МИФ ОБ ЭДИПЕ В ЕВРОПЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Варвара Александровна Белоброва, ГУМАНИТАРНО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ (ФИЛИАЛ) ФГАОУ ВО «КФУ ИМ. В. И. ВЕРНАДСКОГО» В Г. ЯЛТА, Ялта, Российская Федерация
Аннотация
В статье освещается проблема художественной рецепции мифа об Эдипе. Цель работы – исследование особенностей литературной адаптации одного из основных смыслообразующих мотивов древнегреческого мифа – мотива судьбы.
Результаты. Сравнительный анализ научных статей и произведений европейской литературы показал, что в XX в. главенствовали две трактовки данного мотива: 1) относительно новое понимание судьбы как враждебного человеку начала, бессмысленной игры богов; 2) восприятие предначертанных страданий как путь героя к познанию себя через обретение правды, что отсылает к античным трагедиям Софокла. Особенности рецепции мотива судьбы повлияли и на изображение Эдипа как героя пассивного или борющегося с препятствиями. Кроме того, судьба Эдипа рассматривается через призму социально-политических и культурно-философских тенденций Новейшей эпохи.
Вывод. Произведения, основанные на переложении древнегреческого мифа об Эдипе, сочетают в себе новые и традиционные черты, каноническое и авторское видение, что актуализировало сюжет и привнесло в него новые смыслы.
Ключевые слова: миф, мифология, Эдип, судьба, адаптация, трагедия, драма, роман
Обращение к античности и античному мифу происходило на протяжении многих веков, как в сфере образования, так и среди писателей, ученых, деятелей искусства и т. д. Однако восприятия античности постепенно изменялось на протяжении этого времени.
Однако рубеж XIX–XX века интересен тем, что античные произведения рассматриваются не только в неоклассическом дискурсе, но и как источник для размышления о социально-политической проблематике. Необходимо отметить, что оба эти направления не существовали раздельно друг от друга, а, скорее, были источником.
ХХ в. стал веком двух мировых войн, уже в его начале интеллектуалы рассуждали о наступающем кризисе, который проявлялся в упадке традиционных ценностей и потере ориентации на человека в духовной жизни. ХХ век утвердил в истории человечества трагическое мироощущение, а в качестве ключевых понятий – войну и насилие, технократизированное сознание, экологическую катастрофу, кризис гуманистических идеалов.
Тема судьбы и неизбежного обретает новую волну популярности. Особенное место в западной культуре занял миф об Эдипе.
Софокл первым из древнегреческих драматургов перенес внимание с судьбы целого рода на судьбу отдельной личности, вступающей в конфликт с неким внеличностным началом. При этом в классической интерпретации Софокла, отраженной в трагедиях «Царь Эдип» и «Эдип в Колоне», тема рока, враждебного человеку, не является главенствующей: слово «участь» применяется к описанию жизни Эдипа один раз в финале пьесы. История заглавного героя воспринимается автором как воплощение парадигмы общечеловеческого существования и осмысляется не столько в нравственно-религиозном, сколько в философском аспекте. Драматическая ситуация связывается не с уклонением от предсказаний, а с постепенным раскрытием правды об истинном положении Эдипа. Роль Эдипа не пассивна: он не подчиняется исключительно воле судьбы, а самостоятельно борется за восстановление справедливости. Героизм фиванского царя заключается в том, что он не отступил от расследования, несмотря на горечь правды, и стойко принял свою долю. Главное в «Царе Эдипе» – «моральный облик действующего лица, которое направляет поступки сообразно своему сознанию». Как считает Е.В. Алымова, судьбой, «даймоном» Эдипа становится обретение самоидентичности, обладание правдой: «Сюжет трагедии разворачивается как движение к „самому себе”: к самому себе – значит к своей судьбе, а не от нее».
Интерпретация мифа об Эдипе в западной художественной культуре не раз становилась предметом изучения современных ученых. Так, например, в публикации Т.С. Нип и Е.В. Филипповой анализируется мотив судьбы в репрезентации мифа об Эдипе в литературных произведениях различных авторов ХХ в. Авторы публикации анализируют литературную адаптацию мотива судьбы в произведениях авторов ХХ в., таких как Ж. Кокто, А. Жид, С. Беркофф, Л. Арагон, А. Бошо, и приходят к выводу о том, что в ХХ в. главенствовало понимание судьбы как враждебного для человека начала. Судьба человека трактовалась как череда страданий, ведущих героя к познанию себя через обретение правды.
Софокл первым из древнегреческих драматургов перенес внимание с судьбы целого рода на судьбу отдельной личности, вступающей в конфликт с неким внеличностным началом.
Миф об Эдипе фигурирует во многих произведениях XX в. – аллюзивно или в качестве сюжетной основы текста. Одной из первых монографий, посвященных репрезентации названного сюжета в западноевропейской литературе, стала работа американского литературоведа Дебры Модделмог «Читатели и мифологические знаки: Миф об Эдипе в художественной литературе двадцатого века». Отдельные аспекты репрезентации мифа о судьбе Эдипа в новейшей европейской литературе нашли отражение в монографиях, статьях, диссертационных работах отечественных и зарубежных исследователей.
В модернистской литературе начала XX в. идея злого рока и фатального бессилия человека начинает играть ключевую роль, что находит свое выражение, в частности, в трагедии Гуго фон Гофмансталя «Эдип и Сфинкс» (1905), входящей в античный цикл автора. По мнению писателя Лиона Фейхтвангера, основная тема творчества Гофмансталя – «изумление перед страданием и полное страха стремление к неведомому, к судьбе». По сравнению с античными образцами, в трагедии австрийского драматурга усиливается «мотив роковой обреченности человека», на первый план выходит «тема роковой беспомощности человека, ставшего игрушкой судьбы, рокового проклятия и непредсказуемой воли богов».
В постановке конфликта проявляется воздействие современных автору теорий психоанализа, выраженных, прежде всего, в образе оракула – «голоса подсознания, определяющего во многом поступки героя».
Роман М. Кундеры «Невыносимая легкость бытия» (1984) интересен в качестве варианта рецепции и интерпретации мифа об Эдипе в европейской культуре ХХ в. как один из примечательных вариантов этого явления на фоне других версий. Например, в драме Ж. Кокто «Адская машина», в фильме П. Пазоллини «Царь Эдип», в драме Ж. Жироду «Электра» и др. Кундера не переписал историю Эдипа Софокла, но философски осмыслил миф в условиях современной ему действительности. К произведению античного драматурга Кундера апеллирует несколько раз на протяжении всего романа. Трактовка мифа об Эдипе главным героем в невыгодном для господствующего режима ключе резко меняет его судьбу, которая при критическом прочтении романа сама напоминает судьбу греческого героя.
Герой вспоминает историю Эдипа и использует ее для аргументации своих выводов. Эта метафора также стала для него опасной. Пичова и Рейн подчеркивают, что в романе Кундеры «драма Софокла служит важным интертекстом, появляясь в ключевых сценах в качестве катализатора действий». Томаш прочитывает миф, не оставляя сомнения в вине Эдипа и в верности его решения наказать себя, акцентируя внимание читателя лишь на преступлении Эдипа, который «не почувствовал себя безвинным, выколол себе глаза, чтобы не видеть детей, сотворенных греховным браком, и ушел из Фив.
На интерпретацию мотива родового проклятия повлияло эссе Герхарта Гауптмана «Греческая весна», в котором проявляется своеобразие авторского восприятия античности. По мысли Гауптмана, в основе греческой трагедии лежат проблемы «вины и искупления». Близко австрийскому драматургу и гауптмановское понимание судьбы. Немецкий классик «всегда очень скептически высказывался по вопросу о свободе воли человека», в предельно трагическом ключе осмысляя взаимоотношения личности и божественного начала: «Боги отвернулись от человека и не испытывают ни малейшего сочувствия к несчастным смертным».
Во многом сходна с «Эдипом и Сфинксом» по настроению и мотивной организации пьеса Жана Кокто «Адская машина» (1932). Кокто, как и Гофмансталь, обостряет конфликт между волей человека и волей богов, представленной как разрушительная адская машина. Авторский голос в обращении к зрителям говорит: «Богам свойственно наслаждаться собой, их жертва должна упасть с большой высоты». Веление богов, которые в мире, утратившем гармонию, перестают быть гарантом справедливости, выступает главным двигателем сюжета: «Зритель, эта машина перед тобой завелась на такую высокую мощь, что ее пружина медленно раскрутит весь путь человеческой жизни. Это одна из самых идеальных конструкций, созданная адскими богами для математически точного разрушения смертного».
