Презумпция невиновности положена в основу уголовного процесса всех уважающих себя стран. Этот принцип на рубеже 18-19 веков пришел на смену инквизиционному уголовному процессу, когда всякий обвиняемый предполагался виновным и даже при недостаточности улик «оставался в подозрении».
Председатель Верховного Суда Республики Казахстан Б. Бекназаров в ходе недавней Интернет-конференции отметил: «…Суд обязан в соответствии с законом истолковывать все неустранимые сомнения в пользу подсудимого и оправдывать его по предъявленному обвинению».
Собственно он подтвердил то, что записано в Конституции нашей страны. Статья 77 Основного Закона гласит: любые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого. А также: не имеют юридической силы доказательства, полученные незаконным способом.
Доверчивость первой инстанции
Вместе с тем доказательства, которые нельзя проверить на достоверность, продолжают использоваться для вынесения исключительно суровых приговоров, в том числе, невиновным.
Один из таких приговоров связан с известным «делом Сутягинского», которое вылилось в необычную чехарду противоречащих друг другу решений алматинских судов. Напомним, что Александра Сутягинского осудили на 12 лет по заявлению его делового партнера Михаила Гаркушкина, который пожаловался на готовящееся против него покушение. Сутягинский обвинения отверг и уличил Гаркушкина в оговоре с целью рейдерского захвата активов и личной собственности, что впоследствии получило официальное подтверждение.
Главным «вещдоком» обвинения явились несколько аудио- и видеозаписей, осуществленных «главным свидетелем» Андриевским совместно с оперативными работниками. На записях, якобы, ведется обсуждение покушения.
Сам Сутягинский возражает, что дело против него сфальсифицировано, как и имеющиеся записи. Со своим подчиненным Андриевским он встречался довольно часто, но разговоры велись на другие темы. Следствие возглавил знакомый Гаркушкина и вел его, мягко говоря, однобоко. Андриевский, как и Гаркушкин были заинтересованы в изоляции Сутягинского, так как активно участвовали в разделе «трофеев» жертвы рейдерства. К тому же оба служили в правоохранительных органах и использовали старые связи. Андриевский — и вовсе в подразделении, занимающимся скрытой слежкой, которое зачастую действует совместно с «прослушкой».
Однако суд первой инстанции поверил в достоверность записей даже несмотря на заключение экспертов Минюста, в котором сказано, что аудио- и видеоматериалы являются неизвестной по счету копией, имеют следы модификации. Подтвердить подлинность записей казахстанские эксперты отказались. В общем, остались те самые неустранимые сомнения, которые обязаны толковаться в пользу обвиняемого. Ну а решение суда позволило предположить, что к преследованию Сутягинского подключились достаточно серьезные силы.
Подчеркнем, что записи на экспертизу суд первой инстанции направил именно по настоянию защиты Сутягинского. Предварительное следствие отчего-то не озаботилось этим вопросом. Хотя, казалось, если уверены в достоверности доказательств — почему бы не подтвердить свои «козыри» документально? И наоборот — какая выгода подсудимому требовать экспертизы подлинных записей, то есть дополнительный документ против себя? Проведения экспертизы может потребовать только человек, убежденный в собственной невиновности. Знающий, что события, показанные на видео, на самом деле не происходили, суть диалогов принципиально искажена.
Дело ясное, что дело темное
Неустранимые сомнения появились у суда апелляционной коллегии. И он, в лице председательствующей Кульпаш Утемисовой, попытался их развеять, несмотря на мощное давление со стороны своего руководства. Для чего на заседания вызвали свидетелей, специалистов, экспертов и даже руководителя следственной группы, который, впрочем, как и на суд первой инстанции, не явился — как и многие другие приглашенные.
Но неустранимые сомнения у судьи, похоже, только усилились. «Засекреченные» специалисты 7-го отдела, которые якобы координировали процесс видео- и аудиозаписей, путались в показаниях, противоречили друг другу, говорили очевидную неправду — то ли намерено, то ли по причине некомпетентности. Выступали, между прочим, под присягой об ответственности за дачу ложных показаний.
Например, один из них, который, по материалам дела, устанавливал на Андриевского специальную аппаратуру, утверждал, что сам ее дистанционно включал и выключал. Между тем, Андриевский безапелляционно заявлял, что лично управлял записью, даже после замечания, что его показания противоречат тем, которые до этого дал специалист.
Также участников процесса интересовало, почему на предоставленных в суд записях периодически появляется предупреждающая надпись об использовании… нелицензионного видеоредактора и с какой, собственно, целью он использовался, если записи не подвергались редактированию и монтажу с целью исказить суть реально происходящих событий. На этот вопрос один из оперативников возразил, что на передаваемых в суд аудиовидеозаписях этой надписи не было. То есть как «доказательство» попало в суд, неясно.
Согласились сотрудники спецподразделения с тем, что при непрерывной записи (как и положено по закону) образуется единственный файл. Но не смогли объяснить, почему переданные в суд аудиовидеофонограммы состоят из нескольких файлов.
Другой «специалист» из 7-го отдела вполне серьезно объявил, что монтаж цифровых видеофайлов… в принципе невозможен, «это из области фантастики». Даже видеолюбители, которые в домашних условиях монтируют памятные кадры о собственном отпуске, сильно этому утверждению удивятся. Ведь принципе любой фильм — продукт монтажа.
К слову о кино. Некоторые специалисты еще на первом процессе утверждали, что в Казахстане нет соответствующих профессионалов и оборудования для сложного монтажа, который требуется для подделки видеодоказательств. Однако на самом деле современные компьютеры и программное обеспечение позволяют осуществлять такой монтаж даже опытным пользователям. В Алматы не мало профессионалов и оборудования для монтажа любой сложности. Например, достаточно зайти на сайт киностудии «Казахфильм» в раздел услуг, где предлагаются все виды редактирования, монтажа и компьютерной графики. И перечень оборудования впечатляет. При этом вспоминается, близких знакомых Гаркушкина числится известный режиссер и многолетний директор «Казахфильма» Ардак Амиркулов.
Между созданием записей и их копированием проходило от 16 часов до 6 суток. За это время, как подтвердили приглашенные стороной защиты эксперты, можно осуществить любые манипуляции с файлами, замаскировать или уничтожить следы вмешательства.
Десятки нарушений при передаче, оформлении и копировании записей ставят под неустранимое сомнение подлинность файлов. Как и другие не объяснимые манипуляций с ними. Игнорировались законы, должностные инструкции и здравый смысл. То есть аудио- и видеозаписи поступили в суд в таком неоднократно измененном виде, что подтвердить их достоверность уже невозможно. А вот признаков сомнительного вмешательства в содержание записей предостаточно. По всем параметрам они не могут признаваться допустимыми доказательствами. Ряд представленных записей вообще производилось неизвестно кем, где и вне оперативных мероприятий.
Достаточно сказать, что на записях отсутствует такая напрашивающаяся информация, как индикация даты и времени. Казалось бы — чего уж проще. Однако, если предположить, что записи производились в разное время, а затем отдельные реплики «нужным» образом склеивались и накладывались на отредактированную «картинку», то наличие произвольно «прыгающих» даты и времени в кадре стало бы практически непреодолимым препятствием для фальсификаторов.
Другие файлы без какой-либо нужды подвергались конвертации из одного формата в другой, что, с одной стороны, маскирует некоторые следы манипуляций, с другой — такие записи уже нельзя признавать доказательствами. Так один из примененных диктофонов изначально записывает информацию в необходимом формате и последующая конвертация в этот же формат выглядит, как минимум, странно. Если конечно, не ставилось иных целей или на самом деле применялась вовсе не та аппаратура.
Эксперты не подтвердили
Весьма интересна позиция казахстанских экспертов минюста, которые исследовали записи во время суда первой инстанции. При производстве экспертиз и составлении заключений допущены нарушения требований нормативных документов и отступление от методик. Экспертизы не проведены в полном объеме и всесторонне, на современном уровне развития науки и техники.
Но самое главное: достоверность записанной информации так и не установлена. На вопросы, касающиеся подлинности записей, казахстанские эксперты отвечать отказались «из-за ограниченных возможностей применяемого аппаратно-программного комплекса». Хотя признали, что на экспертизу представлены неизвестные по счету копии, в которых имеются признаки внесенных изменений. Часть записей слишком низкого качества — вплоть до неразборчивости речи. При этом дать надлежащую экспертно-криминалистическую оценку выявленным следам манипуляции казахстанские эксперты не рискнули, мотивируя это отсутствием в их распоряжении соответствующих методик. А на большинство вопросов отказались ответить вообще без каких-либо объяснений. Хотя аппаратура, программы по определению аутентичности записей и методики их применения хорошо известны и широко применяются во всем мире. Не взялись они подтвердить подлинность доказательств и на апелляционном суде.
Сторона защиты, не получив ответы от казахстанских экспертов, обратилась за консультацией к специалистам с мировым именем из России (такая возможность предусмотрена Законом «О судебно-экспертной деятельности в Республике Казахстан»). Исследования аудио- и видеозаписей проведено под руководством Елены Игоревны Галяшиной — доктора юридических и филологических наук, академика РАЕН, автора более чем 200 научных и учебно-методических работ, профессора кафедры судебных экспертиз Московской государственной юридической академии, действительного члена Гильдии лингвистов-экспертов, Российского акустического общества и Международной ассоциации по идентификации, члена Союза криминалистов при СК МВД России.
И суд апелляционной коллегии выслушал показания российских специалистов, данные под присягой. Хотя этому всячески противодействовали представитель прокуратуры, обязанности которого, казалось бы, иные — всячески способствовать объективному расследованию и установлению истины. Решительно против также выступила сторона Гаркушкина.
Что же определили российские эксперты при использовании современной аппаратуры, программ и методик? Их выводы не оставляют сомнений в том, что представленные записи не могут использоваться в качестве доказательств. На видеофонограммах имеются признаки монтажа и иных неситуационных изменений. События, запечатленные на них, не отражают реально происходившее, искажает его смысл ввиду наличия многочисленных признаков привнесенных изменений: модификаций речи и голоса участников разговоров; рассинхронизации (несоответствия) аудио- и видеоряда; несовпадения артикуляции, жестикуляции и звука; лингвистических признаков ситуационного несоответствия семантического содержания реплик участников тематике и стилю соседних реплик; неоднородности фонового сигнала; признаков применения видеоредакторов, а также иных программ обработки звука и изображения; следов электрических помех, которые могут появиться только в процессе обработки видео- и звукоряда на стационарном компьютере. Здесь перечислена только часть выявленных «странностей».
На многих участках качество записи вовсе не отвечает критериям пригодности для достоверной идентификации личности и даже связного понимания реплик и всего разговора, его содержания и смысла. Анализ же участков с разборчивыми фразами обнаруживает несогласованность речи, реплик и реакций.
От первого лица
Казахстанские суды оказались перед сложной дилеммой: принимать ли в качестве доказательств материалы, в подлинности которых заведомо имеются неустранимые сомнения — по крайне мере, до тех пор, пока в нашем государстве официально не будут утверждены современные экспертные методики, широко использующиеся во всем мире. И вторая проблема — достаточно вольное, если не сказать халатное, обращение с доказательствами самих оперативников, начиная от оформления видеофонограмм, документирования всей технической цепочки, включая процессы хранения и копирования. Процедуры эти, в общем-то, не хитрые, особых навыков и знаний не требующие, но снимающие впоследствии основные сомнения экспертов и суда. Сотрудники же спецслужб — по незнанию, невнимательности или умышленно — по сути, методично уничтожали доказательства.
Обратимся за пояснениями к ведущему российскому эксперту по изучению цифровых доказательств Елене Галяшиной, которая вместе с коллегой готовила заключения специалистов относительно аудио- и видеоматериалов по «делу Сутягинского»:
— Елена Игоревна! Имеется ли единый общемировой подход к оценке аудио- и видеодоказательств?
— Век цифровых технологий позволяет манипулировать содержанием видеофонограмм, почти не оставляя следов монтажа. Стопроцентно подтвердить подлинность записи можно, когда экспертам предоставляется оригинальный исходник вместе со средством его записи. В рассматриваемом случае этого сделано не было. Переданная без надлежащего оформления копия уже не позволяет делать выводов о ее подлинности.
Чтобы копию признали аутентичной оригиналу, существует несколько способов. Проще всего должным образом задокументировать контрольную сумму файла, которая при прямом копировании остается неизменной, и подделать ее невозможно. Любое вмешательство данную сумму меняет. Это самый распространенный, надежный всем и известный метод. Странно, что алматинские оперативники в столь резонансном деле его не использовали, как и любые другие способы — например, электронную цифровую подпись. Почему-то не зафиксировали и технологические цепочки от записи исходника до передачи копии в суд. Такой подход порождает неустранимые сомнения — даже если бы мы не нашли следов монтажа. Но мы их нашли.
Мировые стандарты предусматривают основное требование к цифровым доказательствам: неизменность информации на всем пути от ее фиксации, хранения, копирования до передачи в суд. Требование приняла Международная организация по компьютерным доказательствам еще в 1999 году в Бирмингеме, его поддержали все ведущие страны мира, им руководствуется Европейский Суд по правам человека. В «деле Сутягинского» записи подвергались неоднократным модификациям. То есть принцип этот грубо игнорировался.
Мало того, использовались видеоредакторы. То есть программные средства, которые позволяют редактировать, монтировать, микшировать записи. Говоря иначе — изменять содержание материала. Выявлены признаки неситуационных изменений, модификации голоса и речи, искусственности наложения и совмещения артикуляции и звука, существенное изменение тембральных характеристик голоса, которые отличаются от других участков фонограммы и ситуационно не обусловлены, лексико-семантическое содержание разговоров на ряде фрагментов не отражает полно и точно контекст происходящего — достаточно убрать несколько сомнительных отрезков и стыки различных реплик получают совершенно иное звучание. То есть записи не показывают реальных событий и представляют их в искаженном виде. Выявленные несоответствия считаются признаками монтажа. Степень и причины этих несоответствий оригиналу уже не определить.
Поэтому и сомнения уже не устранимы, их следует трактовать в пользу обвиняемого. Недаром же казахстанские эксперты фактически уклонились от ответа на вопросы, являются ли записи подлинниками или подделкой. После всех ничем не оправданных модификаций цифровых доказательств ответить на эти вопросы нельзя. А раз так, то можно ли признавать подобные доказательства допустимыми и выносить на их основе суровый обвинительный приговор?
Алишер Ахметов
Источник — ЦентрАзия
