По поводу шахтерского Текели, что в Алматинской области, можно сказать однозначно: там остался один-единственный шахтер – тот, что замер на постаменте при въезде в город. Наш корреспондент увидел это собственными глазами. И услышал совершенно не красящую отечественных экономистов историю…
Конец Советского Союза многие родившиеся в нем пережили, как личную трагедию. Но не так страшно оказалось крушение Великого и Могучего, как его последствия, которые трудовой народ ощутил практически сразу после катастрофы. Крупные промышленные предприятия, составлявшие основу экономики государства, закрывались сотнями в течение нескольких лет. Люди оставались без работы и средств к существованию, а во вновь образовавшихся независимых странах стали появляться города-призраки.
Текели – классический пример жертвы развала СССР – включен в государственную программу развития моногородов. Был заложен у подножья Джунгарского Алатау в конце тридцатых годов прошлого века, после того как там открыли крупное месторождение полиметаллических руд. Возведение города объявили ударной стройкой, и туда хлынул поток добровольцев (и не только) со всех уголков страны. За многие годы Текели дал государству несметное количество полиметаллов и внес достойный вклад в победу в Великой Отечественной: в годы войны каждая восьмая пуля была вылита из текелийского свинца. Сейчас он больше известен пивом, нежели свинцом.
Жизнь этого шахтерского города целиком и полностью зависела от работы местного свинцово-цинкового комбината, являвшегося одним из крупнейших в Стране Советов. В лучшие времена жители Текели, снабжавшегося товарами народного потребления напрямую из Москвы, как сыр в масле катались. За дефицитными вещами и колбасой туда приезжали из всех окрестных населенных пунктов, включая областной центр Талды-Курган. Получить распределение на работу в этот провинциальный городок было великой удачей.
Но к закату СССР лафа для текелийцев постепенно закончилась. А в 1997-м приказал долго жить комбинат, и Текели стал превращаться в город-фантом.
Признак призрака
Обзорную экскурсию я начал с улицы Конаева – самой длинной не то в мире, не то в СНГ (протяженность 38 километров, замерял по спидометру). Собственно, на нее попадаешь сразу же, как въедешь в город. Она продолжение автодороги, ведущей из Талдыкоргана. Проходит улица по ущелью, вдоль которого расположены дома преимущественно частного сектора, практически до самых шахт. Тех самых шахт, что в былые годы давали стране миллионы тонн свинца и цинка, а теперь забыты и заброшены. Текели отчаянно сопротивляется обстоятельствам и пока что выживает. Текелийцы любят свой город и уезжать из него не хотят, покидает его в поисках лучшей доли лишь молодежь.
Старшее же поколение понять легко: уезжать из таких живописных мест неизвестно куда не каждый решится. Расположение города таково, что при хозяйском подходе его можно было бы превратить в Давос или Куршавель. Не зря ведь эмиратовский принц Ага-Хан десять лет назад выбрал именно это место, чтобы построить университет для жителей горных местностей, и даже приступил к осуществлению амбициозного плана: профинансировал капитальный ремонт автомобильной дороги, соединяющей Текели с областным центром Талдыкорганом. Но, к сожалению, сбыться благим намерениям не было суждено. Не так давно наследный принц отправился в лучший мир. В память о нем осталось лишь идеальное тридцатикилометровое асфальтное полотно.
Однако вернемся к самой длинной улице. Если в нижнем ее расположении кое-какая жизнь налицо (солодовенный завод, теплицы), то ближе к верхам становится ощутимо грустнее: разрушенные и заброшенные дома, а то и вовсе лишь места, где они когда-то стояли. Пустыри, заваленные остатками того, из чего эти дома были построены.
Доехав до самых штолен, я развернул автомобиль и покатился обратно вниз. По пути увидел девочку лет десяти, голосовавшую на обочине (в малых городах родители своих детей пока еще не боятся отпускать), и решил подвезти. Спешила она на тренировку по дзюдо в центральную часть города, что приблизительно километрах в двадцати. Когда доехали до места, юная спортсменка со словом «спасибо» протянула мне… 50 тенге. Их, конечно же, я не взял, но был поражен стоимостью, за которую местные бомбилы подвозят людей. Такое возможно только в городе-призраке.
Как Кажегельдин приехал…
Здешние старожилы говорят, что само по себе столь мощное промышленное хозяйство развалиться до такой степени не могло. И что раз такое случилось, значит, кому-то было нужно.
Высмеивая СССР в начале девяностых, с телеэкранов и страниц газет нам говорили о нелепости советской экономической системы, о том, что ликвидация заводов и фабрик, построенных в советское время, – результат застойной плановой экономики. На самом деле с высоты сегодняшних дней видно, что все рассказы о потере связей между промышленными гигантами бывшего Советского Союза, в результате чего якобы произошла экономическая катастрофа, – не что иное, как сказка про белого бычка. Ведь те предприятия, что сохранились, смогли самостоятельно выйти на уровень международного сотрудничества и сегодня успешно работают. Так кто же и зачем останавливал заводы и фабрики? Кто замутил глобальную дезинтеграцию экономик братских республик, последствия которой мы расхлебываем до сих пор?
– Вот это наш второй кордон, – показывая желтую от времени фотографию, рассказывает член совета ветеранов Текели, проживший в нем всю свою жизнь, Владимир Игнатьевич Ганзюк. – Вот дома, котельная, детская больница, поликлиника. Клуб, в котором было два фойе, зрительный зал на 240 мест, секция тяжелой атлетики, музыкальный кружок, бильярдная, библиотека. В нем прошло все мое детство. Школа на 1200 учеников, все было. А сейчас – одни развалины да мусор, только школа осталась с 64 учениками. Промышленные объекты строили на века – руками японских военнопленных. Мы к ним нормально относились. Я в то время был пацаном. Мать, бывало, даст кусок хлеба и скажет, чтобы им отнес. Подходить к ним не разрешали. Подбегу чуть ближе, положу хлебушек на камень и убегаю. Потом смотрю: подходит, берет. На следующий день приду к этому камню, а на нем игрушка лежит рукодельная.
А в 44-м, помню, привезли депортированных корейцев и чеченцев. Они на первом кордоне целый поселок для себя построили. Стройматериалов не было, резали дерн и складывали из него землянки. С едой в то время было нежирно. Но тот, кто работал, на пропитание зарабатывал. А вот шахтеров кормили отдельно. У них был спецпаек, его по талонам получали. Так он был такой, что для меня в то время его было трудно съесть за один раз. Стакан сметаны, хлеба – сколько хочешь, первое, второе. Кормили их на совесть, причем до самых последних дней, буквально до закрытия шахт, пока рудник не повалили. Поначалу говорили, что это временно. А потом, когда железную дорогу, что шла до рудника, разобрали, так все и похоронили с концами.
– Правда, что в советское время город жил на московском обеспечении?
– Правда. Основателем и первым директором нашего комбината был Георгий Тихонович Гришин, его из Москвы прислали. В то время свинец родине нужен был позарез. Гришин по совместительству был сотрудником Госплана СССР, вот и пробил для города такое обеспечение. И оно существовало вплоть до середины восьмидесятых. Жилье было, зарплаты высокие, город процветал.
В школе на втором кордоне в каждом классе училось по 42 человека, и классы от «А» до «Е». Работала школа в три смены: две дневные и одна вечерняя. Здесь вот стоял гастроном. Мясной отдел в нем никогда не пустовал. Ежедневно в городские магазины поступало по две тонны колбасы, ее выпускал наш колбасный цех. Тонну везли на станцию и ГЭС, тонна оставалась в городе. Каждый из 43 магазинов получал колбасу. Ливерная, баранья, таллинская, любительская, краковская, докторская – каких только сортов не было.
Жили прекрасно. Получили квартиры, мебель поступала импортная, ковры, холодильники, телевизоры. Однажды сам Ломако приехал – министр цветной металлургии СССР. Встречался с шахтерами, спросил, что нужно. Ничего, сказали, не нужно, только машины. Буквально сразу после этого в город поступило 50 «Жигулей», потом еще 50 и так дальше. Всего у нас было вдоволь. В восьмидесятых, правда, стало похуже. Затем Союз развалился, и все пошло прахом. Поначалу шахты еще работали. А потом, как Кажегельдин приехал, после него разом все и порушили. Шахты сразу же затопили, даже оборудование не демонтировали – рабочее оборудование. Входы в штольни забетонировали. Шахтеры остались без работы.
– И где они сейчас?
– Кто спился, кто умер, остальные разъехались. Сейчас бетон на шахтах вскрытый, копатели таскают оттуда металл. Небезопасно, конечно, но их это не пугает.
материал: Айдар Ермеков, Алматы – Текели – Алматы
26 августа 2013
Часть 2
Тяжелый переходный период нашей независимости едва не привел всю промышленную систему Казахстана к полному развалу. В то время исторические обстоятельства загнали нас в такие условия, при которых сохранить производственный потенциал полностью было невозможно. Ударными темпами росла безработица и сокращалось население. Рождаемость катастрофически упала, а миграция достигла колоссальных масштабов. Те, кто не пал духом, не спился, не скололся и не умер, выживали как могли. И выжили.
Как город встал на колени
Мы продолжаем беседу с членом совета ветеранов Текели Владимиром Игнатьевичем Ганзюком.
– Помнится, после приезда Кажегельдина говорили, что шахты здесь истощены, и якобы поэтому их пришлось закрыть.
– Неправда. Разработаны они были до 11-го горизонта. А 11-й, 12-й, 13-й и дальше были только подготовлены к разработке. Пробили штольни, все приготовили, оставалось взорвать, скреперовать и добывать руду дальше. Подъемные машины уже стояли наготове, так их порезали и вывезли на металл, как и подстанции, трансформаторы – все оборудование. А ведь все было в рабочем состоянии, комбинат давал 1 млн 200 тыс. тонн руды в год, причем с очень высоким содержанием свинца – 35%. Два мешка в кузов ГАЗ-53 погрузят, и он уже еле тянет.
В 59-м году было разрушительное наводнение, железную дорогу смыло. Все восстановили в течение месяца. Так шахты тогда не останавливались ни на минуту. Шахтеры ходили на работу пешком, вот где ответственность, патриотизм. А сейчас вон сколько лет прошло, и все – разруха. А ведь кроме свинца здесь есть и сопутствующие металлы: цинк, золото, серебро. Все это тоже добывали, за год набиралось приблизительно до 60 тонн серебра, до 3 тонн золота. Ближе к 90-м объемы, правда, уменьшились, появились проблемы с транспортом. А после Кажегельдина, как шахты закрыли, так все и разворовали. 25 километров линии электропередачи и железной дороги исчезло в короткое время. У нас была прекрасная трикотажная фабрика, женщины работали. Как комбинат встал, фабрику тоже разогнали. В общем, город встал на колени.
Владимир Игнатьевич Ганзюк
– А вы кем работали?
– Всю жизнь водителем, обслуживал шахты, геологов. С 1958 года в автобазе, в дальнейшем ПАТП. 35 лет беспрерывного стажа, имею медали «За трудовую доблесть», «Ветеран труда», знак отличия «Победитель социалистического соревнования». Бригадиром был, председателем цехового комитета при автобазе. Всегда участвовал в общественной деятельности, никогда не плелся в хвосте. А теперь получаю пенсию на уровне бича, который никогда в жизни не работал.
Когда автопарк расформировали, мне было 50 лет. На другую работу в таком возрасте уже никто не возьмет, да и работы не было. 10 лет я то колхоз соседний охранял, то разнорабочим в нем трудился. При советской системе, если бы я вышел на пенсию, получал бы 120 рублей, хватало бы. Сейчас получаю 18 тыс. тенге и 9 тыс. надбавки – 27 тысяч. Поэтому в свои 72 года пасу баранов. С шахтерами так вообще некрасиво поступили. Все они на минимальной пенсии, хотя всю жизнь проработали в тяжелейших условиях. В советское время шахтер получал пенсию 160 рублей плюс 10% за непрерывность, итого 176 рублей. А сейчас – говорить стыдно. Вот и сравните то время с этим.
Теперь все привыкли считать: все, что мы делали при советской власти, ни к чему. Все, что строили, созидали, чем они сейчас пользуются, вроде как с неба свалилось и не нашими руками сделано. Все здесь мы делали своими руками! На верблюдах возили стройматериалы, как на Турксибе. Кайло да лопата – все наше оборудование в то время.
У нас была большая семья из восьми человек. Так вот, если взять совокупный стаж нашей семьи, то получается, что на этот город мы отработали более 500 лет. Только кому это интересно? Сейчас я член президиума совета ветеранов труда, на совещания хожу разные. Говорю акиму: при советской власти булка хлеба была 800 граммов, сейчас – 450–500 граммов. Не верит. Пойдем, говорю, проверим. При советской власти рыбу сюда привозили специально из Алаколя, там имелся мощный рыбзавод. На всю продукцию был сертификат, на каждый сорт колбасы. Кроме срока хранения был срок реализации: не реализовали – верните. Все реализовывалось, потому что все было из первых рук.
Город был на высшем уровне обеспечения. Свинец все оправдывал, все было рентабельно. Начальники какие были! Дауренбеков Ахат Каирбекович – царство ему небесное. Все знали: если он сказал – это закон. Пообещал премию или еще что – значит будет. Еще в 80-х его в ЦК перевели в Алма-Ату, но здесь до сих пор добрым словом вспоминают.
Личная война аборигена
– Когда дома валить начали?
– На нашем кордоне сравнительно недавно, примерно в 2005 году. Причем во многих только что сделали капитальный ремонт, заменили кровлю, сантехнику, полы, трубы. Люди потихоньку стали съезжать, но квартиры не продавали. Их здесь никто не покупал, так что хозяева у квартир были. И сейчас есть те, кто здесь прописан. Мы с Василь Иванычем – соседом моим – поначалу не давали валить. Приехал наряд полиции, забрал нас, с утра до обеда продержали. А когда мы вернулись, домов уже не было. Пока нас там сторожили, подогнали КамАЗы, зацепили тросами, дернули – и все, нет дома.
Мост железнодорожный почти разобрали. Если бы я не сказал акиму, что это стратегический объект, который в случае чего останется единственной переправой через Текелинку (река. – Авт.), угробили бы с концами. До этого уже почти все мосты растащили на металл и кирпич. Один я здесь остался абориген, и никак меня не выкорчуют отсюда. А то бы и мой дом снесли.
– Зачем надо было валить дома? Можно было ведь их законсервировать и продержать так до лучших времен, как, например в Капшагае…
– Так вот и я спрашиваю. Так нет же. На том же Капшагае надо ведь было зоны отдыха строить, материалы нужны были. Весь наш кирпич сейчас там. Никто в шахты деньги вкладывать не хочет, все в магазины да рестораны. А ведь сколько свинца они еще могут дать, в одних только отвалах 15-процентная руда лежит. Комбинат-то вроде запустили недавно, но работает он на привозной руде, при том что здесь своей немеряно. Да и мощность его далеко не та, что была при Союзе.
– Чем народ занимается?
– Кто чем. Теплицы вроде как работают, а продукции мы не видим. Консервный завод – то же самое. Сейчас цветы стали выращивать. Кто-то на базаре торгует, бизнес какой-никакой. Библиотека была огромная, теперь в ней пивзавод. Получается, люди лучше пусть спиваются, чем книги читать.
Проблески возрождения
Оставаясь верным своему городу, текелийский люд все же дождался улучшения, хоть и незначительного. В 2011 году комбинат заработал вновь, правда, о былых мощностях пока еще приходится только мечтать. После капитального ремонта части оборудования возобновилась переработка рудного концентрата. Только вот сырье для этого поставляется из Карагандинской области. А объем продукции после запуска второй технологической линии пока всего лишь 720 тыс. тонн в год (против 1 млн 200 тыс. в советское время). Но, как говорится, и на том спасибо.
Сегодня существуют разные мнения по поводу того, сами мы докатились до такого состояния или нам «помогли». Но, согласитесь, факт затопления действующих шахт вместе с дорогостоящим рабочим оборудованием, которое можно было извлечь и законсервировать до лучших времен, пуск по миру большого количества социально активной части населения иначе как намеренным вредительством назвать трудно. А то, что осталось от колхозов и совхозов, скорее трагедия, нежели прогресс.
Помимо советов многочисленных заморских консультантов, заполонивших в то время все пространство СНГ и навязавших всем пресловутую либерализацию экономики, нас захлестнула тотальная коррупция и тяжелейший экономический кризис, по сравнению с которым нынешний – сущая ерунда. И сработал крылатый афоризм Виктора Черномырдина: хотели как лучше, а получилось как всегда. Причем лучше для них и как всегда для нас.
Айдар Ермеков, Алматы – Текели – Алматы
2 сентября 2013
Источник — Московский Комсомолец-Казахстан
