается мой друг: — тысяч за пять, за семь тысяч долларов. А тут у вас за эти деньги даже беседку сейчас не купишь.
Вот так мой друг Пашка и пролетел, словно фанера над Парижем, разменяв благоустроенную жизнь в центре Алматы на прозябание в сибирской глуши.
Да и под Геленжиком у него жизнь не очень, судя по Пашкиным рассказам.
Впрочем, не он один виноват в случившемся. Я помню, как в свое время лидеры всех этих расплодившихся в Казахстане казачьих и славянских объединений с пеной у рта расхваливали преимущества переезда в Россию, любую совершенную не справедливость в отношении граждан славянской национальности выводя едва ли не в формат национального бедствия. Особенно напирая на то, что у русских в Казахстане будущего нет.
И что в итоге? Все эти «гей славяне» и «казаки» продолжают, как ни в чем не бывало «мутить воду» в казахстанском пруду, а такие наши земляки, как Пашка Катышев и его жена, оболваненные пропагандой бунаковых и захаровых, мыкают горе на чужбине…, ой, то есть на своей исторической родине.
