Казахстанские чиновники уверяют, что все политические элементы из договора о создании ЕАЭС вычищены. Однако эксперты отмечают неизбежную зависимость политики от экономики
Кажется, раньше, в период своего первого премьерства, Карим Масимов не отличался приверженностью к мировоззренческим постулатам восточной философии. Но времена меняются – на нынешнем Астанинском экономическом форуме новый старый премьер подробно остановился на различиях западного, линейного, и восточного, цикличного, понимания времени. При этом чувствовалось, что второе ему как-то ближе – сообщив, что именно в 2014 году начинается новый 30-летний цикл, Масимов объявил, что прежние правила больше не работают, «нравится это нам или нет». Приметами этого нового времени он назвал подписание в Астане договора о Евразийском экономическом союзе и растущую роль Китая: «Мы увидим, что Российская Федерация будет больше работать с Востоком, чем с Западом, и мы намерены капитализировать свое геополитическое положение».
Глуха украинская ночь
Неизвестно, насколько очередной китайский цикл скажется на повседневной жизни остальных государств планеты, но для Казахстана действительно начинается нечто новое (хоть и напоминающее хорошо забытое старое) – страна поступается частью суверенитета в надежде совершить экономический и цивилизационный рывок из «проклятия ресурсов». Правда, происходит это аккурат в то время, когда основной интеграционный партнер вошел в конфронтацию с наиболее развитыми странами мира и только благодаря своему праву вето в Совете Безопасности не имеет осуждающих резолюций от ООН за захват территории соседнего государства. Впрочем, возможно, у российских властей сработает инстинкт самосохранения и до полноценных секторальных санкций дело не дойдет – США и Евросоюз связывали их со срывом президентских выборов на Украине, чего, как известно, не произошло.
В любом случае власти Казахстана явно решили коней на переправе не менять (возможно, ввиду скудости выбора). Произошедшее с Украиной продемонстрировало постсоветским государствам, не входящим в крупные военно-политические объединения, что международные договоры, гарантировавшие их территориальную целостность, могут быть нарушены в любой момент, а осуждение агрессора международным сообществом носит больше моральный характер, нежели практически понуждающий к восстановлению статус-кво. Конечно, осторожность высказываний президента Казахстана по острым вопросам глобальной политики обычно дает простор самым широким толкованиям, однако его слова на АЭФ о том, что «мир сегодня вновь погрузился в фазу наращивания военных мощностей, но принцип «социального» дарвинизма, когда прав только тот, кто силен, деструктивен, потому что при этом разрушается все, что создавалось ранее целыми поколениями», вряд ли все же можно отнести к вооруженному палками киевскому Майдану. Не менее многозначительно прозвучали упреки Нурсултана Назарбаева в адрес ОБСЕ, проявившей «признаки бессилия в разрешении конфликта в Украине», вкупе с «глубоким разочарованием» тем, что «некоторые страны клонируют… рецидивы несдержанности», которые создают «опасные прецеденты для остального мира, фактически поощряя формы необъективности в вопросах решения межгосударственных споров».
Многим в Казахстане Евразийский союз представляется удушением в объятьях. Вспомните, например, как твердо в прошлом октябре в Минске президент РК заявлял, что Казахстан не будет вступать в ЕАЭС до вступления в ВТО.
Без выхода к морю
Член коллегии Евразийской экономической комиссии (наднационального правительства трех стран) Тимур Сулейменов объясняет необходимость новообразования географией: «Мы говорим о транзитном потенциале, о том, что Казахстан расположен в центре Евразии, между быстроразвивающимся Китаем и Европой. Строим дорогу Западная Европа – Западный Китай. Но с Западным Китаем мы граничим, а с Западной Европой – нет. Для реализации транзитного потенциала мало физической инфраструктуры, если мы, проехав 2000 км от Урумчи до границы с Россией без проблем, потом упираемся в стену в лице российских регуляторов, таможенников и пограничников. Никто в такой ситуации не предпочтет морские пути нашему сухопутному».
Романтический период глобализации закончился, уверяет Сулейменов. «Мы, естественно, можем думать, что как страна, достаточно значимая и состоявшаяся, можем находиться вне интеграционных объединений и при этом эффективно отстаивать свои интересы, поставлять товары, но практика показывает, что это несколько сложно, – говорит он. – На практике нас 17 млн 147 тыс. по состоянию на конец I квартала 2014 года на территории в 2 млн 700 тыс. кв. км. Мы – некомпактное государство. Те же 17 млн в Голландии размещены компактно, у них хорошая инфраструктура, им не нужны длинные железные дороги, которые надо обслуживать. Кроме того, история распорядилась так, что у нас 7 тыс. км границы с Россией, и вдоль всех этих километров, с запада на восток, напротив казахстанского города стоит российский – от Атырау до Оскемена, от Астрахани до Барнаула. При этом от Костаная до Челябинска, где живет 1 млн человек, – 300 км, а до Астаны, где живет 800 тыс. человек, – 800 км. Какой рынок выгоден бизнесу?»
Глава Алматинского регионального совета НПП Иван Кравченко солидарен с Тимуром Сулейменовым в самой идее необходимости экономического союза с РФ, но его не устраивает исполнение: «Мы создали Таможенный союз, но при этом общий Таможенный кодекс оказался документом, который вернул Казахстан на 15 лет назад. Теперь мы подписываем Союзный договор, в котором есть единый перечень товаров и услуг (который неизвестно откуда взялся и представляет собой рынок труда для органов оценки соответствия) и нормы технического регулирования, которые, вообще-то, во всем мире постоянно совершенствуются. Так, в Европе нормативы улучшаются практически ежегодно. Разве можно технические документы делать частью договора, который три президента подписали и три парламента ратифицируют? Да легче конституцию в отдельно взятой стране поменять!»
Сулейменов говорит, что у любого явления есть лицевая и оборотная сторона. Лицевой стороной 800-страничного договора он считает то, что это документ прямого действия: «Если бы это был договор общего характера, то был бы другой подход, другой уровень утилитарности. Однозначно, эффективность внесения изменений в документ… должна быть повышена по сравнению со стандартной нормотворческой процедурой».
Сложности будут не только технические, предсказывает Кравченко. «Если нам надо будет поменять, скажем, запятую, придется идти в ответ на определенные уступки партнерам, – говорит он. Возражает также Кравченко и против «равноправия» в сельском хозяйстве, пищевой промышленности и на рынке услуг: – Какое равноправие может быть при такой разности весовых категорий? Ясно же, что через некоторое время на ринге останется одна Россия. Тем более что именно эти отрасли работают при любом кризисе, это основа выживаемости государства. Мы маленькая страна. Понятно, что россияне и белорусы могут прийти на наш рынок, но процедура должна быть наша, а не общая. Мы можем сделать лучше, взять американский, европейский опыт, это наше дело». Кроме того, говорит Кравченко, перед вступлением в ВТО наша страна будет обязана привести свое техническое регулирование в соответствие с международными нормами, то есть противоречие возникнет уже в ближайшее время.
Впрочем, и Сулейменов пока плохо представляет, как все это будет выглядеть на практике: «Это ведь абсолютно новая ситуация – Казахстан раньше экономические союзы не строил и в них не жил».
Теория и практика
Зато Казахстан, Россия и Белоруссия с 1 января 2010 года строили Таможенный союз, а потом и Единое экономическое пространство. Однако в I квартале 2014 года объем взаимной торговли составил 87,4% к уровню соответствующего периода 2013 года ($13,2 млрд), а без учета топливно-энергетических товаров снижение составило 9,2%. Значительно сократился экспорт из Белоруссии в Россию легковых автомобилей (в 5,1 раза), тракторов (на 19,3%). Уменьшились поставки грузовых автомобилей из России в Казахстан (в 1,9 раза) и экспорт пшеницы из Казахстана в Россию (в 3,9 раза). При этом объем внешней торговли государств ЕЭП с третьими странами тоже сократился – на 2,1%, или на $4,6 млрд. Без учета топливно-энергетических товаров показатели стали еще хуже – экспорт снизился на 1,5%, импорт – на 5,6%.
Идеологи тем не менее настроены крайне оптимистично. Советник президента РФ академик РАН Сергей Глазьев очень горд тем, что Евразийский союз построен в значительно более короткие сроки, чем Европейский. ЕС он называет «бюрократической империей, стремящейся к бесконечному насильственному расширению» (что звучит довольно нелепо на фоне так и не дождавшейся свой очереди Турции и отсутствия обязательств по приему в договоре с Украиной. – F). Чтобы «обезопасить себя от диверсий геополитических оппонентов», Глазьев предлагает ускорить интеграцию в секторах, «подверженных политическим рискам». По его мнению, это прежде всего рынок финансовых услуг. «В России идет работа над созданием национальной платежной системы, и, с моей точки зрения, было бы гораздо эффективнее делать ее сразу на весь ЕАЭС, – считает он. – Если не создадим общую платежную систему, то мало того, что будем постоянно сталкиваться с политическими рисками, но и станем нести дополнительные издержки, связанные с прогоном транзакций».
Судя по всему, советник Владимира Путина настроился на долгую позиционную войну – только не объяснил, какой резон рыть окопы и нам. Впрочем, сидевший рядом глава Нацбанка РК Кайрат Келимбетов ему не возражал и даже добавил, что в 2025 году будет создан единый финансовый регулятор с дислокацией в Алматы.
Некоторым диссонансом на этом победительном фоне прозвучали слова замминистра экономразвития РФ Андрея Клепача о том, что к 2020 году Китай и Индия будут давать порядка 25–26% мирового ВВП, и для того, чтобы работать на этом растущем рынке, ЕАЭС должен расти минимум на 4–5% в год. «Россия не может выйти на эти темпы, а инерция, которая сложилась, показывает, что наш удельный вес в мире будет не расти, а снижаться», – говорит он. При этом Клепач признает, что Евразийский союз ценен РФ прежде всего общим рынком капитала. К слову, если ПИИ России в Беларуси составляют более 60% от общего объема, то в Казахстане – лишь 1%.
Бывший министр энергетики РФ, а ныне директор НКП «Евразийский центр интеграционных исследований и коммуникаций» Андрей Реус сказал Forbes Kazakhstan, что, по его ощущениям, в России интеграционными процессами интересуется в основном крупный бизнес – металлурги, трубники. При этом показателем серьезности интеграционных намерений он называет долгосрочные планы по инфраструктурным проектам: «Инфраструктура всегда имеет очень длинный лаг. Как только здесь начинается работа – это означает, что приняли решение интегрироваться. Поэтому нужна программа минимум до 2050 года. Риски? Или мы интегрируемся, или рассматриваем схему развода. Да, в бизнесе я всегда сначала рисую схему развода, но экономический союз – это несколько другая конструкция».
Если верить теории Реуса, то интегрируется Казахстан на данном этапе все-таки больше с Китаем – здесь и уже упомянутая дорога Западная Европа – Западный Китай, и недавнее открытие терминала КТЖ в китайском порту Лягьюньган, не говоря уже про газовые и нефтяные трубопроводы. Впрочем, и Россия теперь интегирируется скорее с Китаем, особенно с учетом последних соглашений.
Пока Казахстан почти демонстративно продолжает декларировать политическую многовекторность, все время подчеркивая сугубо экономический характер Евразийского союза. Наши чиновники подчеркивают, что все политические элементы из договора вычищены (от общего гражданства до межпарламентских структур) и что этот союз не запрещает нам членства в любых других международных и региональных объединениях. Первый вице-премьер, курирующий теперь вопросы интеграции, Бахытжан Сагинтаев заверил Forbes Kazakhstan, что на союз не будут распространяться конфронтационные отношения России с различными странами: «У нас все остается по-прежнему – мы вступаем в ВТО, в ОЭСЭР и подписываем соглашение об углублении сотрудничества с ЕС. Мы не собираемся наши договоренности «отыгрывать» назад – наоборот, ускоряемся».
Однако председатель правления НКО G-Global Development Community Ханон Барабанер, член координационного совета Евразийского клуба ученых, считает, что нашей стране все же придется корректировать свои стратегические планы: «В Казахстане есть такая долгосрочная стратегия, как «Программа-2050», а в России и Белоруссии сегодня таких ориентиров нет. Насколько все это впишется в общую картину – действительно вопрос. Евразийский союз, по существу, означает единую политику, потому что без этого не бывает единой экономической политики. Если у России будет вектор на восстановление добрососедских отношений с ЕС, тогда да, это вписывается в предыдущую стратегию вашей страны. Если нет, то, думаю, Россия не будет индифферентно наблюдать за «вальсом» Казахстана с теми, с кем она враждует».
Источник: forbes.kz
