Как вам кажется, нужно ли художнику быть в диалоге с властью? И можно ли сейчас его считать свободным?
Нет, художник у нас несвободен. Либо врать, холуйствовать, либо, как это было в приснопамятные годы, — метафоры, подполье, партизанщина. Я знаю многих оппозиционных режиссеров, людей огромного гражданского мужества — Гета Яновская и Кама Гинкас, например. И я не знаю, сколько лет не было ремонта в моем дорогом ТЮЗе, где я работала. И не думаю, что им дают большие деньги на театр. Но они никогда не споют хором с Дмитрием Киселевым о профнепригодности своих коллег, с которыми они расходятся во всем, и не пойдут на программу к Соловьеву, чтобы спеть одну песню с Прохановым.
А их спектакли, учеников Товстоногова, — это та самая великая традиция русского театра, замешанная на глубоком осмыслении жизни человеческой души, честный разговор со зрителем о самых сокровенных тайнах бытия. Лично я могу позволить себе говорить очень острые вещи. А главрежи не могут, они отвечают за наши зарплаты, за ремонты, и тем не менее им удается быть честными и не холуйствовать.
<…>
Кто оказал сильное влияние на формирование ваших взглядов? Родители, друзья?
Не знаю. Наверное, когда в Москве люди вышли на Красную площадь за нашу и вашу свободу — оттуда все началось. Как мы насаждали себя, старшего брата, нашими танками — и как далеко они от нас убежали, как только появилась возможность. Драпанули все. Как сейчас Майдан от нас хочет отвязаться, и не дай бог опять мы наступим на эти грабли. Хотя и нет более близких людей, чем Украина и Россия, но они нас боятся. Они помнят Голодомор и сталинские лагеря. И самое главное, я прочла одну фразу у Довлатова: Сталин — да, сволочь была страшная, а кто написал четыре миллиона доносов? Вот это меня больше всего волнует. Кто эти люди, которые пытают в СИЗО? Кто эти снайперы, которые целят в глаз и в сердце? И кто голосовал за «золотые унитазы», за воров и жуликов? И за кого они опять проголосуют?
Актриса Лия Ахеджакова у Хамовнического районного суда, где проходило оглашение приговора Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву
Фото: Алексей Куденко / РИА Новости
На фоне волны протестов, которая поднялась в России, у вас было ощущение, что может что-то измениться в стране? Впрочем, последовавшие за этим законы свидетельствуют об обратном.
Что-то должно случиться, чтобы люди очнулись. Есть у людей страх, что их посадят, арестуют, ребенка заберут и что-нибудь с ним сделают, что они не выплатят ипотеку. Мы стремительно скатываемся в прошлое. И сейчас, когда есть опыт Майдана, власть, конечно, напугана. Она будет дальше закручивать гайки. И после приговора ребятам с Болотной опять поселится страх насилия, наказания, тюрьмы, психушки…
После своего освобождения в одном из интервью Михаил Ходорковский сказал, что за годы его тюрьмы некоторые люди изменили к нему свое отношение. И что для него критически важно, как к нему относится Лия Ахеджакова. У вас как-то менялось к нему отношение?
Нет, не менялось. Я его никогда не знала, не была знакома ни с ним, ни с его семьей. Узнала потом, когда он уже «хорошо» и долго сидел. Я попала в лицей «Кораллово» и познакомилась с совершенно чудными людьми и педагогами, с его папой и мамой. Когда был второй суд, я пошла. Хамовнический суд. Прокурор Лахтин. Лжесвидетели. Ложь. Очевидная ложь. За решеткой два сильных, умных, красивых человека. За решеткой два лидера, не сломленных тюрьмой. Два интеллектуала, разговаривающих на прекрасном русском языке, свободно владеющих словом, проблемой, с прекрасной памятью, умеющих доказывать неопровержимое. Я выбираю тех, кто за решеткой. То же самое могу сказать после посещения суда над «болотниками» — за решеткой умные, достойные, несломленные люди, настоящие интеллигенты. Чего не могу сказать о тех, кто обвинял, не слушая никаких доказательств защиты. Очень глупо выглядят «потерпевшие». Позор. А «дума» борется с курением. И победит.
http://www.khodorkovsky.ru/
