На вопросы корреспондента, которые возникли по теме текущей политики, в связи с внеочередными выборами мажилиса парламента, отвечает руководитель Казахского Национального Конгресса Адиль Тойганбаев
Какие ожидания вы связываете с назначенными выборами? Могут ли они стать отправной точкой нового политического сезона?
Досрочные выборы депутатов по их собственному желанию становятся у нас уже традицией. Но будем исходить все же из того, что политический процесс, прежде всего не процедура, а ответственность. Если парламент фактически признает себя неспособным к участию в необходимых реформах (иначе зачем от него избавляться?), то и ответственность его состава должна быть выражена непосредственно — официально оформленным отказом действующих депутатов от участия в новых выборах. В противном случае их поведение говорит о неуважении и к избирателю, и к президенту. И дело не в том, что директива о перевыборах спущена сверху, а не стала итогом настоящей критической самооценки. Вольно или невольно, но подписав коллективное прошение об отставке надо уходить по-настоящему и навсегда. Тут вопрос элементарной порядочности. И если идти дальше, то логично ставить вопрос персональной ответственности не только статистов, но и как минимум партии, представители которой составляют парламентское большинство. Собственно, она этих представителей отобрала, во всяком случае, формально — она и должна нести прямую ответственность за их бездарность и неэффективность.
Проблема нашей страны в том, что власть по инерции принимает общественное безразличие, апатию, неверие в собственные возможности за поддержку самой власти. Людям же безразличны и властные, и оппозиционные кандидаты (если даже допустить их выдвижение). Политика воспринимается как чужое дело, как шоу-бизнес или большой спорт. Что-то на Марсе или дальше. Зато готовность отстаивать свои социальные права проявляется все более активно, только никому не станет лучше от того, что эта борьба будет вестись вне политических рамок. Без правил.
Ошибок власти даже больше, чем безволия общества. Но спектакли со статистами, которые занимают то место, где должен находиться полноценный, спорящий, неоднозначный и обязательно конфликтный парламент, усиливают отчуждение в стране. А его итогом всегда становится отказ от диалога власти и общества.
В идеале такой диалог вообще ненормален. В обыкновенном демократическом государстве власть — простая обслуга, нанятая по конкурсу и обязанная регулярно доказывать нанимателю, что в своем выборе он не сильно ошибся. С ясной перспективой, что в случае чего ей без разговоров укажут на дверь. Тут диалог вообще ни к чему. В нашем постсоветском случае мы, конечно, понимаем, что власть и общество находятся далеко не в условиях найма. Это две разные корпорации, два разных народа. И они в самом лучшем случае находятся в равновесных отношениях. Власть у нас — каста, воспроизводящая себя сама и реформирующая себя сама. Но она теоретически обязана доказывать нам, «обычным людям», свой безальтернативный уровень знаний, владения ситуации, управленческую эффективность. Доказывать, что она имеет какие-то уникальные способности, нам не присущие. В этом смысл авторитарного режима — но и он должен соблюдать собственные правила. Поддерживать авторитет. Но когда власть в виде мажилиса признает, что она не справляется, то о каком авторитете речь? Выходит, «они» совсем не соответствуют званию сверхчеловека и пора их приземлять на обычный человеческий уровень, отказываться от мифа их особенности и превосходства.
Вполне понятно, почему у нас и у всех постсоветских стран возникла такая ситуация. Она абсолютно неизбежна была в свое время, политическая элита и народ действительно существовали в разных измерениях. Но эта ситуация не может оставаться вечной, и призвание реформаторских элит — самим начинать расколдовывать такой замкнутый круг. Не дожидаться, пока это более жестко и неделикатно сделают сами соотечественники в режиме арабской весны или украинского майдана. И это нужно всем — двигаться навстречу и соизмерять свои интересы. Притом место встречи власти и общества — как-раз парламент, с демократических выборов представительной власти должен начаться процесс поступательных и выдержанных реформ. И даже тот парламент, который имеется в арабских монархиях, в той же Иордании, был бы для нас выходом на магистральное реформаторское развитие. Мы получили бы государственный институт, в пользу которого возможна поэтапная легитимная передача власти. Это наилучший сценарий. А повторные выборы безвластного и безгласного собрания статистов — наихудший.
А что мешает оппозиционным политикам попробовать свои силы на предстоящих выборах?
Учитывая события недавних дней, им может мешать, к примеру, судебное преследование за выражение несанкционированных идей и запрет на занятие политической деятельностью. А там, где работают репрессивные нормы, гуманистические реформы даже не обсуждаются.
А если говорить в целом, возможности такой нет до тех пор, пока за мажилисом и сенатом закреплены условные и незначительные функции. Избираться депутатом в ситуации, когда депутатство ничего не решает и ничего не дает, кроме возможности постоять в стороне на властном фуршете, точно не выбор для рейганов или аденауэров. (Зато отличный выбор для номенклатурной шушеры, комфортно приземлившей себя в этом депутатстве).
Есть доказавшие себя, работающие сценарии транзита от авторитарного единовластия к полноценной демократии. В Южной Кореи, Филиппинах, Испании, Аргентине, Чили. И начинать надо с открытых парламентских выборов, реформации правовой системы, выхода на независимые суды. Первая же непосредственная задача — закрытие всех политических дел, освобождение политзаключенных, законодательное исключение возможности самого факта преследования по политическим мотивам или мотивам убеждений. До того, как это произойдет, освобождение таких людей — нравственная обязанность самой власти, если она выбирает реформы и открытость, а не застой и деградацию.
Что еще может включать в себя подобный транзит власти?
Парламент — ключевой элемент. Передача ему ответственных позиций приводит к кадровому инвестированию, к депутатству начнут проявлять интерес те, кому эта роль сегодня органически неприятна. Те, кто больше готов реализовываться в бизнесе, в социальных и образовательных проектах и даже те, кто от неверия в свои возможности готов к полноценной профессиональной реализации заграницей. В этом же реформаторском пакете — переход к действительному назначению и каждодневной персональной ответственности правительства перед мажилисом. А также конституционная реформа с введением поста вице-президента. Она позволит перевести вопрос личного преемничества из теневой неформальной плоскости в плоскость открытой политики, создаст предпосылки постепенного наделения преемника реальными управленческими функциями. Ведь вице-президент — он не только заместитель, он может иметь внятные полномочия в системе действующей власти, например, спикерство в сенате. Главное, что при этом он не экспериментальный выдвиженец, а лидер, получивший народный мандат на президентских выборах. Это создает аппаратно независимую фигуру, чего не хватает в нашем властном раскладе. Первое лицо государства может определиться со своими предпочтениями, исходя исключительно из своего взгляда на будущее. Не принимая в расчет ни кулуарные интриги, ни референтные подсказки. Такой лидер пройдет единственное испытание с получением общенациональной поддержки именно в качестве официального преемника. Зато для истеблишмента он станет независимой фигурой.
Это потребует очередных по счету президентских выборов?
Совсем необязательно. Учитывая переходный характер таких реформ, возможно проведение внеочередных выборов вице-президента на срок действующего президентского срока. В этом нет ничего нарушающего логику конституционного процесса.
Вы подчеркиваете, что дело не в его фамилии…
Выбор фамилии исключительно за президентом. Сегодня необходимо жестко определиться: политическая ответственность избранного президента и амбиции никем не избранного чиновничества — явления разного плана. Если эти люди сами признают, что их необходимо раз за разом тасовать… Отчего бы не признать сразу, что всю их ступень лучше отстрелить целиком?
Уверен, что реформаторская программа важнее любой из фамилий. Раз за разом мы позволяем увести себя в обсуждение персон, а не идей. Причем персон даже не первого, а второго-третьего плана. И эти обсуждения на уровне желтой прессы последовательно прививают нам отчуждение от настоящей политики. Как говорит американская политическая классика, great minds discuss ideas. Average minds discuss events. Small minds discuss people. Нам давно пора стать теми great minds, которые discuss ideas. Если задача государства — попасть в лидирующую группу стран, то и политическая элита должна быть настроена на мировую повестку. Причем на сегодняшнюю, а не на ту, которая была в прошлом веке.
Такая установка способствует появлению собственной экономической стратегии?
Собственная стратегия должна быть бескомпромиссной во всем, что касается собственного успеха и собственных интересов. Ни то, ни другое не может быть предметом торга.
С экономической стратегией все следует из самой установки. Если мы хотим попасть в число ведущих экономик, надо посмотреть, как организованы эти ведущие экономики. И начать с того, что организованы они по единому типу. Этот опыт необходимо изучать и перенимать. С учетом специфики. Но в основе своей передовые экономические подходы основаны на одном. Они демонстрируют прорывы частного предпринимательства и провалы государственной командной системы. Успехи последних американских космических запусков очень показательны в этой связи. А так и Apple, и Toyota, и Samsung — одна и так же история, рассказанная на разных языках.
Отстающие экономики также все очень похоже устроены. И по пропорциям секторов, и по роли государства. Собственно, там, где много государства, самой экономики крайне мало. Там, где мало государства в экономике — много экономики. История безжалостно точно показывает преимущества свободы не просто в сравнении стран, но даже в сравнении их частей, разделенных идеологической войной. Например, Германии или Кореи.
Разговоры об особом, «третьем» пути очень модны в развивающихся странах…
Да, они морально компенсируют собственную ущербность. Никому ведь не по душе быть отстающим. Но если исключить существование единых координат развития, то никакие сравнения не имеют силы, и отсталые страны уже нельзя назвать отсталыми. Это повышает самооценку, несомненно.
Но история непреклонна в том, что путь к процветанию у стран один. Это к нищете путей много. Впрочем — да, есть примеры «пузырей», богатых стран, настаивающих на особенности своего пути. Богатых — факт, но точно не развитых. К тому же мы видим, какими темпами проедается и обесценивается такое богатство. Паразитирование на полезных ископаемых. Могу только согласиться с Маргарет Тэтчер в ее фундаментальном убеждении: только человеческий капитал может быть основой богатства страны. И у казахов здесь есть очевидные заделы и преимущества.
Значит ли это, что мы должны сами дистанцироваться от стран, ставящих на государственное регулирование, на изолированные рынки?
Мы должны дистанцироваться только от тех, кто готов достигать своих целей за наш счет. Это никак не ограничено типом экономики или континентальной принадлежностью государства.
Необходимо ли Казахстану выйти из ЕАЭС? Вопрос об этом.
В вопросе евразийской интеграции действующее руководство страны проводит достаточно деликатную и независимую политику. Постсоветское пространство — наш культурный и производственный рубеж и интеграционные проекты на его пространстве выгодны нам и необходимы. Вообще неправильно говорить, выйти нам или войти сейчас в какие-то объединения.
Принципиально другое. Мы должны не допустить, чтобы когда-либо еще вопросы присоединения Казахстана к экономическим, военным или политическим союзам решались без общенационального референдума. Мы осуждали те методы, которыми ЕАЭС создавался, те методы, которыми было обеспечено наше в нем участие. И это никак не говорит о плохом отношении к России или Белоруссии. Но казахи подобные вопросы должны решать сами. Через общенациональное состязательное обсуждение и обязательное проведение референдума. С открытой повесткой дня, разговором по существу, а не бездушными рекламными лозунгами. Такие решения для нас не менее важны, чем президентские выборы.
Во внешней политике самая оптимальная схема для нас — развитие горизонтальных контактов с тюркскими государствами. Вот он, самый очевидный контур для интеграции, предопределенный для нас самой Судьбой. И это та самая группа стран, в которой нам реально стремиться к честному и открытому лидерству.
Какую тему вы определили бы как наиболее принципиальную из всех возможных в казахстанской политике? Вокруг каких идей возможно настоящее единство нашего общества?
Для нас нет более важной темы, чем культурный суверенитет и осознание нацией собственной значимости. Своего главного задания, своего места в мире. Собственно, вот фундамент, на котором национальное здание строится.
Любая вторичность, отказ заниматься этим сегодня — он не просто проигрышны, они убийственны. Если какая-то страна отказывается от своего Я, то для истории лучше, чтобы ее не было.
Вы хотите сказать, что задача культурного суверенитета в Казахстане не решена?
Она решается отдельными небезразличными людьми и целыми организациями, но как государственный приоритет она не определена. Я не говорю, что не декларирована. Только общих слов мало. Нужно четкое понимание, как сделать территорию нашего становления полноценным национальным государством. Все наши соседи без исключения активно занимаются этим, и они успешны. Посмотрите как Чечня встает на защиту российских национальных интересов — можно было представить себе такое в девяностые годы? Нет, тогда российский национальный интерес считался тезисом маргиналов и неудачников. Для России теперь это в прошлом, но у нас эта практика безымянной нации пока еще не отвергнута.
Что конкретно необходимо делать в ближайшие годы, чтобы изменить положение дел?
Из практических задач главная одна. Казахам необходимо добиваться полного, а не фальшивого двуязычия. Полного, в том смысле, чтобы все граждане страны владели казахским так же совершенно, как и русским. Фактически, такая задача выступает локомотивом большого множества процессов в образовании, культурной и социальной области, а они способны переформатировать наше политическое пространство в сферу развития идей, а не склок или скандалов.
Беседовал Владимир Харченко
