Диплом: Исследовании проблемы исламофобии в современном мире

СОДЕРЖАНИЕ

 

Введение……………………………………………………………………………3

 

Глава 1. Ислам в современном мире.

1.1 Роль ислама в современной мировой политике…………………………….10

1.2 Исламский фундаментализм: сущность, цели, проявление………………..15

 

Глава 2. ПроблемЫ исламофобии: причины, формы,

                   следствие.

2.1 Причины  исламофобии в западном обществе… … … … …………………22

2.2 Религиозный экстремизм как фактор исламофобии……………….…..……28

2.3Политические и социально-культурные аспекты  исламофобии……………35

 

Глава 3. Исламофобия и мусульманские общины

                   в западном обществе.

3.1 Исламофобия в контексте миграции мусульман на Запад…………………..46

3.2 Мусульманские общины в США………………………….……….………….50

3.3 Мусульманские общины в Европе………………………….…….…………..53

 

Заключение………………………………………………….……….……………61

Список использованной литературы…………………………….……………64

 

Введение

 

Актуальность темы. Очевидно, что проблемы межрелигиозного и этнического согласия волнуют сегодня весь мир. Как отмечает в своих трудах и выступлениях Президент Республики Казахстан Н.Назарбаев «Развитие мировых процессов на рубеже столетий принесло человечеству немало опасностей и тревог. Одна из них — обострение межнациональных отношений. В ряде европейских стран серьёзной проблемой становится массовая миграция из развивающихся стран и возникающее в связи с этим культурно-национальное напряжение. Острые столкновения на национальной почве происходят в некоторых азиатских государствах.

По религиозно-этническим причинам продолжается многолетнее противостояние между государствами Ближнего и Среднего Востока, Южной Азии. В Африке этнические конфликты иногда приобретают форму братоубийственных войн целых народов. Межнациональные проблемы имеют тенденцию к обострению и в ряде регионов Содружества Независимых Государств».[1]

В своем послании народу Казахстана в 2006 году Президент Н.Назарбаев еще раз подчеркнул, что «мы гарантируем и обеспечиваем полное равноправие всех религий и межконфессиональное согласие в Казахстане. Мы уважаем и развиваем лучшие традиции Ислама, других мировых и традиционных религий, но строим современное светское государство».[2]

В современном Казахстане проявления исламофобии отсутствуют, но говорить о том, что данная тематика для нас закрыта нельзя. Исламофобия – есть результат проявления множества глобальных деструктивных тенденций в развитии общества. Исламофобия проявляется не только в отторжении и недоверии к мусульманскому миру и его представителям, но и в разного рода конфликтах и иных угрозах и вызовах безопасности и стабильности. Поэтому исследование данной тематики более чем целесообразно.

В связи с мощным всплеском активности исламизма – политизированного ислама, захлестнувшего планету волной экстремизма и террора под знаменем ислама, большое значение приобретает изучение менталитета мусульманских диаспор. Особенный теоретический и практический интерес представляют афро-азиатские диаспоры в Северной Америке и Западной Европе. Здесь, в высокоразвитых странах, как нигде, сталкиваются социокультурные традиции Востока и Запада, в частности, секулярная иудео-христианская цивилизация Запада с культурой мусульманских этносов в иммиграции.

В то же время ислам – это динамично развивающаяся религия, приверженцы которой составляют пятую часть населения планеты, или 1,3 млрд. человек. Менее 20 проц. мусульман – арабы; около половины исповедующих эту религию живет в Южной и Юго-Восточной Азии. Почти 50 млн. «прописаны» на «мусульманском Севере»: в России, на Кавказе и в Центральной Азии. Быстро растут мусульманские общины за пределами традиционного мира ислама: в США (5,7 млн.), во Франции (3 млн.), в Германии (2,5 млн.), Великобритании (1,5 млн.), Канаде (0,5 млн.), Австралии (200 тысяч).[3]

Сердцевина этого религиозно-культурного ареала — мусульманский Восток. Геополитически он чрезвычайно значим благодаря колоссальным запасам нефти и газа, которые и в XXI веке останутся важнейшим стратегическим сырьем. В этом регионе сходятся основные воздушные и сухопутные коммуникации, связывающие Европу с Азией. Здесь происходит интенсивное движение мировых капиталов. Словом, мусульманский Восток – одна из важных несущих конструкций современной системы международных отношений.

Разумеется, говорить о мусульманском Востоке и – шире – о мире ислама как о некоей целостности можно лишь условно. Этот мир един и многообразен, потому что неоднороден: он включает в себя разные культуры, в том числе и инорелигиозные. И все же в сфере внешней политики мусульманские государства, как правило, пытаются утвердить религиозный компонент, закрепить за «блоком» единоверцев особую политическую нишу на международной арене. После окончания холодной войны биполярное противостояние, как известно, рухнуло. Начал складываться новый миропорядок, в котором США намерены установить глобальное господство.

В этом контексте автор ставит целью также раскрыть следующие вопросы. Как трансформируется в создавшихся условиях внешняя политика стран мусульманского Востока? Какие формы принимают международные акции исламистских религиозно-экстремистских организаций? Как учитывают мусульманский компонент в своей внешней политике США, Европа, Россия и другие государства?

В религиозной системе ислама есть такое понятие как «дин». В формальном переводе это просто религия. Однако мусульмане воспринимают это понятие как совокупность трех составляющих: веры (иман), — как индивидуальной внутренней религиозности человека, как осознание сердцем истинности Аллаха; благодеяния — (исхан) и исполнения религиозных предписаний — (собственно ислам). Однако, если первый и второй компоненты присущи всем религиям, то собственно ислам значительно отличает от них мусульманство.

Думается, что здесь следует сказать, что динамика этих понятий, уровень их связи и противопоставления являлись и являются важным элементом теологической полемики различных течений, толков, школ и сект в мусульманстве.

В свою очередь, собственно ислам — также комплексная система, составными элементами которой являются: система религиозных догматов – «Калям»; свод правовых, нормативно-регулятивных, социально-нравственных и экономических предписаний – «Шариат»; основы мусульманского права – «Фикх», а также сложная обрядово-культовая система. [4]

Известно, что мусульмане живут в странах с различными географическими, социальными, политическими, экономическими и культурными условиями. Они, люди многих национальностей, на основе общего языка (арабского) на основе единой Книги (Корана) в течение столетий участвовали в создании новой, общей для них культуры, называемой обычно мусульманской, а также мусульманских социально-политических традиций. Ислам был и остается общей идейной основой культуры и общественного устройства мусульманских стран и регионов, он пронизывал и пронизывает все сферы их жизни, определял и определяет ее особенности.

Ислам изменил ход социальной, политической и культурной истории огромного ареала, простирающегося по странам всех пяти континентов. В каждой из этих стран ислам имеет свою специфику, обусловленную особенностями его распространения, временем, формами и путями исламизации населения, спецификой доисламских культов. Это объясняет наличие большого числа направлений, школ, сект и т.д.

Однако в целом различия их незначительны (они затрагивают в основном чисто теоретические вопросы теологии) по сравнению с единством общих представлений, нравов, обычаев, правил быта, которые создали общую, если так можно сказать, клерикальную психологию мусульман, объединенных в «уммат аль-эслам» – «общину ислама». Этому способствовал тот факт, что в быту, в повседневной жизни нравственные, обрядо-культовые нормы ислама, впитывающиеся с молоком матери в подсознание младенца, надолго, а точнее – навсегда, остаются там и формируют особую «мусульманскую психологию» человека.

И поэтому вне зависимости от степени внешней или даже осознанной религиозности, несмотря на все общественные катаклизмы, мусульманин, родившийся в мусульманской среде, всегда остается мусульманином, если так можно сказать, на генетическом уровне. Это относится и к индивидуумам, и к отдельным общностям людей (народности), и ко всему мусульманскому миру, который принято называть исламской цивилизацией.

«Однако ислам включает в себя не только правила и нормы, регламентирующие религиозно-культовую и социально-бытовую жизнь общества, в том числе поступки и действия отдельного верующего. Являясь всеохватывающей универсальной системой философских и правовых взглядов, он определяет и юридические предписания мусульманского права. В этой связи ислам, будучи, с одной стороны, сводом нормативных положений религиозного, правового, нравственного, экономического и обрядо-культового характера, а с другой — системой государственно-правовых учреждений и институтов, выступает в качестве важного элемента общественно-политической надстройки мусульманских государств. То есть в самой религиозной системе ислама чисто политика как бы скрепляет все составляющие». [5]

Благодаря этому, для миллиарда разноязычных последователей Пророка Мухаммада, включая мусульман России и бывших республик СССР, ислам не только общая религия, но и политическая сила, способствующая формированию определенного образа жизни, общей культуры и мировоззрения. Именно поэтому, часто политика в исламе, которая диктует свою волю и экономике, и военному искусству, и другим сторонам общественного бытия мусульманских народов, выходит в настоящее время на первое место в ряду составляющих элементов этой религиозной системы. В самом широком плане данное явление можно обозначить таким обобщающим термином как исламизм, то есть предельно политизированная составляющая религии Пророка Мухаммада.

Для нас важно то, что ныне ислам в силу своей генетической политизированности все больше превращается в удобное средство достижения конкретных политических целей, определяемых не религиозными ценностями, а интересами политической борьбы как внутри мусульманских стран, так и на региональном и глобальном уровнях.

Успеху «исламского бума» в последней трети ХХ века в немалой степени способствовал кризис «светских идеологий» (прежде всего западного либерализма и коммунизма), побудивший широкие мусульманские массы обратиться к более близким им по духу, по менталитету, сугубо религиозным ценностям. Ведь за четырнадцать веков ислам стал как бы неотъемлемой и значимой составной частью повседневной жизни мусульманских народов, причем единой составной частью для различных этносов.

В этом проявляется сила ислама, и, быть может, так возникает насыщенная питательная среда для активизации исламского фактора.

Степень разработанности проблемы. Теме проявления исламофобии посвящено большое количество различных аналитических, исторических и научно-исследовательских работ, статей, мемуаров. Исламофобия на сегодняшний день является основной темой исследований политологов, как в исламских, так и в западных странах.

          В проблематике развития ислама как религии следует выделить работы Бартольда В.В. «Ислам. Арабский халифат», Батунского М.А. «Западноевропейская исламистика и колониализм», Бельманна Д. «Арабское культурное наследие в свете идеалистических воззрений некоторых арабских теоретиков культуры», Журавский А.В. «Становление идеологии арабского национализма и христианские меньшинства (вторая половина 19 — начало 20 в.)». Эти работы позволяют нам узнать особенности восприятия исламской культуры в мире, и выявить истоки исламофобии.

          Непосредственно изучению проблематики исламофобии в современном мире занимаются следующие исследователи — Верховский А. «Кто же теперь враг?», «Исламофобия и антисемитизм православных национал-радикалов до и после 11 сентября»,  Льюис Б. «Ислам  что пошло не так?», Пипия Б. «Диалог культур во имя будущего мира», Поляков К.И. «Арабский Восток и Россия: проблема исламского фундаментализма», «Исламофобия: вчера, сегодня, завтра», Тенк А. «В Европе растет ксенофобия». В этих работах авторы раскрывают проблему исламофобии, выявляют причины ее возникновения, особенности проявления в социальных и политических процессах.

          В своих трудах Цхурбаев А.И. «Влияние ислама на современные европейские процессы», Тарабрин С. «Кто занимается распространением исламской идеологии?», Сажин П.Д. «Ислам в новых геополитических условиях», Сагадеев А.В. «Наследие ислама»: история и современность», Штайнбах У. «Исламский терроризм. Сейчас необходим самокритичный «диалог культур» — авторы раскрывают различные аспекты происхождения исламофобии, оценивают новую роль ислама в мире, а также перспективы преодоления проблем развития и распространения.

          Интересны работы Ланды Р.Г. «Мусульманская диаспора и исламо-экстремизм в Великобритании», Левина З.И. «Мусульмане-иммигранты на Западе», Кудрявцева А.В. «Мусульмане во Франции», Киреева Н.Г. «Турецкая диаспора на западе», в которых авторы раскрывают причины исламофобии в контексте усиливающейся иммиграции мусульманских диаспор с Востока и ее влияние на политику, экономику и общество принимающих стран.

Важно отметить и работы западных политологов и социологов, которые дают ценный взгляд изнутри стран, наиболее подверженных исламофобии. Среди общего числа работ следует отметить труды Nielsen Y. «Muslims in Western Europe», Elias T. «Name Arab Americans: Migration, Socioeconomic and Demographic characteristics», Michael L. Fitzgerald, M. Afr. «Christians and Muslims in Europe: Perspectives for Dialogue», Haqopian E.G., Paden A. «The Arab-Americans» и мн. др.

В целом, тематика о проблеме исламофобии в современном мире – сегодня весьма актуальна, и поэтому можно отметить наличие большого количества материалов, как негативной, так и нейтральной тональности. В общем же, можно сказать, что сегодня очень мало комплексных системных исследований по проблематике, а также не наблюдается научных подходов в решении данной проблемы. Указанные выше работы, хотя и дают общий и всесторонний взгляд на проблему, в тоже время зачастую страдают поверхностностью и отсутствием предложений по решению сложившейся в мире ситуации.

Источники, которые были использованы для написания данной работы целесообразно разделить на несколько групп:

  — Документы;

  — Монографии, научные статьи, аналитические материалы;

  — Статистические данные, отчеты, справочники;

  — Материалы периодической печати.

К первой группе источников относятся документальные источники: договора, соглашения, программы. Прежде всего, стоит выделить документы таких организаций как ООН и ОБСЕ, а также Хартию прав человека 1948 года, Хартию, санкционирующую ислам, интегрированный в соответствии с принципами светскости от 2003 года и т.д. Сюда же можно отнести и материалы международных конференций «Ислам в Центральной Азии» в мае 2004 года, в г. Оше, материалы международной конференции «Борьба с исламофобией» под эгидой ООН, Совета Европы, ОБСЕ. Декабрь 2004 года.

Ко второй группе относятся труды, заявления глав исламских, европейских государств и правительств, а также России и США относительно вопросов исламофобии и межрелигиозного диалога как такового.

Стоит отдельно выделить выступление Президента Республики Казахстан Н.А.Назарбаева на Х сессии Ассамблеи народов Казахстана «Казахстанская модель межэтнического согласия: опыт, практика и перспективы». Данные материалы явились важным источником при написании данной работы, так как отражают официальную точку зрения государств в таком остром вопросе как взаимоотношения религий.

К третьей группе относятся статистические данные и справочники ООН, ОБСЕ, Организации Исламская конференция, Лига арабских стран и т.д. Данный вид источника явился необходимым при написании данной работы, т.к. в фактах и цифрах отражает проблемы межрелигиозной терпимости и диалога.

Следующую группу источников составляет информационный материал, публиковавшийся в казахстанской, российской и зарубежной  прессе, в журналах «Дипломатический курьер», «Саясат», «Казахстан-спектр», «Международная жизнь», «МэМо», «Компас», «Вестник Европы», «International politics», «Europe», «Foreign Affairs», в газетах «Панорама», «Новое поколение», «Известия», а также информационный материал электронной сети Internet.

          В материалах периодических изданий представлены факты, освещающие проблемы религиозной нетерпимости, в частности, проблемы исламофобии. Они позволяют представить относительно целостную картину происходящего на современном этапе. Однако информационный материал периодических изданий страдает нередко субъективностью позиции и носит в основном описательный характер, он не всегда достоверен.

Методология исследования. Среди общих методологических и теоретических принципов, которыми руководствовался автор, работая над темой дипломной работы и которые позволили объективно подойти к рассмотрению проблематики вопроса исламофобии, следует выделить принцип историзма, различные методы анализа, и сравнительный подходы.

В основе исследования лежит системный подход, применение которого обосновано  необходимостью учета того, что проблема исламофобии обусловлена факторами, находящимися в различных сферах общественной жизни: политической, экономической, правовой, идеологической, культурно-цивилизационной.

Для всестороннего исследования проблемы и выполнения целей и задач автором применялись – исторический подход, сравнительный метод, контент-анализ документов и материалов исследования. В данном исследовании автором были использованы прогностические методы с целью определения общих контуров перспектив разрешения проблемы исламофобии в современном мире.

 

Цель работы заключается в исследовании проблемы исламофобии в современном мире и последствия ее проявления для международных и межрелигиозных отношений в глобальном контексте. Исходя из цели работы поставлены следующие задачи исследования:

1. Исследовать роль ислама в современном мире;
2. Рассмотреть сущность, цели и проявление исламского фундаментализма;
3. Рассмотреть и проанализировать причины, формы и последствия проявления исламофобии;
4. Проанализировать исламский экстремизм как фактор исламофобии в современном мире;
5. Рассмотреть влияние исламофобии на мусульманские общины в западных странах;
6. Дать общий прогноз перспективе распространения исламофобии в современных условиях.

Практическая значимость работы заключается в том, предложенные в ней теоретические и практические выводы позволяют глубже понять сущность проблем межцивилизационного диалога. Рассмотреть меры, направленные на решение его острых вопросов, закономерностей тенденций и особенностей процесса межрелигиозного диалога, проанализировать влияние исламофобии на глобальном уровне, а также определить и глубже понять корни, причины и последствия проявления подобного рода религиозной нетерпимости. Данная работа может применяться как учебное пособие для студентов.

Структура работы. Структура работы отражает цель и задачи работы. Работа состоит из введения, трех глав, каждая из которых состоит из параграфов, заключения, списка использованных источников. Объем работы составляет 66 страниц.

 

 

 

Глава 1

Ислам в современном мире

 

1.1 Роль ислама в мировой политике.

 

Во времена холодной войны ни СССР, ни США не сумели утвердиться на Ближнем Востоке единолично или добиться для себя заметного перевеса. Произошел своеобразный раздел сфер влияния: Израиль поддерживали Соединенные Штаты, на них же ориентировались «умеренные» нефтедобывающие государства Залива. Союзниками Москвы стали  Египет, Ирак, Сирия, Ливия и Алжир. Казалось, был найден баланс интересов, но именно в этот период на Востоке вспыхивают самые острые региональные конфликты, своего рода «войны по доверенности», которые вели между собой в Третьем мире две сверхдержавы. Тогда же расцвели получивший религиозную окраску терроризм и антиамериканизм, ставший характерной приметой «мусульманской» внешней политики.

Что же лежит в основе этих антиамериканских настроений? Попробуем разобраться в причине.

Во-первых, «хотя Америка и не участвовала в колониальных войнах, ее считают частью Запада, ответственного за колониальное порабощение и унижение исламского мира. Во-вторых, мусульмане крайне отрицательно смотрят на стратегический союз США с Израилем. В-третьих, высадка войск Соединенных Штатов и их союзников по коалиции во время второй войны в Заливе (1991) и использование Саудовской Аравии как базы для атак на Багдад были восприняты как оскорбление ислама».[6]

Впрочем, и в обыденном сознании части американцев бытуют устойчивые стереотипы, касающиеся ислама: он вызывает страх и недоверие как мир, полный террористов и фанатиков. Похожие настроения начинают распространяться и среди россиян в связи с войной в Чечне и террористическими актами, ответственными за которые делают «мусульманских экстремистов». Антиисламские предрассудки в Европе, уходящие своими корнями в Средневековье, касались главным образом арабов. Данте в своей «Божественной комедии» поместил пророка Мухаммеда в последний круг ада, поближе к сатане. Да и ныне Запад тоже склонен демонизировать отдельных политиков мусульманского Востока: еще не так давно воплощением мирового зла был Ясир Арафат, а в наши дни – Усама бен Ладен и Саддам Хусейн.

Антимусульманские настроения в России питает история отношений с тюрками. Правда, колониальная экспансия Российской империи несколько отличалась от английской или французской: русские самодержцы проявляли большую, нежели европейцы, гибкость в отношениях с разными категориями своих подданных мусульманского вероисповедания, а включение в состав империи кочевых и отсталых народов Средней Азии – при всех издержках, сопровождавших этот процесс, – стало своеобразной формой приобщения народов этой части Востока к русской и западной культурам.

Антиамериканизм исламского мира выглядел порой иррациональным, особенно по сравнению с отношением арабо-мусульманских государств к СССР. Здесь обнаруживаются «нестыковки», с трудом поддающиеся логическому объяснению. Известно, что часть ближневосточных государств, прежде всего аравийские монархии, внешняя политика которых придавала большое значение распространению ислама, считали для себя неприемлемым поддерживать отношения с СССР, бывшим в их представлении «врагом ислама». Но вместе с тем немало арабских националистов видели в Советском Союзе союзника – притом, что он был атеистическим государством, а его внутренняя политика – вообще антиисламской. Во времена сталинизма мусульманское духовенство и рядовые верующие подверглись массовым репрессиям, а традиционные мусульманские институты практически перестали существовать. Арабскую графику еще в 30-е годы заменили на кириллицу, арабские рукописи и книги уничтожали, мечети и молельные дома закрывали. Но и после смерти Сталина борьба против «исламских предрассудков» во имя декларированного атеизма продолжалась – хотя и не столь репрессивными методами, как прежде.

«Еще больше иррационального – в отношении мусульман к союзу США с Израилем. Как известно, это Советский Союз склонил в 1947-м ООН к решению создать еврейское государство. Москва в ту пору надеялась подорвать британское влияние в арабском мире и обрести в нем союзника. США в этом вопросе поддерживали Великобританию, препятствовавшую в 30-40-е годы еврейской иммиграции в Палестину и образованию там еврейского национального очага. Однако позднее США поменялись ролями с СССР и вступили в союз с Израилем, за что и подвергаются арабами ожесточенной критике, которой избежал Советский Союз. «Последние арабские националисты считали партнером в совместной борьбе против международного сионизма и Запада. Истоки такого курса известный отечественный историк Яков Этингер возводит к 30-40-м, когда часть арабских националистов ориентировалась на нацистскую Германию, в которой видели союзника по борьбе с колониальными державами — Англией и Францией». [7]

Эти националисты восприняли многие элементы нацистской идеологии – тоталитаризм, шовинизм, в первую очередь юдофобию, ненависть к ценностям западной демократии, а после Второй мировой войны переориентировались «на другое антидемократическое тоталитарное государство – СССР, где руководство придерживалось сходных воззрений». Примечательно, что верховный вождь иранской теократии и «исламский революционер» Рухолла Хомейни относился к атеистическому советскому режиму несколько терпимее, чем к американцам: США он официально именовал большим сатаной, а СССР — малым.

Расцвет советско-арабской дружбы пришелся на 1970-80-е годы, когда советские идеологи часто пускали в ход на международном уровне «исламское оружие»: рассуждали о революционных преобразованиях в мусульманских странах социалистической ориентации, искали сходства между исламом и социализмом, выявляли «антиимпериалистический характер» исламской революции в Иране. Однако на то же время приходится и пик советско-американской конфронтации в регионе. Американский исламовед Бернард Льюис заметил в этой связи: «Арабский мир наверняка разделил бы судьбу Польши, Венгрии или, что вероятнее, Узбекистана, не будь американского сопротивления и холодной войны».

Это предположение как будто подтвердила десятилетняя афганская эпопея. Советские руководители решили вмешаться во внутриафганскую смуту, не задумываясь о последствиях такого шага. Тогдашнее советское руководство полагало, будто защищает утверждающуюся в Афганистане модель социалистической ориентации. Возможно, Москва намеревалась также отвести от своих южных границ нараставшую угрозу исламского экстремизма. Мусульманские страны оценили советское вторжение как объявление войны исламу. США немедленно воспользовались создавшейся ситуацией в своих интересах: вооружая афганских «борцов за веру» и оказывая им финансовую помощь (10 млрд. долларов), они обратили мусульманскую «герилью» против Советского Союза и выступили одновременно в роли защитников ислама.

Во время кризиса в Заливе (начало 90-х) американские политики тоже полагали, что разыграли беспроигрышную партию. В то время как советские политические деятели пытались отвести угрозу от Саддама Хусейна (миссия Евгения Примакова), «США сформировали международную коалицию, которая нанесла ощутимый удар по иракскому режиму. Но ни для кого в арабо-мусульманском мире не было секретом, что США руководствовались отнюдь не альтруистическими соображениями, а отстаивали, прежде всего, собственные стратегические и экономические (нефтяные) интересы. Так, вмешавшись в конфликт в Заливе во имя защиты территориальной целостности Кувейта, многонациональная коалиция во главе с США прекратила военные действия, так и не решив курдскую проблему, ибо в противном случае произошло бы расчленение Ирака, не входившее тогда в планы Вашингтона». [8]

Следствием такого двусмысленного подхода стала дальнейшая дестабилизация региона. Частично оправившись после войны в Заливе и обретя союзников в постсоветской России, багдадский режим возобновил войну с шиитской оппозицией и курдским повстанческим движением, продолжил разработку оружия массового поражения и активизировал свою внешнюю политику, которая не перестала быть экспансионистской.

Присутствие вооруженных сил многонациональной коалиции, ядро которой составили западные страны, напомнило арабам о временах крестовых походов и колониальных завоеваний. Вспыхнули и религиозные чувства: в Саудовской Аравии находятся самые почитаемые святыни ислама, а Багдад — символ его былой славы. Неприятие вооруженных чужеземцев и иноверцев, идея борьбы с западным присутствием заслонили собой все трагические перипетии оккупации Кувейта.

И в наши дни мусульманская общественность видит в конфликте Вашингтона с Багдадом вооруженное противостояние Севера и Юга. Неудивительно поэтому, что угроза американского удара по Ираку вызывает новый всплеск антиамериканизма. Ведь на Арабском Востоке, в Заливе и других частях исламского мира диктаторские замашки Саддама Хусейна, подавление им гражданских свобод и прав человека воспринимаются иначе, чем в Европе и Северной Америке.

И восточная «улица», и большинство правителей развивающихся стран не видят в этом особого греха. Ведь и захват Ираком Кувейта символизировал для исламских радикалов социальный передел, своего рода интифаду против нефтедобывающих государств Залива во имя справедливого распределения богатств. Кувейт считали заповедником западной демократии на арабской земле, а иракского президента – государственным деятелем, стремящимся возродить былую славу и могущество арабов и ислама.

Подобные настроения расцветают на фоне подозрительности и недоверия к любым инициативам, исходящим от Запада, а тем более от США, которые, как считается среди мусульман, при помощи ООН и других международных организаций бесцеремонно навязывают свою волю другим. Исламский мир готов сопротивляться новому миропорядку, если тот сформируется вопреки его интересам.

В исламских странах развита система религиозно-политических объединений, базирующихся на концепции мусульманской солидарности. Они пытаются координировать и направлять различные аспекты жизни мусульман в общинах, отдельных странах и в мировом масштабе. Продемонстрировали они свою позицию и по ряду аспектов внешней политики.

Единственная мусульманская организация, действующая на государственном уровне, — Организация Исламская Конференция (ОИК). Отводя в своей деятельности большое место пропаганде ислама, она стимулирует также развитие экономического, политического и культурного сотрудничества мусульманских стран. Членство в этой организации не предполагает исламского характера внутренней политики участников и не накладывает на них обязательств по введению шариата. Однако входящие в ОИК страны призваны руководствоваться принципами мусульманской солидарности и ставить интересы религиозной общности выше национально-государственных. Практическая деятельность ОИК не особенно результативна, так как ее члены по-разному подходят к мировым проблемам. Другие же международные организации, действующие на неправительственном уровне (Лига исламского мира, Всемирный исламский конгресс и пр.), еще меньше преуспели в формировании особой, «мусульманской» внешней политики и в сближении позиций по большинству региональных и глобальных проблем.

Солидарность мусульманских стран остается символической, не влияя на практическую политику. Для каждого из этих государств на первом месте стоят жизненные интересы его самого, а не мусульманского сообщества. По-настоящему влиятельны не религиозные, а светские экономические или политические объединения (ОПЕК, Совет арабского сотрудничества, Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, Союз арабского Магриба и т. п.), обладающие большим весом среди стран традиционного распространения ислама.

Теоретически часть государств Ближнего и Среднего Востока (особенно аравийские монархии) отдает приоритет во внешней политике распространению ислама. На практике же они, как правило, занимают в контактах со странами Запада, Россией и другими немусульманскими государствами весьма прагматичную позицию.

Например, внешняя политика Ирана, пережившего исламскую революцию, должна бы, казалось, быть религиозно обусловленной и потому идеологизированной, а на деле она больше подчинена национальному интересу, нежели исламизму. Иранские руководители умело сочетают ультрареволюционную риторику с осторожностью и расчетливостью Real politics. Ни последователям Хомейни, ни «прагматикам» в иранском руководстве не присуща слепая приверженность религиозной догме.

Хотя Исламская Республика Иран и поддерживала афганское сопротивление, она всегда считалась с советским фактором. Москву критиковали за вторжение в Афганистан, но вместе с тем видели в ней противовес Западу в регионе, и потому она не стала таким же объектом для нападок, как США. Во время войны с Ираком (1980-1988) Тегеран смирился с возросшей ролью главного спонсора «джихада против советской оккупации Афганистана» — Пакистана, но старался противостоять его влиянию и не допустить дестабилизации в регионе, грозившей из-за выращивания при талибах все большего количества опиумного мака.

Афганистану теоретически отводят роль связующего звена в «исламской цепи» Пакистан — Центральная Азия. Видят в нем и удобный транзитный путь для трубопровода, который планируют протянуть из Туркменистана к Аравийскому морю через «замиренный» Афганистан. Первая попытка реализовать подобный проект в начале 90-х закончилась, однако, неудачей. Тогда Исламабад и стоявшие за ним транснациональные компании намеревались проложить «новый шелковый путь» из Центральной Азии через Афганистан к портам Индийского океана, а оттуда на Запад. Собственно, движение «Талибан» и было создано во многом для охраны этого пути. В марте 1995 года президент Туркменистана Сапармурат Ниязов и премьер-министр Пакистана Беназир Бхутто подписали в Исламабаде меморандум о строительстве газопровода (позднее собирались построить и нефтепровод) из Туркменистана в Пакистан через афганскую территорию силами саудо-американского консорциума «Юникал-Дельта». В мае 1996-го меморандум подписали еще раз — уже с участием Узбекистана, а в августе к нему присоединился российский «Газпром». Однако проект сорвали боевые действия между войсками Ахмад Шаха Масуда и Рашида Дустума, пытавшимися установить контроль над торговой и газово-нефтяной трассой. В наши дни реализация такого проекта тоже сопряжена с огромными трудностями и рисками, поскольку мир в Афганистане не установлен. И все же независимо от того, какие политические силы возглавляют правительство в Исламабаде, основные контуры его политики на афгано-центральноазиатском направлении кардинально не изменились: оно по-прежнему остается сферой компетенции военных и определяется их корпоративными интересами.

«Антитеррористическая операция в Афганистане имела для мусульманских стран Ближнего и Среднего Востока положительные последствия: с разгромом движения «Талибан» и «Аль-Каиды» был ликвидирован региональный очаг нестабильности. Затихло индийско-пакистанское противостояние, поскольку правящие круги обеих стран по-настоящему оценили угрозу попадания ядерного оружия в руки мусульманских экстремистов. Однако проблемы региона до конца не решены. Столкновения между вооруженными враждующими фракциями в Афганистане продолжаются, а значит, сохраняется угроза полномасштабной гражданской войны и стабильность в регионе под вопросом. Не искоренены и противоречия, создававшие напряженность между Ираном и Афганистаном, Афганистаном и Пакистаном. Кроме того, в отличие от своих правительств рядовые мусульмане считают действия международной антиталибской коалиции и созданных на ее основе Международных сил по содействию безопасности в Афганистане войной неверных с исламом, а потому усилились и без того сильные антизападные, антиамериканские, антиизраильские настроения, радикализирующие ислам и способные изменить внешнюю политику мусульманских стран».[9]

После прекращения глобальной советско-американской конфронтации быстрой и безболезненной трансформации системы международных отношений не произошло. Более того, в 90-е годы существенно ослабло политическое влияние арабо-мусульманского мира, покоящееся на зависимости Запада от арабской нефти, мировые цены на которую несколько десятилетий диктовала ОПЕК. Как заметил российский прогнозист Виктор Феллер, «арабы почувствовали, что властная весомость их денег уменьшилась почти на порядок, а вся энергия, обида и претензия арабского мира обратились в национально-религиозный протест, соединились в новой интернациональной идее арабских идеалистов — мировой исламской революции и мировой арабской империи»[10]. И у России, и у Запада появился общий враг — неуловимый и оттого еще более опасный: действующие на международной арене исламские неправительственные религиозно-политические организации, взявшие на вооружение экстремизм и террористические методы.

 

1.2 Исламский фундаментализм: сущность, цели, проявление.

 

Рассматривая современный ислам как сложную религиозно-политическую доктрину, которая является неотъемлемой составляющей политических программ практически всех действующих сейчас в мусульманском мире партий, организаций, движений и т.п., правомерно выделить четыре основные его течения.

«Первое течение. Его суть наиболее полно можно выразить словами «адаптация и синтез». В тех случаях, когда мусульманские деятели расценивают позиции ислама (т.е. свое собственное положение в государственной системе власти) в той или иной стране как относительно слабое, на вооружение берется метод «адаптации» к местным условиям с целью постепенного врастания (синтеза) исламского образа мышления во все сферы социальной и политической жизни государства. Духовенство делает все возможное, чтобы максимально углубить и расширить свое влияние в обществе, увеличить количество верующих, сделать религию неотъемлемой составляющей общественно-политической структуры государства. Исламские клерикалы приспосабливают новую религию к существовавшим в государствах – объектах их религиозно-политического проникновения – социальным и экономическим реалиям, традициям и т.п. и готовы, в случае необходимости, пойти на компромисс с традиционными местными верованиями и структурами власти». [11]

В настоящее время этой политической линии придерживается мусульманское духовенство в африканских странах, расположенных южнее Сахары (Сомали, Чад, Эфиопия и др.), а также в России и некоторых других странах СНГ. При проведении такой политической линии используется широкий спектр средств и методов. Например, внутри страны и за ее пределами проводится выгодная правительству политическая линия, позволяющая не только заслужить доверие режима, но и усилить свой авторитет в массах. В современных условиях мусульманские религиозные деятели активно включаются в борьбу за мир, за освобождение своих стран от неоколониальной зависимости, выступают против пьянства, наркомании, порнографии, пропагандируют уважение к старшим, взывают к национальным и патриотическим чувствам верующих. В условиях политической стабильности деятельность мусульманского духовенства, выступающего с позиций «адаптации и синтеза», в целом способствует поддержанию высокого нравственного климата в стране. В периоды же кризисов, как, например, в первые годы государственной независимости в ряде мусульманских республик бывшего СССР, одни группы религиозных деятелей выступали за поддержание порядка и поддерживали свои правительства, другие, прежде всего,  радикально настроенные, стремились (и стремятся) использовать исламский фактор в своих политических целях.

Второе течение. Наиболее распространено в странах, где ислам является государственной религией, но участие религиозных деятелей в формировании политического курса ограниченно. Во многих социологических и политологических исследованиях оно чаще всего определяется как «консервативное», или «традиционалистское». Последователи этого направления имеют достаточно прочные позиции в государственной системе, изменение которых, по их мнению, не только не способствовало бы укреплению позиций ислама в данных условиях, но и могло бы отрицательно сказаться на их собственном положении. «Наиболее ярким примером идейно-политической концепции исламского консерватизма является доктрина, разработанная одним из крупнейших теологических центров Египта Аль-Азхаром, сотрудники которого имеют статус государственных служащих и активно способствуют проведению правительственной линии в жизнь. К традиционно-консервативному течению можно отнести также большинство официальных религиозных деятелей пакистанской, саудовской, иорданской, кувейтской и многих других мусульманских общин. В своей политической ипостаси традиционно-консервативный ислам в этих странах выступает как стабилизирующая сила, призванная сохранить и преумножить политические, экономические и социальные завоевания государства».[12]

 Третьим течением является фундаментализм. Данный термин, введенный западными учеными и политиками, обозначает совокупность течений мусульманской общественной мысли, направленных на укрепление веры в основополагающие источники ислама, неукоснительное выполнение предписаний Корана и требований законов Шариата, введение традиционных мусульманских установлений в качестве обязательных норм всех сторон жизни. Одной из основных разновидностей фундаментализма можно считать движение, созданное в середине XVIII в. в Центральной Аравии Мухаммадом ибн Абд аль-Ваххабом. Главные положения этого учения в настоящее время являются официальной идеологией Саудовской Аравии. Элементы фундаментализма мы найдем и в современной политике Объединенных Арабских Эмиратов, Катара, Бахрейна, Кувейта и других мусульманских государств. Однако история и политическая практика показывают, что после закрепления у власти верхние слои фундаменталистского движения начинают быстро эволюционировать в сторону исламского консерватизма, а наиболее радикально настроенная его часть постепенно превращается или в легальную оппозицию (если таковая вообще остается), или переходит на путь экстремизма как внутри своей страны, так и в международном масштабе.

Четвертое течение представлено именно радикальным фундаментализмом, неразрывно связанным с терроризмом, подрывной деятельностью и всеми экстремистскими проявлениями, которые в Европе и Америке принимают зачастую за исламский фундаментализм вообще.

Нельзя не согласиться с утверждением российского политолога А.Игнатенко, определяющим фундаментализм как общественное явление, призывающее вернуться к тому, что расценивается в качестве первооснов («фундамента») коллективного бытия. При этом следует учитывать, что «фундаментализмы бывают разные»: православного толка, коммунистический фундаментализм неосталинского толка, исламский фундаментализм и т.д. Но, кроме того, правомерно добавить, что каждый из вышеприведенных «фундаментализмов» различается еще и по методам достижения главной цели – «вернуться в прекрасное прошлое», степени фанатизма их приверженцев, осуществляющих попытку восстановить первоосновы. Поэтому вполне закономерно разделять умеренный (и где-то даже прогрессивный на некоторых этапах исторического развития того или иного общества) фундаментализм и радикальный, экстремистский, порождающий ненависть, антагонизм, вражду как в отдельной стране, так в регионе и в мире.

«Именно радикальный, экстремистский фундаментализм использует ныне террор как метод достижения своих политических целей».[13] И во многом именно это течение дает благодатную почву для роста антиисламских настроений в мире, приводящих в дальнейшем к развитию исламофобии.

История свидетельствует, что терроризм и ислам развивались своими собственными путями и практически никогда не пересекались. Ученые давно пришли к выводу, что в целом терроризм – это, прежде всего, социально-политическое, а не религиозное явление. «Мир помнит, что в XX веке терроризм имел разные цвета – коричневый, красный, причем с различными оттенками. Сегодня основной его цвет — зеленый. Это не случайность. Просто, в определенные исторические эпохи терроризму сподручнее маскироваться и прикрываться различными идеологическими доктринами, которые в конкретный исторический момент имеют наибольшее распространение среди маргинальной части общества любой страны, недовольной своим положением и не способной законными способами достигать своих политических целей. Так было с фашизмом, так было с большевизмом». [14]

Образно говоря, терроризм – это реакция политических импотентов, выплескивающих свою ненависть, зависть и неполноценность на не воспринимаемый ими изменяющийся мир. Именно на маргинально — радикальной почве способны произрастать семена терроризма. Однако складывающуюся ситуацию используют отнюдь не люмпены. Темпы и масштабы роста терроризма определяются интенсивностью полива его деньгами. Понятно, что здесь основную роль берут на себя преступные международные кланы, вне зависимости от того насколько близко стоят они к так называемым респектабельным слоям общества или даже к власти. Порой (и история подтверждает это) нередко сама власть, будучи, по сути, преступным картелем, является основным спонсором терроризма.

Новая страница в истории «исламского» терроризма открывается с созданием в пакистанском Пешаваре в разгар войны в Афганистане «Бюро услуг» — организации, занявшейся переправкой в Афганистан из арабских стран добровольцев «священной войны». Создателями «Бюро» были два человека — представитель палестинских «Братьев-мусульман» в Пешаваре Абдалла Аззам и… всемирно известный ныне саудовский миллионер Усама бен Ладен.

Отделения «Бюро» созданы во многих странах мира, включая Западную Европу и США. Считается, что в Афганистане прошли обучение около 10 тыс. моджахедов, большинство из которых были не афганцами, а выходцами из Саудовской Аравии, Алжира, Египта, Йемена, Пакистана, Судана и других мусульманских стран. В те годы, как известно, моджахеды пользовались активной поддержкой США. На их содержание и оснащение современным оружием, включая «Стингеры», ЦРУ тратило 500 млн. долл. в год.

«В 1988 г. бен Ладен создал в Афганистане новую организацию под названием «Аль-Каида» («База»), целью которой было распространение «джихада» на другие страны мира. «Аль-Каида» родилась по воле отнюдь не обездоленных людей. Она была взращена среди группы арабских исламистских экстремистов, прежде всего саудовского происхождения, представляющих группу миллионеров, которые распределяли средства спонсоров, в том числе, и ряда западных спецслужб, направляемые на поддержку афганских моджахедов, воевавших с советскими войсками после 1979 года». [15]

После ухода из Афганистана советских войск бен Ладен вернулся в Саудовскую Аравию, где вскоре выступил с резким осуждением присутствия на «священной земле ислама» американских войск в период войны в Заливе. За призыв населения к восстанию против «лицемерного» королевского режима он был в 1994 г. лишен саудовского подданства и выслан из страны. После краткого пребывания в Судане бен Ладен в 1996 г. вернулся в Афганистан, где тогда у власти утверждалось движение «Талибан». Во времена господства в этой стране талибского режима, опиравшееся на схожие идеологические принципы, «Аль-Каида» разместила в этой стране несколько тренировочных лагерей, в которых прошли обучение около 20 тыс. рекрутов из различных стран мира, большинство которых вернулись затем домой. Ранее бен Ладен создавал тренировочные лагеря в Сомали и Судане, а по некоторым сведениям, также в Чечне и Косово.

Ныне предполагается, что «Аль-Каида» имеет «спящие» ячейки и союзные организации в 100 странах мира. Наиболее сильные европейские подразделения были созданы в Германии, Италии и Испании. «Аль-Каида» имела налаженные деловые связи с контрабандистами и торговцами оружием. Одним из источников дохода «Аль-Каиды», наряду с пожертвованиями, была торговля африканскими алмазами и афганскими наркотиками.

Уникальность «Аль-Каиды» заключается еще и в том, что она смогла подчинить или объединить множество независимых террористических групп, доселе действовавших независимо друг от друга. В феврале 1998 г. бен Ладен объявил о создании «Всемирного исламского фронта борьбы против иудеев и крестоносцев», в который вошло несколько арабских и пакистанских террористических организаций. К их числу относятся «Египетский Исламский Джихад», египетская «Джамаа Исламийа», «Ливийская Исламская Боевая Группа», йеменская «Исламская Армия Адена», кашмирские «Лашкар-и-Таиба» и «Джаиш-и-Муххамед», «Исламское Движение Узбекистана», алжирские «Салафистская группа Призыва и Битвы» и «Вооруженная Исламская Группа», малайзийско-филиппинская «Абу Сайяф».

Как выяснилось после взрывов в Стамбуле, к пулу «Аль Каиды» также примкнули турецкие «Исламские Великие Всадники Востока» и «Бригады Абу Хафса Аль-Масри».

«Аль-Каида» за последнее десятилетие стала если не одной из самых мощных, то, во всяком случае, самой известной террористической организацией. Террористическую сеть, созданную Усамой бен Ладеном, впервые в современной истории, фактически признали полноценным военным противником мощнейшие государства мира.

«Аль-Каида» обладает простой и популистской программой: она выступает за ограничение тлетворного влияния Запада, за замену коррумпированных режимов мусульманских государств фундаменталистскими исламскими режимами. В идеале все мусульмане мира должны жить в одной стране — Халифате, который будет управлять по самым справедливым законам Шариата, поскольку они основаны на божественном Коране. Исламская демократия, основанная на божественных заповедях, а не законах, созданных людьми, по определению более справедливая.

Сегодня многие публицисты называют международную исламистскую террористическую сеть «исламистским интернационалом». В этом есть доля истины. Но все же у этого преступного интернационала явно отсутствует единый штаб, единое финансирование. Более того, исламистские террористические организации и, прежде всего, «Аль-Каида» в последнее время стали рассредоточивать свои силы и средства, используя мелкие, несвязанные друг с другом террористические группировки, действующие самостоятельно без указаний из «центра».

Небесполезными для разрешения этих антиномий были споры о фундаментализме, возрожденчестве, традиционализме, интегризме, радикализме в исламе, которые, по сути дела, являлись детализацией или конкретизацией рассмотренных выше экспликативных моделей.

Адекватной формой концептуализации дестабилизирующей активности, осуществляемой исламскими (исламистскими) организациями, движениями, группировками и режимами является концепт (понятие) исламизма. Исламизм — идеология и практическая деятельность, ориентированные на создание условий, при которых социальные, экономические, этнические и иные проблемы и противоречия любого общества (государства), где наличествуют мусульмане, а также между государствами будут разрешаться исключительно с использованием исламских норм, прописанных в шариате (системе нормативных положений, выведенных из Корана и Сунны). Иными словами, речь идет о реализации проекта по созданию политических условий для применения исключительно исламских (шариатских) норм общественной жизни во всех сферах человеческой жизнедеятельности. Именно поэтому исламизм именуется еще политическим исламом или политизированным исламом.

«Тем самым исламизм представляет собой одну из политических идеологий – наряду с такими, как коммунизм, либерализм, фашизм, глобализм, национализм и т.д. – и в этом отношении функционально сравним с ними». [16]

Реализация исламистского проекта предполагает глубинную и широкомасштабную социальную трансформацию (кто-то предпочел бы назвать это революцией). Ведь нигде в мире в настоящее время не существует государства, в котором все без исключения аспекты жизнедеятельности общества регулировались бы только и исключительно исламскими (шариатскими) нормами. Не является таким государством даже Саудовская Аравия. Достаточно сказать, что в исламских (шариатских) нормах не предусмотрено существование королевской власти.

В концепте исламизма, таким образом, объединяются разнопорядковые движения, имеющие место в настоящее время в разных концах света, учитываются идеологические и организационные, стихийные и сознательно регулируемые, внутренние и международные, мирные и насильственные аспекты глобальной дестабилизирующей активности. Устанавливается также сложная и напряженная связь исламизма с исламом. Всякий исламист мусульманин, но не всякий мусульманин исламист.

 

 

Глава 2

ПроблемЫ исламофобии: причины, формы, следствие

 

2.1 Причины исламофобии в западном обществе.

 

Проблемы развития исламофобии и корни ее развития сейчас достаточно широко изучаются определенными научными институтами. По мнению российских исследователей Георгия Энгельгардта и Алексея Крымина, под исламофобией следует понимать, прежде всего, действия, высказывания, оцениваемые мусульманами как враждебные исламу. Это понятие охватывает широкий спектр значений – от погромов до резкой критики как в адрес мусульман и исламских активистов, так и исламского вероучения и социальной практики.

Термин «исламофобия» появился в Великобритании десять лет назад благодаря так называемой «Комиссии британских мусульман против исламофобии». Дословно он означает «бессознательный страх перед Исламом», однако используется также как синоним «предрассудков по отношению к мусульманам», существуя наряду с полутысячей различных фобий, которые охватывают все стороны нашей повседневной жизни.

По одной из версий термин «исламофобия» (Islamophobia) вошел в широкое употребление после публикации в 1997 году британским исследователем Runnymede Trust доклада «Исламофобия – вызов для всех». Согласно другой версии, термин «исламофобия» был введен в обиход мусульманскими активистами иранского происхождения во Франции. Заместитель ректора Сассекского университета профессор Gordon Conway, руководивший проектом по исследованию исламофобии, определил новое явление как «боязнь и ненависть к исламу и мусульманам, присущие СМИ всех уровней, и распространение во всех слоях общества.

«Исламофобия проявляется в изображении ислама как цивилизации не отличной от Запада, а отсталой; мусульманской культуры – не как многоликой и прогрессивной, а застывшей и статичной, враждебной к инакомыслию и дискуссиям, патриархальной и женоненавистнической, фундаменталистской и потенциально угрожающей другим культурам». [17]

В сжатом виде эту идею сформулировал британский исследователь Runnymede Trust: «Ислам – не партнер, а враг». Новую волну антимусульманских высказываний и настроений вызвал теракт 11 сентября, который, можно сказать, только утвердил вышесказанную аксиому. Саудовская пресса отмечает «яростные нападки США на Королевство из-за предполагаемого присутствия сторонников «Аль-Каиды» и обвинения в финансировании терроризма». Естественным ответом мировой мусульманской общины стало отрицание связи ислама с терроризмом и встречное обвинение Запада в несправедливых гонениях, воплотившееся в формуле исламофобии, когда речь идет о нарушениях прав мусульман в странах Запада. Об этом также говорится в отчете Международной Амнистии за 2003 год.

«На мой взгляд, эти теракты (11 сентября) ни в коем случае не какой-то мифический бен Ладен с автоматом осуществил. Америка, ничего не доказав, разгромила Афганистан. Теперь так же, не приведя даже косвенных доказательств, будет бомбить Ирак», – говорит шейх Духовного управления Азиатской части России Нафигулла Аширов. Такое мнение очень распространено в мусульманских странах, где основная часть населения считает, что теракт 11 сентября развязал руки западным странам во главе с Соединенными Штатами, чтобы захватить мусульманский мир. Согласно отчетам ряда западных правозащитных организаций, отсутствие сбалансированной политики в отношении мусульманского меньшинства в Западной Европе и США только усилило волну исламофобии».[18]

          До определенного момента в России (акцент здесь сделан на Россию, потому что все происходящее в России влияет на политическую и социальную ситуацию в странах Центральной Азии) никто всерьез не задумывался над проблемой исламофобии. Ислам и мусульман, с легкой руки ведущих российских электронных СМИ, отождествляли исключительно с военными действиями в Чечне или же в Палестине. Образно говоря, только чеченцы были «плохими мусульманами», а остальные – татары, башкиры – не воспринимались мусульманами. Скажем, дагестанцы, балкарцы и другие северокавказские мусульмане были, прежде всего «лицами кавказской национальности», говоря милицейским сленгом.

          Но последующее развитие политической ситуации в мире и в России показало, что корни исламофобии не ограничиваются исключительно проблемами взаимоотношений двух народов.

          Влиятельная американская газета «The Washington Post» в статье «В России растет «исламофобия» и ненависть к мигрантам из Центральной Азии» от 23 декабря 2002 года пишет: «Исламофобия в России проявляется в самых разных формах, от погромов на рынках до публикации в газетах фотографий местных мусульманских лидеров с портретами Усамы бен Ладена» – тем самым, проводя четкую параллель между местным населением, исповедующим ислам, и международными экстремистскими группами.

          Теракт в театре на Дубровке в центре Москвы позволил вывести национализм и ксенофобию в российском обществе на уровень медийного информационного пространства. Когда шла спекуляция на тему шахидов, каких только комментариев не давалось в отношении норм и правил жизни мусульманской общины.

          Антимусульманские настроения проявляются и в массовых акциях, таких как демонстрация антиисламских плакатов в московском метро в июле-августе 2003 года.

          Систематизируя основные тенденции проявления исламофобии в России, Георгий Энгельгардт и Алексей Крымин выявили пять причин:

1) отождествление ислама с терроризмом;

2) нежелание властей любых уровней признать те или иные нормы шариата («дело о хиджабах»);

3) критика тех или иных аспектов исламского вероучения и религиозной практики;

4) отказы в удовлетворении требований исламской общины (как правило, это касается выделения земельных участков под строительство мечетей);

5) использование обвинений в «ваххабизме» самими мусульманскими лидерами, в рамках конфликта двух объединений муфтиятов – Центральное Духовное Управление Мусульман и Совет Муфтиев  России.

          «Использование термина «исламская революция» по отношению к Европе может показаться не совсем адекватным. В силу устоявшихся стереотипов смысл понятия «революция» в сознании обывателя сводится к восстанию масс, победоносно смещающих действующий режим, ломая установленные им законы. В то время как правильное понимание этого термина заключается, скорее, в прорыве, резком эволюционном скачке динамики социальных или экономических отношений, для чего, собственно и требуется радикальная политическая встряска».[19]

Таким образом, отойдя от привычных стереотипов восприятия термина «революция», можно однозначно характеризовать происходящие в Европе процессы как революционные.

Вопрос остается лишь в том, насколько серьёзно эти революционные процессы увязаны с Исламом, и какая перспектива имеется у европейской интифады в обозримом будущем.

Участие в европейской интифаде именно выходцев из Магриба и чернокожего мусульманского населения, а так же активное моральное пособничество властям со стороны выходцев из Китая и стран Юго-Восточной Азии, чернокожих эмигрантов-немусульман, доказывают роль Ислама как фактора сплочения, как идеологию современного европейского нонконформизма, как противоядие против буржуазной, капиталистической лжи.

Западная пресса пытается сконцентрировать внимание на социальной основе восстания, выставляя участников интифады жертвами безработицы и расизма. Российская пресса ищет злокозненные интриги «международного терроризма», и изобличает «преступную сущность» Ислама и мусульман. И то и другое, в том или ином виде имеет место. Расизм во Франции, ксенофобия и дискриминация – это реальность; исламский фактор, который российская пропаганда пытается выставить как катализатор выступлений – очевиден.

Левые и правые в самой Европе спорят о причинах, побуждающих молодежь гетто выйти на улицы, выставляя как взаимоисключающие факторы социальную напряженность и дискриминацию с одной стороны и Ислам, как источник протеста и бунта с другой. В этом споре глубоко выражена сущность европейского секуляризма, его неспособность уяснить, что Ислам, будучи универсальной религией и идеей, способен вобрать в себя и социальный, и культурный, и религиозный, и смысловой, если угодно, протест.

«Феномен насилия в современную эпоху играет все более важное значение. Насилие существовало всегда, однако оно не был таким тотальным как сегодня. Во многом актуальность насилия вызвана развитием глобальной сети телекоммуникаций. Теперь от насилия нельзя бежать, через телеэкран умноженное и растиражированное оно проникает в каждое индивидуальное сознание». [20]

Сегодня часто приходится слышать обвинения Ислама в том, что он предписывает насилие. Можно подумать, что Запад лишен жестокости. Между тем, в количественном плане представители западной цивилизации убили больше людей, чем все моджахеды со времени Адама. «Вопрос здесь даже не в количестве, а в осмыслении насилия. То, что Запад на словах отрицает насилие, а на деле его практикует, свидетельствует о его лживости. Где ложь, там дьявол. Однако ясно, что в западной цивилизации насилие играет качественно иную роль, чем в исламе. И механическое перенесение собственных представлений на мусульман способствуют непониманию двух партий (Аллаха и Сатаны) человечества».[21]

Для западного человека насилие является своего рода удовольствием. Не мусульмане придумали садизм, а просвещенные французы (маркиз де Сад). Не мусульмане придумали такое шоу как коррида, прямое наследие римской травли зверей гладиаторами на аренах. Не мусульмане придумали такие изощренные механизмы насилия как электрический стул, газовая камера, гильотина, «испанский сапог», «нюренбергская дева». Конечно, люди западной цивилизации часто ссылаются на прогресс и эволюцию. Но неужели они стали другими со времен средневековых схоластов и крестоносцев? Современная практика говорит об обратном.

27 мая 2005 г. «Комсомольская правда опубликовала статью «Европа переходит в ислам?» автор — Дарья Асламова. Мы не будем комментировать, мягко говоря, сомнительные рассуждения автора на тему ислама, «подтвержденные» многочисленными цитатами, которые чаще всего вырваны из контекста рассуждения о невозможности ассимиляции арабской общины Западной Европы начинаются, например, цитатой из Мопассана: «Мы не в состоянии познать непосредственную или первобытную природу араба… Она, так сказать, пересоздана его верой, Кораном, учением Магомета. Никогда еще никакая другая религия не внедрялась до такой степени в человеческие существа». [22]

Основной пафос статьи, рассматривающей проблемы социальной адаптации мигрантов мусульман в Европе, сводится к тому, что «Ислам, пожалуй, самая бескомпромиссная и негибкая мировая религия». «Время течет, мир меняется, но неизменными остаются правила, придуманные еще в седьмом веке. Умма (община верующих) должна адаптировать себя к закону, но закон не может «модернизироваться» в ответ на перемены в мире», — заявляет Д. Асламова. Нам со своей стороны, комментировать здесь попросту нечего: любая религиозная традиция такова. А бытование древних религий в современном мире — отдельная сложная тема явно не для такого «квалифицированного» автора, как Д. Асламова. Кстати, рассуждения об исламе как вероучении автор откровенно подменяет примерами действий крайних исламистов и оценками деятельности именно этой группы мусульман».[23]
          От автора не отстают ни редакция, ни комментаторы-эксперты. Сама статья проиллюстрирована фотоколлажем мусульманской семьи на фоне Эйфелевой башни, сопровожденной следующей подписью: «Без единого выстрела мигранты завоевали и Париж, и Лондон, и Берлин. Что впереди — уж не Москва ли?».

Михаил Леонтьев рассуждает о том, что «русских тоже проглотят, если они не начнут рожать», а представитель редакции Сергей Чугаев рассуждает о том, что «в Москве, например, уже есть районы, населенные преимущественно выходцами из кавказских республик…  Но русским парням вечером там лучше не появляться. Впрочем, равно как и кавказцам не следует пользоваться подмосковными электричками». Причем этих иммигрантов он сравнивает с мигрантами в Испании, которые якобы ненавидят эту страну. Выход предлагаемый С.Чугаевым, не оригинален. Он настаивает на праве нации «на защиту своей самобытности, своей культуры, своего будущего» по примеру Израиля, Кувейта, Арабских Эмиратов, ратует за ужесточение миграционной политики в качестве тактической меры защиты этого права и — в качестве долгосрочной стратегии – ее «концептуального пересмотра — по модели Ле Пена или по какой-либо иной».

Рассуждая о проблеме исламофобии, часто говорят о столкновении христианской и исламской цивилизаций, соответственно цивилизации «светлой», западнохристианской, и цивилизации «темной», исламской. Президент США George W. Bush заявил после теракта 11 сентября, что объявляет крестовый поход против ислама. Примерно в таком же духе высказался и премьер-министр Италии Silvio Berlusconi, практически назвав ислам «темной религией», ничего хорошего не предлагающей.

Лидеры католической церкви в Европе стараются избегать ярлыков и журналистских штампов типа «война цивилизаций», призывая своих прихожан терпимо относиться к мусульманам. Например, в Польше в католической среде действует День ислама, когда в костелах устраиваются встречи с мусульманскими лидерами, которые рассказывают об исламе всем желающим.

В России руководство Русской Православной Церкви крайне негативно относится к термину «война цивилизаций». Патриарх Алексий II заявил, что категорически против использования термина «исламский экстремизм», потому что это равнозначно тому, если бы мы говорили «православный» или «христианский экстремизм». В то же самое время православные радикалы (телепередача «Русский дом») говорят: «За разрывами снарядов в Афганистане почти не слышно, как под мечетью Аль-Акса (Иерусалим) с муравьиной кропотливостью идут работы по воссозданию третьего храма, где должен воссесть антихрист».

В докладе Александра Верховского «Кто же теперь враг? Исламофобия и антисемитизм православных национал-радикалов до и после 11 сентября», прочитанном в университете Сассекса в январе 2003 года, говорится, что иммиграция мусульман (Средняя Азия, Азербайджан) как часть экспансии «мира ислама». Для большинства российских граждан представления о религиозной и этнической идентичности теснейшим образом связаны. Церковь, политики, чиновники, общественные деятели легко употребляют термины «этнические мусульмане», «исторически православные» (это про всех русских и украинцев). Нисколько не отрицая реальной связи между религиозной и этнической самоидентификацией, нельзя не заметить, как эта связь абсолютизируется, в сущности – агрессивно навязывается людям.

Но, еще раз повторим, в целом РПЦ настроена, придерживаться мирного диалога с исламом, искать новые пути межконфессионального терпимого общения в условиях эмансипирующегося ислама. Митрополит Бишкекский и Среднеазиатский Владимир (в миру Василий Захарович Иким) и в Ташкенте, и в Бишкеке неоднократно подчеркивал благое, терпимое и по большей части доброжелательное отношение среднеазиатских мусульман к христианам. Указывая на особое значение региона для православного мира, поскольку в районе озера Иссык-Куль покоятся останки одного из двенадцати учеников Иисуса Христа Апостола Матфея, митрополит Владимир в книгах и официальных выступлениях подчеркивает взаимопонимание двух конфессий и необходимость различать политическую злобу дня и межконфессиональный диалог.
          Мусульманские лидеры также отрицают какую-либо войну цивилизаций, резонно полагая, что такие настроения и мнения идут в обществе из-за мощной волны исламофобии. Представитель турецкого фонда Дианет Вакфы во время международной конференции «Ислам в Центральной Азии» в мае 2004 года, в Оше, также отрицал существование «войны цивилизаций», заявив, что все идет от незнания.

Исследования причин исламофобии занимаются также в мусульманских странах Юго-Восточной Азии. «По мнению профессора политологии Международного Малазийского исламского университета доктора Лоуей Сафи, существуют четыре тенденции развития исламофобии в СМИ:

1) искажение представлений об исламском мировоззрении и обычаях;

2) связь ислама с радикальными мусульманскими лидерами и группировками;

3) мнение об исламе как об источнике беспокойства и опасности для западного общества;

4) оправдание ожесточения и агрессии по отношению к мусульманам» [24]

К концу 1980-х восприятие ислама современным обществом приняло абсолютно иную форму. С распространением исламского послания на восток и на запад, в пределах и за пределы мусульманского общества – этот феномен часто упоминается как «Исламское возрождение» – большинство выдающихся западных ученых стали рассматривать ислам не как увядающее мировоззрение, имеющее исключительно историческое значение, но как влиятельную силу, потенциально угрожающую западной гегемонии. Очевидно, открытые нападения на ислам представляют собой реакцию западных властей на всплеск исламской культуры, который они посчитали угрожающим установленному мировому порядку. Наступление на ислам и его атрибуты происходит на двух фронтах.

Во внешней политике, считает Лоуйя Сафи, западные руководители сошлись на том, что влияние ислама в мусульманском мире должно быть ограничено, во что бы то ни стало. Поэтому в странах, где исламские объединения преуспели в политическом влиянии на государственную политику, западные силы приняли стратегию окружения, стремящуюся к режиму изоляции (ориентируясь, в основном, на ислам). Со стороны СМИ нападение принимает более изощренные формы, поскольку западные СМИ пытаются связать толерантное и гуманистическое мировоззрение ислама с религиозным фанатизмом, сведя широкий круг интересов и деятельности исламских объединений и организаций до рамок религиозного насилия. Победа в борьбе по восстановлению репутации ислама — задача отнюдь не из легких.

Она требует полной консолидации научных, религиозных мусульманских организаций и высших учебных заведений для разработки продуктивной системы сотрудничества с немусульманскими СМИ. «Для этого мусульманам необходимо пересмотреть доминирующее в исламском обществе снисходительное отношение к использованию техники и искусства для распространения ислама и разработки эффективной стратегии противостояния его противникам». [25]

Все это позволяет сделать вывод, что война конфессий, которую отрицает большинство лидеров самих конфессий, есть дело в немалой степени искусственное, виртуальное, с информационным.

Кроме того, все шире по миру распространяется ислам, привлекая новых последователей, помимо этнических мусульман. По существу ислам уже перестал быть «восточной» религией и в некоторых христианских странах (в том числе и в России) является второй по численности религией. После трагедии 11 сентября, следствием которой стал всплеск исламофобии, вопрос о присутствии ислама в западных обществах приобрел особую актуальность.

 

2.2 Религиозный экстремизм как фактор исламофобии.

 

Успешное научное освоение существующих в современном исламе течений, доктрин и движений осложнено нерешенностью вопроса о дефинициях, необходимых для концептуализации. К примеру, как западные, так и российские исследователи ислама злоупотребляют термином «фундаментализм», которым они склонны обозначать широкий спектр известных явлений. Как уже замечали некоторые специалисты, этот термин, изначально примененный к христианству, обычно относится к тем течениям и движениям, которые иначе называются обновлением (если еще более расширить границы суждения по аналогии, то в этом же смысле, возможно, употребить и термин ревизионизм), либо салафизмом, наиболее адекватно объясняющим явление.

Чрезвычайно важно разобраться в корнях и причинах возникновения исламского радикализма. Среди существующих теорий и подходов к этому вопросу можно в самом общем виде выделить экономические, политические, идеологические, бихейвиористские, психологические, функционалистские, основанные на концепциях безопасности, на роли индивида или же институтов.

Экономические подходы, или объяснения, исходят из важности социально-экономических условий как причины, порождающей исламский экстремизм. Предполагается, что бедность, отсталость, безработица и другие подобные явления ведут к его возникновению. Экономические объяснения, в свою очередь, подразделяются на статичные и динамичные.

Кроме того, многие лидеры наиболее экстремистских исламистских группировок происходят из богатых семейств, находящихся на верхних этажах социальной лестницы, они получили хорошее современное образование, что позволяет провести параллель между ними и лидерами и идеологами коммунистических и левоэкстремистских движений прошлого (капиталист Энгельс, аристократ Кропоткин, землевладелец Кастро, выпускник Сорбонны Пол Пот и др.). Главный идеолог «Аль-Каиды» Айман аз-Завахири не только высокообразованный человек, врач, но и выходец из семейства ректоров египетских университетов. Сам же Усама бен Ладен, как известно, принадлежит к одному из самых богатых семейств Саудовской Аравии.

Учитывая эти нестыковки, некоторые исследователи предложили более согласующееся с действительностью объяснение, нежели основанное на статично экономическом подходе. В нем акцент делается на относительной экономической депривации. Иначе говоря, экстремизм порождается существенным снижением жизненного уровня, нарастанием социально-экономических трудностей. Такой подход, безусловно, более убедителен, но и он не объясняет последовательный рост позиций религиозного радикализма в ряде стран на протяжении нескольких десятилетий. К примеру, Узбекистан надолго стал ареной действий радикальных исламских движений в Центральной Азии, несмотря на то, что в нем ухудшение социально-экономического положения в начале 1990-х гг. было гораздо менее заметно, чем в некоторых соседних республиках.

Идея социальной справедливости имеет непосредственное отношение к этому объяснению. «В исламском мире существует глубоко укоренившееся чувство несправедливости и униженности, — писала известный американский специалист по «Аль-Каиде» Джейсон Бэрк. — Несправедливость имеет особую религиозную значимость в исламе, она занимает ведущее место в аргументации экстремистов».

Альтернативная гипотеза ориентируется не на экономическую, а на политическую депривацию. Недовольство, вызванное отсутствием возможностей политического участия в делах общества, господством репрессивных режимов, повсеместной коррупцией, засильем клановых структур, питает экстремизм. Но и этот подход не убеждает, поскольку не позволяет понять, почему в странах с наиболее жестко авторитарными режимами, например в Туркменистане, исламский радикальный ислам не пустил корней и не стал оболочкой для оформления протестных отношений.

Идеологическое толкование, которое стало особенно популярным на Западе после 11 сентября 2001 г., исходило из того, что ислам как религия, и в особенности некоторые школы в исламе, которые принято характеризовать как фундаменталистские или салафитские, содержат идеи, проповедующие нетерпимость и ненависть как к не-мусульманам, так и к мусульманам, предположительно преступающим законы ислама. Существует озабоченность усилиями, предпринимаемыми некоторыми школами в исламе по распространению влияния за пределы традиционного ареала их распространения, и особенно в тех странах, где мусульманское население не составляет большинство.

В интервью, данном эксперту из Фонда Джеймстаун (Jamestown Foundation) в индонезийской тюрьме 13 — 15 августа 2005 г. (передано автору по электронной почте), лидер организации «Джемаа исламиййа» Абу Бакар Баасир сказал: «В исламе есть люди, которые убивают себя от безысходности, и мы называем это просто самоубийством. Но если человек защищает ислам и, в соответствии со своими расчетами, считает необходимым для этого умереть, хотя он активно трудится в этой жизни, он пойдет и умрет за ислам. Его рассуждения таковы: «Если я поступлю, таким образом, выиграет ислам или проиграет? Коль скоро мне придется умереть, и без этой смерти ислам не победит, то моя смерть похвальна». Если кто-то может при этом избежать смерти, то это лучше. Но и смерть дозволена. Мы называем это истимата или истиджхад. Истимата (искать смерти, то же самое, что и истишхад) означает, что человек становится шахидом — мучеником. К этому приравнивается истиджхад, когда человек становится джихади, а умереть в джихаде тоже благо». Очевидна безнадежность попыток переубедить людей, которые вознамерились лишить жизни себя, чтобы уничтожить врагов ислама, с помощью аргументов о несоответствии подобных действий исламскому вероучению, но не подлежит сомнению и то, что ислам действительно не оправдывает атак самоубийц «во имя Аллаха». Бернард Льюис доказывает, что кровавые акции самоубийц запрещены в ряде хадисов, где, к примеру, говорится, что «того, кто убьет себя каким-либо способом, будут мучить в аду таким же способом».

Следует учесть, что радикальные исламские организации в некоторых случаях заполняют идейно-политический вакуум. Так, «многие арабы видят в возрожденном исламе альтернативу разбитому арабскому национализму и сошедшим со сцены левым идеологиям. Это, возможно, объясняет ту простоту, с которой многие бывшие левые, коммунисты и арабские националисты перешли в «Хизбаллах» в 1980-е годы». Хотя дело вовсе не только в вакууме, а интеллектуальном разочаровании, которое постигает многих из тех, кто был искренне увлечен марксизмом или революционным национализмом и верил в их неминуемое торжество.

          Тесная связь между радикальным исламом и этнонационализмом имеет различные формы. В Палестине и в Ираке группы, которые сражаются исключительно за национальное дело, обращаются к исламизму не в силу своей преданности исламистским догмам, а ради расширения и усиления мобилизации. Это, конечно, не исключает существования групп с национальной повесткой дня, но имеющих подлинно салафитскую окраску. Группы, действующие во имя этнонациональных целей, и транснациональные движения могут взаимодействовать друг с другом (это можно видеть на примере центральноазиатских государств).

Ряд исследователей отрицают возможность того, что международные джихадисты могут быть серьезно озабочены национальными целями. Можно также отметить, что цели международного джихадистского терроризма почти исключительно находятся на Западе, и, хотя джихадистские группы могут призывать к поддержке различных целей, к примеру — освобождению Ирака или Палестины, они в своем большинстве избегают слишком глубокой вовлеченности в такую стратегию, поскольку им не хватает энтузиазма в следовании национальным задачам.

Для экстремистских течений политического ислама, именуемых в литературе исламизмом, характерны агрессивное неприятие европейско-христианских духовных ценностей, повышенная политическая активность, готовность прибегнуть к насильственным, в том числе террористическим, методам. Ныне из «государственного», то есть контролируемого из одного или нескольких центров, исламизм превратился в «стихийный», полицентричный и гораздо менее управляемый. Он все моложе и агрессивнее, а главное, становится транснациональным, заполняя идеологическую пустоту, образовавшуюся после краха великих постколониальных экспериментов на мусульманском Востоке (насеризм, арабский социализм, арабский национализм и мусульманская солидарность). Главной мишенью международного терроризма в религиозном обличье становятся граждане государств, объявленных врагами ислама.

«С конца 90-х по всему миру прокатилась волна атак на американцев и других «иностранцев», нередко с использованием смертников-шахидов. Масштабные террористические акты, осуществленные выходцами из мира ислама в 2001-2002 годах в Нью-Йорке, Москве и других частях планеты, оживили разговоры о мусульманском мире и его цивилизации (терминология Самьюэла Хантингтона) как об особой миросистеме, объединенной общей принадлежностью к мусульманской культуре, противостоящей Западу и враждебной ему».[26]

 Нередко сами организаторы терактов и сочувствующие им представляют эти действия в терминах геополитики и геоэкономики: как ответ бедного Юга богатому Северу, разрыв между которыми стал фатальным. Современные радикалы, пользующиеся исламом как революционной идеологией, утверждают, будто возврат к шариатскому эгалитаризму и правилам общественной жизни, обязательным для «истинных» мусульман, — действенный способ борьбы против коррупции, эксплуатации, преступности и других недугов современного мира. По мнению экстремистов, все это зло рождено доминирующей там западной «материалистической» системой и либерализмом (как прежде — социализмом и марксизмом). Но хотя радикализм в религиозном обличье занял устойчивую нишу в политике стран исламского ареала, от его проявлений пострадали их народы. Превращение веры в радикальную идеологию определяет политическую позицию исламистов: они смыкаются с экстремистскими политиками и партиями, выступающими против демократии, прав человека и свободы совести.

Нынешний опасный период оживления экстремизма с «мусульманским лицом» ведет отсчет, пожалуй, с 1984 года: тогда международные мусульманские организации (особенно Лига исламского мира) набирали по всему Ближнему Востоку добровольцев, молодых исламских радикалов, и направляли их в Пешавар (на границе Пакистана с Афганистаном). Там в специальных лагерях готовилось пополнение муджахидам, воевавшим с советскими войсками.

«С одобрения ЦРУ операцией руководили пакистанская Межведомственная военная разведка и саудовская Служба общей разведки. Саудовцы сделали ставку на афганских муджахидов не только из желания продемонстрировать верность мусульманской солидарности, но и, желая подорвать влияние Ирана и насадить собственную версию суннитского фундаментализма, близкую к антишиитской и чрезвычайно консервативной ваххабитской школе». [27]

Пакистан использовал афганскую войну, чтобы установить союзнические отношения с США и сблизиться со сторонниками «неоваххабизма». «Исламабадские политики понимали, писал Оливье Руа, что рано или поздно советские войска из Афганистана уйдут, и надеялись расширить сферу своего влияния от Кабула до Ташкента, включив в нее и советских мусульман. Действия же Соединенных Штатов мотивировались в те годы стремлением контролировать движения «политического ислама» и манипулировать исламизмом в своих интересах.» [28]

Сотни тысяч молодых боевиков прошли обучение, став «бойцами джихада», а «Афганский интернационал» превратился в ударную силу неоисламистов. После вывода советских войск они разбрелись по государствам Ближнего и Среднего Востока, основав на местах разрозненные радикальные группировки «афганцев». В начале 90-х эти формирования повернулись против Запада, поскольку после распада СССР их антисоветская мотивация ослабла, а война в Заливе в 1990-1991 годах создала в их глазах нового врага — Запад, США и саудовский режим, предоставивший «армиям безбожников» свою территорию. С 1994-го прежние спонсоры муджахидов сделали ставку на движение «Талибан». Провозгласив Исламский Эмират Афганистан, талибы заявили о наднациональном характере своего движения, не признающего границ современных государств.

Созданная в 1989 году Усамой бен Ладеном «Аль-Каида» сформировала разветвленную международную структуру с представительствами во многих странах и регионах, включая США и Европу. В отличие от арабских экстремистских организаций, совершавших террористические акты, как правило, под светскими лозунгами, радикалы нового поколения развернули на мировой арене религиозно мотивированную войну. В начале 1998-го Усама бен Ладен подписал соглашение о сотрудничестве с лидерами египетской организации «Джихад» Мустафой Хамза и Ахмедом аль-Завахири. Они объявили об основании «Мирового фронта джихада» — Всемирного исламского фронта борьбы с иудеями и крестоносцами.

Вторым после саудовского неправительственным центром религиозного радикализма стал Пакистан, куда стекались исламисты из многих «горячих точек» — Афганистана, Боснии, Кашмира и др. Притягательность этих идей объясняется, во-первых, подспудным страхом, который испытывают мусульмане индийского субконтинента, где они в меньшинстве. Во-вторых, поддержка Исламабадом международного экстремизма – элемент антишиитской направленности его политики. И, в-третьих, в стране широко распространены антихристианские и антиеврейские настроения, в основе которых лежит убеждение, что США и Израиль «разоружают истинный ислам».

Американская тактика, нацеленная на контроль за экстремизмом в исламском мире, себя не оправдала. Выпущенный в Афганистане джинн (движение «Талибан» и «Аль-Каида») вырвался из бутылки: вместо того чтобы держать в напряжении Россию и Китай, ограничивая свободу их маневра в регионе, он повернул против своего создателя.

«Учитывая изначально присущий «политическому исламу» антиамериканизм, этого следовало ждать. Нельзя признать удачными и более поздние американские инициативы по отношению к исламистским движениям в Боснии, Албании, Кашмире. Конфликты на этих территориях в первых двух случаях несколько ослабили Европу, во втором — Индию. Их не удалось удержать под контролем, а расползание и эскалация напряженности чреваты новыми угрозами и рисками безопасности».[29]

Особого внимания заслуживает деятельность основанной еще в 1953 году международной организации Хизб ут-Тахрир аль-Исламия, или Исламской партии освобождения. Ее цель — «возродить исламскую умму из того жестокого упадка, в котором она находится, освободить ее от идей, систем и законов неверия (куфра), равно как и от господства и влияния государств куфра. Ее целью является также восстановление исламского халифата». Хизб ут-Тахрир распространяет утопические идеи политического ислама, предполагающие, что социальные проблемы (коррупция и бедность) можно искоренить лишь с помощью строгого применения шариата. Свою внешнеполитическую программу организация формулирует, исходя из того, что ислам – универсальная идеология, а сферой собственной деятельности объявляет весь мир.

Особенно благоприятными для распространения идей Хизб ут-Тахрир признаны «арабские страны, населенные людьми, говорящими на арабском языке — языке Корана и хадисов». Во время антиталибской операции в Афганистане, которую «идеологи Исламской партии освобождения считают войной США против ислама, их риторика становится воинственнее: распространявшиеся в Узбекистане листовки этой партии восхваляли действия палестинцев-смертников, требовали вывести из Центральной Азии войска антиталибской коалиции, а мусульман всего мира призывали участвовать в джихаде и защищать веру» [30]

На сходных позициях стоит и созданное в 1989-м в Ливии Всемирное исламское народное руководство во главе с Муамаром Каддафи. Оно не только пропагандирует ислам, но и оказывает военно-политическую поддержку экстремистским религиозно-политическим движениям. Еще одна крупная неправительственная организация такого рода – Народная исламская конференция – возникла в 1991 году в Хартуме. Она ставит своей целью полное освобождение Иерусалима и оккупированных Израилем территорий, а также поддерживает «освободительные движения мусульман» в разных частях мира, в том числе в Боснии, Косово, Кашмире и Чечне.

Корпус стражей исламской революции, созданный сразу же после победы исламской революции в Иране, представляет собой сложную организационную структуру, служащую проводником официального внешнеполитического курса. Ее контролирует глава государства (рахбар) и верховный главнокомандующий Али Хаменеи. Корпус служит важнейшим инструментом политико-идеологической пропаганды внутри страны и за рубежом. В его состав входят силы специального назначения «Кодс», занимающиеся экспортом исламской революции нетрадиционными методами.

Структуры исламизма, его ячейки (группы, общества-джамаа) разбросаны по всему миру. Источники их финансирования различны: это аравийские страны, разного рода благотворительные и религиозные организации, даже ЦРУ. Другие неформальные центры поддержки – Международный исламский университет в Исламабаде, каирский Аль-Азхар, бруклинский Центр беженцев «Алькифах» и его отделения в Пакистане и Хорватии.

Однако, «несмотря на внешний архаизм установок, неправительственные религиозно-политические организации представляют собой скорее продукт глобализации, нежели исламского прошлого. Они пользуются в основном двумя международными языками — английским и арабским; обозначают себя не как граждан того или иного государства, а как мусульман; легко меняют места проживания, не укоренены на какой-то определенной родине, не обременены родственными, племенными, этническими, национальными связями (например, палестинцы в лагерях беженцев, откуда в основном рекрутируются смертники, — это не выходцы из сектора Газа или с Западного берега реки Иордан, а потомки беженцев войны 1948-го, превратившиеся в мигрантов и переезжающие из одной страны в другую в поисках работы и средств к существованию)». [31]

Неправительственные религиозно-политические организации создали огромную информационно-пропагандистскую сеть почти по всему миру, общаются между собой через Интернет и спутниковые телефоны. Примечательно, что религиозные фанатики сами сели за руль сложных в управлении реактивных самолетов, протаранивших Всемирный торговый центр и Пентагон. Группировки и движения распадаются, вновь возникают под другими названиями, меняют руководителей, становясь все менее уловимыми.

Спецслужбы с их новейшей изощренной техникой, рядовые граждане Израиля, США, Европы, России и некоторых других государств СНГ уязвимы перед актами насилия, прикрываемого религиозно-экстремистской риторикой.

Активизация транснациональных радикальных организаций рождает страх и вызывает озабоченность в государствах постсоветского Востока, расположенных в северной части исламского мира, так как экстремизм в религиозном обличье подрывает светские устои власти и свободу вероисповедания. Представленные здесь размышления об исламском радикализме, по мнению автора работы, не имеют целью предложить законченное объяснение этому столь сложному явлению. Чем больше новых концепций и подходов к нему появляется в трудах ведущих западных исследователей, тем больше они порождают мыслей, сомнений, побуждают к поиску иных решений. Но без учета этих концепций и подходов, без полноценного освоения всего накопленного знания сегодня уже трудно выйти на уровень проблемы.

 

2.3 Политические и социально-культурные аспекты  исламофобии.

 

Термин исламофобия  вполне прижился. Настолько, что «в декабре 2004 года состоялась конференция «Борьба с исламофобией» под председательством генерального секретаря ООН, а Совет Европы осудил «исламофобию» на организованной в прошлом мае встрече на высшем уровне» [32]. Тем не менее, есть несколько связанных с этим термином проблем.

 «Во-первых, что конкретно имеется в виду под «бессознательным страхом перед Исламом», если именно мусульмане, действующие во имя Ислама, являются во всем мире основным источником словесной и физической агрессии по отношению к приверженцам прочих религий, да и к самим мусульманам? Разве чувство страха можно испытывать в разумных пределах?

Во-вторых, пока существуют предрассудки в отношении мусульман, «исламофобия» искусственно объединяет два различных явления: страх перед Исламом в целом и страх перед радикальным Исламом.

          В-третьих, те, кто продвигает концепцию «исламофобии», имеют обыкновение преувеличивать проблему»  [33]

1. В плане правоохранительных органов: Говорят, что британские мусульмане постоянно сталкиваются с дискриминацией со стороны полиции, хотя, в действительности, проделанный Кенаном Маликом (Kenan Malik) анализ статистики развенчивает в пух и прах этот «миф об исламофобии».
2. В культурном плане: Мусульманам приходится «противостоять валу антиисламской литературы, разжигающей ненависть к Исламу», как утверждает директор Института исламских и общественных наук Виржинии Таха Джабир аль-Алвани (Taha Jabir al Alwani). Так ли уж много бестселлеров, в которых демонизируется Ислам? Вроде бы нет — всего несколько, например, «Хадж» Леона Юриса (Leon Uris).
3. В лингвистическом плане: Специалист по исламским исследованиям из Университета имени Джорджа Вашингтона Сайед Хусейн Наср (Seyed Hosein Nasr) заявил в своем докладе на одном из устроенных под эгидой ООН мероприятий о том, что предпринимаются попытки искусственно скрыть арабское происхождение некоторых английских слов, например, «adobe» (кирпич-сырец — прим. пер.). На самом деле, это слово заимствовано из древнеегипетского наречия, а не из арабского языка.
4. В историческом плане: Термин «антисемитизм», как сказал тот же Наср в своем выступлении, использовался первоначально для обозначения антиарабских настроений в средневековой Испании и только после Второй Мировой войны стал связываться с евреями. Данный термин был введен в оборот в 1879 году Вильгельмом Марром (Wilhelm Marr) и всегда определял исключительно ненависть по отношению к евреям.

          Наконец, использование эпитета «исламофобы» в отношении умеренных мусульман доказывает его агрессивный характер. «Напуганные тем, во что исламисты превращают их собственную веру», как пишет Чарльз Мур (Charles Moore), умеренные мусульмане боятся Ислама больше чем кто-либо другой. «У них не хватает ни мужества, ни аргументов, чтобы справиться с проблемой, которая стоит перед исламской религией в современном мире». Обвинения в исламофобии, добавляет к этому Малик, нацелены на то, чтобы «заставить замолчать критиков Ислама и даже тех мусульман, которые добиваются реформ в своей общине». Британская мусульманка Ясмин Браун (Yasmin Brown) упоминает еще одну, более амбициозную цель: «Исламофобия используется, чтобы шантажировать общество».[34]

          Мусульманам следует избавиться от этого дискредитировавшего себя термина и более пристально вглядеться в самих себя. Вместо того чтобы упрекать потенциальных жертв в страхе перед теми, кто может стать палачами, им стоит взвесить, насколько исламисты трансформировали их собственную веру в идеологию, восхваляющую убийство («Вам дорога жизнь, а нам дорога смерть» — утверждает «Аль-Каида»), и выработать стратегию, способную освободить их религию, покончив с этим болезнетворным тоталитаризмом.

Между тем, мусульманские лидеры России считают, что употребление в сообщениях официальных лиц слов: «шахид», «шахидка», «пояс шахида» – только способствует новой волне исламофобии в обществе. Нельзя придавать религиозный оттенок подобным актам самоубийственного отчаяния, говорится в заявлении общественного движения «Мусульмане России». Глава совета муфтиев России Равиль Гайнутдин сказал, что употребление таких религиозных терминов, как «шахид», «моджахед», «воин Аллаха», в отношении террористов в корне неверно и направлено в первую очередь на дискредитацию ислама.

          Говорит Якуб Валиулин, имам мечети на окраине Московской области: Они говорят: «Это вы, мусульмане, убиваете людей». Они считают всех мусульман террористами». Ему пришлось давать показания относительно своих прихожан в ФСБ, вскоре после теракта на Дубровке.

          В этом отношении неслучаен тот факт, что одна из специальных антитеррористических операций МВД России была названа в честь матери пророка Мухаммеда. Такой факт, как видимо и было задумано, не остался незамеченным мусульманской общиной России. Мусульмане России были оскорблены. Глава Духовного управления мусульман Азиатской части России шейх Нафигулла Аширов заявил, что в приказе министра МВД России № 12/309 от 9 июля 2003 года о проверке женщин в головных уборах и мусульманских платках как потенциальных террористок («Операция Фатима») есть элементы исламофобии и действия властей являются систематической дискриминацией мусульманок.

          Официальная газета Саудовской Аравии «Arab News» в редакционной статье ясно и четко формулирует свои претензии к российской политике в отношении мусульман: «Исламофобия никогда не исчезала в России, но сейчас она достигла максимума за всю посткоммунистическую эпоху, и власти ничего не делают, чтобы ее остановить. Она обрела новую силу с началом войны в Чечне и нарастает с каждым терактом, приписываемым чеченским террористам… Мишенью страха и ненависти русских становятся мусульмане».

          Российские же исследователи Георгий Энгельгардт и Алексей Крымин считают, что с европейской точки зрения гонений на мусульман в России не существует: верующим не препятствуют совершать религиозные обряды, от них не требуют отказа от убеждений. Ислам в России причислен к разряду традиционных религий, что выводит его за рамки формальных и неформальных ограничений, которым подвергаются новые и нетрадиционные религиозные течения. То есть, исламофобия в российском обществе, по мнению российских исследователей, не имеет почвы под собой, потому что появление в российском информационном поле темы исламофобии – следствие более широкого противостояния США и правящих кругов исламского мира, которое неминуемо отражается и на ситуации в Российской Федерации.

          И это несмотря на то, что в российских средствах массовой информации время от времени появляются оскорбляющие религиозные чувства мусульман статьи, такие как: «Бей ислам – спасай планету» (перефразирование девиза русских националистов «Бей жидов – спасай Россию!») в газете «Комсомольская правда» от 12 сентября 2001 года; «Если бы я был бен Ладеном» в газете «Известия» от 5-9 октября 2002 года; «Будут ли русские чтить Коран и есть рис палочками» в газете «Комсомольская правда в Карелии» от 8–10 июля 2003 года. Или же популярная передача «Человек и закон» (ОРТ), где в программе, посвященной чеченской войне, видеоряд построен так, что, иллюстрируя съемки военных действий в Чечне, были показаны кадры хаджа в Мекке» [35]

В популярных сериалах на федеральном телеканале ОРТ «Убойная сила», «Улицы разбитых фонарей» во время показа жестоких сцен часто используются выкрики «Аллах Акбар!» или же слышны позывы муэдзина. В газете «Московской комсомолец» за февраль-март 2004 года популярный российский (советский) детский композитор Владимир Шаинский говорит, что готов хоть завтра пойти защищать Родину (речь идет об Израиле) от арабских террористов; хочется спросить у него: о какой конкретно Родине идет речь? Для московских СМИ очень характерна такая практика, когда берется интервью у известного представителя культуры, по происхождению еврея, о ситуации в Израиле и о взаимоотношениях между евреями и арабами, об отношении к исламу.

          Всем памятно скандальное высказывание президента России Владимира Путина в ноябре 2002 года «об обрезании». Когда во время пресс-конференции в Брюсселе он сказал журналисту французской газеты «Le Monde»: «Если вы христианин – вы в опасности», – предложив ему для пущей убедительности сделать обрезание «лучшими российскими специалистами, чтобы почувствовал разницу». Тогда сотрудники администрации президента России все списали на усталость В. Путина, заявив, что журналисты неправильно интерпретировали его слова.

Лишь на первый взгляд парадоксально, что в населенных мусульманами странах Центральной Евразии – центрально-азиатских постсоветских странах и Афганистане – также наличествуют практически все эти проявления исламофобии. В странах региона исламофобия проявляется прежде всего, в русскоязычных СМИ и, в меньшей степени, в действиях государственных структур. Можно сказать, что в регионе нет лишь одного признака – препятствования выделению земельных участков под мечети.

          В региональных СМИ имена мусульманских лидеров муссируются в одной связке с названиями террористических организаций и одиозных личностей. В этом отношении показателен случай с первым омбудсменом Кыргызстана Турсунбаем Бакир-уулу, который на протяжении одного года судится с редакцией газеты «Вечерний Бишкек» (Кыргызстан): на страницах данного издания была опубликована статья о деятельности «Аль-Каиды», с которой косвенно связывалась и политическая деятельность омбудсмена.

          «Широкое распространение имеет такая практика, когда в статье, где речь идет о преступлениях, жестоких сценах или других отрицательных моментах, употребляются цитаты «Аллах Акбар!», «Аллах», «Воины Аллаха», тем самым, связывая негативные явления с исламом и мусульманами. Так, газета «Дело» (Кыргызстан) в криминальной статье, рассказывающей о том, как родители подозреваемого пытаются договориться о смягчении наказания, приводится такая цитата: «Аллах нас спасет!». В то время как второй герой статьи, не исповедующий ислам, получает наказание в виде лишения свободы. Корреспондент четко проводит параллель, что приверженцы ислама всегда «отрицательные персонажи».

          «Обвинение в ваххабизме как политическая дубинка
Сравнительный анализ ситуаций в странах Центральной Азии и в населенных мусульманами северокавказских и поволжско-уральских национальных республиках РФ показывает много общего. Страны Центральной Азии, несмотря на внешнее принятие ислама со стороны президентов стран, также в реальности придерживаются исключительно светских подходов, мы бы даже сказали, советских подходов к исламу как к некоему сложному и неудобному феномену. Ведутся попытки отжать все многообразие ислама в узкое поле этнических обрядов и традиционных праздников, даже частного случая городской махаллинской традиции (Татарстан, Узбекистан). Почему именно Татарстан и Узбекистан?

          Потому что обе республики имеют весьма амбициозные политические проекты позиционирования в мире (надпись на казанских автобусах «Татарстан – часть мира. Мир – часть Татарстана», политика опоры на династию Тимуридов в Узбекистане, чье государство покрывало значительную часть Центральной Евразии). Кроме того, именно светский культурно развитый Татарстан, а отнюдь не республики Северного Кавказа, на сегодня дал наибольшее количество добровольцев в исламском движении Узбекистана, в «Аль-Каиде», в других интернациональных радикальных военных группировках. А узбекские лидеры в ИДУ, по признанию многочисленных экспертов, мыслят категориями всего Центрально-евразийского региона, а отнюдь не масштабом Узбекистана. Соответственно, геополитические проекты населенных мусульманами Татарстана и Узбекистана входят в противоречие с реальным исламом, что выразилось в преследованиях мусульманских лидеров в Ферганской долине в середине 1990-х годов, в закрытии некоторых медресе и в войне муфтиев за мечети в Татарстане». [36]

          Гораздо более широкий масштаб приобрела практика утилитарного использования исламофобии для преследования политических оппонентов. Проявления этого феномена можно наблюдать во всех республиках Центральной Азии, на Кавказе, в России. Правящие властные политические группировки и официальные религиозные круги вовсю используют против оппонентов обвинения в приверженности к ваххабизму и в симпатиях другим нетрадиционным религиозным течениям в исламе. Уже существует прецедент законодательного оформления права на исламофобию (Дагестан). Борьба с ваххабизмом была вызвана военным вторжением чеченских боевиков в Дагестан, а в реальной практике давно уже используется как средство внутриреспубликанской политической борьбы и борьбы группировок различных дагестанских этносов за властные посты.

          Так, журналист Фарид Нугманов из Оренбургской области (Россия) попал под подозрение ФСБ за то, что опубликовал статью, где критиковал строительство церкви рядом с мусульманским кладбищем. Его обвиняли якобы за «ваххабитские симпатии». Между тем, в реальности это лишь эпизод вмешательства администрации Оренбургской области и лояльных ей местных официальных структур и СМИ в противостояние различных мусульманских объединений на территории области.

          Два российских мусульманских лидера, соперничающие между собой, – глава Центрального духовного управления мусульман России Талгат Таджуддин и глава Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин – время от времени обвиняют друг друга в симпатиях к ваххабистскому течению и в самом ваххабизме, чтобы завоевать доверие и расположение Кремля. Дело зашло так далеко, что 14 апреля 2003 года Совет муфтиев России принял фетву (богословское заключение) по «призывам Таджуддина втянуть Россию в ядерный конфликт с США и по попытке присвоения им себе статуса пророка».

Европейцы-немусульмане и их лидеры должны научиться понимать ислам и мусульман без предвзятости и ксенофобии. У европейцев — а если быть уж совсем точными, жителей Западной Европы — несомненно есть проблемы с 12-13 миллионами живущих среди них мусульман. Однако я не разделяю ваше апокалипсическое видение будущего. Проблема, на мой взгляд, сложна как раз по той причине, что она налагает огромную ответственность на обе стороны.

Европейцы-немусульмане и их лидеры должны научиться понимать ислам и мусульман без предвзятости и ксенофобии. С другой стороны – мусульмане Европы и их руководители должны адаптироваться к жизни на Западе и проявлять себя и свою веру в позитивном свете. Эти проблемы не неразрешимы. «Поликультурная природа общественного устройства наших стран сегодня является реальностью. При этом мы все заинтересованы в том, чтобы сосуществовать при минимуме трений. Многие мусульмане, равно как и немусульмане, чувствуют угрозу со стороны «Аль-Каиды» — это общая для всех тревога».[37]

Проведенный в Европе опрос по вопросам религии подтвердил рост исламофобии и антисемитизма. Если не считать опросов о «европейских ценностях», еще никогда зондирование мнений по вопросам религии не проводилось в таком масштабе.

Накануне Рождества и начала переговоров ЕС с мусульманской Турцией институт GFK провел беспрецедентный по своему размаху опрос общественного мнения по вопросу состояния религии в Европе. Во что верят европейцы на востоке и западе? Каков истинный размах обрушившейся на них волны антисемитизма и исламофобии? 21 000 человек из 21 страны были опрошены в сентябре и октябре 2004 года, и их ответы опубликованы в европейском издании «Wall Street Journal» за 10 декабря.

«В Западной Европе было опрошено 10 034 человека, а в Восточной 6 122. Чтобы создать более полную картину, были также «прозондированы» турки (1 746), россияне (2 200) и тысяча американцев. Зато Франция была исключена, как объяснили устроители опроса, из-за небольших сроков, установленных информационной комиссией.

Если не считать опросов о «европейских ценностях», еще никогда зондирование мнений по вопросам религии не проводилось в таком масштабе. Правда, его интерес ограничен отсутствием сравнительных данных. И все же оно дает нам информацию о том, что 25% западных европейцев говорят, что не верят в Бога, и относят себя к атеистам. Эта цифра превышает количество неверующих (12%) в странах Центральной и Восточной Европы. Неверующие в России, согласно полученным данным, составляют 15%, в Турции 1%, а в США 8%.

«Наиболее склонные к атеизму европейские страны — это, что неудивительно, Чешская Республика (49%), затем Нидерланды (41%), Дания (37%), Германия (37%), Бельгия (36%) и Швеция (30%). Эти цифры, таким образом, подтверждают отход от религии — светскость европейского общества. В списке стран, которые можно считать наиболее верующими, лидируют прежде всего православные страны: Румыния (96%), Греция (92). И страны католические: Польша (90%), Италия (86%). Протестантские страны Северной Европы далеко позади». [38]

Снижение отправления религиозных обрядов также четко просматривается. В Турции 95% опрошенных заявляют о своей приверженности к господствующей религии, т.е. исламу, и 72% соблюдают его нормы. Но в странах Западной Европы эти данные значительно убывают, т.к. из 68% верующих только 24% активно посещают церковь. В Центральной и Восточной Европе это соотношение составляет 80% к 37%. Собранные данные относительно отправления религиозных обрядов в России и США диаметрально противоположны: всего 4% активно верующих в России на 65% верующих, в то время как в США 43% активно верующих на 75% верующих.

Среди стран с наибольшим количеством активно верующих Польша (61% ежедневно посещает мессу) и Италия (39%), но в католических странах гораздо проще проследить за активным отправлением обрядов, чем в других конфессиях — протестантской, православной или мусульманской. Наименее активно верующие страны – это Швеция, Дания, Испания и Бельгия.
Наблюдается ли в Европе рост антисемитизма и исламофобии?

Опрос, проведенный GFK и опубликованный «Wall Street Journal», указывает скорее на восприятие этого феномена, чем на его реальное существование. Больше половины западных европейцев (52%) заявляют о том, что верят в существование в их странах непринятия мусульман. Это чувство нарастания исламофобии особенно сильно в Швеции (75%), в Нидерландах (72%), потрясенных недавним убийством кинорежиссера Тео Ван Гога исламистом. В Швейцарии, Дании, Бельгии и Германии более 60% опрошенных согласны с утверждением, что в их странах существует неприятие ислама. В Центральной и Восточной Европе это восприятие менее ярко — 30%, т.к. там слабее мусульманская иммиграция.

В России оно составляет 21%, и достигает пика в Соединенных Штатах: 49%. Усиление антисемитизма также очень заметно, если верить мнению европейцев и американцев. Так считают 34% западных европейцев, особенно в Бельгии, Нидерландах, Швейцарии, Германии и Скандинавии. 36% опрошенных американцев также считают, что антисемитские настроения возрастают. Несмотря на то, что к подобным опросам следует относиться с осторожностью, их общие выводы подтверждают тенденцию к увеличивающейся светскости в западноевропейских странах и подъему нетерпимости по отношению к евреям и мусульманам.

Согласно Ж.Сезари, исследователю Французского национального центра научных исследований (CNRS), «большую роль в процессе оседания мусульман играл ислам, и со временем стали возникать вопросы и разногласия, связанные с процессом интеграции «пришельцев». Вскоре возникает образ мусульманина как образ иммигранта. Это неверное видение ислама формирует в сознании принимающего общества неясности и противоречия, которые провоцируют в дальнейшем столкновения коренного населения с «чужестранцами» порой с применением насилия. Почвой для подобной конфронтации послужило то, что ислам явился стойкой религией, с непоколебимым желанием быть признанной в новой обстановке. Со временем мусульмане становились все более активны политически, и эта активность получила дополнительные силы с появлением «второго поколения». Проблема быстро вышла за экономические и религиозные рамки, сегодня это, прежде всего, предмет политических и культурных споров.

«Суть конфликтов между мигрантами-мусульманами и принимающим обществом, подобным «делу Рушди» в Британии и «делу косынок» во Франции, сводится к непониманию мусульманами мирских принципов западной социально-политической жизни. Культурная и религиозная интеграция мусульман в новое общество подняла вопросы гражданских обязанностей и социального долга, считавшихся в Европе решенными. Поэтому, обращаясь к вопросу влияния ислама на современные европейские процессы, необходимо отметить, что здесь проблемы возникают на фоне требований, выдвигаемых мусульманами». [39]

В первые годы миграции религия не стояла на первом месте среди проблем, испытываемых первым поколением иммигрантов. Их интересовала, прежде всего, своя проблема трудовой занятости. К тому же им нужно было выучить язык страны, где они оседали; еще одной важной для них проблемой была проблема дешевого жилья. Таким образом, на первом месте стояло разрешение материальных проблем. И только тогда, когда этим рабочим позволили соединиться со своими семьями, обнаружились их религиозные нужды.

Начали выдвигаться требования не только о предоставлении временных мест для отправления молитв, но и о постройке мечетей, которые бы выступали в качестве социальных центров, где они могли бы получать религиозное образование. В этом своем стремлении мусульмане столкнулись со многими трудностями. И хотя, например, в Голландии в период между 1976 и 1984 годами мусульмане получали правительственные субсидии, достигавшие 30% от общей стоимости, получить разрешение на постройку мечети было довольно трудно. Бюрократические барьеры были поддержаны ставшим в оппозицию местным населением.

«Между мусульманскими общинами и гражданскими властями многих европейских стран стали возникать конфликты, причиной которых часто служило то, что мусульмане использовали частные дома или другие помещения как мечети или места для проведения молитв без надлежащего разрешения, или же использовали мечети в других целях (для проведения собраний, организации мусульманских школ, а позднее как возможные центры материально-технической поддержки фундаменталистов или террористических движений). Все это вызывало подозрения и рождало недоверие среди местного населения»  [40]

Когда европейские мусульмане получили частичное удовлетворение своих требований и обрели уверенность в своих силах, они продолжили выставлять требования, связанные с ритуальными нуждами. Это касалось и отправления ритуальных молитв в рабочее время, и пересмотра рабочего дня в течение месяца рамадан. Кроме этого, на время религиозных праздников мусульмане требовали предоставления им отпуска. Существовала также проблема, связанная с несовпадением способов убоя скота. Это, в частности, привело к серьезным конфликтам с гражданскими властями в Швеции, так как мусульманский метод убоя там строго запрещен и расценивается как варварский. Мусульманские общины выразили также желание иметь свои собственные кладбища, что было одним из очередных подтверждений тому, что они больше не собирались возвращаться в свои страны. Но больше всего требования мусульман затрагивали сферу образования. Многие родители хотели, чтобы их дети получали образование, пронизанное уважением к исламу и духовным ценностям мусульман. Государственные школы для этого не подходили, что привело к требованиям об учреждении мусульманских школ. Проблемы также возникли в отношении девочек, так как некоторые родители отказывались отдавать своих детей в смешанные школы или запрещали своим дочерям заниматься гимнастикой и ходить в бассейн. Требования, связанные с одеждой, образуют отдельную группу проблем. Известно множество конфликтов, возникавших между мусульманской молодежью и преподавателями школ из-за желания первых носить бороды в соответствии с традицией сунна. Это поведение может быть религиозно мотивированно, так же как и может являться выставлением напоказ своих отличительных черт.

Власти европейских стран реагируют на эти требования по-разному. Если религия как предмет внесена в школьное расписание, то чаще всего бывает договоренность о преподавании ислама. В Дании к этому вопросу отнеслись наиболее обстоятельно. Там обеспечивается и религиозное преподавание, и изучение родного языка. В Австрии, Германии и Бельгии также существуют условия для преподавания ислама, однако эти страны часто испытывают недостачу преподавателей. В Британии последняя образовательная реформа определила, что школьные объединения, так же как и религиозное преподавание должны отражать доминирующую культуру, и поэтому должны в своей основе быть христианскими. Это вызвало соответствующую реакцию среди мусульман. Различные мусульманские организации стали наставлять родителей, чтобы они забирали своих детей из английских школ и не давали им посещать уроки религии.

В настоящее время требования об учреждении в Британии мусульманских школ усиливаются. Основные их аргументы сводятся к тому, что, так как количество мусульман, проживающих в стране, сопоставимо с количеством христиан и евреев, то, так же как и христиане и евреи, мусульмане имеют право на открытие своих школ при помощи государственных субсидий. Однако местные власти не идут на уступки, возможно из опасения того, что открытие конфессиональных школ может помешать интеграции мусульман в британское общество. «Правительственная комиссия до сих пор не дает разрешения на выделение субсидий для постройки мусульманских школ, а недавнее признание школ, находящихся под покровительством Юсуфа Ислама, выглядит как всего лишь небольшая уступка». [41]

«Недовольство со стороны мусульман очень высоко, так как они считают такую политику несправедливой по отношению к ним. Пока они вынуждены открывать частные школы на свои средства, уровень которых довольно низок. Очевидно, что, выставляя обществу свои требования, мусульмане тем или иным образом влияют на социально-политические основы страны, так как в случае удовлетворения этих требований в обществе, так или иначе, происходят перемены» [42]

Однако, помимо влияния изнутри, которое испытывают на себе европейские страны, и которое в основном ощущается на социальном уровне, страны Европы испытывают также определенное влияние извне — со стороны правительств мусульманских стран, жители которых иммигрировали в Европу.

За один месяц в мире публикуется в разных видах и вариантах, и в газетах, и в Интернете, примерно пять тысяч информационных единиц, посвященных исламу и мусульманам, — информационные сообщения, комментарии, публицистические статьи, видеосюжеты, телевизионные комментарии и тому подобное. Это громадная масса информации.

          Естественно, не вся эта информация даже доходит до потребителя. С лент информационных агентств едва ли десятая, а то и сотая часть попадает в газеты или попадает к потребителю. Но мы исходим из того, что эта информация массированно обрушивается на потребителя. И в разговоре о формировании имиджа мусульманина хотелось бы выделить такую структуру формирования этого имиджа:

1) есть мусульмане как некий объект, имидж (или образ, облик) которого формируется;

2) есть потребители этой информации, адресаты этого информационного воздействия;

          3) есть те, кто этот имидж, пользуясь определенными информационными технологиями, формирует.

К этой третьей группе можно отнести: во-первых, работников СМИ; во-вторых, экспертное сообщество, члены которого здесь представлены; в-третьих, исламских религиозных деятелей, которые в последнее время дают многочисленные интервью, комментируют события и т.п.

          Но все-таки здесь есть ряд серьезных проблем. Как уже говорилось о группах, которые формируют имидж мусульман. Последняя группа из этих трех перечисленных — религиозные деятели.

          Свое слово, говорят работники СМИ, свое слово говорят эксперты. Но смогли ли ответить на реальные вызовы времени исламские деятели, духовенство? Смогли ли они объяснить простому зрителю, не лезущему в справочники, не изучающему историю ислама, а просто смотрящему на то, что ему показывают, что такое ислам?

          Кто из религиозных деятелей объяснил потребителю информации в мире, что именно называется исламским экстремизмом? Объяснил, что делают талибы, что делает Усама бен Ладен. Они говорят только хорошие слова о том, что ислам — это религия мира. Но тогда объясните, пожалуйста, какое отношение к исламу и мусульманам имеет Усама бен Ладен? Если он не мусульманин, тогда объясните, что он не мусульманин. А если он мусульманин, тогда объясните, почему он так поступает и что делать с ним остальным мусульманам, которым дорог имидж мусульман и их религии. (При этом я не имею в виду теракты 11 сентября, а всю деятельность бен Ладена за последние 10 лет, активность тех политических группировок, в названии которых есть слово «исламский» или «мусульманский».).

Существуют совершенно разные группы персонажей, выступающие от имени ислама. С одной стороны, это муфтии, которые блещут с экранов зелеными тканями и, скажем так, театральными нарядами: огромная чалма, сверкающая золотом. С другой стороны, это Гейдар Джемаль, который сидит в строгом черном костюме без галстука. С третьей стороны, выступает бородатый человек с автоматом в руке, который говорит: «Аллах Акбар», «мы воины ислама», «мы мусульмане». Кто из них на самом деле является настоящим мусульманином?

Многоплановая практическая востребованность сделала исламоведение одной из наиболее «модных» ветвей общественных наук и обнажила множество серьезных трудностей и проблем, связанных с адекватным научным ответом на «исламский вызов». Чрезмерная политизация изучения такого явления, как исламский радикализм, наносит вред научному знанию, мешает российским и зарубежным специалистам разобраться в этом сложном явлении.

По мнению автора работы, в этом и состоит основная проблема развития исламофобии – в неправильном поведении самих представителей религии. В информационном потоке мы не находим опровержений и иных версий о религии, кроме как от экстремистов, которые, как видится, только прикрываются верой для привлечения широкого внимания.

 

 

 

 

Глава 3

Исламофобия и мусульманские общины

в западном обществе

 

3.1 Миграция мусульман как фактор исламофобии.

 

Вместе с тем в эмиграции неизбежно происходит рационализация и материализация отношения иммигранта к действительности, вытесняя в его сознании присущую Востоку, по общему мнению, традиционную одухотворенность мира.

«В диаспорах мусульманских этносов на Западе совершается пересмотр исламской традиции в евроатлантическом духе. Мусульманину становится все более присущим активное отношение к жизни, свойственное секуляризованной личности, для которой разделены мирское и священное. Ислам в Европе, – констатирует группа западноевропейских исследователей, – определяется парадигмой секуляризации». [43]

Это означает ослабление религиозной составляющей в структурных компонентах общины. Иммигрант втянут в процесс индивидуализации социальной сущности личности, свойственный евроатлантической цивилизации. Это стимулирует рост его самосознания как самоценного субъекта. Это означает для него возможность свободного выбора, самоопределения в вероисповедных вопросах, а тем самым возможность вырваться из сферы влияния традиционного конформизма. Религиозные ценности и нормы уже не являются фокусом жизни человека, «они становятся чем-то дополнительным, существующим как бы сами по себе».

Распространено мнение, что цивилизующее воздействие западной секулярной культуры изменило традиционный облик ислама, что сложился своего рода современный европейский ислам. Подчеркиваются такие его черты, как адекватность западной цивилизации, секуляристская ориентация, признание научного рационализма, светских общественных и политических институтов и т.п. Однако «при ближайшем рассмотрении «европейский ислам» оказывается воплощенным идеалом мусульманских богословов-модернизаторов и богословствующей интеллигенции современной формации последней четверти XIX–XX столетий».[44]

Стойким изменениям бытия мусульманской общины в индустриальную эпоху сопутствуют попытки традиционного суннитского богословия, с одной стороны, противостоять переменам, с другой – приспособить к ним религиозную доктрину. Сокрушаясь по поводу упадка мусульманского общества, который едва ли не все богословы связывают с уклонением верующих от строгого следования предписаниям шариата – закона божьего, некоторые, наиболее проницательные, пытаются толковать шариат в соответствии с обстоятельствами места и времени, без ущерба для веры. Они стремятся доказать необходимость и возможность модифицировать шариат с учетом достижения научной, социологической и политической мысли. Этот процесс захватил весь мусульманский мир, так что мусульмане в странах Запада не являются исключением. И можно согласиться с мнением известного французского ученого Оливье Руа, который пишет: «Нет западного ислама, а есть мусульмане на Западе».

Иммигранты внесли неоценимый вклад в развитие американской и западноевропейской экономики. Им многим обязана и современная культурная жизнь евроатлантического мира. Вместе с тем под их влиянием на глазах меняется его демографическая и конфессиональная структура, отчасти – культурный климат, появляются новые факторы социальной напряженности, прежде всего – растущий потенциал конфликтности в отношениях между иммигрантами и коренным населением.

Иммиграция является проблемой для Запада. Немецкий ученый Вицке, выступая в Астрахани в 1993 г. на конференции по вопросу об отношениях между христианским большинством и мусульманским меньшинством в России и Европе, заметил: Германия, в которой свыше 3 миллионов мусульман, в ближайшие годы должна научиться быть страной иммиграции, выработать новые взгляды и механизм общения людей разных конфессий.

«Проблема иммигрантов становится особенно болезненной для страны-реципиента, когда в силу разных причин они оказываются здесь лишними людьми. По мере уменьшения потребности в рабочей силе (а трудовая иммиграция составляет большую часть диаспоры) правительства многих стран принимают меры по ограничению легальной и не всегда успешные попытки недопущения нелегальной иммиграции».[45]

Жизнь диаспоры в конечном счете формируется потребностями принимающего общества. И хотя демократический Запад призван принимать и устраивать иммигрантов соответственно принципам открытого общества, страна-реципиент на деле оставляет иммигранту очень узкую нишу деятельности, места проживания, круга общения. Она, по существу, лишает его свободы выбора. Конечно, «в разных странах положение и степень социальной инкорпорации иммигрантов различны. Но до сих пор они повсюду относятся преимущественно к социальным низам, занятые главным образом непрестижным, плохо оплачиваемым трудом». [46]

В отношении к иммигрантам не всегда соблюдаются справедливость, права человека, а зачастую даже элементарные нормы человеческого общежития. Иммигрант испытывает психологический дискомфорт, потому что социальная среда принимающего общества всегда неадекватна внутреннему состоянию иммигрантов. Особенно первого поколения. В диаспоре преобладают охранительный импульс и стремление к самоизоляции, когда у людей обнаруживается непригодность их жизненного опыта в условиях эмигрантского существования.

Этнические диаспоры являются чужеродным элементом социума. По прибытии на чужбину иммигрант испытывает психологический шок, потому что сталкивается с реальностью, в которой привычные нормы жизни и ценности утрачивают абсолютную значимость, а другие, необходимые в новых условиях существования, еще не обретены. В этом чужом мире от него требуются непривычные усилия. Перед иммигрантом встает, в частности, проблема контакта и сосуществования с коренным населением, людьми иной культуры, для которых пришельцы – это безликая масса чужаков, где не суть важно египтянин это, турок, иранец или поляк, иммигрант всегда «чужак», особенно если он еще и иноверец.

«Согласно социологическим исследованиям, опубликованным в 1997 г., ксенофобией заражены в Германии 34% населения, в Бельгии – 55, во Франции – 58, в Англии – 32%5. Иммигрант всегда ощущает свою «инаковость» и второсортность. Чем больше трудностей на пути адаптации, тем сильнее у него чувство отчужденности и, соответственно, – влияние на него общинной психологии».[47]

В конце концов, такое положение, не говоря уже о дискриминации, которой подвергаются иммигранты в сфере трудовых отношений, заставляет их чувствовать себя подлинно чужими. Это усиливает сплоченность этнической диаспоры и, в известной степени, ее самоизоляцию. «Даже после многолетнего пребывания в принимающей стране иммигранты зачастую имеют относительно мало контактов с местным населением. Таким образом, сдерживается процесс культурного взаимодействия между диаспорой и обществом страны-реципиента и социальная инкорпорация иммигрантов» [48]

Вместе с тем ощущение второсортности у молодежи – наиболее активной части диаспоры – в современных условиях быстро сменяется теперь уже осознанием своей второсортности. Либеральная демократия отстаивает принципы свободы, равенства и братства, а между тем иммигрантская молодежь на Западе чувствует себя здесь «чужой среди своих» и не хочет мириться с этим. В атмосфере скрытого, а нередко и явного недоброжелательства у иммигрантов развивается комплекс неполноценности и чувство ущемленности. Это – почва, в которой зреют зерна протеста. Пробудившиеся к политической жизни афро-азиатские диаспоры стремятся защитить свои человеческие и гражданские права. Но они обычно с трудом находят взаимопонимание для организации совместных действий. Иное дело мусульмане.

Положение мусульман афро-азиатских диаспор имеет свою специфику. Она состоит не столько в том, что в глазах коренного населения все они – марокканцы и турки, иранцы и курды – все, независимо от их этнической принадлежности, чаще всего – это мусульмане вообще. А в том, что в эмиграции они действительно представляют собою квазиэтническую группу, социокультурным стержнем которой являются ислам и исламская культура, объединяющая всех мусульман. Несмотря на то, что для диаспоры главным является не качество личности иммигранта и его вероисповедная принадлежность, а критерий «откуда родом» и «какого рода-племени» человек. Этническая и земляческая принадлежность, как показывает практика, обычно оказывается для иммигранта более значимой, чем конфессиональная. Влияние и нужды своей общины, как правило, для него более значимы, чем влияние и нужды его единоверцев.

Каждая диаспора имеет свои мечети. (Австралийские мусульмане, в частности, представлены 64 этническими группами. И у каждой – своя мечеть, о чем свидетельствуют названия большей части мусульманских организаций и мечетей6. И это несмотря на то, что диаспоры разделяет приверженность различным направлениям, богословским школам, суфийским братствам, а также расхождения между салафитами, поборниками «чистого» ислама, мусульманскими модернизаторами и исламистами, носителями идей политизированного ислама, выступающими за возрождение халифата и установление мирового господства шариата.

Положение мусульманских диаспор специфично еще и потому, что на Западе существует сегодня особое предубеждение против мусульман. К ним порою относятся с подозрительностью и даже как к источнику потенциальной опасности. В Западной Европе все громче звучат голоса тех, кто усматривает в росте и активности мусульман афро-азиатских диаспор угрозу «позеленения» – исламизации западного общества. «Рост экстремизма и терроризма, связанный с активизацией радикальных мусульманских движений и организаций в странах Запада, вызвал там бурный рост антиисламских, настроений особенно проявившихся в связи с объявлением мировым сообществом войны против терроризма после беспрецедентного террористического акта в Нью-Йорке и Вашингтоне».[49]

Экстремизм и терроризм часто неоправданно воспринимаются на Западе как неотъемлемый атрибут ислама и мусульманской цивилизации. В ряде стран отмечаются «обычно негативный по отношению к исламу тон в средствах массовой информации, конфликты в школах из-за ношения девочками-мусульманками головного платка, постоянные утверждения, что приверженность исламским ценностям и символам является препятствием для плавной интеграции иммигрантов, и, конечно, масса разновидностей проявления бытового расизма». Все это заставляет иммигрантов чувствовать себя не столько алжирцами, турками, афганцами, сколько прежде всего мусульманами. Вероисповедная общность сближает и сплачивает людей, особенно когда их преследуют невзгоды.

В диаспоре социально значимыми становятся стереотипы общинного конформизма как средство самозащиты. Возрастает интерес к арабскому языку и традиционным исламским наукам. При очевидных успехах вестернизации мусульманской части диаспоры и процесса модернизации исламской доктрины наблюдается растущий успех идей исламизма и организаций преимущественно радикального и экстремистского толка. (По свидетельству О.Руа, в книжных магазинах большую часть литературы представляют книги не салафитско-модернистского, а салафитско-охранительного направления.)

У мусульман наблюдается обостренное чувство принадлежности к умме – мусульманскому миру. «В окружении единоверцев человек чувствует себя среди своих. Тунисец, имеющий высшее образование, на вопрос: помогает или мешает ему жить во Франции его приверженность исламу, отвечает: «Когда тебя не считают человеком, а только наемным работником или служащим, что ощущается в самой атмосфере, тогда сознание принадлежности к мусульманской общине дает чувство …большой внутренней защищенности, и это иногда… делает нас лучше вооруженными против враждебности, исходящей извне».[50]

Агрессивности социального окружения противостоят исламская социокультурная общность мусульман и исламская солидарность. «Только религия может объединить нас, выходцев из стран Магриба», только религия может сохранить магрибинскую идентичность перед лицом французской опасности, – заявляют представители мусульман североафриканской диаспоры.

Тенденция к объединению усилий ради защиты общинных интересов проявилась, в частности, в образовании ассоциаций на общей конфессиональной почве, несмотря на то, что мусульмане диаспор на Западе разобщены.

Диаспоры – это и благо, и бремя для принимающего общества. Они способствуют его процветанию и обогащают его культуру. И в то же время они создают проблемы, особенно когда составляют конкуренцию местной рабочей силе и становятся фактором усиления социальной и политической нестабильности. В условиях резко возросшего политического значения исламского фактора в планетарном масштабе поведение мусульман многочисленных афро-азиатских диаспор становится предметом крайней озабоченности правительств западных стран. Конечно, «Запад может ужесточать иммиграционные законы, но он не может совсем закрыть границы и остановить поток легальной и особенно нелегальной иммиграции, что грозило бы ущербом для западной экономики». [51]

И, по-видимому, нет у Запада иного пути к разрешению проблем иммиграции (а большую часть иммигрантов составляют мусульмане), как попытаться смягчить существующие контрасты, создать систему, в рамках которой может быть достигнуто максимальное согласие между обществом страны-реципиента и диаспорами – трудный путь к социальной стабильности.

 

3.2 Мусульманские общины в США.

 

После взрывов в Нью-Йорке в сентябре 2001 г. в прессе Соединенных Штатов и многих арабских стран то и дело появлялись статьи под одним и тем же заголовком «Есть ли у арабов будущее в Америке?»

Относительно арабов в сознании многих американцев угнездился стереотип, создающий образ агрессивных, отчаянных людей, зачастую террористов, готовых во имя каких-то своих целей убивать, взрывать, уничтожать. Этот «стереотип родился не на пустом месте. Вспомним хотя бы захваты самолетов с заложниками или взрыв в торговом центре Нью-Йорка. Сколько было публикаций по этому поводу и каких!» [52]

Но в том-то и беда стереотипного мышления, что оно оперирует единичными фактами, не удосуживаясь взглянуть на проблему или ситуацию глубже, всесторонне оценить ее. Мы провели своего рода социологический опрос, поинтересовавшись у десятков коренных и некоренных американцев, что они знают о жизни арабов в Америке. Выяснилось: ничего или крайне мало. Иногда все своеобразие арабов и мусульман в их представлении бывает закодировано в следующих сентенциях: первая – «Мухаммед Али (Кассиус Клей), знаменитый боксер, побеждает в своих поединках, потому что он мусульманин, а ислам, как известно, религия насилия, грубой силы». Или вторая: «Арабы предпочитают жить как первобытные люди». А ведь арабов в США или, как они по праву именуют себя, – арабо-американцев – более трех миллионов. По другим сведениям, их число достигло почти 5 млн., т.е. арабы являются одной из крупнейших диаспор».[53]

Но прежде всего здесь следует сделать небольшое отступление от темы и отметить следующее. Собрать какие-либо социологические и иного характера данные об арабах или мусульманах было нелегко. Исследователи, участвующие в реализации проекта «Мусульмане в США», разослали анкеты и конверты с марками для ответов. Обзвонили многих людей, сделали десятки визитов и… никакого результата. Подходили к людям в мечетях, заходили в дома, но мусульмане не хотели отвечать ни на один вопрос относительно их жизни. В офис из 300 разосланных вернулась всего лишь 21 анкета. «Люди боятся, – пришел к заключению один из руководителей проекта. – К тому же они прибыли в страну совсем недавно и не очень доверяют своему новому окружению». Социологические службы отметили необыкновенно высокий процент людей, отказавшихся отвечать на любые вопросы.

Проживающие в США арабы создали разного рода общества, клубы, ассоциации, общины. В Вашингтоне, например, есть египетский культурный центр, который объединяет многих египтян, в частности эмигрантов, занимающих самые разные должности в американском обществе, в том числе и довольно видные. Этот центр проводит разнообразную культурную работу: выставки, лекции, встречи с литераторами, симпозиумы и т.п., отмечаются национальные праздники. На одном из симпозиумов, который проходил в 1998 г., обсуждалась проблема будущей египетской общины в США.

Поднимался вопрос о кризисе, который переживает поколение вновь прибывших, из-за контрастов между тем, что они привыкли видеть у себя на новой родине и тем, что им довелось наблюдать у себя в Египте, например, в Каире. Многие египтяне, проживающие в США, с сожалением говорят об отсутствии должных, постоянных контактов между самими египтянами, о раздробленности диаспоры, что, по их мнению, отрицательно сказывается на роли и влиянии египетской диаспоры на внутреннюю и внешнюю политику правительства США.

Неудивительно, что многие арабо-американцы выдвигают требование о неотложности объединения всех египтян и, естественно, выходцев из других арабских стран в единую ассоциацию. Они громогласно на страницах прессы, в других средствах массовой информации, на всякого рода совещаниях, конгрессах осуждают себя за провал идеи достижения общеарабского единства. «Порицают за отсутствие должной координации действий всех арабских диаспор, представленных в Америке, хотя бы для того, чтобы показать, что у них достаточно сил, чтобы играть свою собственную роль в политической и экономической жизни американского общества, не забывая при этом и о проблемах своей исконной родины». [54]

И естественно, они должны объединиться, защищая свои интересы, особенно когда возникает угроза самому существованию арабской диаспоры, как это имело место, в частности, после событий 11 сентября 2001 г., когда по Соединенным Штатам прокатилась волна антиарабских и антимусульманских выступлений. Сегодня весь арабо-мусульманский мир, – пишет кувейтская газета «Ас-Сияса» (13.11.2001 г.), – испытывает неотложную потребность, чтобы у него были активно действующие организации на территории США, организации, которые могли бы представить свою собственную точку зрения на происходящие события тем, кто принимает решение в США.

Вряд ли в Америке, помимо арабов, найдется еще хоть одна этническая группа, судьба и процветание которой в такой степени зависели бы от политических событий или результатов военных действий за пределами страны их проживания.

Конечно, нет нужды идеализировать ситуацию: есть и среди арабов, живущих в Америке, ультранационалисты, религиозные фанатики, ненавидящие сионизм и государство Израиль, испытывающие неприязнь к евреям. Есть они во всем мире. В галерее у Ибрагима ан-Нашишиби, известного арабского художника, который проживает в Южной Калифорнии, можно встретить арабов, которых взаимоотношения их соплеменников с Израилем разделили на два враждующих лагеря.

Полиэтническое общество, принимающее иммигрантов, по-разному воздействует на весь ход их адаптации, ее глубину и характер, на возможность ее перерастания в ассимиляцию в новой среде за счет утраты иммигрантами их специфичных черт, определяющих их национальную принадлежность. Вполне закономерно утверждение, что даже в составе одной этнической группы можно наблюдать различные варианты этого процесса. На ходе адаптации арабов не могли не сказаться их особенности, существенные отличия в национальных традициях, культурном наследии, самые разные обстоятельства.

«В результате разного рода политических событий, происходящих на Ближнем Востоке или в других регионах мира, арабы в Америке невольно оказались в фокусе внимания буквально всех слоев общества. Впрочем, отношение к ним формировалось не только сиюминутной злобой дня, но и некоторыми прошлыми ключевыми периодами истории».[55]

В США воздействие мусульманского фактора ощущается все более заметно. Здесь неуклонно растет численность мусульман, не только арабов, но и выходцев из других стран.

Это давление вызывает недовольство среди части белого населения, которому не нравятся изменения внешнего облика их страны и государственные затраты на обустройство вновь прибывших. Их неприязнь изливается не только на массы малоимущих иммигрантов из разных стран, на законы, предоставляющие тем льготы для получения образования и работы, но и на преуспевающие этнические группы, которые, хотя и не имели подобных преимуществ, как, например, арабы, но смогли добиться заметных экономических или иного рода успехов. Все это говорит о некотором росте межэтнической напряженности в США, что, вне всякого сомнения, ничего хорошего арабским иммигрантам не сулит.

 

3.3 Мусульманские общины в Европе.

 

В Германии действуют свыше 50 мусульманских объединений. Национальная федерация мусульман Франции насчитывает до 150 организаций, в основном радикального направления. Мусульмане все больше втягиваются в политическую борьбу. «Численность мусульман на Западе, их социальная роль и влияние так велики, что в ряде стран они добиваются и добились юридической защиты своих интересов».[56]

Данные о количестве мусульман в Великобритании весьма разноречивы. Официальная статистика приводит цифру в 1,5 млн. чел. за 1997 г., в то время как некоторые исламские организации считали, что уже тогда в стране было не менее 4–5 млн. приверженцев ислама. При этом трудно отдать предпочтение той или иной цифре, так как надо учесть, что наряду со стремлением преувеличить свою численность и значение существует и противоположная тенденция – скрыть подлинную информацию о количестве мусульман, так как многие из них прибывают в страну не вполне легально или вообще нелегально. К тому же ежегодно численность британских мусульман возрастает не менее чем на 30 тыс. чел.

Целые кварталы очень многих британских городов, таких как Бирмингем, Манчестер, Ноттингем, Ливерпуль, Кардифф, не говоря уже о Лондоне, заселены мусульманами. «В некоторых городах, например, в Бирмингеме и Манчестере, они составляют не менее 8–10%2. Они строят здесь мечети и магазины, основывают предприятия, покупают книжные и прочие лавки, земельные участки, движимое или недвижимое имущество. Владелец роскошных универмагов Мухаммед аль-Файед, мусульманин из Египта, едва не стал родственником королевской семьи Виндзоров, но этому помешала, как все помнят, внезапная гибель в автокатастрофе в Париже его сына и принцессы Дианы, экс-супруги наследного принца Чарльза».[57]

 Однако большинство мусульман в Великобритании – далеко не богачи. Это, в основном, чернорабочие, мусорщи-ки, грузчики, строители, таксисты, мелкие торговцы, низшие служащие и прочий трудовой люд. Они живут обычно компактно, стараясь селиться рядом с единоверцами, придерживаясь своих обычаев и традиций, стремясь посещать торговые и другие учреждения, принадлежащие мусульманам, группируясь вокруг ближайшей мечети или имама общины, мгновенно возникающей всюду, где есть мусульмане. В мусульманских кварталах большинство жителей (особенно женщины и дети) так или иначе выделяется специфически мусульманскими деталями одежды, а люди старшего и пожилого возраста нередко одеваются в традиционные костюмы, которые носили у себя на родине.

Мусульмане в Англии выступают за то, чтобы Акт о межрасовых отношениях, предусматривающий судебное преследование за клевету, был распространен и на мусульманскую общину. На юге Франции девочкам-мусульманкам под давлением мусульманских общин было разрешено посещать школу в платке, как того требует традиция. В Бельгии с середины 70-х годов в начальной и средней школе введено изучение ислама на тех же основаниях, что и других религий, причем выплату заработной платы учителям берет на себя правительство. С 1998 г. мусульманские школы в Великобритании стали государственными.

«Мусульмане стремятся занять прочные позиции в выборных органах стран проживания. У них есть свои представители в парламентах западных стран: в американском конгрессе и в сенате, в федеральном и земельных парламентах Германии, в палате лордов и палате общин Великобритании» [58]

Растущее влияние и социальная активность мусульман вызывают в западном обществе не только озабоченность, но также повышают интерес к исламу и шариату как божественному закону, определяющему жизненные принципы мусульманина. Это необходимо, чтобы лучше понимать его поведение, особенно, в конфликтных ситуациях.

Неприятие существующего положения мусульманами афро-азиатских диаспор в условиях растущего на Западе недоброжелательства и даже прямой враждебности по отношению к ним невольно повышает у мусульман солидарность с антизападными силами в мусульманском мире. Это является отчасти естественным следствием особенности психологического свойства. Для ислама, как известно, характерна нераздельность мирского и священного начала. Это, с одной стороны, обуславливает его особую пластичность и способность мусульман к адаптации, а с другой, – всякий вызов мусульманским народам воспринимается мусульманином как посягательство именно на ислам как религиозную веру, и наоборот.

Западное вмешательство в дела мусульманского мира, особенно политическое и военное, поддержка сионистского государства и, может быть, всего больше – культурная экспансия и господство в сфере средств массовой информации рассматриваются как попытка навязать мусульманам чуждый им образ жизни. Возможно, у некоторых иммигрантов к этому добавляется также присущая мусульманам убежденность в том, что ислам является идеальной основой общественного устройства, пригодной для всех времен и народов. Именно это заставляет их сплачиваться под знаменем ислама, часто невзирая на разделяющие их разногласия.

Мусульмане в Великобритании в целом весьма хорошо организованы. Они не только объединяются вокруг ближайшей мечети и ее имама, но в той или иной мере поддерживают различные общественные организации. Таковы, например, Исламский культурный центр, являющийся, по мнению британских авторов, «одним из важнейших мусульманских учреждений западного мира», и ассоциация «Мусульманская помощь» в Лондоне, объединение «Исламская поддержка» в Бирмингеме. Все они контролируют собственные мечети, занимаются вопросами культуры, образования, социального обеспечения верующих, соблюдением ими обычаев и предписаний ислама в быту (в частности – пищевых ограничений), пропагандой и распространением ислама.

С конца 80-х годов лидеры радикальных исламских организаций находят прибежище в США и Западной Европе. Провозглашенные на Западе уважение прав человека, свобода слова, собраний, передвижения дают им свободу действий. Во всяком случае, так было до катастрофы 11 сентября 2001 г. Они организуют сбор средств для финансирования деятельности экстремистских организаций, часто под видом благотворительных акций, обеспечивают им информационную и моральную поддержку и даже рекрутируют добровольцев в Афганистан для борьбы против американского Большого сатаны, за веру и возрождение халифата. Подавляющая часть диаспорных мусульман на Западе являются умеренными, однако и среди них есть люди, симпатизирующие радикалам. Но не потому, главным образом, что те выступают за халифат и установление в мире господства шариата, поскольку для большинства мусульман ислам является не политической программой, а духовным ориентиром и морально-этническим руководством. А потому, что в атмосфере ксенофобии, перерастающей нередко в расизм, они разделяют неприятие исламистами западного экспансионизма и гегемонизма.

Это стало особенно заметно, когда подъем исламизма и экстремизма нередко стал восприниматься и на Востоке, и на Западе, как симптом противоборства исламской и христианской цивилизаций. «Мусульмане диаспор внимательно следят за событиями в мире ислама. Они болезненно реагируют на позицию Израиля в вопросе о святых местах, сочувственно относятся к борьбе палестинского народа за национальную государственность и протестуют против поддержки Израиля западными державами. Они – и не только мусульманские радикалы – на стороне чеченцев в их противостоянии России и осуждают бомбардировки Ирака и Афганистана».[59]

Разгоревшееся с осени 1988 г. «дело» Салмана Рушди, вызванное публикацией его книги «Сатанинские стихи» и вынесенным ему за это аятоллой Хомейни смертным приговором, всколыхнуло мусульман Британии и способствовало их политизации. Это обстоятельство попытался использовать директор Мусульманского института в Лондоне доктор Калим Сиддики, опубликовавший в июле 1999 г. «Мусульманский манифест», в котором предусматривались для мусульман Британии статус «автономного сообщества» и «особые отношения с Исламской Республикой Иран», а также создание «Совета британских мусульман». Однако в 1992 г. вместо этого Сиддики провозгласил создание «Мусульманского парламента» из 150 членов, спикера, четырех его заместителей (включая двух женщин) и «лидера палаты» – самого Калима Сиддики.

На будущее планировалось также создание второй палаты (типа сената) из «примерно 1000 известных мужчин и женщин, доказавших свои способности». Однако этот «парламент» стал всего лишь еще одной из многочисленных организаций мусульман в Англии. Большинство единоверцев его не поддержало, а некоторые даже обвинили в попытке «защиты апартеида на религиозной основе». Сиддики призывал к неуплате налогов, гражданскому неповиновению, неподчинению «несправедливым» законам и даже осуждению западной демократии как «диктатуры большинства». Сиддики нагнетал и драматизировал ультрарадикальные настроения мусульман, считая необходимым, «если надо», добровольно идти в тюрьму ради защиты ислама. Однако сколь-нибудь заметного отклика все эти призывы не имели.

«В целом волнения мусульман в Великобритании, как правило, вызывают какие-то внешние события, например, связанные с судьбой мусульман Боснии или Косово, с разрушением в Индии в декабре 1992 г. исторической мечети XVI века, с бомбардировками Ирака авиацией США в 1993 и 1998 гг. или же с терактами 11 сентября 2001 г. в США. Любое подобное событие активизирует действия существующих мусульманских организаций или же стимулирует возникновение новых, занимающихся ведением кампаний протеста в средствах массовой информации, пикетированием, созывом мусульман на митинги, шествия» [60]

Францию можно назвать одной из наиболее «мусульманских» стран Европы. В стране с населением около 59 млн. человек проживает, по разным оценкам, от 4 до 5 миллионов мусульман. По численности они составляют сегодня вторую (после католиков) религиозную группу, «опережая» протестантов и иудеев.

Примерно две трети мусульманского населения Франции составляют иностранцы – представители 123 стран мира. В основном это выходцы из стран Магриба (Алжира, Марокко и Туниса) и Черной Африки, Турции, Ближнего Востока и других регионов мусульманского мира. Наиболее многочисленной из магрибинских диаспор во Франции являются выходцы из Алжира (700–800 тыс.), из которых примерно половину составляют кабилы. Им не намного уступают по численности марокканцы (около 600 тыс.); менее значительна тунисская диаспора (300–400 тыс.)

«Во Франции проживает около 350 тыс. выходцев из Турции. За исключением католиков-халдеев, турецкие иммигранты (среди которых немало курдов) являются мусульманами. Мусульмане также преобладают среди иммигрантов из стран Черной Африки (Сенегала, Мали, Нигера и др.), численность которых во Франции, по данным переписи 1990 г., составляла 176 тыс. человек. Менее крупные общины образуют иммигранты из стран Арабского Востока, Пакистана, Ирана и других регионов мусульманского мира» [61]

Что касается «французов-мусульман» (т.е. мусульман, имеющих французское гражданство), то они в подавляющем большинстве являются потомками иммигрантов из названных стран и регионов или натурализованными иностранцами. Отдельную группу в этой категории мусульман составляют «коренные» французы, принявшие ислам.

Во Франции имеется 5 больших («соборных») мечетей (в Париже и Парижском регионе, Лионе и Марселе) и более 1500 обычных мечетей и импровизированных молельных залов. По данным социологов, практикующими верующими (регулярно посещающими мечеть) являются лишь 8–15% проживающих во Франции мусульман. Однако 80% из них соблюдают пост в месяц рамадан и выполняют некоторые другие религиозные предписания ислама.

В стране действует свыше 2000 исламских ассоциаций, религиозных и культурных центров, имеется широкая сеть халяльных мясных магазинов, мусульманских книжных лавок, где, кроме Корана и религиозной литературы самого разного направления, продаются молитвенные коврики, календари и пр. Во Франции действуют филиалы различных исламских политических партий и движений, в том числе радикального толка.

Зримое «присутствие» ислама во Франции – феномен, сравнительно недавний, характерный лишь для последних двух десятилетий. Этот феномен стал результатом не только роста численности иммигрантов, сколько перемен, произошедших в социальном и культурном облике мусульманских диаспор на определенном этапе истории мусульманской иммиграции во Францию под воздействием целого комплекса внутренних и внешних факторов.

Вырванные из привычной социокультурной среды, мусульманские иммигранты первой волны не отличались строгим соблюдением исламских религиозных предписаний. Примечательно, что первые молельные помещения для мусульман открывались по инициативе нанимателей-хозяев – для поддержания должного «нравственного климата» на своих предприятиях.

Вместе с тем, сознавая, что длительное пребывание на чужбине способствует усилению среди мусульманских рабочих религиозного чувства, французские власти предприняли ряд мер: в страну были приглашены имамы и талаба (духовные наставники) различных суфийских братств; в железнодорожных депо и в больницах появились мусульманские молельные помещения; были созданы первые крупные мусульманские кладбища.

«Исламскому» самоутверждению мусульман Франции не способствовали и идеологические факторы: «политический ислам» еще не вступил в стадию подъема, и в странах Востока социальный протест находил выражение в марксизме и светском национализме. При этом коренным образом изменился социальный облик мусульманских диаспор: они изменились не только количественно, но и качественно».[62]

Из индивидуальной и сугубо «мужской» мусульманская иммиграция стала семейной и в какой-то мере общинной; резко возросло число детей мусульман, родившихся уже во Франции, а также число мигрантов, получивших французское гражданство (особенно много их было среди марокканцев). 90-е годы были отмечены дальнейшим укреплением позиций ислама во Франции и… новыми проявлениями религиозного экстремизма.

В 1994 г. группа молодых французских мусульман – выходцев из Парижского региона совершила нападение на туристов в Марракеше (Марокко). В 1995 г. серия терактов в Париже вывела полицию на группу молодых жителей окрестностей Лиона. В марте 1996 г. в городе Рубэ произошла перестрелка между полицией и группой молодых правонарушителей, которые принадлежали к радикальной исламистской организации, а один из ее участников – новообращенный мсульманин Лионель Дюмон, воевал в Боснии.

Как отмечает известный французский исламовед и социолог религии Оливье Руа, социологический портрет исполнителей подобных терактов во всех случаях был однотипным. Террористами были потомки мусульманских иммигрантов во втором поколении, выросшие в «неблагополучных» районах, франкоговорящие, получившие слабое религиозное образование, окончившие школу, но не сделавшие профессиональной карьеры. Этническое происхождение значило для них меньше, чем ощущение собственной социальной маргинальности, и «вернувшись к исламу», они не имели опыта религиозной практики и сколько-нибудь серьезных познаний в области религии.

Одновременно в эти годы французское государство предпринимало активные попытки (в основном по линии министерства внутренних дел) наладить диалог с многочисленной мусульманской общиной. Однако эти попытки не имели особого успеха не только в силу этнической, культурной и идеологической разнородности последней, но и в силу отсутствия у нее даже подобия единой структуры.

Ни одна из мусульманских организаций страны (в том числе и Национальная федерация мусульман Франции) не имела и до сих пор не имеет возможности говорить от имени всей общины, а значит, и служить посредником между ней и государством. Между тем главной задачей государственной политики Франции в отношении «внутреннего» ислама является его интеграция в общественную и культурную жизнь страны на условиях, не противоречащих устоям республиканского строя.

В октябре 1999 г. министр внутренних дел Франции Жан-Пьер Шевенман выступил с очередной инициативой по установлению диалога с мусульманскими лидерами и организациями, призвав их подписать хартию, санкционирующую «ислам, интегрированный в соответствии с принципами светскости». В январе 2000 г. президент Франции Жак Ширак принял в Елисейском дворце четырех крупнейших представителей мусульманской общины страны. Встречи с главой государства удостоились ректор Парижской мечети Далиль Бубакер, ректор Лионской мечети Рабах Халиф, имам мечети Мант-ля-Жоли Мустафа Сгири и муфтий Марселя Сохейб Беншейх. В ходе беседы глава государства обещал сделать все возможное, чтобы ислам обрел свой статус среди прочих религий, исповедуемых во Франции.

Мусульманские лидеры назвали инициативу главы государства «историческим событием», подчеркнув, что ислам «превосходно вписался в республиканские традиции» и «стал частью республиканского пейзажа Франции». Не столь однозначной была оценка этого события французскими политиками. В частности, председатель Республиканского национального движения Бруно Мегрэ заявил, что прием в Елисейском дворце показал, что президент страны за ислам, против Франции», так как он решил «придать институциональный характер религии, не совместимой с принципами Французской Республики, и в частности, с принципом ее светского характера.

Какова же позиция европейских государств по отношению к новым стратегиям мусульманских правительств, заключающихся в обеспечении контроля над европейским исламом, при условии, что речь идет о вмешательстве во внутреннюю политику?

Официальная позиция большинства европейских государств заключается в признании ислама на конституционном уровне и обеспечении для европейских мусульман условий для самостоятельного обеспечения политической и финансовой независимости. Однако в действительности ислам по-прежнему воспринимается в Европе как явление опасное и не всегда понятное, или, по крайней мере, как фактор нестабильности.

И пока европейские власти теряются в догадках по поводу определения курса ведения политики в отношении ислама, «новые» мусульмане, вышедшие из общественных организаций, которыми сегодня изобилует Европа, будучи политически образованными и финансово самостоятельными, начинают сами учреждать свои собственные организации и религиозные представительства, участвуя таким образом в социальной и политической жизни Европы.

В дальнейшем Европа может стать заложником мусульманских государств, которые опираются на религиозную принадлежность своих граждан, чтобы навязывать выгодную им политику. Это может привести к политическим противоречиям и конфликтам, основанным на религиозной почве. Думается, что предстоящие годы заставят европейские государства пересмотреть свое отношение к исламу. Как справедливо отмечает У. Штайнбах, «запад должен самокритично признать, что уважение других культур является дополнительным измерением глобального распространения его модели современного общества».

Созвучна указанным словам и приведенная выше статья Т.Рамадана, которая заканчивается словами: «Если Европа хочет выиграть пари культурного и религиозного плюрализма в своих обществах, ей нужно срочно оставить логику невмешательства, и развивать диалог, переговоры и доверие, которые настоятельно необходимы между государством и его гражданами, как средство против вмешательства иностранных государств во внутренние дела. Это поступок правового демократического государства, которое уважает закон и своих граждан в равной мере».

Несомненно, что проблемы, связанные с восприятием ислама, касаются статуса религии в обществе. Впервые мусульманам приходится жить в секуляризированном обществе, где религиозные ценности не находятся в центре социальной и политической жизни, а оказываются все чаще ограниченны частными рамками. Трудности, связанные с интеграцией мусульман в новое сообщество, объясняются, кроме всего прочего, социальными и экономическими особенностями иммигрирующего населения. Ключевой спор о совместимости исламских ценностей со светской организацией принципов западного европейского общества, как в целом и вопрос взаимодействия ислама и современности, должен быть рассмотрен с точки зрения динамики развития ситуации, что предполагает постоянное обращение к новым обстоятельствам. «Уже сам факт существования в Европе мусульманских общин предполагает глубокие изменения в исламском своеобразии и исламской традиции, особенно среди молодого поколения, рожденного на Западе». [63]

Поэтому перемены должны произойти не только в мусульманских общинах, но в принимающем западноевропейском обществе. Перемены в европейском обществе, происходящие под влиянием ислама, обусловлены еще и тем, что мусульманские меньшинства в Европе охотно пользуются возможностями, которые им дает технический прогресс. «Новшества в области науки и техники, с трудом проникающие в восточные страны, получают быстрое распространение среди европейских мусульман, которые умеют и знают, как ими пользоваться». [64]

Таким образом, это неизбежно ведет к новым формам взаимодействия между исламом и европейским обществом. Подобное сближение с исламом на новом уровне вынуждает нас обратиться к новому определению этнических меньшинств как диаспор. Неизменный прогресс в коммуникациях и транспорте, так же как и неослабевающий рост международных миграционных потоков, способствует проявлению научного интереса по отношению к этому явлению. Концепция диаспоры включает в себя три важнейших аспекта: знание этнического своеобразия, существование объединяющих организаций и поддержка отношений (порой мнимых) с родиной.

 

 

 

 

 

Заключение

 

Рассуждая о проблеме исламофобии, часто говорят о столкновении христианской и исламской цивилизаций, соответственно цивилизации «светлой», западнохристианской, и цивилизации «темной», исламской. Лидеры католической церкви в Европе стараются избегать ярлыков и журналистских штампов типа «война цивилизаций», призывая своих прихожан терпимо относиться к мусульманам. Мусульманские лидеры также отрицают какую-либо войну цивилизаций, резонно полагая, что такие настроения и мнения идут в обществе из-за мощной волны исламофобии.

Заместитель ректора Сассекского университета профессор Gordon Conway, руководивший проектом по исследованию исламофобии, определил новое явление как боязнь и ненависть к исламу и мусульманам, присущие СМИ всех уровней, и распространение во всех слоях общества.

Исламофобия проявляется в изображении ислама как цивилизации не отличной от Запада, а отсталой; мусульманской культуры – не как многоликой и прогрессивной, а застывшей и статичной, враждебной к инакомыслию и дискуссиям, патриархальной и женоненавистнической, фундаменталистской и потенциально угрожающей другим культурам.

Систематизируя основные тенденции проявления исламофобии в России, Георгий Энгельгардт и Алексей Крымин выявили пять причин:

1) отождествление ислама с терроризмом;

2) нежелание властей любых уровней признать те или иные нормы шариата («дело о хиджабах»);

3) критика тех или иных аспектов исламского вероучения и религиозной практики;

4) отказы в удовлетворении требований исламской общины (как правило, это касается выделения земельных участков под строительство мечетей);

5) использование обвинений в «ваххабизме» самими мусульманскими лидерами.

Западная пресса пытается сконцентрировать внимание на социальной основе восстания, выставляя участников интифады жертвами безработицы и расизма. Российская пресса ищет злокозненные интриги «международного терроризма», и изобличает «преступную сущность» Ислама и мусульман. И то и другое, в том или ином виде имеет место. Расизм во Франции, ксенофобия и дискриминация – это реальность; исламский фактор, который российская пропаганда пытается выставить как катализатор выступлений – очевиден.

Исследования причин исламофобии занимаются также в мусульманских странах Юго-Восточной Азии. По мнению профессора политологии Международного Малазийского исламского университета доктора Лоуей Сафи, существуют «четыре тенденции развития исламофобии в СМИ:

1) искажение представлений об исламском мировоззрении и обычаях;

2) связь ислама с радикальными мусульманскими лидерами и группировками;

3) мнение об исламе как об источнике беспокойства и опасности для западного общества;

4) оправдание ожесточения и агрессии по отношению к мусульманам.

          К концу 1980-х восприятие ислама современным обществом приняло абсолютно иную форму. С распространением исламского послания на восток и на запад, в пределах и за пределы мусульманского общества – этот феномен часто упоминается как «Исламское возрождение» – большинство выдающихся западных ученых стали рассматривать ислам не как увядающее мировоззрение, имеющее исключительно историческое значение, но как влиятельную силу, потенциально угрожающую западной гегемонии. Очевидно, открытые нападения на ислам представляют собой реакцию западных властей на всплеск исламской культуры, который они посчитали угрожающим установленному мировому порядку.

Проведенный в Европе опрос по вопросам религии подтвердил рост исламофобии и антисемитизма. Если не считать опросов о «европейских ценностях», еще никогда зондирование мнений по вопросам религии не проводилось в таком масштабе.

Таким образом, видно, что взаимодействие цивилизаций – это неизбежный процесс, усиливающийся, по мнению автора, под воздействием глобализации. Исламофобия – это во многом проявление европейской ксенофобии и религиозной нетерпимости.

Можно отметить, что проявление религиозной нетерпимости свойственно не только европейской, но и мусульманской цивилизации. Во многом обоюдное непонимание культурно-цивилизационных особенностей является благодатной почвой для развития разного рода фобий на основе религиозной нетерпимости.

По мнению автора работы, такое деструктивное явление как исламофобия – необходимо преодолеть пересмотреть, суть дела состоит в том, что данный процесс – это движение с двусторонним ходом. Это означает, что представители как христианской, так и мусульманской цивилизации должны сделать шаг на встречу к примирению на всех уровнях. Парадоксальный факт – лидеры мировых конфессий заявляют о том, что все религии равны и не конкурируют друг с другом, но на бытовом уровне – имеют место проявления открытой нетерпимости.

В чем же причины подобных явлений? Выполнив основные цель и задачи дипломной работы, автор пришел к заключительному мнению, что во многом «исламофобия» — это продукт современных политических технологий, целью которых является дискредитация мусульманского мира и создания образа угрозы, потенциально исходящего от него. Таким образом, намеренно создается искусственный конфликт между христианской и мусульманской цивилизациями, который находится под постоянным контролем. Теория управляемого конфликта или управление рисками (или кризис-менеджмент), равно как и пресловутые политтехнологии «черного пиара» (паблик рилейшнз или менеджмента – манипулятивного управления по общественным связям) – это совсем не то, что обычно представляется наивному обывателю. Речь идет совсем не о контролируемом разрешении кризисных ситуаций, а наоборот – о целенаправленном их создании, об управляемой дестабилизации общественной жизни средствами, испытанными на полигонах «холодной войны» за сознание и поведение массового потребителя.

Зачем это необходимо Западу? В ходе выполнения дипломной работы, находясь в поиске ответа на этот вопрос, автор пришел к выводу, что здесь, возможно, кроются как минимум две ключевые причины.

Первое, это миграционный поток в Западную Европу и США из мусульманских стран, который только имеет тенденцию к увеличению. Со своей стороны это добавляет социальную, криминогенную и иную напряженность в принимающих странах, тем более, что прибывшие мигранты отличаются высоким уровнем этнической пассионарности и очень трудно ассимилируются в новой западной среде – что только создает благодатную почву для социальных конфликтов. Направленная пропаганда против ислама и его сторонников, форсирование исламофобии во многом позволяет западным правительствам контролировать протестные настроения у местного, коренного населения против новых мигрантов, что в свою очередь дает возможность государству принимать жесткое миграционное законодательство, пользуясь при этом полной поддержкой своих граждан.

 Второе, это причины геополитического характера. Используя исламофобию и иные политтехнологи, западные страны получают дополнительные механизмы и каналы давления на мусульманский мир, в котором как известно сосредоточены наибольшие запасы углеводородного сырья – нефти. Разыгрывая карту «исламского терроризма», Запад, и прежде всего США, имеют возможность использовать военные и иные методы влияния на мусульманские страны при поддержке гражданского населения, для получения бесперебойного доступа к дешевой нефти. Далее размышлять можно долго.

Цель и задачи исследования выполнены в ходе выполнения работы, и основные выводы исследования приведены выше. Таким образом, можно сделать ключевой вывод, что исламофобия во многом – явление искусственное и имеет сугубо политический оттенок.

 

Список использованных источников

 

1. Из выступления Н.А.Назарбаева на Х сессии Ассамблеи народов Казахстана «Казахстанская модель межэтнического согласия: опыт, практика и перспективы». – www.akorda.kz
2. Послание Президента Республики Казахстан Н.Назарбаева народу Казахстана. Стратегия вхождения Казахстана в число 50-ти наиболее конкурентоспособных стран мира. Казахстан на пороге нового рывка вперед в своем развитии. – 1 марта 2006 года. – www.akorda.kz
3. Сажин П.Д. Роль ислама в мировой политике. // Россия в глобальной политике. – 2004. – №5. – С. 34
4. Батунский М.А. Развитие представлений об исламе в западноев-ропейской средневековой общественной мысли (ХI — ХIV вв.). – НАА, – 1991, – №4. – С.64-69
5. Там же
6. Islam: Resistance and Reform: The Facts. // New Internationalist. – 2002. – May. – №5. – р. 34
7. Сажин П.Д. Роль ислама в мировой политике. // Россия в глобальной политике. 2004. №5. С. 110
8. Сажин П.Д. Ислам в новых геополитических условиях. // Ближний Восток и современность. – 2004. – №23. – С.98-105
9. Штайнбах У. Исламский терроризм. Сейчас необходим самокритичный «диалог культур». // Internationale Politik. Мусульманский мир. – 2002. – №3. – С.11
10. Исламский мир сегодня. // МЭМО. — 2005, — № 5. — С.47
11. Сагадеев А.В. «Наследие ислама»: история и современность. Предисловие к кн. У.М. Уотта «Влияние ислама на средневековую Европу». – М., – 1986. – С. 56
12. Поляков К.И. Исламофобия: вчера, сегодня, завтра. // Азия и Африка сегодня. – 2000, – №9. – С. 51
13. Штайнбах У. Исламский терроризм. Сейчас необходим самокритичный «диалог культур». // Internationale Politik. Мусульманский мир. – 2002. – №3. – С.11
14. Льюис Б. Ислам что пошло не так? // Россия в глобальной политике. – 2004. – №2.– С. 95-99
15. Сажин П.Д. Роль ислама в мировой политике. // Россия в глобальной политике. – 2004. – №5. – С. 110
16. Льюис Б. Ислам что пошло не так? // Россия в глобальной политике. – 2004. – №2.– С.95-99
17. Верховский А. Кто же теперь враг? Исламофобия и антисемитизм православных национал-радикалов до и после 11 сентября. – Университет Сассекс. – Январь, – 2003. – С.112
18. Батунский М.А. Развитие представлений об исламе в западноев-ропейской средневековой общественной мысли (ХI — ХIV вв.). – НАА, – 1991, – №4. – С.64-69
19. Тарабрин С. Кто занимается распространением исламской идеологии? // Независимое военное обозрение. – 30 августа 2002г.
20. Льюис Б. Ислам что пошло не так? // Россия в глобальной политике. – 2004. – №2.– С.95-99
21. Бартольд В.В. Ислам. Арабский халифат. Сочинения в 9 томах. – Т.6. – М., – 1966. – С.94
22. Пипия Б. Диалог культур во имя будущего мира. // Независимая газета. – 24 октября 2003 г.
23. Поляков К.И. Арабский Восток и Россия: проблема исламского фундаментализма. – М., – 2001. – С.112–113
24. Верховский А. Кто же теперь враг? Исламофобия и антисемитизм православных национал-радикалов до и после 11 сентября. – Университет Сассекс. – Январь, – 2003. – С.112
25. Пипия Б. Диалог культур во имя будущего мира. // Независимая газета. – 24 октября 2003 г.
26. Крымин А.В., Энгельгард Г.Н. Исламофобия. // Отечественные записки. – 2003. – №5. – С. 36-41
27. Ланда Р.Г. Мусульманская диаспора и исламо-экстремизм в Великобритании. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 19-21
28. Сажин П.Д. Ислам в новых геополитических условиях. // Ближний Восток и современность. – 2004. – №23. – с.98-105
29. Там же
30. Тарабрин С. Кто занимается распространением исламской идеологии? // Независимое военное обозрение. – 30 августа 2002г.
31. Ротарь И. Война поднимет рейтинг исламских радикалов // Независимая газета. – 9 сентября 2002 г.
32. Тенк А. В Европе растет ксенофобия. // Коммерсантъ. – 15 Декабря 2004г.
33. Поляков К.И. Исламофобия: вчера, сегодня, завтра. // Азия и Африка сегодня. – 2000, – №9. – С. 51
34. Там же – С. 53
35. Тарабрин С. Кто занимается распространением исламской идеологии? // Независимое военное обозрение. – 30 августа 2002г.
36. Батунский М.А. Западноевропейская исламистика и колониализм. – Современные идеологические проблемы в странах Азии и Африки. – М., –1980. – С.201
37. Цхурбаев А.И. Влияние ислама на современные европейские процессы. Бюллетень Владикавказский институт управления. – 2005. – №6. – С.23-34
38. Religion and Citizenship in Europe and the Arab World. Ed. by Yorgen Nielsen. – London, – 1992. – С. 73
39. Штайнбах У. Исламский терроризм. Сейчас необходим самокритичный «диалог культур». // Internationale Politik. Мусульманский мир. – 2002. – №3. – С.11
40. Religion and Citizenship in Europe and the Arab World. Ed. by Yorgen Nielsen. – London, – 1992. – p. 75
41. Ланда Р.Г. Мусульманская диаспора и исламо-экстремизм в Великобритании. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 19-21
42. Поляков К.И. Исламофобия: вчера, сегодня, завтра. // Азия и Африка сегодня. – 2000, – №9. – С. 51
43. Michael L. Fitzgerald, M. Afr. Christians and Muslims in Europe: Perspectives for Dialogue. – London, – 1999. – р.4.
44. Уотт У.М. Влияние ислама на средневековую Европу. – М., –1976. – С. 90
45. Тенк А. В Европе растет ксенофобия. // Коммерсантъ. – 15 Декабря 2004г.
46. Religion in Britain. – London, – 1994. – p. 18.
47. Левин З.И. Мусульмане-иммигранты на Западе. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 3-18
48. Lewis B. The Revolt of Islam. // The New Yorker. – 2002. – Feb. 19.
49. Левин З.И. Мусульмане-иммигранты на Западе. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 3-18
50. Цхурбаев А.И. Влияние ислама на современные европейские процессы. Бюллетень Владикавказский институт управления. – 2005. – №6. – С.23-34
51. Lewis B. The Revolt of Islam. // The New Yorker. – 2002. – Feb. 19.
52. Haqopian E.G., Paden A. The Arab-Americans: Studies in Assimilation. Willmette, 11, The Medina UN Press International.
53. Шагаль В.Э. Арабы в Америке. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 123-138
54. Elias T. Naqem Arab Americans: Migration, Socioeconomic and Demographic characteristics, – 1998. – р. 143
55. McCarus, Ernest. The Development of Arab-Americans Identity, – 1994. – р.78
56. Киреев Н.Г. Турецкая диаспора на западе. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 48-51
57. Michael L. Fitzgerald, M. Afr. Christians and Muslims in Europe: Perspectives for Dialogue. – London, – 1999. – р.4.
58. Religion and Citizenship in Europe and the Arab World. Ed. by Yorgen Nielsen. – London, – 1992. – р. 73
59. Штайнбах У. Исламский терроризм. Сейчас необходим самокритичный «диалог культур». // Internationale Politik. Мусульманский мир. – 2002. – №3. – С.11
60. Michael L. Fitzgerald, M. Afr. Christians and Muslims in Europe: Perspectives for Dialogue. – London, – 1999. – р.4.
61. Кудрявцев А.В. Мусульмане во Франции. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 31-47
62. Левин З.И. Мусульмане-иммигранты на Западе. // Мусульмане на Западе. – Сборник статей. ИИИиБВ. – М., – 2002. – С. 3-18
63. Nielsen Y. Muslims in Western Europe. – Edinburgh, – 1995. – р. 40-45.
64. Religion and Citizenship in Europe and the Arab World. Ed. by Yorgen Nielsen. – London, – 1992. – р. 73