(посвящаю памяти моего учителя –
Дины Исабаевны Дулатовой
– уникальной женщины с рыцарской душой)
Современные мыслители и философы озвучивают страшный диагноз человеческому сообществу: по сути исчезновение, уход Человека с исторической сцены и замена его другим существом (киборгом, мутантом, транс- или постчеловеком). «Проблемность усугубляется тем, что мировое экспертное сообщество пока не выработало согласованного видения того, что с этими изменениями можно и нужно делать, как их можно адекватно описать и какие рядом предложить новые образы и представления о человеке. Эксперты не имеют ни ясных новых представлений о человеке, ни тем более согласованного видения» (С.А. Смирнов). В то же время предполагается, что альтернатива, возможный созидательный антропологический тренд это – духовное преображение Человека, поиск и созидание нового Антропотипа.
Этническое возрождение и ментальное пробуждение Казаха в XXI веке совпало по времени с такими сложнейшими вызовами планетарному человечеству, и это неизбежно должно вносить коррективы в национальную идею, в модель и процесс модернизации. Нет необходимости нам буквально повторять путь капитализма, болеть всеми болезнями западного человека. Также и этничность необходимо не фетишизировать, а талантливо и красиво одухотворить казахскую идею. И вот, кажется, решение: главный объединяющий момент здесь заключается в том, что наша казахская мусульманизированная кочевая культура в классический век всегда была культом Совести (Ар, Ар-уждан), Нравственности и Мудрости (Даналык), и в ней был сильнейший антропологический и этический уклон.
Нужно признать, что в культуре кочевников Великой Степи было мало материальных достижений, она не была «овнешненной», но обращенной именно «вовнутрь». Не надо пыжиться, изо всех сил доказывая, что у нас были города, архитектура, материальные сокровища и памятники. Несомненно, что-то было… Но тем не менее даже после Ислама мы оставались во многом варварами, с присущим для юной расы кипучей энергией, святой простотой детей природы, не страдали болезнями слишком цивилизованных и материально озабоченных народов.
Мы, номады Великой Степи, наследники древней конно-кочевой цивилизации, всегда были сильны антропологией, познанием своего Тела и Души, при этом, не уходя в крайности ни аскезы, ни грубого материализма; тысячелетиями занимались накоплением и трансляцией своим потомкам секретов духовной, социальной и экологической гармонии. Мы были медиумами и «гармонизаторами», воплощающими «срединность» и «меру», «текучесть», «взаимопереход», «синтез» (а в Коране идеальный человек – кто соблюдает меру и гармонию). Давно доказано, что евразийский номад в древности выполнял функцию трансляции энергии и информации между великими цивилизациями, порой насильственно открывал границы и разрушал замкнутые и застойные центры оседлых культур, распространяя объединяющие ценности. «Это – народы-ферменты, движущиеся в порах истории. Они – орган и орудие развития, исторического движения», – писал о кочевниках Георгий Гачев, исследователь ментальности народов мира.
«Есть мера в вещах» (Est modus in Rebus), – сказали древние римляне о гармонии. Приведем лишь один пример. Так, модель человека и социума в казахском кочевом обществе отражала нечто среднее между западным индивидуализмом и восточной корпоративностью. Социальные и политические традиции казахов-кочевников характеризовались как аристократическими, так и демократическими признаками. Также и женщина казахов-мусульман была и не забитой «Гульчетай» мусульманского Востока или безгласной женщиной-рабыней древнего Китая, в то же время она была далека и от феминистки Запада или развязной первобытной язычницы, а именно: Мудрая Женщина, Знающая Меру…
Если вникнуть в суть нашей традиции и национальной идеи, то определится та закономерность, что мы никогда за всю свою историю не страдали материалистическим, экстравертивным складом психологии и культуры. Мы не построили Пирамиду Хеопса, Эйфелевую башню, Китайскую Стену или Тадж Махал. А в чем же тогда Величие Казаха?! Оно – в его уникальной изначально суфийской, «софийной» Душе, мудрости, умеренности, тысячелетнем кодексе чести, «дворянско-рыцарском» этосе, терпении и милосердии, умении прощать, в том числе врага и обидчика. «Алдыңа келсе атаңның құнын кеш» (Если искренне просят, прости даже убийцу своего отца), «Таспен атқанды аспен ат» («Если в тебя кидают камни, ты ответь на это угощением») – это уникальные «ультра-христианские» этические заповеди казахов, рожденные после пережитого тяжелейшего исторического опыта…
Также замечено, что из слишком цивилизованных, сытых, благополучных и «затвердевших» на материализме и рационализме народов не рождаются пророки, святые, провидцы, великие реформаторы и т.д. (все пророки были из бедных, гонимых пастушеских племен). Уместно будет напомнить про дихотомию «Авель-Каин». Кто из них был добрее и ближе к Богу, кто кого убил – знают все мало–мальски осведомленные в библейских сюжетах. Казах имеет образ доброго пастуха Авеля, которого убивает его брат, земледелец Каин. Конечно, можно возразить: дескать, зато Кочевник в древности много убивал, воевал, захватывал. Однако считается, что в пору «младенчества», на заре истории силовые методы и культ войны, поединка (во многом как отражение игрового элемента сознания) были все же оправданы и неизбежны. То, что простительно для VI и даже XIII века не прощается «повзрослевшему» человечеству ХХ века. Поэтому Гитлер и Сталин, фашизм и коммунизм отвратительны и психопатологичны, тогда как битвы, поединки, дуэли и завоевания древних викингов, гуннов, саков, тюрков, монголов выглядят на их фоне детской эмоциональностью и подростковым максимализмом.
У нас в Республике Казахстан слишком затянулось и давно уже вредит поверхностное понимание казахской культуры как этнографии (юрта, домбра, бешбармак, баурсак, беркут, песни, Наурыз-коже и т.д.), фольклора, археологии и музыки. Еще Советская власть стремилась обмануть и усыплять казахов их собственными песнями и музыкой, не скупясь на комплименты, тогда как об идейном, духовно-этическом содержании наследия предков предпочитали не говорить, боясь полноценного возрождения национального самосознания. Так как пришлось бы вспомнить Алаш-Орду, а еще глубже – Ислам. Не дай бог, думали кремлевские идеологи, Казах вспомнит своего Бога, своих святых и мудрецов, благородных ханов и героев, пусть лучше верит в Сталина и Ленина и поет свои безобидные веселые песни.
Но теперь нам, казахам, пора вспомнить по настоящему сакральное ядро, идейно-смысловой стержень нашей Традиции. А это сплав народной мудрости кочевников с мусульманской верой и жемчужинами вечной суфийской мудрости. Это и вершина национальной религиозно-философской мысли в лице наследия Абая и Шакарима. Наша казахская культура в свой Золотой Век, в ханско-султанскую и батырскую эпоху была сильна Этикой и Мудростью (Гносис), Антропологией, а эстетическое в ней носило подчиненный характер.
Культура казахов-кочевников, дух Великой Степи были основаны на таких «китах», как Вера, Надежда, Любовь; в ней были сильна психотехнология древнего шаманизма (точнее, народных знаний кочевников) и исламского Суфизма. Наши предки накопили огромный опыт как генетической селекции людей и животных, целительства, культа благородства и благородных (тектілік, бекзаттық), так и познания и взращивания Души до космических масштабов. А ведь именно такие паттерны актуализируются для человечества нового века и тысячелетия.
«Золотой Человек» – это скорее не мертвый царь из знаменитого археологического кургана! Золотым Человеком, нашей национальной идеей должен считаться созданный волей самого Всевышнего, выкованный, выпестованный многими поколениями наших предков, их кровью и потом, молитвами и борьбой живой высокий идеал Благородного Человека-Воина и Рыцаря.
Про древних арабов-бедуинов ученые обычно пишут, что эти кочевники пустыни имели очень бедную материальную культуру, почти ничего материального не создавали, и это компенсировалось у них исключительно богатым и развитым языком и поэзией. Как будто энергия народа была направлена в иное русло. Мы бы добавили, что арабы-бедуины еще сильно занимались человековедением, человеческой душой, культивировали высокий этический идеал человека-рыцаря («мурувва», «футувва») и ревностно его защищали от порчи (конечно, до Ислама в нем многое не доставало, и частично были утеряна древняя доблесть).
По этой аналогии мы бы сказали о кочевниках Великой Степи, наших предках, что уникальность их классического менталитета, «изюминка» мусульманизированной кочевой традиции заключалась в духовно-антропологическом уклоне (Кісілік, Мәрттік – кодекс чести), в этически ориентированной картине мира и реальном продуцировании Совершенного Человека – как человека прежде всего широкой души, нравственной высоты, всегда готового к подвигу. Это скорее Homo moralis (Человек Моральный), хотя он умел быть и Homo sapiens (Человек Разумный).
Грубой фальсификацией стала современная мода представлять номадов Казахстана чуть ли не на зоологическом уровне – слившихся со своими стадами, сросшихся с лошадьми, с беркутами на плечах, словно Маугли живущих с волками, одетых в шкуры и меха, вульгарных, ничего не знающих и не желающих знать, кроме скота и дикой природы. Также не совсем верно представлять казахский народ ультрамузыкальным, поющим и играющим, любящим пиршества и увеселения, а также увлеченным всевозможными ритуалами и обрядами. Это реальность коллективной психологии и повседневности второй половины XIX в.-нач.XX вв., жизни казахов зависимой, колониальной эпохи, и является уже искажением, отходом от лучших эталонов ханской и батырской эпохи, проявлением порчи и деградации.
Иногда наши философы все же высказывают верные обобщения и догадки. Так, в работе А. Каракузовой и М. Хасанова «Космос казахской культуры» высказаны неплохие мысли и философские обобщения о сущностных чертах национальной культуры казахов, ее антропологизме, в частности, о ценности разработанного в ее лоне эталоне совершенного, прежде всего высоконравственного человека (кәміл адам), который имеет не только этническую, но и универсальную, общечеловеческую значимость.
Именно культ Нравственности и Человечности, императив Совестливости («арлы болу») был системообразующим элементом нашей Традиции. Героизм, творческий взлет, другие достижения были производными от этой главной фундаментальной черты. Казах-мусульманин был не просто «верующим», «знающим» мусульманином, но был прежде всего «стыдящимся» мусульманином. Кстати, на этой глубине можно искать и находить точки соприкосновения и родства между Казахской и Русской Душами (несмотря на длительный их конфликт «на поверхности»). Не зря В. Соловьев изменил декартовское Cogito ergo sum — «Я мыслю, значит, существую» на русское «Я стыжусь, значит, существую»…
«Малым жанымның садағасы, жаным арымның садағасы» – вот девиз нашего народа («Скот и имущество готов отдать в жертву за душу свою, но душу отдам за честь»). А еще было правило: «Ұлық болса кішік бол!» (Великий человек умаляется, т.е. является скромным). Другие «статьи» нашей неписаной Степной Конституции: «Арлы бол!» (Будь стыдливым!»), «Өлімнен ұят күшті» (Стыд сильнее смерти), «Ұят бар жерде иман бар» (Где совесть, там и вера), «Арлы арына қараса арсыз жеңдім дейді» (Стыдливый, полагаясь на совесть, отступил, а бесстыжий понял это как свою победу).
Испокон веков предки-казахи учили детей не столько страху, а прежде всего стыду, совести, защите чести: предостерегая от недостойного поведения и поступков, они говорили им лишь одно сильнейшее слово-запрет «Ұят болады!». Степень культивирования стыдливости в нашей традиции, быть может, не уступала авторитету этого идеала в японской традиции, но лишь последние столетия (колониального рабства и советской перекодировки) до неузнаваемости изменили психологию нашего народа.
Богобоязненность, ответственность перед Всевышним была принята в Сознание Казаха как беспрекословная аксиологическая парадигма. «Құдайдан қорық, халықтан ұял» (Побойся Бога и стыдись народа), «Құдайдан қорықпағанннан қорық» (Остерегайся того, кто не знает страха перед Богом) – вот некоторые из степных афоризмов на сей счет. Да, нравственность, честь и совесть невозможно увидеть, поймать и потрогать руками, измерить в тоннах, килограммах или зафиксировать в фото-документах.
Нравственность, благородство, Дух и святую душу народа (как и отдельного человека) не могут уловить, оценить и доказать наши буквоеды-востоковеды или материалисты-археологи, т.к. это тончайшая вещь и драгоценная жемчужина, которая не подвластна их грубо-материалистическому глазу. Высота духа – это не высота египетской пирамиды. Египетскими пирамидами, этим чудом света мир не устает восхищаться, а вот о нерукотворной Пирамиде Духа казахов (вершиной уходящей в Космос) – этого бедного гонимого народа, который в конце концов как Христос простил исторического врага, совершив великую духовную алхимию, превратил его (и всех других) в братьев и друзей – «цивилизованное» человечество еще ничего толком не ведает …
Наши предки-кочевники не сделали ничего феноменального в материальной и научной сфере, они практически ничего не строили, даже дома, тем более дворцы, замки и города. Не искушены были предки в огородах и садах, в делах коммерции или дипломатии, не открывали мы алгебру и химию, не писали абстрактные философские трактаты, не были мы изобретателями компаса и пороха, электричества и самолета…Вопреки мнению большинства наших историков, патриотов, депутатов, археологов, этнографов и пр., мы честно говорим, что у нас не было Цивилизации в полном (классическом) смысле этого слова!
Цивилизация – это материальный блеск, это тонны книг, это изощренный интеллект, логика, это торговля, чиновничество, госаппарат, это ученые-очкарики и т.д. и т.п. Даже присягнув на Коране, в лоне мусульманской цивилизации мы оставались как бы «в резерве», на ее обочине, чуть в дистанции от ее центров. Приняв всей широкой душой дух и мораль Ислама, поверив Пророку как дети, мы все же не приняли поздние материальные атрибуты религии, всякое мудрствование и книжничество, разные искусственные манеры, т.к. сохраняли кочевой образ жизни и первобытную жизнь в Степи. Тюрки-кочевники еще в средние века получили меткую кличку «Меч Ислама». А сами они любили называть себя «Львами Ислама».
Не было и нет у нас ни Каабы, ни Айя Софии…Помните, у Касым хана (слова переданы в «Тарих-и Рашиди»): « Мы – жители степей. Здесь не бывает дорогих вещей и изысканных блюд. Самое большое наше богатство – лошадь, а самая вкусная еда – ее мясо, самый приятный напиток для нас – ее молоко и то, что из него приготовляется. В нашей стране нет садов и зданий…».
Да, наши предки были простыми воинами, суровыми солдатами с глубокими шрамами на теле, с грубыми мозолистыми руками, уставшими держать стальной меч, которые на протяжении последних 500 лет гибли даже миллионами, защищая крайние, северные границы Мира Ислама от чужих цивилизаций и иноверцев. Знают ли об этом современные холеные миллионеры – арабы-саудиты, мусульмане других процветающих, утопающих в золоте арабских государств, которые свысока и равнодушно смотрят на нас, как на непонятно откуда взявшихся дикарей-полумусульман, вышедших из рабства Советского Союза?
Итак, уникальность и ценность антропологии номадизма Великой Степи состояла в том, что Энергия наших предков тратилась главным образом в самопознание и самосовершенствование, обогащение и расширение духовного мира, а не материального. Если говорить о распределении сил и энергий точнее, то большая часть колоссальной природной энергии Номада сублимировалась в разработку и поддержку в обществе морали и психологии, кодекса чести, воинского и «дворянского» устава, этикета, иерархии ценностей, другая часть – в интимное самопознание, медитации и «общение с небесами», с окружающим Космосом и природой, а также в самовыражение через речь, поэзию, музыку. И, наконец, третья значительная часть энергии выплескивалась вовне во время интенсивных «движений тела» – войн, атак, кочевок, миграций.
Не строя внешнюю цивилизацию, наши предки, кочуя по бескрайним степям и горам, веками обустраивали свою Душу. Они лелеяли и взращивали в ней семена веры, добротолюбия, прощения, щедрости и искренности, познавали все ее тонкие нюансы, секреты человековедения, психологии и психотерапии, технологии и методы воспитания и самовоспитания (народная наука «кісі тану», «нәпсіні тәрбиелеу»), очищения души от страха, зависти, жестокости, жадности, похоти и т.д. Предки знали, как растить душу до космического масштаба, как раскрыть свое сверхличностное «я», т.е. свой аруах! Что по сравнению с этим искусством другие земные искусства и науки, города, дворцы и пирамиды? Не более, чем прах и иллюзия!
Не занимаясь лепкой и рисованием, украшением дворцов и мечетей, мозаикой, они украшали жемчугами и бриллиантами свою Душу, сделав свое сердце алтарем Всевышнего. Они не построили Тадж Махал, не нарисовали Джоконду, но умели любить возвышенно, утонченно и всей душой, как Истинные Рыцари и Прекрасные Дамы. Хотя «благодаря» сегодняшним нашим горе-восстановителям культуры создан и распространен даже за пределы Казахстана позорный, вульгарный имидж казахского кочевника («тенгрианца»), знающего только голый сексуальный инстинкт.
На самом деле в Казахской истории было немало своих Ромэо и Джульетт, Меджнунов и Лейли! Это нашумевшие драмы и трагедии, где великая любовь была причиной кровавых конфликтов с погонями, перестрелками, родовыми тяжбами. Козыкорпеш и Баянсулу, Кыз-Жибек и Толеген, Энлик и Кебек, Калкаман и Мамыр. Это Печальный Рыцарь степи Ахан Серэ, разлученный со своей Актокты. Это великий певец Естай, который не сумел забыть красавицу Хорлан и сочинил бессмертную лирическую песню «Хусни-Хорлан» (умирая глубоким стариком, он просил родных вопреки мусульманскому обычаю похоронить его с серебряным перстнем на руках, подаренным ему когда-то возлюбленной).
О поэзии и музыке. Безусловно, это тоже наша «фишка», одна из фундаментальных особенностей казахской традиции и ментальности. Заметим, что сама казахская музыка также может быть подвергнута анализу как отображение нашей «срединной» ментальности. Казахская музыка – это нечто переходное между монгольско-алтайской и среднеазиатской традицией. Первым великим музыкантом был аулие Коркут Ата, воплощавший синтез древнетюркской традиции и Суфизма. В древние героические эпохи музыка кочевников была несколько иной, чем в поздние времена. Это была во многом «высокая» музыка, созданная в унисон космическим вибрациям и поднимавшая дух воинов. Были распространены военные марши (где использовался древний казахский барабан – дабыл). Тюрки-кочевники исполняли как сольное, так и хоровое пение, суфийские песни-зикры (возможно они сопровождались воинскими плясками, которые мы видим сегодня у чеченцев), медитативная музыка кобыза и т.д. Музыка служила тогда передаче духовного и исторического опыта (эпос).
Однако следует помнить, что не во все периоды истории был расцвет и бурное развитие поэзии и музыкального искусства. Наиболее общая схема, закономерность такова, что когда было меньше войн – становилось много музыки и песен, поэзии, и наоборот. Когда шли войны, напряженные периоды борьбы народа, требовалась этническая мобилизация, то на первый план выходила этика, религия, самопознание, интеллект, воля, а в периоды «расслабления» возрастало значение эстетики.
Как уже сказано, советская идеология боялась этического, духовно-нравственного пробуждения казахов (в нем будет вера в Бога, уважение к памяти предков и многое другое, что автоматически вызовет десоветизацию), поэтому самовыражение народа искусственно направлялось в русло безобидной эстетики, поощрялись безыдейные искусства, песни, танцы, безыдейная описательная этнография и археология и т.д. Отсюда и А. Затаевич со своей «1000 песен казахского народа» и многое другое.
В культурологической литературе указывается, что отсутствие определенных жанров искусства, как архитектура, скульптура, живопись, театр и пр., у кочевников Казахстана (и ряда других регионов планеты) компенсировалась сильным развитием устного народного творчества, культом красноречия, искусством поэтической импровизации (каз. поговорка «Өнер алды – қызыл тіл», «Главнейшее искусство – красноречие»), а также тем, что дарования народа отразились в орнаменте и музыке, сделавшим казахов чрезвычайно музыкальным народом. Безусловно, в этих утверждениях есть правда, однако есть и путаница, неглубокое проникновение в духовное поле нашей традиции, тем более «в потоке истории», то есть в процессе изменений и трансформаций.
И здесь важное замечание: именно тюркский Суфизм (Йасавизм), а не шаманизм стал основой и той ценной парадигмой, на основе которой стало возможной интеграция Ислама и искусства в жизни кочевников. Суфизм, всегда одобрявшей оригинальное творчество, работу с духовными энергиями, их сублимацию, воспитывавший не муллу-доктринера, а тип талантливого проповедника-импровизатора на протяжении многих веков служил школой для всех категорий творческих людей в казахском социуме: поэтов-жырау, позже – акынов и певцов, сал-серэ, знахарей-баксы.
Согласно суфийской эзотерической мудрости дар импровизации, дар красноречия получается свыше, от Аллаха. Это называется «ильхам» — творческое вдохновение. Творчество невысокого качества, не вносящее в душу и социум гармонию, вступающее вразрез с этикой, считается вдохновленным низшими мифологическим существами – джиннами и пр. Но бывает высокое искусство. Сама традиция чтения нараспев аятов Священной Книги – Корана, называемое искусством «таджвид» было основано на знании ритма и вибрации звуков человеческого голоса. Ислам не отрицал, а интегрировал в свою картину мира различные виды эстетической деятельности человека, заложенные в нем самим Творцом: музыка, поэзия, рисование, хореография и т.д. Нигде не было случая запретом исламом музыкальных инструментов народов: домбры, кобыза, флейты, гармони, дутара, барабана и т.д. Не запрещались игры и народные танцы. Индийский ислам вообще нельзя представить без музыки, барабанов, песнопений.
Однако, зная определенные законы функционирования человеческой психики мудрецы мусульманского Востока, основываясь на Коране и Сунне Пророка, ограничивали рамки творчества, контролировали, чтобы эта сфера не оказалось всецело под влиянием низших психических сил. Учитывались и пережитки, долгие века языческого образа жизни. Например, страсть к изготовлению идолов, расписанных и разукрашенных икон, скульптур богов и богинь затуманила сознание людей, мешала переходу на абстрактный уровень мировосприятия (близкий к научному), принятию в сознание древнего человека идеи всеобщности, системности мироздания, интегральности. Поэтому Ислам рекомендовал ограничиться миниатюрами (малые изображения людей, животных, птиц и т.д.), тогда как монументальные скульптуры и портреты потеряли актуальность.
В контексте общей инволюции тюркского кочевого мира к новой эпохе (XVIII-XIX в.) коллективная ментальность трансформировалась. С XIX века в связи с серьезными кардинальными социальными изменениями и «умиротворением» края царизмом, с массовым принудительным разоружением казахов, перестроилась его душа и… стал наблюдаться невиданный доселе подъем и расцвет его музыкальной культуры, песенного творчества, развился жанр «айтыс», возник институт салов и серэ и прочее. Однако важно понимать соотношение количества и качества: несмотря на увеличение песен, импровизаций, музыкантов и т.д., были налицо упадок высокой поэзии жырау, утрачивалась связь искусства с религиозной традицией и соответственно падала эффективность и действенность слова поэта, происходила десакрализация сознания и культуры.
Итак, если реконструировать модель Человека и эталоны поведения и мироотношения в Золотой век нашей традиции – в эру Золотой Орды и Казахского Султаната, то мы видим в душе Истинного Номада сильный сдвиг в сторону Этики, а не Эстетики. Это была нравственно ориентированная, совестливая и духовно самоуглубленная трансличность, поистине эпического масштаба, доблестный Рыцарь, обладающий душой высочайшего калибра, гуманный и чтущий завет человека с Богом (фундаментальные ценности «құдайшылық», «адамгершілік»).
Воплощая в своих духовных глубинах триединство Истины, Красоты и Добра, Человек-Номад в первую очередь был озабочен такими ценностями, как Вера, Честь, Совесть, Достоинство (Ар-намыс, Ар-ұждан), Доблесть, Щедрость и Альтруизм, Героизм (Ерлік, Мәрттік). Музыка, речь, поэзия, обряды и ритуалы были подчинены сакральным законам. И именно потому они (искусство, творчество, поэзия, религиозные ритуалы и пр.) были по настоящему облагорожены, одухотворены и эффективны. В общем, этот высокий идеал продолжал жить в недрах Казахской Души даже в XIX веке и поздние времена. Несмотря на общее обмельчание этноса, эрозию и кризис традиции в поздние времена все еще изредка воплощались в земные тела такие души….
В степном кодексе чести «мәрттік» храбрая смерть безоговорочно принимается как достойная альтернатива жалкому рабскому существованию («Ез болып өмір сүргенше ер болып өлген артық»). В дальнейшем секрет упорного сопротивления казахского народа против джунгар и русской колонизации, того, что несмотря на жесточайшие акции подавления, против пушек и артиллерии снова и снова поднимали свои отчаянные головы батыры по всей Степи – заключается как раз в сознательном и бессознательном следовании казахов этой доктрине рыцарства и героизма. Даже появившиеся в Степи батырствующие девушки и женщины придумали для себя девиз «Атадан ұл болып тума, ер болып ту!» («Родись от отца не мальчиком, а героем!»).
В то же время, наши предки в лучшие поры своей истории, когда в напряжении работала не только рука номада, вооруженная мечом и копьем, но и его сердце и мозг (религия, вера, мистицизм, интеллект), понимали все оттенки значения «Свобода» – от физической до духовной, пути и методы достижения и удержания свободы. А это – приоритет духовной свободы над внешней, аккумулирование светлой энергии в душе, чтобы рассеивать мрак в видимом мире и жизни своей страны.
Поскольку трезвые и динамичные номады-мусульмане принимали постулат о необходимости одновременно достойно держать порядок и контроль в этом мире, в социуме, стремиться его улучшать, то при этом учитывалась заповедь Суфизма о том, что властвует лишь тот, кто сначала властвует над собой, т.е. над своим «эго» («нафс», самолюбие, биологические инстинкты) и т.д. Согласно Степному Знанию-Даналык, власть, полученная иными путями, т.е. незаслуженная, достигнутая бездуховными средствами, насилием, хитростью, политтехнологиями, подкупом и пр. – не более чем жалкая узурпация, дар Шайтана (Сатаны), временная иллюзорное счастье, в конце концов ведущее к пожинанию ее горьких плодов в этом и другом мире.
Данышпаны (мудрецы) Степи знали и максимально распространяли в народе сакральную информацию о том, что Воин-Тюрок, Истинный Казах должен быть в первую очередь духовным воином Всевышнего, подавившим гордыню и страсти, глубоко имеющим в сердце веру и нравственные заповеди религии, укротившим свой язык. Это считалось залогом концентрации в себе положительной энергии, а значит, достижения победы и освобождения и во внешнем мире. Есть и такое, полное мудрости выражение мудрецов Великой Степи «Ерден иман кашпайды» (Вера неотделима от героя), которое раскрывает тесную взаимосвязь между рыцарством, героизмом и духовностью.
Назира Нуртазина,
доктор исторических наук,
религиовед
