Автор: Радик ТЕМИРГАЛИЕВ
История государственности любого народа неразрывно связана с историей его права. Законы Ману, Салическая правда, Яса Чингисхана, Великая хартия вольностей, Конституция США – стоит ли кого-то убеждать в историческом значении этих памятников права?
История Казахского ханства, которая сама по себе отличается слабой изученностью, в этом плане и вовсе ничем особенным похвастать не может. Объясняется этот факт, конечно, прежде всего, тем, что история права относится к вопросам внутренней истории, а за исключением “Джами ат-Таварих” Кадыргали Джалаири, письменных источников у казахов не было, либо они не сохранились. Но единственного “казахского историка”, к сожалению, больше волновали генеалогические вопросы, и потому он ничего не сообщил нам о степном праве.
В настоящее время известно о следующих трех уложениях права: “Каска жол” — “Чистый путь”, “Ески жол” — “Старинный путь” и “Жеты-Жаргы” — “Семь истин”. Последний свод законов, включавший в себя различные нормы уголовного, гражданского и административного права, был принят позже первых двух (в конце XVII века) и благодаря этому был частично записан первыми русскими исследователями, такими, например, как А.Левшин или Г.Спасский. Эти сведения в основном и приводятся в современных учебниках по истории для иллюстрации правовой системы Казахского ханства, в то время как о “Чистом пути” и “Старинном пути” лишь просто упоминается.
Однако такой подход является не совсем корректным, поскольку “Жеты-Жаргы” было принято уже перед самым падением Казахского ханства и потому не может нам ничего поведать о более ранней истории. Хотя, многие ученые сомневаются в оригинальности “Жеты-Жаргы” и полагают, что хан Тауке (1680-1715) лишь соединил два предыдущих уложения, внеся свои изменения и дополнения. Однако такая точка зрения не вызывает особенного доверия, поскольку деятельность хана Тауке выпала на принципиально иной период истории со своей спецификой и особенностями.
Образование и быстрый рост мощи Джунгарского ханства вполне естественным образом вызывали у казахских правителей желание заимствовать опыт соседей, и в первую очередь это касалось знаменитого свода законов “Их Цааз”. Как совершенно справедливо заметил известный историк Т.Султанов, “… идея создания “Жети Жаргы” относится к 70-м годам XVII в. и явилось ответным действием на законодательную инициативу ойратского Галдан-хунтайши”.
В данной же статье автору хочется более подробно рассмотреть самый первый памятник права, то есть уже упоминавшийся “Каска жол”. Разумеется, речь не идет о дословном восстановлении текста этих законов. Поскольку такая цель могла бы свидетельствовать разве что о душевном расстройстве исследователя. Задача состоит лишь в том, чтобы выяснить основные идеи этого кодекса, а она вполне выполнима с привлечением других известных на сегодняшний день сведений.
Историков советского периода тоже волновал этот вопрос. “Текст свода до нас не дошел, народная легенда не передает его полного содержания, но из нее видно, что этот кодекс был направлен на укрепление феодальной собственности”, — писали, к примеру, авторы комментариев к собранию сочинений Ч.Валиханова о своде законов “Каска жол”. Подобные выводы, конечно, были несерьезны и озвучивались только вследствие желания подогнать историю казахов под модную в те времена теорию “кочевого феодализма”. Однако сейчас, как уже упоминалось, и вовсе не делается даже попыток ответить на элементарные вопросы, которыми должен был бы задаваться каждый историк. В каких условиях принимались эти законы? Какие события им предшествовали? Что произошло после этого?
Ведь даже если бы мы не знали текста “Жеты-Жаргы” и не видели его схожести с джунгарским кодексом “Их Цааз”, то просто их дата появления на свет уже наводила бы на определенные размышления о взаимосвязанности этих законов. Не говоря уже о тесных и разносторонних отношениях между Джунгарским и Казахским ханствами.
История идей не менее важна, чем история фактов. Как утверждал полузабытый нынче П.Чаадаев: “История всякого народа представляет собою не только вереницу следующих друг за другом фактов, но и цепь связанных друг с другом идей. Каждый факт должен выражаться идеей; чрез события должна нитью проходить мысль или принцип, стремясь осуществиться: тогда факт не потерян, он провел борозду в умах, запечатлелся в сердцах, и никакая сила в мире не может изгнать его оттуда. Эту историю создаст не историк, а сила вещей”.
Элементарная логика подсказывает что идеи “Чистого пути” в определенной мере должны были зависеть от кочевой культуры. Как известно любой даже самый авторитарный правитель в той или иной степени должен считаться с мнением подвластного народа. Вспомним, как вынужден был “умыть руки” грозный Понтий Пилат, уступив иудеям в вопросе казни безобидного Иисуса Христа. В кочевом обществе эта зависимость правителя от народа проявлялась гораздо сильнее. Хан Касым, в отличие от своих предшественников, отчетливо понимал эту зависимость, в чем убеждает его внешнеполитическая деятельность.
Победа над таким опасным противником, как Мухаммад Шейбани (см. статью “Ненужный герой”), упрочила авторитет Касыма, чем грех было бы не воспользоваться. В 1511 г. хан Бурундук был низложен, однако Касым сохранил ему жизнь и позволил удалиться в Мавераннахр. Казахское ханство стало сильнейшим государством в регионе. Как заметил Мухаммад Хайдар Дуглат, “Касим-хан сделался полным властелином во всем Дашт-и Кипчаке и приобрел такую известность и могущество, какого еще никто не имел после Джучи-хана, число его войска превышало тысячу тысяч”.
Тем не менее, при всех своих возможностях Касым после смерти Мухаммада Шейбани не пожелал вести войну с его преемниками. Хотя сложившаяся ситуация благоприятствовала нападению на Мавераннахр. В 1513 г. к Касыму явилась делегация, направленная тимуридским наместником Сайрама Катта-беком, которая фактически сдала город. Разумеется, от такого подарка было невозможно отказаться. Хитроумный же Катта-бек рассчитывал на то, что Касым не удержится от соблазна продолжить войну. С юга шибанидов теснил иранский шах Исмаил, поддерживавший тимурида Бабура, и вступление в войну казахов и моголов способствовало бы полному и неминуемому разгрому шибанидского государства. Тем более что шибаниды не могли рассчитывать на поддержку местного населения – сартов, озлобленных господством кочевников, которые без особых церемоний превращали веками возделываемые поля в пастбища для своего скота.
Однако казахский хан, совершив набег на окрестности Ташкента, прекратил боевые действия, довольствуясь переданным ему Сайрамом. Такого поведения от Касыма явно никто не ожидал. Летом могольский хан Султан-Саид лично прибыл в ставку казахского хана и попытался убедить его в дальнейшем продолжении войны “до последнего шибанида”. Но Касым, оказав гостю все полагающиеся по такому случаю почести и подарив Султан-Саиду великолепного гнедого тулпара, отказался от участия в коалиции. Причем казахский хан даже не стал искать правдоподобных отговорок и заявил, что он лично должен заниматься подготовкой к зиме.
Конечно, Султан-Саид оказался разочарован. Своим решением Касым фактически выносил приговор всем надеждам чагатаидов на возрождение прежнего Моголистана. Это спасло шибанидов, которые сумели нанести поражение иранским войскам и окончательно изгнать Бабура. Последнему же оказалось легче завоевать Индию, чем вернуть трон своего великого предка Тимура. Весной 1514 г. шибаниды изгнали из Андижана и самого Султан-Саида, который бежал в Восточный Туркестан и основал там новое государство, известное в литературе как Могольское ханство.
Подобное миролюбие хана Касыма, конечно, вряд ли было вызвано только необходимостью приводить в порядок зимовки и резать согым или похвальным стремлением избежать жертв в новой войне. Немаловажной причиной здесь был и вопрос кипчакской солидарности. Может быть, именно устам Касыма принадлежат слова, превратившиеся позже в казахскую поговорку: “Озбек – оз агам, сарт – садагам” (“Узбек (т.е. шибанид) – брат мой, сарт – жертва моя”). В данное время это выражение звучит несколько непонятно, поскольку слово “сарт” есть ироничное прозвище южных соседней казахского народа – узбеков. Но для хана Касыма узбеки были соплеменниками в отличие от сартов (предков узбеков и таджиков), кызылбашей (иранцев) и тюрков Восточного Туркестана, чьи потомки нынче называют себя уйгурами. Потому между урусидами и шибанидами был заключен мирный договор и, как это было принято в таких случаях, стороны породнились. Дочь Касым-хана была выдана замуж за племянника Мухаммада Шейбани – Убайдуллах-султана. Вероятно, заключенный договор разграничивал сферы влияния двух династий. Касым отказывался от нападений на Мавераннахр, а взамен шибаниды перестали претендовать на власть в Дешт-и Кипчаке.
Мавераннахр был не нужен казахскому хану еще и потому, что его психология была психологией истинного кочевника. Касым, родившийся в 40-х гг. XV в., вырос и возмужал в степи и не чувствовал тяги к городской культуре. Как он сам говорил могольскому хану: “Мы жители степи; у нас нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров, главное наше богатство состоит в лошадях; мясо и кожа их служат нам лучшею пищею и одеждою, а приятнейший напиток для нас – молоко их и то, что из него приготовляется, в земле нашей нет ни садов, ни зданий; место наших развлечений – пастбища скота и табуны коней, и мы ходим к табунам любоваться зрелищем коней”.
Здесь не имеет значения, что с позиции современного историка Доспамбет-жырау являлся “по национальности” ногайцем. Его произведения ценились во всем Дешт-и Кипчаке и отражали нравы и вкусы огромного числа степняков, так же, например, как песни Владимира Высоцкого были концентрированным выражением чувств советских людей периода развитого социализма. Говоря современным языком, электоратом Касыма были поклонники творчества таких жырау, как Доспамбет, Шалкииз, Казтуган и многих других степных поэтов, чьих имен история не сохранила.
Главной целью войн стала борьба за кочевья. Соответственно, главными противниками оказались могольские ханы и ногайские беки. Могольский хан Султан-Саид побаивался Касыма, поскольку не мог ему ничего противопоставить, и казахи уже свободно распоряжались землями Семиречья. Тем более что моголы (тюрки и отюреченные монголы Семиречья) испытывали симпатию к идеям “Чистого пути”, поскольку Моголистан за весь период своего существования был раздираем внутренними противоречиями между кочевым и оседлым населением. Именно по этой причине в свое время на две части распался Улус Чагатая. Степняки называли своих осевших собратьев презрительной кличкой караунас (метисы), но и новоявленные горожане не оставались в долгу, именуя кочевников не иначе как джете (разбойники).
Эта пропасть между мировоззрениями была настолько глубока, что даже эмиру Тимуру, несмотря на все его старания, не удалось добиться восстановления единства Чагатайского государства. Ханы Моголистана в свою очередь тоже не раз помышляли о завоевании Мавераннахра и воссоздании былой державы, но главными противниками этих затей неизменно выступали их собственные подданные. Вот какое свидетельство этого противостояния в период правления хана Юнуса приводит в “Тарих-и Рашиди” Мухаммад Хайдар: “Когда (Йунус-) хан вновь утвердился на троне, могульский народ и эмиры взяли у хана обязательство, что впредь он не будет принуждать их (жить) в городах и населенных культурных местах, потому что именно это было причиной смуты среди могулов и их обиды на хана. Хан также был вынужден дать обещание, и они все вернулись в Могулистан… В течение нескольких лет хан находился в Могулистане и даже не помышлял о городах и домах, так что все люди могульского улуса стали хорошо относиться к хану”.
Следует отметить, что обещания своего Юнус-хан все-таки не сдержал и вновь стал откочевывать в Мавераннахр сначала на зиму, а потом полностью переселился в Ташкент, где и умер. Подобной тягой к городской жизни отличались и его преемники. Конечно, понять могольских ханов можно. Что могли дать своему повелителю кочевники, кроме скота на убой и военной силы в случае необходимости? К тому же степняки требовали многого взамен и не проявляли особой почтительности к правителю. Откочевка от хана или даже его убийство были обычным делом. В городе же, тем более в мусульманском, хан получал несравнимо больший комфорт и – самое главное – раболепных подданных, готовых исполнить любое пожеланье властелина по мановению руки. Омрачали существование только свои же степняки, из которых состояла армия.
В итоге могольские ханы выбрали городскую жизнь, а моголы и кыргызы выбрали казахского хана Касыма. Хотя, конечно, смиряться с потерей Семиречья тот же хан Султан-Саид не собирался, но, как уже говорилось, тягаться с Касымом ему было не под силу.
Ногайские беки в отличие от могольского хана так просто уступать территорию и власть над населением не собирались. Тем более что потомки Едыге в своей популярности среди кипчаков ничем не уступали потомкам хана Уруса. Казахско-ногайская война, начавшаяся в 1519 г., выдалась крайне жестокой и упорной. В одном из боев был убит один из братьев Касыма – Джадик, однако поставленная задача была решена. Была взята столица Ногайской Орды – Сарайчик, а ногайцы, не пожелавшие признать хана Касыма, были перебиты или изгнаны за Волгу. Крови, конечно, было пролито немало, но таковы были интересы скотоводов, в результате заполучивших в свои руки обширные кочевья.
Точно так же Касым должен был идти вслед за своими подданными и в сфере правотворчества. По этой причине был провозглашен окончательный отказ от принципов Ясы – законов Чингисхана. Вероятно, Касым был бы не прочь рубить головы направо и налево за малейшее ослушание, так как это делали его предки, но кочевники уже не собирались мириться с политикой “сильной руки”. В течение XV века тимуриды и едыгеиды практически полностью развеяли былое уважение к имени Чингисхана.
Гораздо большую идеологическую силу представлял ислам. По словам Рузбехани, миссионеры со всех сторон мусульманского мира просто заполонили в то время казахскую степь. И хотя ислам пользовался определенной популярностью среди знати, о чем говорят, например, арабские и иранские имена многих урусидов, Касым был вынужден отказаться от мысли регулировать общественные отношения с помощью шариата. Поскольку ислам в значительной мере входил в противоречие с духовными представлениями кочевников, которые просто не могли себе позволить, например, такого в их понимании кощунства, как отказ от веры в аруахов – духов предков. Так же сложно сочетались с шариатом такие институты степного права как аменгерство, барымта, куны и т.п. По этой причине Мухаммад Шейбани даже объявлял казахам джихад.
В результате пришлось вырабатывать оригинальную систему законов, содержание которых, как уже говорилось, до нас не дошло. Тем не менее, с большой долей уверенности можно говорить о том, что в “Чистый путь” вошли многие нормы адата (обычного права), использовавшегося степняками еще до нашествия Чингисхана. В связи с этим была значительно усилена роль представителей черной кости – биев, являвшихся лучшими знатоками адата. Значительно изменился и статус монарха. По своему правовому положению казахский хан – это уже далеко не хан, например, Золотой Орды. Хан стал в большей степени полководцем, нежели реальным и полновластным правителем. И если правители той же Золотой Орды погибали в основном от ядов и кинжалов, то казахские ханы, за редким исключением, находили смерть на поле битвы. Такое положение, конечно, весьма существенно мешало стабильному развитию государства, но вероятно, что этот обычай был также введен “по многочисленным просьбам трудящихся”.
Таким образом “Чистый путь” стал тем самым договором между государством и народом, о котором так часто рассуждают нынешние политологи и правоведы. Совсем не случайно, что именно в годы правления Касыма за потомками хана Уруса укрепляется название “казак”, которое впоследствии переходит на все население. И дело здесь не только в отношении Мухаммада Шейбани или ногайских беков, которые первыми стали употреблять этот термин, желая тем самым принизить статус урусидов. В конце концов, мало ли кто кого в ту пору называл “казаком”. За Ак-Ордой назван
