[:ru]
«Никто не хочет по доброй воле жить в Арыси», – Гульнара Бажкенова о территории выживания, которая начинается там, где заканчиваются большие города Казахстана.
Любому, кто хоть раз пересекал Казахстан на поезде или на автобусе с севера на юг, с юга на восток, с востока на запад, знакомы эти небольшие располагающие к грусти и унынию станции, городки и села вдоль дорог. Отар, Чемолган, Чу, Арыс, Калачи и далее по карте до какого-нибудь тупика в Березовке или Жанаозене. Зимой стужа, летом жара, земля всегда или промерзшая, или выжженная, и круглый год режущая глаз бедность «аборигенов». Этим местам трудно подобрать определение, их ведь даже не назовешь провинцией и глухоманью. Это штат Вайоминг – американская глухомань, а казахская глубинка – территория выживания, и начинается она не где-то далеко, а там, где кончаются города миллионники с их доходом, превышающим доход всей остальной страны.
Жизнь там, то есть везде, кроме сверкающих центров столиц, и в «мирное» время, прямо скажем, поганая: работы нет, платят за нее унизительно мало, с водой перебои, газ не провели, пастбищ, чтобы держать скот, нет, дорогой уголь с некоторых пор в дефиците, печи угарные, стены легковоспламеняющиеся, школы переполненные, а больницы такие, что при малейшем недомогании надо ехать в центр. Кто может, старается свалить с малой родины при первой возможности и любой ценой, потому что жизнь в столичной времянке дарит призрачную казахскую мечту на лучшее будущее, если не себе, то детям, а казахская глухомань отбирает надежду еще при рождении (смотрите материнскую и младенческую смертность).
Села здесь лишены буколической прелести, города – элементарного комфорта, (они и городами-то зовутся по количеству жителей, а не по какому-то особому стандарту качества жизни). И вот однажды в эту унылую рутинную безнадегу врывается беда. На вашу голову может упасть ракета, вас могут отравить, затопить или усыпить – все зависит от того, какой стратегический объект находится рядом.
На другом конце страны от станции Арыс, в западно-казахстанском селе Березовка, в 2014 году произошло массовое отравление школьников, дети теряли сознание, что объяснили утечкой газа в школьной котельной. Обмороки и отравления продолжались, вся страна могла видеть фотографии несчастных родителей с детьми на руках, и не надо быть химиком, чтобы подозревать нефтяное предприятие в нескольких километрах, регулярно производящее выбросы серы. Но людей долго убеждали, что ничего страшного с их селом не происходит. На «Калачи» серьезно обратили внимание только после того, как о странном впадающем в летаргический сон селе стали писать в зарубежной прессе.
Обычно про эти малюсенькие точки на карте со странными названиями вообще мало кто слышал и знает, пока там что-нибудь не сдетонирует, да не рванет на всю страну. Только тогда все начинают лихорадочно гуглить и искать, что за Жанаозеньтакой, да где находится Арысь и откуда там боеприпасы. Массово писать «Жанаозен» без мягкого знака начали после декабря 2011-го.
Теперь вот овладеваем новой нормой правописания «Арыс», хотя следовало бы сделать это еще в 2009-м, а потом в 2014-м и в 2015-м, когда там уже взрывались боеприпасы и гибли люди.
Арысь – писали в интернете в первые часы после трагедии 24 июня, и этот возмутительно неполиткорректный, колониальный мягкий знак укоризно свидетельствует, как преступно равнодушно отнеслись к предыдущим ЧП не только военные, не только власти, но и все мы.
Общество не требовало от властей полномасштабного расследования, наказания настоящих виновных, и полного уничтожения старых боеприпасов. Сейчас, конечно, будет разбор полетов, и можно предположить, как там на высшем уровне злы и наконец-то хотят разобраться по-настоящему, кто виноват, чтобы содрать с него три шкуры. Но один из главных уроков заключается в том, что иначе должна быть устроена вся система.
24 июня могло ничего не взорваться, если бы власть не считала, что с коррупцией и бардаком, а по сути с собой, должна и вправе бороться только она сама. Всего этого ужаса могло не произойти, если бы несколько лет назад те, кому следует, приняли бы во внимание журналистские расследования еще живого Геннадия Бендицкого, который в серии материалов раз за разом указывал: в Арысе воруют, там снаряды разбирают на коленке ради драгоценных металлов.
Вот как происходила утилизация: «Гильза снаряда зажималась работником между ног, вручную, с размаху, недюжинным ударом заостренного самодельного латунного штыря с крюком на конце пробивались несколько плотных прокладок, изолирующих пороховой заряд».
Рано или поздно там опять рванет, предупреждал лучший журналист-расследователь страны, который вскоре умрет от рака. Никто не слушал – ни общество, ни власти. И рвануло так, что мало никому не покажется. Уж теперь твердое без смягчения Арыс навсегда войдет в общественное сознание, так же как когда-то утвердился там Жанаозен.
Люди, пережившие бомбежку собственной армии, теперь не хотят возвращаться в родной город. Там опасно. Но захотят ли они в Арыс после того, как его почистят, отстроят заново и уберут взрывоопасные склады?
Положа руку на сердце, людям просто не хочется туда возвращаться. Никто не хочет по доброй воле жить в Арыси. Никто бы не захотел.
Это про наши районные Чу и Че, Отары и Арыси написал Дмитрий Быков, пожалуй, лучшее, что написано про них:
Степей свалявшаяся шкура,
Пейзаж нечесаного пса.
Выходишь ради перекура,
Пока автобус полчаса,
Стоит в каком-нибудь Безводске,
И смотришь, как висят вдали
Крутые облачные клецки,
недвижные, как у Дали,
Да клочья травки по курганам
За жизнь воюют со средой
Меж раскаленным Джезказганом
И выжженной Карагандой.
Вот так и жить, как эта щетка –
Сухая, жесткая трава,
Колючей проволоки тетка.
Она жива и тем права.
Мне этот пафос выживанья,
Приспособленья и труда –
Как безвоздушные названья:
Темрюк, Кенгир, Караганда.
Где выжиданьем, где напором,
Где – замиреньями с врагом,
Но выжить в климате, в котором
Все манит сдохнуть; где кругом –
Сайгаки, юрты, каракурты,
Чуреки, чуньки, чубуки,
Солончаки, чингиз-манкурты,
Бондарчуки, корнейчуки,
Покрышки, мусорные кучи,
Избыток слов на че- и чу-,
Все добродетели ползучи,
И все не так, как я хочу.
И жизнь свелась к одноколейке,
И пересохла, как Арал,
Как если б кто-то по копейке
Твои надежды отбирал
И сокращал словарь по слогу,
Зудя назойливо в мозгу:
– А этак можешь? – Слава Богу…
– А если так? – И так могу…
– И вот ты жив, жестоковыйный,
Прошедший сечу и полон,
Огрызок Божий, брат ковыльный,
Истоптан, выжжен, пропылен…
https://esquire.kz/arys-trouble-station/#part=1
[:]
