Фильм «Звонок» (The Ring, 2002) — редкий пример хоррора, который не столько пугает визуальной жестокостью, сколько вскрывает глубинные пласты бессознательного страха. Его воздействие не исчезает после финальных титров: он продолжает жить внутри зрителя, прорастая тревогой, снами, необъяснимыми ассоциациями. Даже после выхода из кинозала многие долго не могли избавиться от ощущения, что зло находится где-то рядом — в темноте, в экране, в звуке телефонного звонка.
Посмотренный на большом экране, этот фильм поражает не спецэффектами, а интенсивностью эмоционального заражения. «Звонок» — не зрелище, а переживание, медленное погружение в тревогу, где каждое движение камеры, каждый отблеск воды создаёт атмосферу навязчивого, почти телесного страха. В этом и заключается его сила: Вербински не показывает ужас — он заставляет его чувствовать.
Страх без объекта
«Звонок» строится не на крови и насилии, а на ощущении приближения неотвратимого. Зритель, как и героиня Рэйчел (Наоми Уоттс), оказывается перед лицом ужаса, которому нельзя дать имя. Здесь нет конкретного чудовища, которое можно убить, — есть лишь абстрактная, но всепроникающая угроза.
В терминах психоанализа это — тревога Реального (Жак Лакан): столкновение с тем, что не поддаётся символизации. Невозможно понять, что происходит, невозможно рационально объяснить — и от этого становится по-настоящему страшно. Телефонный звонок после просмотра проклятой кассеты — это вторжение Реального в повседневную жизнь, в пространство, где человек чувствует себя защищённым.
Травма как вирус
Самара — воплощение травмы. Она не просто призрак, а самостоятельное существование боли, вытесненной, но не исчезнувшей. Её история — это история забытого, утопленного ужаса, который возвращается в виде образа, знака, видеокадра. Проклятая кассета становится символом воспроизводящейся травмы: она передаётся от человека к человеку, как психическая инфекция, не зная покоя.
Психоаналитически это отражает механизм повторения (фрейдовский Wiederholungszwang) — навязчивое воспроизведение травматического опыта, стремление бессознательного вернуть субъекта к исходному событию, чтобы наконец его осмыслить. Но Самара — травма, которая не поддаётся переработке. Она требует быть увиденной, но не даёт возможности понять.
Вода как символ бессознательного
Сине-зелёная палитра картины, влажный, «протекающий» визуальный стиль Вербински — не просто эстетика. Это язык архетипов. Вода, присутствующая во всех ключевых сценах, — символ бессознательного, первоэлемента, из которого всё рождается и куда всё возвращается (Юнг).
Однако в «Звонке» вода — не очищение, а растворение. Это стихия, которая поглощает, стирает границы между живыми и мёртвыми, сознательным и вытесненным. Колодец, в который мать сбрасывает Самару, — метафора вытеснения нежелательного содержания. Но то, что было утоплено, возвращается. Из глубины — из воды, из бессознательного — поднимается непережитая боль.
Экран и взгляд
Фильм работает с самой природой видения. Он показывает, что смотреть — значит рисковать. Каждый, кто видит проклятую кассету, становится объектом для обратного взгляда Самары. В этом можно увидеть лакановскую концепцию «взгляда Другого»: субъект, созерцающий образ, сам оказывается увиденным им.
Когда Самара выходит из телевизора, нарушается граница между изображением и реальностью, между внутренним и внешним. Этот момент — прорыв бессознательного в сознательное, материализация страха, который больше нельзя удержать за экраном.
Телевизор становится зеркалом психики, где отражается то, что человек хотел бы забыть. Отсюда и послевкусие ужаса — ощущение, что образы обрели собственную жизнь, что мир представлений стал автономным, способным действовать против нас.
Архетип Матери и Дочери
Отношения Рэйчел и Самары — не просто противостояние журналистки и призрака. Это архетипическая драма Матери и Дочери, в которой обе стороны обречены на страдание.
Самара — отверженная дочь, воплощение не принятой любви, мстительная тень материнского инстинкта.
Рэйчел — мать, пытающаяся спасти своего ребёнка и тем самым символически искупить грех Матери, некогда отвергнувшей своё дитя.
Самара лишена сна, лишена тепла, лишена даже возможности смерти. Это существо, изгнанное из человеческого, но отчаянно ищущее связи. Её месть — искажённая форма просьбы о признании.
Отсутствие объяснения как источник страха
В отличие от большинства фильмов ужасов, «Звонок» не предлагает ответа. Непонятно, как снята кассета, что означают символы на ней, почему зло не исчезает даже после того, как Самару «успокоили».
Эта отказ от рационализации — одно из главных достоинств фильма. Страх не разрушается пониманием, он лишь усиливается.
По сути, Вербински возвращает зрителя в состояние первобытного ужаса перед непостижимым. Это то, что невозможно объяснить, но что навсегда остаётся в психике как след.
Телефонный звонок как метафора бессознательного
Телефонный звонок после просмотра кассеты — символический акт вторжения. Это голос из ниоткуда, требующий отклика. Так работает бессознательное: оно «звонит», напоминает, заставляет столкнуться с тем, что вытеснено. Игнорировать звонок невозможно, а ответить правильно — ещё труднее.
Каждый звонок Самары — это призыв к осознанию, на который человек отвечает страхом.
Визуальная поэтика страха
Цветовая гамма фильма — холодная, приглушённая, наполненная оттенками синего, серого и зелёного. В ней нет света, нет тепла, нет надежды.
Лишь один раз в картине появляется солнце — закат, окрасивший дерево в кроваво-красный цвет. Этот эпизод можно трактовать как мгновенное появление жизни внутри всеобщей мёртвенности, как краткий жест памяти о мире, где ещё возможны чувства.
Финал: передача симптома
Финал фильма обманчиво прост: Рэйчел осознаёт, что для спасения сына нужно сделать копию кассеты и показать её другому. Тем самым она не избавляется от зла, а становится его посредником.
С психоаналитической точки зрения это отражает природу травмы — она может быть лишь передана, но не уничтожена. «Звонок» превращается в аллегорию коллективного бессознательного, где каждый носит в себе частицу чужого страха, чужой боли, чужой вины.
Заключение
«Звонок» — не просто фильм ужасов. Это метафора психической реальности современного человека, утопленного в информационных потоках, зависимого от экранов, отчуждённого от чувств и тела.
Он говорит о том, что страшнее всего — не кровь и смерть, а бессмысленность, невозможность понять и предотвратить, невозможность уснуть, потому что сон — это доверие миру.
Самара — символ той части нас, которая не спит, не отдыхает, не находит покоя. Та часть, что требует быть услышанной.
Фильм Вербински оставляет зрителя наедине с этим знанием: зло не уничтожено, потому что оно — часть нас самих.
И, возможно, именно в этом кроется подлинный ужас — осознание, что граница между экраном и реальностью существует лишь до тех пор, пока не раздастся звонок.
Если этот материал оказался вам близок — буду благодарна за внимание, репост или добрые слова. Я — начинающий блогер, и ваша поддержка помогает мне продолжать работать над важными темами, смотреть на привычное под новым углом и говорить о том, о чём обычно молчат.
Если хотите поддержать меня напрямую — вот мои реквизиты:
Kaspi Gold: 87085816808
Спасибо, что дочитали. 
