Сегодня об идеологических проблемах и обо всем, что с этим связано, рассуждает Айдос Сарым. Известный политолог, яркий публицист, убежденный националист, горячий патриот – и все это в одном лице.
Несмотря на то, что не все его аргументы выглядят бесспорными, они всегда интересны и вызывают стойкое желание высказаться…
Дискредитированная категория
— Давайте начнем с общего, а потом перейдем к частному. Кому идеология нужна более всего? Правящим классам? Обществу? Отдельно взятому индивидууму? Или же эта категория теряет свою актуальность в условиях XXI века?
— Вопрос, как говорится, на миллион долларов. Лично я не вижу ничего плохого или ужасного в самом понятии “идеология”. Любой человек, даже самый беспристрастный, если вдуматься, является приверженцем тех или иных идей, идеологий. Кумир многих нынешних правителей Джон Мейнард Кейнс справедливо утверждал: “Идеи экономистов и политических мыслителей – и когда они правы, и когда они ошибаются – имеют гораздо большее значение, чем принято думать. В действительности именно они и правят миром. Люди практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого”.
Даже апология безыдейности – это уже некая идея, пусть даже крайне декадентская и сумрачная. Ведь что такое “идеология”? Это, если совсем упростить, система неких взглядов, ценностей, мечтаний, идеалов. Бояться нужно не идей и идеологий как таковых, а идеологий, возведенных в ранг государственной политики, идеологий абсолютных, стремящихся к подавлению других. К чему может привести такая идеология, все мы или большинство из нас испытали в своем недавнем прошлом.
Мы живем в довольно интересное время, когда многие идеи и идеологии были предельно дискредитированы. Дискредитированы и опорочены политиками, которые слишком часто шли на политические и иные компромиссы, сговор с собственной совестью и убеждениями. Да, современный мир, информационные технологии оставляют мало места для ценностной политики. Политические деятели, стремящиеся любыми путями залезть в умы и заручиться голосами своих избирателей, идут на откровенное забвение и даже проституирование своими идеями и ценностями. Политические программы многих партий стали настолько синергичными, скользкими и обтекаемыми, что избиратели не видят никакой разницы между ними. Такая ситуация заставляет политиков становиться “тефлоновыми”, быть более медийными, заставляет искать более эффектные слова и ходы. Понятно, что эффектность и эффективность – вещи разные, а в политике зачастую прямо противоположные. Это и есть та самая театрализация и карнавализация политики. Такая ситуация, помимо всего прочего, толкает политиков к поиску более “сильных рецептов” и “сильнодействующих лекарств”, которые гарантированно обеспечат узнаваемость, поддержку и отстройку от конкурентов. Такими рецептами и лекарствами, как правило, оказываются идеи и программы, связанные с религией или этничностью.
Но я нисколько не сомневаюсь в том, что именно сегодня нужно заниматься расчисткой колодцев и замусоренных политических родников. Самое главное – не уподобляться герою вольтеровского “Кандида” Панглоссу, который утверждал, что нос человеку нужен для того, чтобы носить очки, поскольку они прекрасно на нем сидят. В нашей стране в течение очень длительного времени зачастую все так и происходило: сначала находились очки, а потом они напяливались на нос общества, в большинстве случаев насильственно.
Если не считать национально-освободительной идеи, в нашей истории все попытки вызревания и эволюционного взращивания политических партий и идеологий насильственно прерывались. Многие идеи и программы мы попросту глотали, даже не сильно разбираясь в том, съедобно ли это, сумеем ли мы это переварить. У нас нет традиций аккультурации и даже ассимиляции политических идей и идеологий, какие есть, например, в соседнем Китае. Там, если вдуматься, нет даже социализма в современном западном понимании. Китайцы полностью переварили “социализм”, адаптировали его к своей истории, культуре, традициям. Любой китаевед вам подтвердит, что слово “социализм” там обозначается иероглифами, которые буквально означают “главная идея единения вокруг общинных алтарей”! Чувствуете разницу?! Мы просто брали всякие “идеи” и уродовали их “под себя”, под свой быт, собственное мироощущение. Многие проекты так и остались непереваренными, выплюнутыми. Между тем редко какая идея может быть популярной, не став подлинно “своей”, не обрастая собственными смыслами и коннотациями. Под многие проекты и идеи у нас нет общества, нет групп населения, их выражающих. Эклектичность нашего общества просто поражает и граничит с некоей трудноизлечимой деменцией (хочется думать, что излечимой, обратимой). Это горькая истина, к сожалению. Посмотрите данные любого более или менее глубинного интервью или опроса населения относительно ценностей и установок нашего общества. Мы как герои Салтыкова-Щедрина: сами не знаем чего хотим, то ли конституции, то ли осетрины с хреном, то ли кому-то морду набить. Отсюда, на мой взгляд, берут начало многие, а, может быть, и все наши серьезные, сущностные проблемы.
Идеологический нигилизм
— Правящие элиты нашего государства исповедуют политическую философию правого толка, ориентируясь на некие абсолютные, надчеловеческие ценности, которые, с их точки зрения, лежат в основе нормального человеческого общества и являются источником любого права и любого возможного правосознания. В то же время в обществе еще очень живучи и привлекательны левые идеи, которые изначально отрицают саму возможность каких-либо абсолютных ценностей, кроме одной-единственной – ценности частного человеческого права на выживание и комфорт, релятивизирующей любые ценностные ориентиры. Насколько в этих условиях возможна выработка объединяющей идеологии?
— А вот здесь давайте будем внимательно разбираться. Прежде всего, давайте уясним, что наша власть сегодня не придерживается ни одной политической идеологии и философии. Не зря ведь наши чиновники при каждом удобном случае говорят, что нам не нужно никаких “измов”: мол, хватит, объелись. Тот же Ермухамет Ертысбаев, например. Последнего понять можно: он преподавал то, во что верил слабо. Я имею в виду марксизм-ленинизм и научный коммунизм. По сути, политические ценности нашей власти вполне коррелируются с состоянием общественной мысли и носят все тот же констиуционно-севрюжный характер. Все премьеры последнего десятилетия, хотят они того или нет, это типичные социалисты. А правительство Карима Масимова было самым социалистическим, со времен премьерства Узакбая Караманова.
Что касается “правого уклона” во власти, то, если не считать небольшого периода истории, когда власть не исповедовала, но была вынуждена реализовывать “правую” программу, никаким либерализмом в Казахстане даже не пахло. Власть в середине 1990-х реализовала “правые” реформы по одной только причине: надо было начать демонтаж тоталитарной системы и закладывать основы рыночной экономики. Если бы не высокие цены на нефть, это у нее могло бы получиться. Но не получилось. Опять же по причине того, что у ее носителей физически не было никаких ценностей (ни левых, ни правых), а те, кто имел таковые, просто оттуда ушли или были вынуждены уйти. Так что “пугающая правизна” власти – это не очень умное изобретение не очень умных левых деятелей. Это попросту заимствованные штампы, во многом российские, а частью – западные, взятые в долг у анархо-синдикалистов и иных леваков троцкистского типа. Вообще хочу сказать, что нам крупно не повезло с “левыми” в Казахстане. Идеологи и движители левых идеологий в Казахстане оказались убогими, невзрачными, откровенно говоря, паразитарными. Ничего, кроме ностальгии по СССР, они в итоге не смогли предложить. С одной стороны такое положение вещей радует, но с другой удручает. Хотя бы потому, что мне лично хочется спорить с людьми умными, понимающими, куда движется большой мир.
Если же говорить совсем прямо, то лучшие страницы нашей истории, ее наиболее сильные прорывы были связаны с правыми идеями. Дискурс свободы, идеи независимости, идеи прав человека, идеи демократии – все это, как известно, идеи либеральные. Даже 1995-2001 годы, когда произошли небольшие подвижки и реформы, принесли стране больше, чем сытые нулевые. Пройдет еще некоторое время, и мы окончательно убедимся в том, что нулевые годы с точки зрения внедрения ценностей, взращивания и созидания институтов были годами “потерянными”.
Националист = государственник
— С вашей точки зрения, как должны соотноситься в идеологии современного Казахстана категории “национализм” и “патриотизм”? Или же это явления, лежащие абсолютно в разных плоскостях? А вообще, в идеологии такого многонационального государства, как Казахстан, может присутствовать категория “национальное”?
— Я уже и так перебрал со ссылками на китайский опыт. Но сошлюсь на Конфуция, который, как известно, предлагал менять общество и начинать строительство государства с исправления имен. Это подлинная трагедия нашего времени: мы хотим думать и спорить о современности, используя терминологию и оперируя понятиями позапрошлого века. Это еще полбеды. Мы продолжаем использовать и совершенно неподходящий категориальный аппарат.
Для начала, как мне кажется, надо отказаться от советских коннотаций, связанных со словом “национализм”. Насколько я понимаю, после известных признаний Путина и Медведева от них отказываются даже в самой России. В зарубежной науке слово “национализм” не является ругательным. Это, по сути, синоним “патриотизма”. То же, чего мы боимся и ужасаемся, когда говорим “национализм”, во всем мире называется “шовинизм”, “ксенофобия”, “нацизм” и так далее. Слово “национализм” в нашей стране стало однозначно “плохим” в советский период, когда под ним подразумевали казахское национально-освободительное движение и антиколониальную общественную мысль, тяготевшую к свободе и самоопределению казахской нации. Потом оно тихо перешло в нашу современную жизнь, во многом благодаря общему культурно-информационному рынку с Россией. В стране начали изобретать всякого рода глупые определения и паллиативные термины вроде “нацпат”, “патриот” или “ултжанды”. Глупо ведь! У нас могут преследовать за пропаганду “национального превосходства”, но при этом есть комитет национальной безопасности, национальные вузы, музеи, библиотеки, заповедники! Где же логика? Мы до сих пор чураемся слова “нация”, поскольку она сама по себе требует ответа на вопрос “какая”! На самом деле слово “национализм” – это не хорошо и не плохо. Это просто слово, термин. Махатма Ганди, Вашингтон, Ататюрк, Тэтчер, Рейган, Ли Куан Ю и еще большой сонм людей, на которых любят у нас ссылаться, на которых стараются походить, были подлинными националистами. Национализм – это любовь к своей стране, своему государству-нации, готовность жертвовать собой ради Родины. Вот и все. В моем понимании нация и государство идентичны. Поэтому и слово “националист” – это синоним слова “государственник”.
Воздвигать общий дом… казахский
— Вы известны как один из ярых сторонников доминирования национального “Я” во всех сферах жизни государства и общества. Вместе с тем, как известно из истории, сам по себе национализм был одновременно идеологией разделения и идеологией объединения. Не станет ли применительно к нашим условиям исповедуемый вами принцип камнем преткновения, или вышеуказанный дуализм вполне преодолим?
— Конечно же, мне хочется, чтобы в условиях Казахстана национализм стал “идеологией объединения”. По сути, он таковым и является. Если мы объединимся вокруг идей государственной независимости Казахстана, повышения конкурентоспособности Казахстана во всех сферах, поддержки национального бизнеса, деколонизации и детоталитаризации общества, то кому от этого будет плохо? Кто от этого проиграет? Если, опять же, не считать тех, кого раздражают слова “Казахстан”, “казахское”.
Нас очень часто обвиняют в том, что мы хотим строить “моноэтническое” государство, требуем эксклюзий и так далее. Но, поверьте, это не так. Мы всегда последовательно говорили и говорим о том, что сегодня важно четко определиться с тем, какое государство-нацию мы строим. Дав четкий и внятный ответ на этот вопрос, мы перестанем тратить силы и ресурсы на ненужные споры и сможем сосредоточиться на каких-то главных, первостепенных задачах. Мы говорим: казахи являются государствообразующим этносом, они дали название стране, государству. Казахстан является независимым государством, которое само будет определять свою внутреннюю и внешнюю политику. Мы утверждаем, что в Казахстане государственным должен быть казахский язык, а все граждане должны его знать, говорить и писать на нем. Это такой же долг и обязанность гражданина, как уплата налогов, служба в армии. Признав эти очевидные вещи, став лояльными к государству, к его Конституции и законам, все граждане приобретают совершенно одинаковый статус, права и возможности. “Казах” – это не только самоназвание моего этноса, это наша национальность, название нашего государства. В этом смысле все граждане Казахстана – это казахи, пусть разного этнического происхождения или религиозной принадлежности. Приняв это, признав это, каждый гражданин страны сможет сохранить свою идентичность, беспрепятственно развивать свой язык, культуру, традиции. Государство будет продолжать в этом оказывать поддержку этнокультурным центрам, общинам. Это модель, которую мы предлагаем и которая рано или поздно будет реализована в Казахстане.
Есть и другие модели. Их смысл и происхождение нам понятны. Есть множество “но”, связанных с их реализуемостью. С точки зрения сегодняшнего дня они для кого-то кажутся единственно возможными. Но если абстрагироваться от сегодняшнего дня и смотреть на Казахстан, который будет через 10-20-30 лет, мы увидим, что ситуация сильно изменится. Наши чиновники, а также многие русскоязычные граждане боятся смотреть в глаза очевидным фактам. Есть объективные тенденции и тренды, есть закономерности развития общества, которые не изменятся. С каждым годом Казахстан будет становиться все более и более этнически однообразным обществом и государством с преобладанием тюрко-мусульманского компонента. Те, кто хочет посмотреть на то, каким будет Казахстан через 10 или 15 лет, могут просто купить билет на поезд Алматы-Шымкент или Алматы-Атырау и убедиться в этом уже сейчас самолично. Это не чья-то злая воля, это объективная данность. Желание власти, части нашего населения сохранить собственный мнимый комфорт, не утруждать себя какими бы то ни было обязанностями и обязательствами способно дестабилизировать наше общество сильнее, нежели любые призывы казахских патриотов. Нерешенность главных экзистенциальных вопросов радикализирует общество, отказ же признать очевидные истины (статус государственного языка, отказ от двойной лояльности и так далее) будет делать требования казахской молодежи, а шире – казахского социума более непримиримыми. По сути, если внимательно разобраться, то призывы сохранять сегодняшнее нелепое положение вещей равносильны лозунгам и требованиям по свержению существующей власти. Только сильно растянутым по времени. Нам часто приходится слышать мнения оппонентов, что вместо языковых и национальных надо решать “реальные” задачи, “строить экономику”. Но поймите, трудно строить дом, развивать бизнес, если не уверен, что он и завтра, и через 20 лет будет принадлежать тебе. А строить плохой дом с плохим фундаментом, который завтра упадет на головы его жителей, никому не хочется. Нельзя строить в одном государстве две нации, а сегодня именно это и происходит. Точнее, мы видим стихийное строительство “казахской нации”, с одной стороны, и попытки сохранить “советский народ”, который верхи переименовали в “казахстанскую нацию” – с другой. Такое положение не может продолжаться бесконечно долго. Рано или поздно они войдут в конфликт. Это аксиоматика.
— То есть вы хотите сказать, что русских в Казахстане не останется?
— Я этого не утверждаю. Лично мне хотелось бы, чтобы русские в Казахстане остались, но стали “казахами русского происхождения”. Чтобы они знали казахский язык, уважали культуру, традиции казахов, и это стало бы гарантией того, что они смогут самореализоваться в Казахстане не только как полноправные граждане, но и как русские люди со своими этнокультурными потребностями. Но я лично думаю, что постепенно русские, а если говорить еще шире, славяне будут переезжать в Россию точно так же, как многие казахи будут постепенно перебираться на свою историческую Родину. Многие российские эксперты, которые живут в реальном времени, это признают.
Но давайте посмотрим на происходящее чуть с большей дистанции, опираясь на мировой опыт. Казахстан был колонизирован Россией. Это одна из очевидных истин, которую надо признать. Так называемое “добровольное присоединение казахов к России” – это не более чем политический миф. Нация, добровольно присоединившаяся к другой стране, не будет восставать несколько сотен раз! Попытки сегодняшних горе-историков дискредитировать национально-освободительную борьбу казахов, отрицать казахскую государственность, отрицать сам факт колонизации ничего не дадут.
Казахи уже давно сформировали свой образ истории, свою историческую картину мира. Пусть даже в самых общих чертах, даже противоречиво, но сформировали. Это уже никто не сможет изменить. Неумелые, глупые попытки навязать “иной образ мира”, “правильные учебники истории” всегда будут натыкаться на ожесточенное сопротивление казахского социума, его смыслопроизводящих слоев.
Так вот, давайте, дабы не подвергаться аберрации близости, посмотрим на Казахстан с точки зрения мировой истории. Сегодня Казахстан переживает процесс деколонизации. Такой же процесс происходил некогда во многих странах. Например, в Индии или Магрибе. Сколько осталось англичан в Индии после 1949 года? Или французов в Алжире после 1950-1960-х годов? Они, конечно, остались в небольшом количестве, но все были вынуждены принять и признать изменившуюся действительность. Это было сложно, непросто, вызвало кризис идентичности. Это огромный культурный шок для всех. Нечто подобное происходит и у нас. И хорошо, что происходит мирно, без серьезных конфликтов и потрясений. СНГ, ОДКБ, Таможенный союз, Евразийский союз – это все не механизмы реинтеграции, новой сборки СССР, а реальные средства и механизмы деинтеграции, по сути затянувшегося до безобразия мирного развода. Проблема же усугубляется тем, что мы переживаем не только процесс неуправляемой деколонизации, но и ряд других, не менее сложных социокультурных, социально-экономических процессов и трансформаций. Их наложение одно на другое само по себе опасно. Развал СССР был двойственным развалом: сначала развалом Империи, а потом развалом коммунистической деспотии. Именно поэтому он и вызвал столь тяжелые чувства в душах людей, прежде всего русских. Именно в этой последовательности должен будет завершиться развал СССР в душах казахов – сначала деколонизация, а потом детоталитаризация. А потом Казахстан попросту станет другим. Каким? Это самый большой вопрос. Это вопрос вопросов. Ответа на него нет ни у кого. Но очевидно одно, что это будет зависеть от всех нас, в том числе и от русскоязычного населения Казахстана. Если русские в Казахстане на самом деле связывают свою судьбу с ним, то они должны помочь казахам сформировать и созидать казахское национальное демократическое государство. Это, кстати, и в интересах будущей России, поскольку ей со временем придется делать выбор в пользу того, с кем она хочет соседствовать: с Казахстаном-Канадой или с Казахстаном-Мексикой? Понятно, что ни о каком восстановлении СССР, мирном, бескровном вхождении Казахстана в состав России речи идти не может.
Национализм или ортодоксия?
— Сейчас наше общество переживает религиозный бум: в городах и селах строится множество мечетей. Но в то же время становится все очевиднее: имана нет ни в душах людей, ни в мечетях. А в те же советские времена, когда была господствующая идеология, мы все были более “нормальными” людьми во многих смыслах. Как бы вы объяснили такой странный парадокс? И не является ли такое положение вещей следствием отсутствия в общественном сознании ясных идеологических установок?
— Насчет “имана” в СССР вы сильно преувеличили. Коммунизм в СССР были “светской религией”, которая силой вытеснила другие. СССР был обречен и как империя, и как утопия. Держаться он мог только при помощи тоталитарных технологий и практик. Коммунистическая идеология умерла раньше СССР. Как только умер Сталин, элиты перестали в нее верить. Они продолжали цепляться за марксова призрака, только исходя из задач сохранения империи. Лекарство было хуже самой болезни. Да и не было никогда единого советского формата в СССР. “Коммунизм” в Литве сильно отличался от “коммунизма” в Грузии или Узбекистане. Точно так же, как колонизация меняла национальные окраины, колониальные окраины меняли и форматировали колонизаторов. Русские как этнос, который испытал, быть может, самое длительное разлагающее влияние имперской деспотии и коммунистического тоталитаризма, оказались разделены и атомизированы еще более, чем, скажем, даже казахи или украинцы. По сути, если разобраться, после развала СССР мы получили не один, а сразу несколько “русских народов”. Произойдет ли с ними что-то похожее на мотив аксеновского “Острова Крыма”, покажет время. Прошло еще слишком мало времени, чтобы делать какие-то выводы на этот счет.
Что же касается роста религиозности в Казахстане, то это процесс нормальный. Его бояться не нужно. Не нужно говорить о насаждении ислама в Казахстане! Ислам – это религия казахов. Ислам вшит в культуру, язык, традиции, историю казахов, он исторически является частью казахской операционной системы и интерфейса. Бояться нужно того, что есть силы, которые пытаются использовать закономерный исламский апгрейд Казахстана в своих геополитических или меркантильных интересах. А таких сил немало как внутри страны, так и за ее пределами.
Что же касается “имана” и “идеологических установок”, то мое личное мнение таково. Казахстан должен сохранить свой светский характер и религиозную терпимость. Надо строить нормальное демократическое государство, укреплять институты, внедрять правильные ценности и традиции. Вспомним из истории, что наибольший расцвет кочевых империй пришелся на период их открытости и религиозной толерантности. Как только религия (как вариант “светская религия” в виде коммунистической идеологии) становится государственной, начинает конкурировать с государством или подменяет его окончательно, начинаются серьезные проблемы. Так что нам еще предстоит выработать общенациональные конвенции о роли и месте религии в обществе, найти новый баланс между гражданином, уммой и государством. В целом я остаюсь при своем мнении о том, что казахский национализм является единственной реальной альтернативой и противовесом религиозному экстремизму и радикализму.
— Рост русского национализма в России тамошние эксперты объясняют отчасти тем, что рыночная эпоха внесла смятение в души людей и у человека появилась потребность вновь ощутить себя частью целого или устойчивой общности. Если попытаться перенести такой подход на наши реалии, то у нас многие, особенно люди молодого и среднего возраста, ищут выход в религиозной сфере, в том числе и в сектантстве. Чем вы можете объяснить такую разницу поведенческих реакций?
— Есть, безусловно, схожее между процессами, которые происходят в России и в Казахстане. Но есть и большие расхождения. Рост русского национализма в России – процесс закономерный, связанный не только с “поднятием с колен”, но и со многими внутренними глубинными процессами. Как выясняется, перестать быть метрополией еще труднее, чем даже перестать быть колонией. Россия попросту пока еще не может отказаться от своего имперского проекта. Но если сейчас многое выглядит как “рост”, “подъем”, то очень скоро это может измениться с точностью до наоборот. Россия, которая пытается собрать “остатки СССР”, завтра очень легко может оказаться в ситуации, собирающей “остатки” России. Рост религиозности в России, упор на православие со временем приведут к серьезному разлому по линии кавказских и тюркских окраин. Отказ России от федеративного устройства в пользу унитарности рано или поздно поставит ее перед еще более сложным выбором, чем нынешние дискуссии вокруг создания Таможенного союза. Самым правильным для нее было бы строительство демократического федеративного государства, интегрированного с христианским Западом. Но, видимо, это нереализуемый проект. Поэтому я лично считаю, что процесс дезинтеграции Российской империи еще не завершен.
Вопросы задавал
Кенже ТАТИЛЯ. Central Asia Monitor
