[:ru]
Справедливо обличая погромщиков в Кордайских событиях, некоторые аналитики принялись далее критиковать национализм как таковой (хотя великими националистами были Ганди, Неру, Ататюрк, Алихан Букейханов…), отрицать всякую этническую солидарность, как синоним отсталости и патриархальности. В западной литературе слово «национализм», как известно, не носит отрицательного значения. А еще даже Ленин в нач. ХХ в. сказал, что «в национализме угнетенной нации есть общедемократическое содержание».
Далее, не следует верить либеральным иллюзиям, что на земле с каждым годом ослабляется роль этносов и этнической идентичности. Это, что называется, выдавать желаемое за действительное. Быть может, в глубине души мы бы тоже хотели бы верить в подобный грядущий космополитический или «гражданский рай», но увы…
Этносы и этничность – это серьезная реальность не только прошлой, но и современной истории. По мнению многих специалистов, наоборот, в мире наблюдается даже рост этнического самосознания и межэтнических проблем. В то же время прямолинейно связывать этничность с отсталостью, патриархальными пережитками, аграрной средой и «маргиналами» нельзя. Многие развитые, цивилизованные, урбанизированные народы, как армяне, евреи, японцы, корейцы до сих пор весьма этноцентричны, и во многих принципиальных вопросах они проявляют коллективную, этническую солидарность.
И тем более, как мы отметили выше, нельзя путать мещанский или агрессивный этноцентризм и благородный национализм или патриотизм стран, которые пытаются освободиться от пут колониализма, ведут борьбу за демократические права и свободы (пример – история стран Азии и Африки на протяжении XIX-ХХ вв.).
Сложность этнического самосознания заключается в том, что в его содержании всегда присутствует чувственный, иррациональный элемент. Рациональное начало в массовом сознании переплетается с бессознательными инстинктами, психическими феноменами коллективного подсознания. Поэтому истории известны такие феномены, когда пробуждение этнического самосознания угнетенных народов происходило иногда неожиданно и взрывообразно, когда лидерам, идеологам удавалось найти «путь к сердцу» народа, разбудить его энергию, внушить веру, чувство достоинства, коллективную тягу к свободе и самовыражению.
Правда, с самого начала и до конца культурного возрождения и нациестроительства духовным лидерам, элитам надо было совладать с этой разбуженной народной энергией, направляя массовое сознание в нужное русло, а именно в русло созидания, творчества, просвещения, реформ, государственного строительства, соблюдения правовых норм.
И, наконец, непосредственно об этнической солидарности. Конечно, в идеале, в теории такого подхода в полиэтническом государстве не должно быть, т.е. если бы все этносы, живя в справедливом правовом государстве, находились бы в равном положении, то в таком способе поведения или механизме, как групповая или общинная солидарность, не было бы надобности.
По мере укрепления цивилизации и интеграции братство и солидарность по этническому принципу должны ослабляться, уступая место универсальным понятиям справедливости и законности, равенства прав и обязанностей граждан современного государства. В таких условиях этничность стала бы закономерно сужаться и ограничиваться вопросами сохранения и трансляции культурных ценностей, духовной самобытности, изучения истории предков и т.д.
Однако на деле, в реальной социальной жизни возникают различные сложные комбинации. Классический пример: колониальные державы в XIX-нач.XX вв. постоянно держали в подчинении и страхе порабощенные этносы на окраинах своих империй. Иногда юридическое неравенство открыто декларировалось; но были случаи негласной дискриминации и создания при внешней «демократической» фразеологии скрытого механизма давления на меньшинства, недопущения их к высшим эшелонам власти, армии, экономическим ресурсам (например, в Советской тоталитарной империи).
При таких политических извращениях, отсутствии демократии, свободы и законности малые этнические сообщества в целях культурного, экономического, а то и просто биологического самовыживания бывали вынуждены прибегать среди прочих и к методу этнической солидарности, усиливая свою сплоченность. Из-за страхов и постоянных унижений, угрозы для безопасности у них обостряется этническое «я», подпитывается ксенофобия, недоверие к чужакам и оккупантам.
Дискриминируемые этнические группы живут словно в ментальной скорлупе, лелея свое маленькое этническое «я». Дорожа каждым членом сообщества (как защитником от агрессоров), они часто прикрывают и оправдывают членов своей группы в случаях обвинения и преследований со стороны властей (независимо от того, обоснованы такие обвинения или надуманы).
Здесь также надо учитывать, что в прошлые века европейские колонизаторы сами же вводили круговую поруку, т.е. групповую ответственность за преступление любого члена подвластной общины, им было так проще управлять и укрощать афро-азиатов. Так, в Казахской Степи на протяжении XIX века происходили десятки антиколониальных восстаний. И когда царизм их жестоко подавлял, то по факту организации бунта или участия в нем за каждого активиста автоматически наказывались его род и племя; вырезались целые мирные аулы, когда каратели не жалели детей, женщин и стариков.
Например, из-за одного Амангельды Иманова и группы его сподвижников из рода кыпчак, выступивших против царизма в 1916 году, в районе казахстанского Тургая были организованы акции геноцида над кыпчаками. Также налоговая политика царизма в Степи была построена на законе круговой поруки, когда за неуплату отвечал целый род или округ.
То есть, узаконив сословность, юридическое неравенство этносов, реакционную, «феодальную» круговую поруку, европейские колонизаторы сами закрепляли и консервировали в массах подвластного населения азиатских окраин чувство этнической общности (чувство коллективной неполноценности и ущемленности, общего страдания и сострадания, чувство мести, солидарности и братства и т.п.).
Таким образом, в прошлые столетия этническую солидарность как средство самообороны и самосохранения малых народов в условиях колониального господства державных наций можно оправдать и рассматривать как прогрессивный фактор. Также рассеянные и гонимые народы (например, евреи) сохранили себя как самобытную общность благодаря общей памяти, взаимопомощи и солидарности.
Казахи в годы Голодомора 1931-33 гг. выжили во многом благодаря этнической сплоченности. В материалах устной истории казахов немало сведений о том, как наши предки в трудный час не бросали даже своих дальних родственников, сородичей, делились последней горстью «талкан» – протертого пшена – с голодающими соплеменниками. Общие страдания и огромные потери в численности этноса были факторами болезненного усиления чувства этнического единства и братства. Недаром с легкой руки мангыстауского поэта-импровизатора Сабыра Адая среди казахов распространилось крылатое выражение, ставшее национальным девизом «Әр қазақ – менің жалғызым!» («Каждый казах для меня – единственный!»).
В конце концов, солидарность и инстинктивная взаимовыручка есть даже в природе, среди многих млекопитающих, живущих стаями. Поэтому напрочь отрицать его значимость и объявлять бой данной метаценности еще рано. Другое дело – надо тщательно разобраться и разграничить: что надо включать в понятие допустимой этнической солидарности, этничности, этнической чести? (ведь для многих сегодня последняя категория – из области «дремучей» и ненавистной им «уят-традиции» казахов).
Какими морально-этическими рамками следует ограничивать и снижать групповой (этнический) сепаратизм, как увязывать его с религиозным чувством справедливости (Бог, Который выше этничности), общечеловеческими, универсальными ценностями, демократическими нормами – тем более в нашу современную эпоху глобализации и модернизации?
Чем принципиально должно отличаться чувство сопричастности, солидарности и единения с родным народом у морально здоровой и здравомыслящей части народа, прежде всего казахской интеллигенции как совести нации – от этнически окрашенного (т.е. пытающегося мотивировать якобы этническими интересами) антигуманного поведения и противоправных действий криминального «братства» (вернее, «братвы»), других, эгоистически настроенных узких групп и малосознательных субъектов, принадлежащих в данному этно-сообществу?
В какой степени и в каких ситуациях следует проявлять благожелательность, сострадание и лояльность к своим «черноглазым соплеменникам» (каз. «қара көз бауырлар») или «единокровникам» (каз.«қандас»), жалеть, выручать, помогать, прощать; а в каких – как бы ни было больно и грустно! – из чувства справедливости, с нравственной высоты верующего, богобоязненного человека, и даже ради очищения национального генофонда открыто отмежеваться от «своих» этнопреступников, всякого сброда, педофилов, проституток, коррупционеров и т.д.?
Да, невольно вспоминается герой легендарной повести Н. Гоголя Тарас Бульба, который дорожа казацкой честью, отказывается от собственного сына-предателя со словами: «Я тебя породил, я тебя и убью!». По-казахски было бы: «Да, «каждый казах мне – как единственный», но все же я не пожалею тебя, кровопийца и развратник!».
Дело в том, что многие казахи в той или иной степени, чаще кулуарно, в социальных сетях оправдывали зачинщиков массовых беспорядков в Масанчи, где пролилась кровь невинных людей; искали убийцам прямые или косвенные оправдания, а скрытая мотивация их всегда ясна: дескать, хоть и преступники, но это ведь «наши» (?!), «іштен шыққан шұбар жылан» (известная идиома, букв. «пестрая змея, вышедшая из своего же нутра»).
Вполне возможно, что и многие дунгане в глубине души так относятся к тем двум агрессивным субъектам, преступникам из своей среды, которые в начале событий спровоцировали большой конфликт. Вообще, казахстанские дунгане тоже – довольно странная, замкнутая, этнически озабоченная азиатская сельская община, «вещь в себе». Именно в такой зловредной ментальной установке, как говорится, собака зарыта.
Поэтому надо всемерно разъяснять, что позиция слепой солидарности со «своими» («нашими») – это извращенное толкование этнической солидарности, примитивная и аморальная «стадная» ее форма. Массы невежественных людей инстинктивно становятся на сторону убийц и мародеров только потому, что те являются их этническими, биологическими собратьями. Но где же тогда общечеловеческое и религиозное понятие справедливости?! Как говорили казахские бии, как остаться верным справедливости и правосудию, как «рассечь надвое тонкий волос»?
Вспоминается другой яркий пример. Однажды наши русские соотечественники никак не могли поверить и допустить, что их «пестрый змий» – молодой пограничник Владислав Челах совершил преступление на месте своей службы. Правда, в этой истории этническая солидарность была тщательно замаскирована, более тонко и искусно, чем у нынешних казахов и дунган, т.к. массовая поддержка убийце в СМИ была хорошо срежиссирована и подогнана под форму «демократии и прав человека».
Мы имеем в виду громкую историю массового расстрела психически неуравновешенным пограничником своих 14 сослуживцев на погранпосту Арканкерген в 2012 году. И тогда, и сейчас этому нельзя удивляться: к сожаленью, молодые люди в современном мире с компьютерно-игровой зависимостью частенько устраивают подобные кровавые бойни, и по разному поводу (неуставные отношения, вспышка расизма). Тот же норвежский террорист Брейвик, или свежий пример солдата в Таиланде, вдруг среди белого дня расстрелявшего 20 человек.
Также казахстанскими следователями были найдены все вещественные доказательства. Казалось бы, это преступление, а преступник не имеет национальности. Причем никто тогда не делал привязку к этнической принадлежности. Хотя если приглядеться, по факту можно было видеть, что Владислав – русский (возможно, имеющий греческие корни), а расстрелял он 12 молодых казахов (помимо них жертвами стали один русский и один кореец). «Как будто во сне летал», – признавался сам юноша-стрелок на психологической экспертизе.
Но в этой истории больше всего поразило следующее: именно русскоязычная, славянская часть общества вдруг резко всполошилась (не думаем, что если вместо Челаха была бы оглашена фамилия какого-нибудь казаха, типа Шалабаев, то мы имели бы такой хай-вай международного масштаба). И через СМИ и социальные сети, с криками и угрозами в адрес властей Казахстана они стали массированно давить на общественное мнение, гнуть свою палку этнической солидарности с преступником, повторяя мантру «он не виноват, это не он!».
При этом, как сказано, этнический компонент симпатии к убийце был тщательно замаскирован под демократические лозунги, современную риторику о правах человека, о «коррупции» правоохранительных органов, т.е., видимо, хорошо поработали консультанты, политтехнологи и социальные психологи, в том числе из ближнего зарубежья.
Таким способом «челахоманам» удалось дезинформировать и запутать казахскую аудиторию, массы простого народа, которые пассивно следовали версиям и информационным фейкам «старших братьев». Но, слава Богу, казахи не все отупели. Прошли времена, когда наивного казаха-пастуха можно было обмануть, чтобы он отдал верблюда за блестящую дешевую пуговицу. Многие, в том числе интеллигенция, да и сам Президент Н.А. Назарбаев, в те дни прекрасно понимали, что за пропагандой огульной версии о невиновности молодого пограничника стояло плохо прикрытое «стадное» чувство этнической солидарности «русского мира».
Хотя необходимо сказать про честных представителях русскоязычной общественности. Мне приходилось читать комментарий одного православного священнослужителя, который написал на форуме, что надо бояться Бога и нельзя заступаться за убийцу, душегуба. Очень честно, порядочно и мужественно вел себя казахстанский журналист Артур Платонов, разоблачивший Челаха в своей телепрограмме «Слуги народа». Также объективной и профессиональной была позиция журналиста и писателя Адольфа Арцишевского.
Конечно, проявление такой слепой инстинктивной солидарности – это, может не столько вина, а сколько беда массового постсоветского сознания, страдающего от дефицита цивилизации, нравственности, хорошего христианского и мусульманского воспитания. За стремлением оградить от обвинения в тяжком преступлении своего «блудного сына» может проглядывать и ложно понятый казахский или русский «уят» (букв. «стыд»), т.е. желание защитить этническую репутацию; также, возможно, страхи и опасения роста антирусских настроений. Но ведь горькая правда и коллективное покаяние более угодны Богу и нации, чем сладкая ложь и самоуспокоение, тем более потакание преступникам-убийцам. Ведь в семье не без урода. Никто не собирался и тогда, и сейчас клеить ярлыки на целые этнические сообщества и диаспоры, обвинять их за действия отдельных моральных уродов.
Конечно, все поставленные в данном эссе вопросы требуют специального рассмотрения, всестороннего научного (междисциплинарного) исследования и развернутых ответов. Например, было ли знакомо чувство и сознание этнической солидарности великому Абаю, казахской интеллигенции начала ХХ в. – «алаш-ордынцам»? Как они понимали патриотизм, любовь и нелюбовь к своему народу, отношение к людям другой крови и веры?
Безусловно, у нравственно здоровых, развитых, благородных и цельных личностей всегда было и есть трепетное чувство Родины, глубокое сопереживание судьбе своих сородичей и земляков (ведь они и есть «ближние», возлюбить которых тебе велели святые и пророки).
Если почитать внимательно Абая, то через крик его души, гневное обличение социальных пороков можно почувствовать настоящую, неподдельную любовь к своему народу. Только недруги и недоброжелатели казахского народа могли бы тогда льстить и говорить ему комплимент «ой, какой ты хороший!», Абай же из великой любви и жалости к нации и критиковал, и учил, и дарил потомкам прекрасные стихи и мелодии.
«Друг скажет горькую правду, а враг – сладкую ложь», – гласит казахская поговорка. Если взять знаменитые строки обращения к своему народу «Қалың елім, қазағым, қайран жұртым!» («О, казахи мои, родной мой народ!»). Абай называет казахов «мои казахи», «мой народ», а также «қайран жұртым». Раньше последнее словосочетание неправильно переводили как «бедный народ», но сейчас уточнено, что здесь более подходит слово «родной» и «любимый», притом с чувством сострадания и сожаления. Абай намекает на тяжелое колониальное положение и деградацию своего, некогда прекрасного народа, т.к. слово «қайран» в казахском языке имеет оттенок сожаленья о чем-то прекрасном, дорогом, драгоценным, но утраченном или униженном.
То же можно сказать о поколении легендарных «алаш-ордынцев» – мужественных, пламенных героев, готовых идти на Голгофу ради спасения своего народа и счастья страны предков. Деятели «Алаш» понимали солидарность со своим народом в смысле сопричастности к памяти предков и героической истории, сопереживания его высоким стремлениям, как помощь и поддержку лучших, благородных начинаний соотечественников, а не худших и эгоистических намерений и деяний.
Истинные патриоты и совестливые личности казахской нации не могли солидаризироваться с носителями деструктивного и агрессивного начала, аморальными элементами, даже если они были их этническими собратьями. Более того, они посвятили свою жизнь борьбе как с внешним врагом в лице империализма (царизма), так и внутренних оппонентов, сеющих смуту и хаос, трайбализм, ксенофобию, а порой пособничающих колонизаторам. Например, известно, что в ходе борьбы за новый тип мусульманской школы в нач. ХХ в. многие своекорыстные казахи, татары или узбеки бегали к русским губернаторам и жандармам с доносами на новых национальных идеологов.
Мудрые и честные казахи, наши национальные лидеры никогда не потворствовали низшему этническому «я», вместо этого они взращивали в душе народа его высшее, благородное «Я», которое как раз гармонирует религиозной правде и созвучно с общечеловеческими ценностями. Также великий Абай и школа «Алаш» знали, как постепенно, плавно, педагогично вести казахский народ к демократическим идеалам и любви ко всему человечеству («Адамзаттың бәрін сүй, бауырым деп!»/ «Возлюби все человечество, как своих братьев! – Абай).
Аристократов духа, коими могут оказаться как просвещенные интеллектуалы, так и простые скотоводы, воины и земледельцы-дехкане, вне этнического происхождения и вероубеждения, всегда отличает чистая и самоотверженная любовь к своему народу. Особенно обостряется любовь и сострадание к «ближним», к своим возлюбленным чадам (кровь от крови, плоть от плоти), когда в конкретной исторической ситуации большинство народа оказывается в статусе гонимого, беззащитного, страдающего, несправедливо обиженного и униженного сообщества.
Чувство этнического – это глубокое, святое, мистическое чувство единения и сопричастности человека той этнической общности, среди которого он рожден по воле Всевышнего. Причастности к его коллективному бессознательному, расовой памяти, сонму духов благородных предков, культурному коду. За исключением осуждения этнического балласта, о которых говорилось выше, истинный патриот в целом обязан принимать свой народ таким, какой он есть и вносить посильный вклад в его совершенствование. Ведь, нацию и Родину, как и родителей, не выбирают.
Пусть черные вороны – лженационалисты, псевдодемократы, авторитеты этнического криминала – не пытаются подменять своими темными понятиями светлое, божественное учение о любви к Родине («Патриотизм – от «имана»/веры, – сказал Пророк) и профанировать благородный смысл национализма Ганди, Неру, Ататюрка и Абая с их главным отличием, священным стержнем: верой в Бога и нравственностью.
© Назира Нуртазина,
историк
[:]
