Нужно ввести в нашей стране мораторий на изменение графики на ближайшие годы. В противном случае может случиться лингвистический парадокс: из-за непрофессионализма наших филологов казахский язык может лишиться своего будущего.
После чтения работ казахских языковедов в советское время оставалось тягостное впечатление: «периферийность», малочисленность, оторванность от лингвистической науки, научных исследований, новых открытий. Наоборот, в русской и западной лингвистике было и есть множество направлений, исследований, открытий, концепций! А словари? На фоне многочисленных и профессионально составленных словарей на русском языке единственный и маленький казахско-русский словарь Х.Махмудова, Г.Мусабаева середины прошлого века с массой русских слов. Действительно, «в обожженных корнях затаился горбатый росток».
До сих пор в казахском языке не развиты межъязыковые связи, корпусная лингвистика. Нет таких направлений языкознания, как контрастивная лингвистика, лингводидактика, межкультурная коммуникация, когнитивная лингвистика, лингвокультурология и др. Даже социальная и прикладная лингвистика не получила развитие в соответствии со статусом языка. Дошло до того, что некоторые титулованные языковеды не ведают, зачем вообще нужна социальная лингвистика.
Двойная операция без наркоза
В далеком 1990 году в Стамбуле состоялся Международный курултай Туркестана, где обсуждался и вопрос об общем языке и алфавите для всех тюркоязычных государств, народов и общин. С того времени смена алфавита прочно вошла в повестку дня этих стран, три из которых в начале 90-х перешли на новую письменность. На очереди – Казахстан и Кыргызстан.
За сто лет казахский язык функционировал на 4 графических системах: арабской графике, модернизированной арабице А.Байтурсынова «төте жазу», латинице, кириллице. Планируемый латинский алфавит – это уже пятая система, отличная от предыдущей латиницы.
Парадокс казахской лингвистики: за 21 год независимости не появилось какое-либо фундаментальное исследование о последствиях двойной смены графической основы казахского языка в советское время. Мы даже не знаем, что потеряли до 1930 года – в тысячелетней истории настоящие младенцы. А ведь языковеды даже не поднимают проблему изучения той же арабицы.
Переход на кириллицу в 1940 году «ознаменовался» тем, что за основу взяли русский алфавит целиком со специфическими русскими буквами (ь, ъ, ё, ц, ч, щ, э, ю, которые отсутствуют в казахском языке) для написания т.н. заимствований из русского языка. В советское время в нарастающем темпе в казахском языке образовался целый пласт русских слов. Он не только обеднил язык и превратил его в «казахско-русский диалект», но и вызвал «эрозию» языка.
Казахские лингвисты буквально следовали кремлевским указаниям. Требования советских идеологов «не извращать в национальных языках советизмы и интернациональные слова» в сфере языкового заимствования основывались на следующих ненаучных принципах: заимствовать новые слова только из русского языка, писать в русской орфографии, не переводить их.
В результате такой политики казахский язык оказался самым русифицированным языком – эта русская лексическая «петля» оказалась чрезвычайно действенным инструментом по вытеснению языка из многих сфер в область домашнего употребления. Эта была настоящая языковая интервенция – безудержное вторжение иностранных слов, приведшее к варваризации казахской речи, ее фонетической, лексической, синтаксической «эрозии», к казахско-русскому сленгу. (Варваризм – иностранное слово или выражение, не полностью освоенное языком и воспринимаемое как чужеродное, как нарушение общепринятой языковой нормы.)
В итоге казахский язык по этим и другим причинам (демографическим, законодательным, образовательным и т.д.) оказался в критическом состоянии. И ныне тяжелобольному, не прошедшему реабилитационное лечение, на том же месте предлагают третью «операцию» в латинской клинике, которую он в данное время может не выдержать.
Второй лингвистический парадокс: до сих пор не пересмотрены советские насильственные методы «заимствования», не сформулированы научные принципы заимствования в казахском языке и не определены пути выхода из русской «петли». Достаточно просмотреть, к примеру, новый орфографический словарь под редакцией профессора Р.Сыздык на буквы «в», «ё», «ф», «ц», «ч», «щ», «э», «ю», «я» – все слова в русской орфографии! На буквы «г», «б», «д», «и», «к», «л», «п», «р», «х» – внушительное количество русских слов, порой около половины!
Если была бы ревизия советской «петли», то давно имела бы место языковая реформа, реабилитация языка. Однако казахские лингвисты не разработали даже концепцию развития языка на ближайшее будущее, не пришли к единому мнению о фонетической системе языка, не говоря о научных принципах заимствования. А ныне многие из них дружно выступили за переход на латиницу до «ЕСРО-2017», как в советское время – «в честь знаменательной даты». Это и есть уровень казахской науки, для поднятия которого государство не открыло Институт социальной лингвистики с приглашением зарубежных специалистов.
Надо признать, что в 2007 году мы были очень близки к латинской клинике: некоторые чиновники от образования и культуры объявили о начале латинизации с сентября 2008 года. Этим «наполеоновским» планам помешал …президент Н.Назарбаев, который заявил на встрече с президентом Турции в конце 2007 года о неготовности Казахстана к переходу на латиницу.
Как и в советское время, при работе с новым казахско-русским словарем (Алматы: «Дайк-Пресс», 2008) сталкиваешься с известным курьезом: душ – душ, кабель – кабель, клеёнка – клеёнка, коньки – коньки, туфли – туфли, хрусталь – хрусталь, юбка – юбка и т.д. Перевод с какого языка на какой? Ведь не с казахского, а с русского на русский – из пустого в порожное! Мы никак не можем осознать, что эти слова – не заимствования, т.е. не казахские, а иноязычные – русские слова. И наши профессоры до сих пор считают их заимствованиями – в противном случае их не включили бы в новые словари.
Опасная лексическая инфекция
Даже в школьных учебниках по русскому языку говорится, что при заимствовании чужие слова претерпевают фонетические, смысловые, морфологические изменения. Например, бревно, ящик, ярмарка, самовар, Москва – русские слова, бөрене, жәшік, жәрменке, самауыр, Мөскеу – заимствованные слова, вошедшие в казахский. Заимствованный термин как единица языка так же подчиняется фонетическим законам языка.
Ранние заимствования органично вошли в лексический состав, а русизмы советского периода являются даже не иностранными словами, а иноязычными вкраплениями, которые пишутся и говорятся как в оригинале. Например, иноязычные вкрапления в русском языке: мерси, альма-матер, се ля ви, о кей, гуд бай, альтер эго и т.д. – они малочисленны и редко используются. А иностранные слова, в том числе и термины, претерпевают некоторые изменения и со временем могут стать «родными».
Это небывалый случай – «подтягивать» фонемный, синтаксический строй языка до строя иноязычных слов! Заимствования из русского языка остались таковыми – чужеродными; по этой причине большинство из них не используются в поэзии, художественной прозе, заметно обедняя ее язык. Кроме нарушения фонетики, орфоэпии и синтаксиса, эти слова снижают функциональные возможности языка и препятствуют естественным заимствованиям из русского и других языков. Достаточно сравнить язык Мухтара Ауэзова и современных публицистов – это языки разного уровня. Превратившись в «тень» «великого и могучего», казахский язык перенял даже синтаксические, стилистические особенности языкового «интервента».
Здесь корни несостоятельности казахского языка во многих сферах: в науке, в искусствоведении, в научно-фантастической и др. литературе. Такой язык оказался непригодным не только в научной, законодательной, экономической, финансовой и др., но отчасти и в современной художественной литературе. Недаром казахских писателей упрекают за то, что их взоры обращены в прошлое: описания исторической картины или жизни аула – ведь для изображения современной городской жизни в прямом смысле не хватает слов.
Почему казахская литература для детей очень слаба? По банальной причине: из-за бедной лексики. Ибо специфика детской литературы – в знакомстве, назывании окружающего мира, а здесь очень много русизмов. Например, дома: ванна, телевизор, компьютер, радио и т.д. На улице: троллейбус, мотоцикл, подъезд, тротуар и т.д. Одежда: пальто, куртка, кроссовки, костюм и т.д. Игры: большинство спортивной лексики – русизмы. А они почти не используются в стихах, отчасти и в прозе, как чужеродные языковые элементы.
Как говорил Вильгельм фон Гумбольдт, язык есть не мертвый продукт, а созидающий процесс, порождение. А т.н. русские заимствования в казахском – это «мертвые» слова.
Кислородное голодание
По вышеуказанным и другим признакам казахский язык – не кодифицированный (ненормированный) язык, по этой причине не может выполнять функцию государственного языка. При попытке расширения функций казахского языка, в частности, в законодательной сфере, в парламенте испытывается нехватка профессиональных юристов, переводчиков, языковедов, потому что имеются затруднения при написании терминов, стилистического оформления текста на казахском языке, возникают проблемы с аутентичностью текстов на разных языках подписания. По этой причине нередко не ратифицируются законопроекты из-за некачественного перевода.
В связи с данной проблемой увеличивается количество не вступивших в силу международных договоров, поскольку до их ратификации необходимо внести изменения в тексты международных договоров путем обмена нот с договаривающейся стороной. Речь здесь идет о переводе. Написание первоначального оригинала на государственном языке породило бы еще большие трудности, поэтому на казахском языке принят всего один закон (о миграции). Как признался сенатор Серик Акылбай, ни один законопроект не обсуждался на государственном языке.
За годы независимости в казахскую лексику были внедрены новые слова, но даже это небольшое количество «кислорода» вызвало противодействие со стороны носителей языка, среди которых немало лингвистов. С большим трудом пробили дорогу первые неологизмы, как сынып (класс), ұшақ (самолет), тікұшақ (вертолет), мұрағат (архив), мұражай (музей), пайыз (процент) и т.д. Однако до сих пор слышны негодующие возражения – столь сильны советские «принципы» заимствования – не надо коверкать заимствованные слова! И нещадно бьют «мокроступами» по новаторам.
Эти «знатоки» даже не подозревают, что посредством «мокроступов» (как в XVIII веке предлагалось именовать «галоши») в русском языке иностранная перпендикула сделалась маятником, из абриса стал чертеж, из оксигениума – кислород, из гидрогениума – водород, солюция превратилась в раствор, бергверк – в рудник, аэроплан – самолет, геликоптер – вертолет, думкар – самосвал и т.д. Такими же «мокроступами» очистился в свое время и турецкий язык от «засилья» арабского и персидского языков.
Если появляются ляпы, вроде шаптырма (душ), қылтима (балкон) и т.п., то это не значит, что в казахском языке нет места для словотворчества – лексического «кислорода», который вывел бы язык из языковой интервенции. Это естественные издержки рождения новых слов. Для уменьшения подобного мусора нужны компетентные лингвисты, дефицит которых особенно ощутим в казахской лексикологии и лексикографии (словарное дело).
Однако особо «продвинутые» препятствуют свежему воздуху: мол, нельзя переводить термины – они используются во всем мире. Столь русифицированный глаз даже в упор не видит, что термины в казахском языке написаны на русском, а не на латинском, английском, французском или на …казахском. Да-да, даже термины различаются в различных языках, а в некоторых из-за фонетической особенности языка даже переводят, как, например, в китайском.
Например, между заимствованиями в русском языке и их европейскими оригиналами есть фонетические, морфологические отличия: семинар – seminarium, лауреат – laureates, мавзолей – mausoleion и т.д. Конечно, в русском много заимствований без изменений, когда есть фонетическое соответствие. Близость в морфологии, словообразовании позволила русскому языку заимствовать и некоторые приставки, суффиксы из европейских языков. Система же казахского языка (фонетическая, морфологическая, словообразовательная и т.д.) сильно отличается как от русской, так и европейской.
Хроническое фонемное недомогание
Казахский язык относится к агглютинативному типу («приклеивание»), при котором к неизменяемой основе или корню присоединяются однозначные стандартные аффиксы: бала-лар-ыңыз-ға (вашим детям) . Русский – к флективному (взаимопроникновение морфем), когда к изменяемой основе или корню присоединяются «сложнозначные» аффиксы: мужик+ск(ий) > мужицкий. Поэтому аффиксы в этих типах не равнозначны. Слово псевдопатриотизм – русское слово, хотя все морфемы (псевдо-, патриот, -изм) из европейских языков, потому что эти морфемы участвуют в русском словообразовании. В казахском же они чужеродны фонетически и морфологически.
Несмотря на такое явное морфологическое, фонетическое несоответствие до сих пор заимствование новых слов идет из русского языка и в русской орфографии, хотя, казалось бы, английская (или французская) фонетическая система «ближе», чем русская, не говоря о турецкой. Не изучена сама основа языка – фонемная, графическая, лексическая система. Если она за годы независимости была бы приведена в соответствие с казахской фонетикой, то многих нынешних споров не было бы.
К примеру, в начальных классах дают сведения о системе смягчения в казахском. В нем мягкость согласным придают буквы ө, ү, і, ә, е, и (көңіл, гүл, көл, әкім и т.д.). Но в казахском мягкость согласных обозначается и буквой ь (коньки, циркуль, факультет и т.д.), а также с помощью букв е, ё, и, ю, я, стоящих после согласных (щётка, бюро, цирк и т.д.). У детей начинается путаница: почему в слове циркуль в конце мягкий знак, а в слове көл – отсутствует, в слове коньки в середине мягкий знак, а в слове қаңқа нет и т.д. Даже одинаковые буквы – е, и – дают разную мягкость в казахских и русских словах, не говоря о специфических ё, ю, я; ө, ә, ү, і.
Однако такие «мелочи» не выявляются, не изучаются и не предлагаются пути их разрешения. По этой причине неологизмы казахскими языковедами старшего поколения встречаются в штыки: многие из них защищали свои диссертации в советское время. В казахской лингвистике нет ответов, например, на такие вопросы: нужно ли изучать в лингвистических школах арабскую графику, латиницу 30-х годов, древнетюркские языки и руны, основы других тюркских языков. Такая проблема даже не обсуждается. А ведь на этих письменностях формировалась основа казахского языка. При смене алфавита такая судьба ожидает и казахскую литературу на кириллице.
Не выработана научная концепция перехода на латинскую графику: если президент страны выступает за смену алфавита, то языковеды разрабатывают свыше ста вариантов, если президент просит изучить эту сложную проблему, то ученые «изучают». А ныне они готовы к переходу на латиницу до «ЕСРО-2017», подтверждая политический, а не лингвистический характер смены графики. Будто на научной основе решены все языковые проблемы, и осталась лишь одна – переход на латиницу.
Синдром дрейфа
Конечно, проблема казахизации казахского языка (если можно так выразиться) волнует многих филологов. Одним из главных аргументов перехода на латиницу является разрешение этой проблемы – устранение недостатков кириллицы, освобождение от «засилья» русского языка, возможность использования алфавита Байтурсынова, восстановление казахской фонетики, орфоэпии, орфографии и т.д. При этом акцентируется внимание на «совершенстве» казахской латиницы, в разработке которой учтены ошибки перехода тюркских языков на новую графику.
Именно это графическое «совершенство» и настораживает: профессиональные усилия лингвистов направлены на чисто технический подход без историко-культурной, собственно языковой составляющей, без научного анализа изменения состояния «души» языка при будущей смене алфавита, потери части культурного наследия и т.д. Ведь не было же и серьезных исследований изменения языка при советской двойной графической смене.
И в анализе процесса латинизации в тюркоязычных странах наши ученые подошли поверхностно. Мол, неудача в Узбекистане связана с неправильным составлением новых графем и поспешностью перехода, а смена графики в Азербайджане считается успешной, и звучат призывы ориентироваться на опыт этой страны.
Однако именно неразвитость социальной лингвистики в Узбекистане, науки в целом, отсутствие комплексной языковой реформы, научного обоснования перехода на латиницу, недостаточное финансирование, слабая поддержка со стороны государства графической реформы и книгоиздательства были основными причинами неудачного введения латиницы.
Эти факторы имеются и в Казахстане, что породит при будущей латинице в нашей республике узбекский синдром – «дрейф на двух лодках». Сторонники новой графики не учитывают, что в правительстве и парламенте многие плохо владеют казахским языком, и при переходе на латиницу они предпочтут русский язык или, по крайней мере, казахский на кириллице: в Узбекистане латиница «забуксовала» даже при хорошем знании языка в парламенте, правительстве и в регионах, не говоря о СМИ.
В Азербайджане другая ситуация: неразвитость лингвистической науки республики была компенсирована лингвистической, литературной, технической и другой помощью Турции, благо языки двух стран близкородственны. Поэтому неудивительно, что место русского языка начинает занимать турецкий язык, а молодежь уже не знает «великий и могучий» язык. В Азербайджане латиница вводилась жесткими административными методами, и еще не факт, что ее введение успешно. Лишь появление многочисленной научной, художественной, переводной, экономической и иной литературы на новой графике может свидетельствовать о результатах этой смены. А пока на новой графике – тоненькие книжки для детей и падение уровня образования.
Неготовность казахской науки к языковой реформе
При анализе языка «Юань чао би ши» (1240 г., в русском переводе С.А.Козина в 1941 г. – «Сокровенное сказание») мне попалось одно древнее слово, значение которого не смог найти в монгольско-русском, Древнетюркском словаре, словаре Махмуда Кашгари, глоссарии языка монголоязычных желтых уйгуров и других источниках. Перелистывая словари современных тюркских языков, нашел это слово в научно составленном киргизско-русском словаре К.Юдахина с пословицами, поговорками, удачными текстами. Оказалось, и в советское время можно было профессионально составлять словари национальных языков. Приходилось слышать, что при переводах с казахского языка на русский пользовались словарем К.Юдахина. В самом деле, даже в новых казахско-русских словарях порой не найти «обычное» казахское слово, не говоря о древних корнях.
Нередко наши лексикографы плохо знают древнетюркские, кыпчакские, чагатайский, староказахский и другие языки. Есть общепризнанные словари – Древнетюркский словарь (Ленинград, 1969), Кыпчакский словарь (Гаркавец Александр), Түрік сөздігі (Махмұт Қашқари) и др., материалы из которых не используются при составлении казахско-русских словарей. До сих пор нет профессионально составленных словарей. Эта картина характеризует низкий уровень развития данного направления языкознания, что негативно скажется на формировании лексики после смены графики.
Есть одна простая истина: язык делают лингвисты, а не политики или общественные деятели, и уровень языкознания напрямую отражается на состоянии языка. Слабая научная база казахского языка советского времени не только осталась в рамках ушедшей эпохи, но утратила свой статус: Институт языкознания ныне общественная организация, а в отдельных направлениях свернуты исследования 80-90-х годов, например, проблемы билингвизма.
Смена графики несет не только существенную потерю культурного наследия. С каждой сменой алфавита утрачивалась немалая часть лексики: слово, не зафиксированное в новой письменности, со временем терялось безвозвратно как не используемое носителями языка. Конечно, какой-нибудь знаток языка на предыдущей графике может «вытащить» это слово, объяснить его, но не факт, что оно заживет новой жизнью, особенно если не попадет в словари.
Естественно, смена графики вызовет реформу и лексической системы языка. А вот об этой реформе, кроме общих декларативных заявлений о казахизации, написании русских слов согласно казахской фонетике, не было научных данных. Если эти заявления имели бы определенную научную основу, то они проявились бы в словарях, в публикациях, а этого не было. Иными словами, лингвистами до сих пор не оформлены научные принципы заимствования и, соответственно, не определены научные положения реформы лексической системы, решения проблемы русизмов.
Казахский язык мог бы неплохо развиваться и на графике Байтурсынова «төте жазу», и на советской латинице, и даже на нынешней кириллице. Конечно, при грамотной языковой политике, сильной научной базе языка, развитой разнообразной литературе и поддержке государства. Есть примеры развития языка на графической основе с погрешностями, например, турецкий язык после «кавалерийского» перехода на латиницу, не говоря об английском языке. Поэтому сейчас актуально изучение словоформ древних и современных тюркских, а также европейских языков для развития и обогащения казахской лексики.
Мораторий на хирургическое вмешательство
Вместо изучения языков, выработки научных принципов заимствования, создания новой этимологии, переиздания Древнетюркского словаря и т.д. сторонники латинского алфавита представляют его как саморегулирующую систему(!). Оказывается, все очень просто: исключенные русские фонемы «самопроизвольно» заставят говорить русские слова по-казахски.
Как заявил газете «Караван» (22.02.2013) автор книги «Ситуативный казахский» Канат Тасибеков: «У нас много слов из других языков, принятых за термины, – мы их сделаем своими, казахскими. Слово «эвфемизм» по-казахски звучит как «епемизм», так оно и будет писаться – еpemizm. Тогда мы такие слова, как велосипед, концерт, стакан, машина (belesepet, kansert, istakan, mashine), адаптируем и примем в казахский язык». Такое упрощенное, ненаучное понимание принципов заимствования приведет к появлению настоящего шала-казахского языка!
В том то и дело, что в казахском языке за советский период нет слов и терминов из других языков, кроме русского. Проблема заключается в необходимости заимствования терминов из языка оригинала, а не из русского языка-посредника, их замены «подходящими» словами из древней тюркской, староказахской лексики, современных тюркских, арабского, персидского, русского и других языков или их переводом на казахский. Поэтому казахское слово должно звучать не как «епемизм», а должно быть производным от греч. еuphémia («хорошо говорю», «благозвучие»), желательно без суффикса –изм, не характерного для казахского языка. Или – переводной аналог из казахского или родственного языка. Русское «стакан» является заимствованием из тюркского (чагат. tostakan «деревянная мисочка», каз. тостаған «небольшая деревянная чашка», тостағанша «чашечка»). Поэтому казахский вариант может быть производным от «тостаған» или его можно принять в форме «стақан» («стаған»).
В целом, наши филологи проявляют беспомощность в языковой реформе из-за несоблюдения или незнания принципов научного заимствования, законов формирования лексической системы, плохого знания языков, неразвитости социолингвистического прогнозирования и иных причин. Поэтому и в вопросах «латинского» бюджета не могут определиться, хотя предварительную сумму можно составить по современному финансированию книгоиздательства, подготовки многочисленных кадров, изданию учебников, внешнему оформлению и т.д. Ведь даже на кириллице дефицит детской литературы. К тому же есть опыт соседних стран. В том же Узбекистане выяснилось, что выпуск литературы (книги, справочники, научные труды, монографии, учебники и т.д.) обойдется не в миллионы, а в миллиарды долларов, однако экономика Узбекистана не позволила осуществить необходимый выпуск литературы на латинице.
Нужно ввести в нашей стране мораторий на изменение графики на ближайшие годы, чтобы подготовить новую школу лингвистов с привлечением зарубежных специалистов, открыть Институт социальной лингвистики или Агентство по языковой реформе, поднять научную базу языка, осуществить лексическую, фонетическую, стилистическую и другую реформу языка. В противном случае может случиться очередной лингвистический парадокс: из-за непрофессионализма наших филологов казахский язык может лишиться своего будущего в угоду глобализации.
Дастан ЕЛЬДЕСОВ
