Фильм «Порочный» — это не просто психологический хоррор с элементами мистики. Это портрет депрессивного субъекта современности, помещённого в пространство, где материальное и психическое становятся неразличимыми. Здесь ужас не извне, а изнутри; зло — не потустороннее, а глубоко личное. Картина, как и её героиня, захлопывает зрителя в доме бессознательного, где страх, вина и вытеснение материализуются в бытовых предметах и звуках.
I. Полли как симптом эпохи: депрессия вместо катарсиса
Полли — тридцатидвухлетняя женщина, застрявшая между юностью и зрелостью, между мечтой и апатией. В ней — концентрат типичной постмодернистской героини, утратившей чувство цели. Внешне её жизнь — череда неудач: отсутствует работа, семья, будущее. Но психоанализ предложил бы рассматривать это не как социальную проблему, а как симптом внутреннего раскола между “Я” и желанием.
По Лакану, человек всегда структурирован через нехватку (manque): он существует, потому что чего-то не хватает. В случае Полли эта нехватка стала тотальной — её желание обрушилось, перестав быть движущей силой. Она живёт не потому, что чего-то хочет, а потому что не знает, зачем умирать.
Её татуировки — следы прежней субъектности, когда тело было способом самовыражения. Теперь они выглядят, как метки утраты: тело перестало принадлежать ей. Оно не сексуализировано и не живое — лишь оболочка, инструмент выживания. Это тело депрессивного субъекта, отчуждённого от собственного “Я”.
II. Старуха и шкатулка: архетип Великой Матери и возвращение вытесненного
Появление старухи с шкатулкой — момент вторжения Реального (в лакановском смысле). До этого фильм обитает в пространстве Символического: депрессия, одиночество, апатия — всё ещё поддаётся рациональному описанию. Но старуха ломает эту структуру, являясь символом того, что вытеснялось — архетипом Великой Матери в её теневой ипостаси.
У Юнга Великая Мать — это двойственная фигура: дающая жизнь и отнимающая её. Она — утроба и могила, начало и конец. Старуха несёт одновременно заботу и приговор, выступая зеркалом внутреннего состояния Полли. Ведь шкатулка — это не просто предмет, а контейнер бессознательного, сосуд, в который возвращаются вытесненные желания, страхи, травмы.
Формула старухи — «Положи то, что любишь, ненавидишь и без чего не можешь» — это психоаналитический алгоритм разоблачения Я. Эти три категории образуют триаду, близкую фрейдовской структуре Ид – Эго – Суперэго.
-
То, что любишь — проекция либидозных влечений, Эрос, стремление к слиянию и жизни.
-
То, что ненавидишь — агрессивное, деструктивное начало, Танатос.
-
То, без чего не можешь — фиксация субъекта на объекте желания (objet petit a), той недостижимой вещи, которая делает жизнь осмысленной.
Полли, пытаясь выполнить задание, в сущности совершает психическую аутопсию: она вскрывает своё бессознательное, не будучи готовой к этому.
III. Дом как тело и как сцена травмы
Пространство фильма — отдельный персонаж. Дом, в котором живёт Полли, не принадлежит ей. Это ключ: она живёт внутри чужой психики, в доме-символе, где каждый скрип, тень, трещина — следы чужой воли. В этом смысле дом функционирует как метафора тела, а комната — как зона вытесненных воспоминаний.
Фрейд в эссе «Зловещее» (Das Unheimliche) писал, что ужас возникает, когда знакомое вдруг становится чужим. Именно это происходит здесь: дом, мебель, зеркала — всё “своё”, но внезапно живое, угрожающее. Это не обитель демона — это персонифицированная психика, где внешние события повторяют внутренние.
Полумрак, зябкий свет, музыка — не декорации, а манифестации тревоги. Шкафы, лестницы, двери — символические проходы между слоями сознания. Камера часто статична, словно застывшая в наблюдении: Полли не действует — она наблюдается. И это главное чувство фильма — быть объектом чьего-то взгляда, даже если этого взгляда нет.
IV. Символика трёх подношений: акт саморасчленения
Психоанализ читает ритуал со шкатулкой как обряд самопознания через разрушение. Три вещи, которые героиня должна поместить внутрь, становятся актом разделения себя на части — как будто она расчленяет собственное “Я”.
Это напоминает процесс анализа, где пациент разбирает себя на элементы, чтобы потом (в идеале) собрать заново. Только здесь нет аналитика, который помог бы удержать структуру. Поэтому каждая попытка Полли осмыслить ситуацию приводит к психическому коллапсу.
Шкатулка — это одновременно матка и гроб. Она принимает в себя, но не возвращает. Это символ женского начала, но не в его плодотворности, а в разрушительной версии — поглощающей.
V. Смерть как терапия: Танатос и катарсис
Депрессия — это не просто отсутствие радости, это подавление влечения к жизни (Эроса), вытесненное в пользу Танатоса — влечения к смерти. Полли балансирует на грани этих двух инстинктов. Её страх смерти — последняя форма жизненного импульса.
Когда она вступает в игру со шкатулкой, она на самом деле соглашается встретиться со своей смертью, но не как с концом, а как с возможностью перерождения. В финале (не раскрывая деталей) ясно: любая попытка избежать встречи с бессознательным обречена. Смерть становится метафорой психического очищения — катарсиса через разрушение.
VI. Дакота Фаннинг и феномен «внутреннего крика»
Игра Дакоты Фаннинг — это почти документальное исследование внутреннего страдания. Она не кричит — она звучит внутренним шумом, тем криком, который мы слышим в снах, но не можем произнести. Её взгляд — постоянное движение между ужасом и пустотой, между “ещё чувствую” и “уже всё равно”.
Фаннинг превращает Полли в фигуру современного бессознательного — человека, который боится не призраков, а самого себя. В этом её актёрская смелость: она не играет жертву, она воплощает распад субъекта.
VII. Итог: В ловушке желания
«Порочный» — фильм не о проклятии, а о времени, когда внутренний демон требует быть услышанным. Он разрушает привычные границы жанра: хоррор здесь — язык психоанализа, где монстром становится само бессознательное.
Картина не пугает, а давит — и именно это делает её честной. Мы видим не “страшное кино”, а портрет человеческой психики в состоянии внутренней войны.
Полли — это каждая женщина (и мужчина), потерявшая ориентиры в мире, где депрессия стала нормой, а одиночество — фоном существования.
Шкатулка — это символ нашего времени: мы все кладём в неё то, что любим, ненавидим и без чего не можем, надеясь, что она когда-нибудь откроется и вернёт смысл.
Заключение
Vicious — это не просто хоррор, а фильм-терапия, приглашение заглянуть в бездну, где страх — форма правды.
В нём нет лёгких ответов, как нет лёгких путей к самопознанию. Но, как писал Юнг, “до тех пор, пока ты не сделаешь бессознательное сознательным, оно будет управлять твоей жизнью, а ты назовёшь это судьбой”.
Полли делает бессознательное видимым — и потому теряет всё.
Зритель делает бессознательное слышимым — и, возможно, впервые начинает что-то понимать о себе.
Этот текст — часть моей попытки найти слова для чувствительных людей в шумном мире. Если хочется поддержать моё писательство — вот мои реквизиты:
каспи: 87085816808
