Дипломная работа: Человек и история в историческом романе С. Бородина «звезды над Самаркандом»

КАЗАХСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. АЛЬ-ФАРАБИ

 

 

 

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

КАФЕДРА ТЕОРИИ, МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ФОЛЬКЛОРИСТИКИ

 

 

 

 

ВЫПУСКНАЯ РАБОТА

 

 

Человек и история в историческом романе С.Бородина «звезды над Самаркандом»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Алматы, 2009

СОДЕРЖАНИЕ

 

 

РЕФЕРАТ……………………………………………………………………………

ВВЕДЕНИЕ………………………………………………………………………….

 

ГЛАВА I. Человек и история в современном историческом романе ..…………

 

ГЛАВА II. Своеобразие изображения человека и истории в романном цикле С.Бородина «Звезды над Самаркандом» …………………………………………

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ……………………………………………………………………

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ  ……….……………………

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

РЕФЕРАТ

  

          Тема работы: Человек и история в историческом романе С.Бородина «Звезды над Самаркандом».

          Объём работы: 51 страница

          Количество использованных источников: 34

          Объект исследования: Современный исторический роман С.Бородина «Звезды над Самаркандом».

          Цель работы: состоит в анализе системы образов романа главных и второстепенных действующих лиц и образа Тимура в их взаимосвязях с историей в романе С.Бородина «Звезды над Самаркандом».

          Задачи исследования:

— определить какое место отводится в композиции романа образу Тимура и других героев повествования.

— последить эволюцию образа главного героя.

— проанализировать как автор романа через судьбу и характер героя прослеживает ход исторического процесса.

— выяснить каким автор видит героя своей книги, и как определяет его роль и место в истории.

           Методы исследования: в данной работе применен текстовый и сравнительный анализ.

           Полученные результаты: анализ всего цикла «Звезды над Самаркандом» позволяют прийти к выводу о появлении в русской литературе новой жанровой разновидности исторического романа циклизованного типа, характеризующейся развернутой пространственно-временной экспозицией, панорамностью, психологизмом и документализмом, интересом к важнейшим моментам отечественной истории, к постановке и решению важных общечеловеческих проблем.

          Перечень ключевых слов: исторический роман, тип, жанр, проблема повествователя, вид, классификация, художественное пространство, историзм, специфика, роман циклизованного типа, типология, эволюция.

 

 

 

 

 

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

          В литературе исторический роман появляется в ХIХ столетии, и под ним понимается произведение об историческом прошлом. Причем герои этих романов могли быть как вымышленными («Айвенго» В.Скотта, «Тарас Бульба» Н.В.Гоголя), так и реальными историческими лицами («Ледяной дом» И.Ложечникова, «Спартак» Р.Джованьоли). В основе этих книг лежали подлинные события, раскрываемые через судьбы вымышленных или исторических лиц.

          В ХХ веке понимание исторического романа несколько изменилось. Главным критерием исторического романа стало повествование об историческом лице. Теперь уже романы Ф.Булгарина, А.Дюма никто не относит к историческим. Это, так называемый, авантюрный роман. Речь в этих произведениях чаще всего идет об исторических событиях, но излагаются эти события весьма свободно, и действует в них персонажи, вымышленные авторами. Даже присутствие исторических лиц в этих произведения не дает оснований к этому, чтобы относить эти книги к историческим романам. Действительно, все понимают, реальный кардинал Ришелье совершенно не совпадает с тем, как изображает его Дюма. Отсюда следует вывод, что непременным качеством исторического романа (кроме исторических лиц) должна быть историческая правда.

          В последние годы историческая проза, и в частности – историческая романистика, выходит на первый план развития во многих национальных литературах, в том числе русской литературе. Тяга в познанию минувшего сегодня как никогда ранее возросла – и это объяснимо в связи с изменениями на пост советском пространстве, когда отдельные нации, обретшие государственную самостоятельность, стремятся постичь корни своего национального бытия. Начало же этого процесса положено еще раньше – в 60 годы. Обозначившись с этого времени, волна подъема исторической прозы продолжается и в наши дни, способствуя появлению все новых жанров и топов исторических повествований.

          Этот процесс стимулирован стремлением народов увидеть «корни» закономерности развития общества, основные истоки тенденции и закономерные перспективы истории.

          Большинство исследователей жанра исторического романа исходят в его определении из специфики объекта творческого познания. Часть критиков и литературоведов, кроме того, уделяет внимание и познающему субъекту, т.е. отношение автор к материалу, и лишь немногие из них обращаются при этом и к «системе воспроизводящих элементов, принципам  моделирования и типизация», — как верно отметил в свое время А.Пауткин. [21, 45].

          Как представляется, чтобы лучше понять специфику, и в том числе жанровую, исторического романа необходимо определить основной круг проблем, которые являются сейчас наиболее актуальными в исторической романистике.

          В определении жанра исторического романа важным является вопрос о предмете художественного исследования, вернее «хронотопные» границы объекта изображения. К проблеме времени исследователи подходят по разному, в большинстве считая, что любое произведение с течением времени становится историческим, при этом, не учитывая одну из важных сторон в проблеме определения жанра исторического романа; отношение автора к материалу, его тематики.

          Исторический роман имеет свой способ типизации характера главного героя: это подлинное лицо, историческая личность, достоверная и конкретная. Хотя эти жанры многое сближает, как пишут об этом Б.В.Томашевский; «… исследователи единодушны в признании определяющего для эпопеи и исторического романа – как особого рода произведений – качества, получившего название художественного историзма». [29, 15].

          «Модель» (образ истории) и «прототип» (история) в историческом романе должны быть сходны в существенных чертах, а не во второстепенных. Наблюдение над приемами моделирования убеждают в том, что исторический роман, как жанр имеет не только специфическое содержание, но и специфическую форму.

          Закон реализма – типические характеры в типических обстоятельствах – преломляются в историческом романе как закон – историческая личность ы исторических обстоятельствах, в основе такого романа всегда лежат «прототип», т.е. личность известная не только автору, но и читателю, еще до прочтения книги, следовательно, при образном воссоздании необходимо соблюдать некие границы заданности в обрисовке характера. Еще Н.А.Добролюбов ставил задачу перед историческими романистами-реалистами; «нужно еще, чтобы эпоха, из которой взят роман, представлена была совершенно верно, чтобы угадан был дух событий, чтобы автор судил своих героев не по понятиям, жил их жизнью, рассуждал сообразно с их умственным развитием и чтобы на ту же точку зрения поставить и своих читателей».

          Для того чтобы достоверно воспроизвести эпоху, двух времени, характеры исторических личностей, необходимо умело пользоваться документами, фактами. В ходе дискуссий по вопросу об отношении исторического романиста к документам выявилась неприлежная истина: в процессе работы писателю над произведением необходимо строго и последовательно, в осмыслении же фактов из жизни героев допустима большая вольность и свобода фантазии, домысла.

          В зависимости от степени использования в ткани произведения документов, прямо или опосредованно, и, опираясь на известное уже положение о тематическом многообразии жанра исторического романа, можно выделить несколько разновидностей данного жанра; историко-бытовой, историко-социальный, историко-психологический, историко-публистический, роман-хроника и т.д. Интересное по этому вопросу замечание делает Л.М.Чмыхов в своей книге «Писатель и история», он приходит к выводу, что «условные» формы сегодня все более проникают в исторический роман, о чем свидетельствует расширяющееся использование устно-поэтических, народно-мифологических элементов в романе, это создает предпосылки для возникновения в современной литературе философско-исторических романов, какими, по его мнению, являются «Звезды над Самаркандом» С.Бородина, «Цунами» Н.Задорного, повести «Лики на заре» В.Пановой и т.д. [32, 163]

          В исследованиях Б.Я.Толмачева предлагается не только серьезный и подробный сравнительный анализ развития исторического романа не только как литературного жанра, но и как культурного явления. Анализ дан автором с привлечением широкого материала исторической прозы Центральной Азии. Монографии Б.Толмачева интересны тем, что в них исследователь предлагает очень интересную классификацию типологии исторического романа. Кроме того, автор стремится дать всесторонний анализ рассматриваемых в монографиях произведений и найти место каждого них в едином процессе развития исторического романа как культурного явления. [28, 19].

          В настоящее время в современной многонациональной романистике происходит деятельное совершенствование этого принципа в изображении прошлого, что связано в первую очередь с повышением уровня философского осмысления процессов исторического развития, с увеличением внимания к историческим, духовным ценностям, к нравственным поискам прошлого. Иногда в критике пугают понятия «историзма» и «историчности», конкретизируя значение первого термина, А.Бочаров заметил по этому поводу на страницах журнала «Вопросы литературы»: «Художественное претворение связи времен – один из аспектов историзма понимается как показ социально детерминированного человека в реальных обстоятельствах его жизни, как соотнесение участи индивидуума с судьбами исторической активной массы, то связь времен целеустремленно выражает неразрывность прошлого, настоящего и будущего в судьбе человека, воздействие хода истории на структуру и динамику личности, слияние микромира с микромиром в едином этическом состоянии». [5, 28]

          Объединяющей типологической чертой для исторических произведений современной литературы является и принцип актуализации прозы о прошлом. Он, прежде всего, сказывается в смелой обрисовке связи образного познания прошлого с животрепещущими вопросами современности, в четкой реализации авторских оценок исторических явлений и лиц в пафосе заинтересованности и страстности авторской позиции, как отличают это критики в творчестве В.Шукшина, С.Бородина, Н Задорного и других писателей …

          На основе принципа актуализации эстетически современного исторического романа его анализ дополняется ныне новыми категориями. В частности, именного для современного романа характерна категория исторического оптимизма. Оптимизм авторской позиции в историческом романе выражается даже в тех случаях, когда объектом изображения являются трагические конфликты прошлого, будь это трагедия народа («Звезды над Самаркандом» С.Бородина, «Я пришел дать вам волю» В.Шукшина и т.д.), трагедия «нетерпения» свободолюбивой личности («Нетерпение» Ю.Трифонова)  или трагедия народов в борьбе с природой как у Н.Задорного.  

          Интенсивно развиваясь, исторический роман наследовал лучшие традиции мировой и русской классики, осмыслил художественный историзм и реалистические подходы к событиям прошлого, обеспечив тем самым возможность их правдивого, жизненно достоверного воссоздания. Особенность историко-повествовательной литературы является взаимодействие ее основных функций: познавательной, эстетической и воспитательной. Исторический роман обязан быть точкой, в которой художественная и историческая истина должна пересекаться, ведь историческое повествование есть не что иное, как постижение прошлого в художественных картинах и образах.

          Специфика жанра исторического романа диктует также определенные законные именно для него употребления языковых средств. Издавна установлено, что язык в историческом романе, как средство художественной типизации прошлого, должен быть умеренно архаизирован, в меру «стилизован», не модернизован и не ультрасовременен, содержать типические элементы древности и быть понятным читателю. Конечно, «дозировка» всех этих элементов языка – дело автора и результат его культурного уровня и эстетических целей.

          В правильно «освоенном» писателем языка исторической эпохи выражается сама эпоха; в понятиях, грамматических языках этих понятий, в структуре языка и в лексике, в комбинациях слов.

          Наиболее удачно использованы эстетические возможности языка исторического жанра такими романистами, по мнению Л.Чмыхова, как С.Бородин, В.Шукшин, Д.Балашов, Н.Задорнов.

          Развитие исторической романистики в целом дает сегодня богатый материал и для размышления о том, как отразился этот процесс глобализации романа в творчестве отдельно взятого писателя.

          ЦЕЛЬ настоящего исследования состоит в анализе системы образов романа с главных и второстепенных действующих лиц и образа Тимура в их взаимосвязях с историей в романе С.Бородина «Звезды над Самаркандом».

          ЗАДАЧИ: В исследовании ставились задачи:

— определить какое место отводится в композиции романа образу Тимура и других героев повествования.

— последить эволюцию образа главного героя.

— проанализировать как автор романа через судьбу и характер героя прослеживает ход исторического процесса.

— выяснить каким автор видит героя своей книги, и как определяет его роль и место в истории.

          МЕТОД. В данной работе применен текстовый и сравнительный анализ.

          НОВИЗНА исследования заключается в том, что в работе ставятся некоторые вопросы, связанные с разработкой проблем, жанра исторического романа (в том числе – циклизованного типа) освещенные до сих пор недостаточно полно.

          ИСХОДНАЯ ИНФОРМАЦИЯ: тексты художественных произведений и научные, критические публикации по теме.

          СТРУКТУРА РАБОТЫ. Предлагаемое исследование состоит из: Введения, двух глав. Первая глава посвящена теоретическим аспектам исторического романа. Во второй главе рассматривается проблема взаимосвязи личности и исторического процесса в историческом романе на примере романа С.Бородина «Звезды над Самаркандом». В заключении даны основные выводы. Справочный аппарат работы состоит из титульного листа, содержания и списка литературы.

 

     

 

 

 

 

 

 

          Глава I. Человек и история в современном историческом романе

          В историческом романе главное место отводится исторической личности, а история чаще всего осмысляется через конфликт героя с эпохой, с другими персонажами романа или с самим собой.

          Как правило, личность в историческом романе играет аккумулирующую роль, на ней сходится не только все сюжетные линии, строится композиция, но также определяется смысловая и идейная нагрузка романа. Именно по этому чаще всего писатели делают героями своих романов масштабные исторические личности, людей которые, так или иначе, определяли код исторического процесса в переломный момент. Причем, герой это может быть реальным или вымышленным, ключевым деятелем исторического процесса или его рядовым участником, но в любом случае этот образ должен быть включен к эпохе, должен давать возможность через духовный мир данного героя, постичь не только происходящие события, но и проследить их влияние на будущее.

          В этом отношении очень интересную мысль высказала М.С.Шагинян. «Для писателя исторической повести в завершенном цикле человеческой жизни возникает тема не только личной истории человека, но и большая тема его эпохи, выискивая «тот сигнал» и тот «вектор» движений художественной мысли, который, определяет «не только количество, но и  направление»: «Есть личности в прошлом, необычайно убедительно, каждая в своей области, выражавшие этот «вектор» — направленный ход исторического развития, и для писателя, имеющего в руках компас марксистского метола, такие личности служат как бы ключами в свою эпоху». [33, 28].

          Ряд теоретиков, критиков, писателей начиная с 60-х годов времени актуализации исторической прозы, и до дня сегодняшнего считают, что в определении «исторический роман» следует учитывать, прежде всего, тематическую, а не жанровую его определенность;

          «Исторический роман по определению Л.Ершова, — это понятие не столько строго видового, сколько тематического ряда. Не желая умолять значение и правомерности наименования «исторического жанра», нужно все-таки, учитывать его условность. Ибо роман, покоящийся на историческом материале может иметь характер и социально-психологический (А.Толстой «Петр Первый), и философский (Л.Фейхтвангер «Гоя»), публицистический (С.Цвейг «Мария Стюарт»). А Оскоцский В. Замечает по этому поводу, что в «определении особенностей исторического романа важнее всего, видимо, исходит из того, что он, прежде всего роман, а потом уже исторический», а «образная специфика многоразличных форм «исторического романа определяется не жанровой их «пропиской», а тематической принадлежностью».[20, 59]

          Работая с документами, писатель должен быть чрезвычайно бдительным, так как искажение исторической правды приводит к искажению ее художественной истины. Но историческое повествование это не научное исследование, от него не следует требовать абсолютной и пунктуальной достоверности фактов, событий, действий. И все же принимаемые на вооружение писателем гипотезы должны прочно взаимодействовать с достижениями  исторической науки.

          Одно из самых распространенных понятий в критике и литературоведении является «историзм». Теоретическое осознание историзма происходит гораздо позже, чем осознание реализма. Впервые этот термин был в русской литературе применен А.Пушкиным, а затем его последователями. В лексиконе авторов это понятие обозначало, в сущности, любое количество, имеющее какое-либо отношение к истории.

          Уже в 20-е годы формируется другое понимание историзма – «как признания соотнесенности разных эпох и далее, той или иной философии истории» [24, 67]. Однако дальнейшее развитие данная проблема историзма в критике не получила.

          Во второй половине 50-х и 60-х годов понятие историзма используется гораздо активнее, чем раньше. В 70-е годы историзм превращается, по сути, в главное понятие литературоведение. Следует отметить, что литературоведы ему придают не менее полутора десятков только основных значений. Так, иногда встречаются отголоски понимания историзма как художественно-исторической литературы в целом (исторических романов, повестей и так далее), либо той или иной конкретной совокупности ее признаков. Самая же распространенная в настоящее время концепция состоит в том, что историзм – это изображение жизни в развитии и, как следствие – подчеркнутая индивидуальность каждой исторической эпохи. Это определение историзма придерживаются сейчас абсолютное большинство исследователей, критиков, литературоведов.

          Другое понимание у одного из исследователей художественного историзма Ю.Андреева: «В общем виде историзм означает конкретно-исторический подход к явлениям, то есть понимание того, что история движется, что формы общественной жизни и, следовательно, представления людей меняются, что каждый период имеет свои, присущие ему особенности» [3, 78]. Согласно этой концепции, писатель не просто признает изменяемость и своеобразие той или иной эпох прошлого, но и «отвечает» за каждую из них, за их соотношение событий, содержание и действительный облик любого периода истории.

          Но у многих литературоведов в связи с этим возникают вопросы, например, Л.Александрова замечает: «Где же проходит граница между художественным историзмом т историчностью?» [1, 130]. Историчность, как представляется это обращение к реальным фактам и событиям, она может играть роль чисто фактографическую, информационную, отдаляя показываемую эпоху от эпохи читателя, но может быть и проявлением историзма, художественной связи времен, усвоения и переработки опыта прошлого.

          Историческая проза – это художественная литература, в которой объектом изображения являются исторические события и судьбы исторических героев. Историческая литература – это средство познания национальной памяти. Современный человек, сколько бы ни был «технизированным», не может существовать без ощущений его к своей нации и памяти о прошлом. Изучая обширный исторический материал, под углом современности, писатели обычно стремятся решить несколько проблем:

• объективно воссоздать былое в ярких, эмоциональных картинах;
• следуя за правдой истории, помогают глубже понять современные проблемы бытия;
• воспитывают у читателей дух патриотизма;
• извлекают из прошлого социально-нравственные уроки, необходимые человечеству сегодня.

          Современная историческая романистика представляет собой целый литературный континент. В 80-е и 90-е годах ХХ века исторический роман среди других жанров современной романистики получил особое развитие. Это признают ныне и сами писатели, критики и литературоведы.

          Одной из актуальных проблем в изучении исторической романистики является ее типологическая классификация. Типологические закономерности является категорией изменчивой. И поэтому типологическое исследование в поисках своего предмета и метода не должно открываться от истории литературы. В анализе типологически х разновидностей жанров, в том числе – жанров исторического романа, должны учитываться многие аспекты:

          Во-первых, определение жанровой типологии невозможно без учета реализации в произведении роли повествователя. Авторское жанровое определения в произведениях является первой информацией (требующей нередко серьезной проверки) для литературоведа, стимулом для научных исследований. Как отмечает В.Носов: «многое в авторских определениях обусловлено стремлением к творческому самоутверждению, а нередко и погоней за оригинальностью, «модой», недостаточной осведомленностью в вопросах жанра» [18, 143],  но это положение, тем не менее, требует проверки анализа соотношения желаемого, отраженного в заголовке, и реально достигнутого в произведении.

          Во-вторых, изучение структуры художественного времени. Именно в произведениях о прошлом, писатели должны уделять большого внимания изображению особенностей исторического времени. Это и объект, и субъект изображения действительности, в задачу типологического анализа входят следующие уточнения, в каких частях исторического повествования автор «заставляет протекать» время быстро или медленно, какое дает сочетание настоящего, прошедшего и будущего времени. «Все эти аналитические усилия не будут особенно результативны, если наблюдения проводятся без достаточно строгой конкретно-исторической корректировки и не имеют историческую содержательность, без которой нет и теоретического содержания», подтверждает Г.Макаровская. [17, 207].

          Историчность – один из непременных признаков художественно-исторической литературы, в частности исторического романа. Вообще таких признаков пять: разработка темы прошлого; существенная отдаленность изображаемой эпохи от современности автора и трактовка ее как относительно завершенной в своем развитии, ощутимая дистанция между ними; историчность; историзм; наконец, собственно историческая проблематика – подчеркнутый интерес художника к неповторимому содержанию и облику описываемой эпохи.

          «Объектом» исследования в романе Бородина является главным образом не сюжетно-эпические события активного в истории Востока ХIV века, породившего «великие» деспотии, а внутренняя сущность и нравственно-человеческое содержание безудержной власти отдельной негативной личности, влияющей на «большую историю». Власть в ее философско-историческом и юридическом осмыслении. Индивидуальная власть в ее отношении к объективному закону и нормам истории, к народу, к искусству, к родине, к классу, нации, семье. И наконец власть личности в соотнесении с природно-человеческой внутренней сущностью и индивидуальностью самой личности. Так можно сказать о предмете художественного внимания автора многопанорамной, эпически многосторонней и бесконечно глубокой по мыслям, чувствам и интуиции эпопеи «Звезды над Самаркандом».

          Бородин верно «догадывается», что произвол личности, хотя бы и обличенной безграничной властью и имеющей все блага земные, не может не столкнуться в истории с силами куда более значительными и созидательными, чем деятельность любого отдельного человека. Но оригинальность концепции Бородина состоит не только в этом. Он убеждает в безусловного верной мысли; индивидуализм, противопоставленный объективной народной власти, антигуманный и антиисторический, не может не прийти, в конце концов, к осознанию эфемерности и призрачности своей мнимой силы, своего кажущегося полновластия.

            В историческом романе всегда просматриваются, по меньшей мере, два пласта времени, в котором живут и действуют персонажи романа и время автора. Оно чаще всего незримо, но присутствует всегда.

          С.Бородин показывает истоки подлинной общности, основанной на плодотворных исторических перспективах – новой русской государственности и братских отношений русского народа с соседними народами и государствами, которые исторически противопоставлены тимуровской «общности». Епископ Давид, приехавший из Грузии за помощь к великому князю Московскому Василию Дмитриевичу (сыну Дмитрия Донского), говорит: «волею божьей мы с вами единой веры … История являет нам тоже многие случай собратства нашего с древнейших времен» («Молниеносный Баязет»). Князь Василий утверждает яснее эту мысль; когда народ «от завоевателей отбивается рядом с другими народами» — «вот те народы между собой — братья». Не в «сочетаниях» и «женитьбах» и не в подавлении народов видит Московский правитель силу и единение народов, как Тимур, а в единстве благородных целей и действий в борьбе за нее.[4, 86]

          Историзм Бородина связан с материалистическим пониманием роли народа в истории. Борьба за жизнь сурова, иногда трагична. История делает и антиисторические зигзаги. Темное нередко берет верх, а иногда и «маскируется» под свет звезд и голубых небес. Но исторический оптимизм Бородина стоит на прочной основе материалистического понимания закономерностей исторического процесса, где зло и добро, личное и общее, классовое и общечеловеческое, находясь в постоянной борьбе и противоречиях, имеют тенденцию к окончательной победе народа.

          Историческая проза характеризуется множеством жанровых модификаций, что ведет к многочисленным попыткам выявить их критерии. Одним из первых исследователей в этом плане жанра исторической романистики является О.Немировская [19, 30]. Начиная с 30-х годов ХХ века, было сделано еще несколько романистики. Появились работы: А.Кашинцева, который идет к решению проблем через типологию стилей [11, 38]; А.Цирлина, положивший в основу дифференциации субъективный творческий мир художника; А.Алпатова. который разделяет исторические жанры по их идейной направленности и художественным достоинствам конкретных произведений [2, 15]; М.Серебрянского, следующего в своих определениях из идейно-тематического принципа изображения прошлого [25, 130]. Обозначенные им жанры исторической романистики – «историко-биографический», «историко-бытовой», «социально-исторический» романы нашли признание сегодня в современной критике; Ю.Андреева, поздравляющего исторический роман по объекту изображения на «собственно-исторический роман», «историко-биографический роман», «военно-исторический роман» [3, 78]. Работа С. Петрова в классификаций жанров исторической прозы является исключением, так как он разделяет этот тип жанра на три самостоятельные группы: дидактическую, романтическую, реалистическую [22, 120]. В исследованиях Л.Александрова прослеживается иная тенденция, она делит прозу о прошлом на «собственно-художественный роман» и «историко-художественный роман». К первому относит произведения, в основу которых легли события прошлого, периоды, сыгравшие важную роль в истории народа. Ко второму – произведения, содержания которых раскрывается через судьбы вымышленных героев. [1, 130].

          Сегодня теоретики исторической романистики подходят к проблеме типологии жанров этого рода с разных позиций. Например, А.Юдин выделяет «историко-биографический роман», «роман-хронику», «роман-миф» [34,  255]. За которыми, как отмечает исследователь, «скрывается многомерные социально-психологические, философские, публицистические образования». В книге «Человек. История. Память» он четко обозначает две тематические линии, которые сложились в современной исторической прозе. Первая «историко-героическая» выработала прочные традиции отображать преимущественно глобальные проблемы, решаемые с помощью оружия, связанные с судьбой русского государства. В основе, которых выступают крупные политические деятели: к примеру, «Емельян Пугачев» В.Шишкова, «Петр Первый» А.Толстого, «Степан Разин» С.Злобина. В современной литературе эту историко-героическую линию продолжают В.Пикуль, В.Ганичев, И.Чесноков и многие другие. Вторая «историко-бытовая проза», напротив, сравнительно молода, она тяготеет к мирной тематике, воссоздает будни русского народа, в центре ее, как правило, творцы духа, создатели великих ценностей мировой культуры, науки, поэты и так далее. Как показывают наблюдения, современный читатель отдает предпочтение именно историко-бытовой литературе, так как она решает одну из существенных проблем постижения русского национального характера, в эволюции, в историческом срезе.

          Г.Макаровская, выдвигая свою тематическую модификацию, называет два самостоятельных жанра – «собственно-исторический роман» и «роман-эпопею». Она дефинирует «историко-библиографический роман», «военно-патриотический роман», «роман-хронику» и «роман-эпопею» [17, 278]. И.Варфоломеев делит типологическую систему жанровых структур исторической романистики на два вида: внутривидовую (жанровую) и внутрижанровую (поджанровую), где в произведениях первого вида раскрываются главные особенности и специфика каждого жанра в отдельности, во втором – выявляются структурно-типологические разновидности внутри жанров. Внутривидовая классификация подразделяет историческую прозу на три самостоятельные жанры, где каждый из них обладает своими специфическими чертами, имеют свои пути формирования и представляют закономерное, исторически обусловленное явление. [6, 222]

          Например, историко-реалистический жанр включает в себе такие поджанры как «социально-исторический роман», «военно-исторический роман», «революционно-исторический роман»; историко-романтический жанр – «историко-биографический роман», «историко-бытовой роман», «историко-приключенческий роман»; историко-очерковый жанр — «исторические мемуары», «исторические очерки». Но данная классификация не получила дальнейшее развитие и популярность, так как нельзя ставить четкие границы в определении того или иного исторического произведения либо только к историко- реалистическому жанру, либо к историко-романтическому жанру, либо к историко-очерковому жанру. [9, 168].

          Развитие науки, техники, расширение системы информации, увеличение читателей произведениями определенного жанра – все это отражается на литературном процессе, в том числе и на развитие жанров исторического романа.

          На сегодняшний день существует огромное количество жанров исторической романистики, что подтверждают слова Б.Кроче: «Сколько произведении в литературе, столько и жанров». И все же понятие жанр не должно быть «размыто», поскольку, например, «политический роман», «духовный роман» включает в себя произведения, схожие только по содержанию, что позволяет объединять их лишь с точки зрения социологии, а никак не литературы.

          Принадлежность исторических романов к тому или иному жанру можно определить только по формообразующей доминанте. Помимо этого, жанры исторического повествования формируются под воздействием конкретных общественно-культурных условий, и поэтому историчен не только их генезис, но и структура.

          Следует отметить, что в трудах  о типологии жанров исторической романистики редко выделяется жанровый вид романа циклизованного типа, например в монографии Б.Толмачева «Человек и история» он получает освещение как самостоятельный тип исторического повествования. Б.Толмачев отмечает: «Современная романистика, обращаясь к прошлому включает в себе различные типы, в том числе и вид исторического циклизованного романа». Он предлагает новую систему градации жанров, включающую в себе три основных видов – «историко-событийный роман», «социально-психологический роман» и «историко-философский роман». Каждый тип в его системе имеет свой поджанр. Например, историко-событийный роман включает в свой состав такие поджанры, как «роман-хроника», «историко-политический роман», «роман циклизованного типа». [28, 128].

          В данном исследовании, исходя из классификации Б.Толмачева, предлагается такая градация жанров, в которой исторический роман подразделяется на такие исторические повествования как «роман-хроника», «роман-легенда» и другие. «Исторический роман циклизованного типа» входит в свою очередь в роман-хронику. Эту классификацию можно представить следующим образом:     

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

          В европейской теории искусства понятие «цикл» впервые возникает на рубеже XVIII – XIX веков, в период становления романтизма. Один из теоретиков немецкого романтизма писал, что в «циклической форме могут выступать такие явления, которые только благодаря предшествующую или последующему становятся полнозначными».

          В.Виноградов видел смысл литературной циклизации в том, что она позволяла выбирать такой достаточно объективный с точки зрения исследователя критерий классификации литературных произведений, с помощью которого можно построить «действительно научную историю мировой литературы».

          В русской литературе часто встречаются исторические циклизованный романы, и сами писатели называют свои произведения циклами (О.Форш «Одеты камнем», Л.Ракоский «Александр Суворов», Л.Толстой «Война и мир» и другие), но в литературоведении нет конкретных теоретических данных по роману подобного типа. Как справедливо отмечает Б.Толмачев «исторические романы циклизованного типа отличаются многосюжетностью, хронологической последовательностью, детализацией, своеобразием реализации авторской позиции». В своей работе «Исторические романы Д.Балашова и проблемы развития жанра» М.Жанузаков  так же, выделяя данный тип исторического повествования отмечает: «Специализация исключительно на историческом материале ряда даровитых мастеров слова, привела к распространению циклов произведений».

           Так, специфическими особенностями исторического романа циклизованного типа, кроме того, являются его определения не как отдельного произведения, а как множество произведений, связанных воедино, как «произведения произведений». Каждый роман цикла может существовать как самостоятельная единица, но, будучи извлеченной из нее, теряет свою эстетическую значимость. Поэтому отдельные произведения как бы существуют в рамках готовой, художественной конструкции. В исторических романах циклизованного типа важна не столько подчиненность части целому, сколько сама связь частей. При этом надо иметь в виду еще и то обстоятельство, что эта связь частей (произведений) в цикле, качественно отличается от связи частей в самостоятельном литературном произведении. Читатель сам реализует возможность связи частей в своем восприятии.

          Так же особенностью данного типа повествования является и то, что каждый роман цикла отличается автономностью, но отдельные его части связаны между собой проблемно-тематической и сюжетно-композиционной основой, идейно-эмоциональной направленностью, наличием общих и сквозных действующих лиц, «близостью» художественно-исторического пространства и времени. Полный набор этих качеств обнаруживаются не во всех исторических романах, но присутствие большинства из них подтверждает то, что, то или иное повествование о прошлом можно отнести к историческим романам циклизованного типа.

          Таким образом, отдельные романы цикла взаимосвязаны между собой формой отношения «документ/вымысел/домысел», общностью персонажей и сюжетных линий, а так же идейно-эстетической преемственностью произведений.

          Развитие исторического романа интересно и многообразно своими «взлетами» и «падениями». Каждое десятилетие, можно сказать, отличается друг от друга. Например, в 30-е годы в советской литературе большое развитие получил эстетический жанр. Доказательством могут послужить произведения Д.Шолохова «Тихий Дон», Л.Толстого «Хождение по мукам», А.Фадеева. «Последний из удэге», В.Шишкова «Емельян Пугачев» и многие другие. Значительным событием в 50-е годы, на сцене исторической прозы является появление романа С.Злобина «Степан Разин».

          В 60-80-е годы намечается не только количественный, но и качественный подъем исторической прозы, как и в русской, так и в многонациональной литературе. Этот период развития исторической романистики, также отличается тем, что появляются многочисленные исторические романы циклизованного типа. В русской литературе ярким примером исторического романа данного типа являются произведения В.Иванова «Повести древних лет», «Хроника ХIV века», С.Бородина «Звезды над Самаркандом», В.Яна «Нашествие монголов», Д.Балашова «Государи Московские» и многие другие.  

          М.Кузнецов, говоря о жанре исторического романа, выделяет как определяющее качество несовпадение времени героя и автора произведения. Это означает, что автор должен находиться на определенном историческом расстоянии от тех событий, о которых говорится в произведении. Мы склонны, во многом, разделить эту позицию. Во-первых, потому что, по нашему мнению, существенным признаком исторического романа является взгляд из будущего в прошлое. Временная дистанция между автором и героем позволяет достичь иного осмысления, раскрыть события не хронологически, а постичь его в философском и социально значимом ключе. События не просто переживаются, а осмысливаются, и в этом кроется основной смысл исторического романа.[13, 183]

          Событийный роман отражает ход истории во всех ее сложных взаимосвязях и проникновениях. В таком произведении авторы чаще всего стремятся показать, как объективный исторический процесс влияет на конкретные человеческие судьбы, как он формирует, а часто и ломает их. Но это совсем не означает, что человек в таком романе играет второстепенную роль. Хорошо известно, что любое социально-историческое событие, независимо от своих масштабов, может быть прослежено и оценено только через конкретные человеческие судьбы и действия. Нет человека – нет события, и для истории это аксиома. Поэтому, какую бы позицию не занимал автор романа, человек всегда остается центральной фигурой повествования. Другое дело, что в событийном романе человек звено в цепи истории, но звено ключевое.     

          В современном литературоведении нет единой точки зрения по поводу того, какие произведения должны быть отнесены жанру исторического романа. Например, в монографии «История русского советского романа» дается следующее определение жанра: «Обязательным качеством исторического романа является большая степень документальности событий и лиц, изображаемых писателем»[9, 28]. С этой точки зрения можно поспорить, поскольку сложно определить, когда степень документальности, и к какому жанру относить романы об эпохах и события, о которых не сохранилось большого количества документальных источников.

          Любые особенности исторического романа так или иначе отражаются на изображении в нем человека и истории.

 

 

 

 

          Глава. II. Своеобразие изображения человека и истории в романном цикле С.Бородина «Звезды над Самаркандом».

          Через образ главного героя в повествование С.Бородина вовлекаются сотни человеческих судеб, целый ряд эпохальных событий. Читатель видит, как изменяется не только судьбы конкретных людей, переворачиваются целые социальные пласты, перестраиваются представления и сознания не только отдельных людей, но и социальных слоев.

          Герой романа Хромой Тимур, один из жесточайших в истории человечества завоевателей, звался Повелителем Вселенной. Жизнь его, полная напряженных событий, оставила глубокий след в истории, как Средней Азии, так и многих других стран. Действие романа развивается на широком историческом фоне. Тимур – Тамерлан разгромил ордынские полчища, превратил, а развалины крепости многих государств, захватил города Индии и Ирана.

             Событийный ряд романа по всем законам социально-психологического повествования движется через конфликт. Но если в событийном романе авторов интересует конфликт в социально-историческом плане, а философский роман сосредоточивает свое внимание на конфликте добра и зла, то в социально-психологическом романе центральное место отводится конфликту человека с обществом или с носителем других идейных представлений. И все же в центре композиции романа стоит развитие личности.

          Личность героя притягивает все сюжетные линии, даже если событие происходит без прямого участия, оно либо, так или иначе, вызвано им, либо, рано или поздно, отразится на его смыслового и эмоционального содержания. Становление характера потрясателя вселенной проходит по человеческим судьбам, поэтому накал страстей в романе так же сосредоточивается на личности Тимура или на последствиях его действий.

          Развитие характера главного героя идет поэтапно, и это отражается на композиционной структуре романа. Вначале герой включается в систему семейного уклада, затем в родоплеменные связи и, наконец, в широкие социально-общественные отношения, первоначально в границах собственного улуса, а затем в границах государства, включающего все покоренные земли. И чем шире становится спектр действий Тимура, чем больше людей и событий вовлекается в сферу его влияния, тем больше расширяется панорама, усложняется композиция романа, возрастает психологическая напряженность.

          Трилогия С.Бородина – наиболее представленная вещь в кругу произведений, созданных за послевоенную пору русскими писателями на материале истории братских республик нашей родины. Многопланово, в смелом охвате изображена тут жизнь Средней Азии и Закавказья на грани ХIV-XV веков, последние походы Тимура, могущество властителя и исторически обрекающие его противоречия, борьба угнетенных народов с завоевателем. Заключительный роман «Молниеносный Баязет» мы вправе назвать произведением выдающимся; правда века и живость исторических красок слиты в нем со значительностью философского смысла, богатством гуманистической концепции. Если первые книги главным образом из-за незавершенности целого, давали повод критике говорить о некоторой нечеткости исторических оценок, это касалось, прежде всего, личности Тимура, то здесь все встало на свои места, — поэзия автора, всматривающегося в прошлом с высот исторического понимания наших дней, выразилось убедительно и как нельзя более определенно.

          Проблема соотношений личности и истории в историческом романе неизбежно приводят к вопросу о средствах, которыми пользуется писатель для изображения эпохи. Дмитрий Сергеевич Лихачев отмечал, что предметом писателя является художественное время, как орудие изображения, при помощи которого писатель создает образ времени, а значит и исторического процесса. Другими словами писатель изображает историю не такой, какой она была, а такой, какой он видит ее. Так как историческая личность неразрывно связана с тем процессом, в котором она формируется и действует, значит и на нее распространяется видение автора. Создается же это ведение при помощи тех установок, с которыми приступает автор к работе над произведением. У автора есть определенная жизненная и идейная позиция, нравственные и культурные ценности – и все это находит отражение в произведении. Так и рождаются несколько образов одной и той же эпохи и одних и тех же исторических героев.

          Отстаивая право художника на свое ведение истории и героя в ней, тот же исследователь справедливо предупреждает «вымысел всесилен, но не своеволен, беспределен, но не беспочвен. Взаимодействие его с фактом многранны и много разветвлены». И здесь возникает вопрос о том, каким образом писатель достигает правдивого отображения времени и героя.

          В литературоведении существовало несколько точек зрения на данную проблему.

          Одни считали, что писатель должен досконально вживаться в детали, в документы и ни в коем случае не отступать от них. Для других авторов прошлое было декорацией для собственных мыслей и идей. Такой подход лучше всех обосновал когда-то А.Дюма. Он утверждал, что история для него лишь вешалка, на которой он вешает собственный костюм.

          И та, и другая точка зрения, как всякие крайности, неизбежно ведут писателя от исторической и художественной правды. По нашему мнению, наиболее точно творческий процесс исторического романиста обосновала М.С.Шагинян. «Чтобы правильно представить себе историческую эпоху, которую вы хотите изобразить, вы должны на время совершенно забыть всякую стилизацию, всякую музейность, то есть отбросить материальные детали, устаревшие особенности речи, вышедшие из употребления одежду и обстановку, а начать с самого человека – с героя своей повести, для которого его время и есть настоящее современное время, каким для вас является наше время вы должны остро почувствовать своего героя именно в его отношении к своему сегодняшнему дню. Для писателя исторической повести в совершенном цикле человеческой жизни возникает тема не только личной истории человека, но и большая тема его эпохи, возможность свести «концы и начала» характера, раскрыть весь его потенциал, заключенный в приглянувшемся образе». [33, 64].

          Получается, что образ времени впитывает в себя не только факт и события исторического периода, но и характеры людей. Правильность этого вывода бесспорно, если вспомнить, что без человека истории нет, и не может быть. История – это действия и мысли людей в конкретном времени и условиях. И наблюдаема она может быть только через человека, поэтому в соотношении личность и история центральное место всегда принадлежит личности. Тем более это важно для художественного произведения, поскольку, писателя интересует не исторический факт в чистом виде, а событие, просматриваемое через нравственные и культурные критерии.

          Традиционный исторический образ походных костров приобретает у Бородина огромный философско-символический обобщенный смысл и в проблеме власти. Он занимает ведущее идейно-композиционное место в эпопее. Все главные сюжетные линии пересекаются в нем, исходя из этого образа костра, у которого сидят степные люди с каменными и замученными лицами, веду неторопливую беседу или молчат, постигая вековые мудрости Вселенной. Неясный отблеск костра, кромешная тьма вокруг, неторопливость и покой – все это ассоциируется с той мрачной конкретно-исторической ролью, которую сыграли «монголы» Тимура в жизни людей. В то же время, задумываясь над загадками бытия, люди в островерхих шапках и с раскосыми глазами чутко вслушиваются в ночь и улавливают малейшие изменения в этом неторопливом движении жизни и готовы тут же отбить неожиданное нападение врагов или сами выступить против того, кого они считают врагами. Чуткая настороженность, ночные тени, восточная неподвижность сочетаются с готовностью миллионов совершить губительный налет, тысячеверстный поход, покорить царство, разграбить город, уничтожить себе подобных. Повелитель Мира, земной владыка, обещающий им славу, золото, свободу, счастье зажег в них «костры» алчности и безжалостности; но мысль и чувство, истинно человеческие не гибнут, они только замерли; но они вырвутся наружу и проявятся в великих делах Востока, вносящего свой вклад в человеческую культуру и историю.

          Писатель нигде не позволяет себе выражать собственную позицию четко и открыто. Все оценки происходящих событий и поступков героев даются опосредованно через третьих лиц или характеристики поступков и эмоций. И все же авторские оценки в романе есть. И просматриваются они через логику событий и развития характеров героев.

          Заслуга Бородина заключается в том, что он исследует причины краха тимуровских иллюзий всесторонне: это не только военно-политические, но и социально классовые, идеологические, моральные, эстетические, природно-биологические, семейно-родовые ит.д. причины. Эпопея является исследованием нравственно-правовых, юридических и этических норм власти. Нравственно-человеческая «ценность» такой власти ни объективно, ни субъективно не может представляться высокой в свете перспектив человеческой истории. Маркс писал, что Тимур всюду разрушал города, предавал их огню, а жителей замучивал насмерть. Уйдя, он всюду оставил за собой безмолвия кладбища …              

          Необычно широкую картину прошлого развертывает С.Бородин в своей трилогии. Из Самарканда действие перебрасывается в Султанию и Герат, в Азербайджан и Армению, Золотую Орду и Москву. С героями С.Бородина мы встречаемся и во дворцах властителей, и в мастерской ремесленника, и на караванных путях, и на полях сражений. Вместе тем временной охват событий в первых двух томах трилогии невелик – всегда два года. Они относятся к последнему периоду жизни и правления Тимура.

          Именно Тимур, «железный хромец», «Повелитель Вселенной», один из самых крупных, самых удачливых и самых жестких завоевателей средневековья, является центральным персонажем романа. С редкой силой убедительности, покоряющее жизненно воссоздан писателем сложный образ этого незаурядного и страшного человека. По уму, по волевым качествам он,  несомненно, на голову выше своего окружения. Не потому, что все ему ясно, — нет, как показывает Бородин, очень многое ему неясно и непонятно. Но ум у Тимура точный, трезвый, цепкий мысль его работает быстро и напряженно, и какую бы мудреную загадку не загадала ему жизнь, он непременно стремится ее разгадать. Когда же это сделано и решение принято, «железный хромец» принимается за его осуществление с железной последовательностью и деспотической непреклонностью.

          Метод социалистического реализма позволил Бородину из эпохи рубежа ХIV-XV веков «заглянуть»в следующую эпоху и изобразить изучаемую действительность «с учетом дальнейшего развития», — победы объединительных тенденций более высокой и перспективной общности – Руси.

          Неправедность власти Тимура понимают русские оружейники.

          Власть Тимура – пагубная власть, неестественная, античеловеческая. Но она не подавила патриотических чувств. Русь растет, крепнет, выполняет свою историческую роль и готовится к своей великой миссии, вытекающей из всего исторического хода жизни. Назар говорит:

          «А нам все е надо во все глаз глядеть: что за силы у него, куда те силы нацелены. Ты учись тут е столь кольчуги клепать, как эти дела смекать. То первое наше дело. Мы их трогать не станем, нам незачем. А он ежели это умыслит, нам надо своих сегодня остеречь. Вот наше первое дело. Затем я и пошел сюда, когда меня сюда позвали».     

          «Ведь наш народ отчизну, как кольчуга, покрывает. Кольцо в кольце вклепано … тем и сильна на веки веков наша земля». «Мало таких земель, сынок, — говорил далее оружейник помощнику. – Исстари у нас одно: чужого не ищем, своего не теряем». [4, 175]

          Власть, царства сильны своей народностью и гуманизмом, а не жесткостью.

          Прецедентный текст призван обеспечивать смысловую связь. Он расширяет представление читателя и требует от него серьезной мыслительной деятельности. Одновременно прецедентный текст обращен к грамотному читателю. Он нем для того, кто не имеет культурного багажа, но и от человека, у которого такой багаж есть, он требует умственных усилий для того, чтобы понять, откуда пришел этот текст, и как он связывается с контекстом произведения. Прецедентный текст позволяет включить произведение в котором он находится, в один ряд ч культурными ценностями, о которых идет речь, поскольку автор так или иначе истолковывает и расшифровывает символы прецедентного текста, или привязывает эти символы к своему повествованию.

          Предельно точно исследованы в эпопее индивидуальная психология Правителя и психологические корни «краха» власти. С.Бородин выступает мастером тонкого психологического анализа, проникновения в интеллектуальный мир персонажа.

          Раскрытие образа Тимура идет не только на уровне главной темы – поступательного движения истории, но и на уровне раскрытия образов романа. В книге С.Бородина огромное количество персонажей и все они, так или иначе, связаны на главном действующем лице – Тимуре, даже если непосредственно никогда с ним не встречаются.

          Мы уже отмечали, что круг связи главного героя романа расширяется по мере расширения его влияния. Это логически оправдано, у любого человека личные и общественные связи становятся обширнее по мере включения его в разные общественные структуры. Тем более это касается людей, обличенных властью, от которых в той или иной степени зависят судьбы многих. Что касается образа Тимура в данном контексте, то нужно отметить, что Бородин находит здесь интересный психологический ход: чем шире становится связи Тимура, тем он слабее.

          Во втором томе рассказывается, между прочим, как Тимур разгневался на одного из своих соратников: «Он не терпел, чтобы, получив его приказание, полководцы выступали степенно, — они должны были бежать, а сев в седло,  — мчаться. Никакой подвиг не совершается неторопливо. Победа подобна степному жеребцу, — ее надо обскакать, чтобы заарканить». Этот штрих брошен мимоходом, но он хорошо характеризует Тимура, помогая лучше понять, что помогло тому вырваться вперед, оставив позади множество других феодальных правителей.

          Однако единственная цель,  которую последует Тимур, — это утверждение могущества воздвигаемого им государства, что неотделимо для него от утверждения личного его господства; ради этой цели он готов на любые зверства, на любое кровопролитие, на самые дикие и отвратительные насилия. Ему и в голову не приходит видеть тут что-то дурное. Его действия и размышления отмечает, поэтому сплошь и рядом какой-то, можно сказать, простодушный цинизм.

          Вот Тимур слушает рассказ историка Гияс-аддина о едва ли не наиболее кровавом своем деле – убийстве ста тысяч безоружных пленных во время Индийского похода. Сперва Тимур хвалит историка: «Это ты верно сумел объяснить, зачем я приказал их убить». Но затем он хмурится, почему на каждой странице кровь. Не потому, однако, что он хотел бы скрыть свои преступления, а потому, что это ему не представляется существенным. «Когда повар говорит обед, — наставительно говорит он, — у него и нож, и руки бывают в крови и в сале. А судят о поваре по кушанью на блюде, а не по крови на его ноже!». Своеобразная Восточная интерпретация старинного правила всех захватчиков и угнетателей; «Цель оправдывает средства».

          С какой гнетущей силой тирания Тимура давит людей и народы, это выразительно показано в трилогии С.Бородина. Но когда мы читаем ее, мы явственно ощущаем также непрочность тимуровской империи, на первый взгляд столь могучей и несокрушимой. Исключительно властная фигура Тимур, всем вокруг он внушает страх и ужас, но тем не менее в его государстве действуют мощные центробежные силы, и даже от сыновей своих Мираншаха – и Шахруха – он не может добиться полного повиновения, не может заставить их поступать так, как он считает нужным.

          В глазах Тимура оба сына его – полные ничтожества.

          «Слышал – обращается он к любимому своему внуку, своему наследнику Мухаммед-Султану, — Мираншах озверел. А на что нам зверь? Нам нужен такой, чтобы звери его боялись. А Шахрух в Герате замолился. А на что нам монах? Один каждый день при всем народе буянит; другой пять, раз на день при всем народе молится. А надо, чтоб их пореже видели; чем реже будут их видеть, тем больше бояться будут. А кого боятся, того слушаются». [4, 274]

          Мухаммед-Султан как будто ближе всего к тому идеалу правителя, который рисуется Тимуру. Есть в нем как будто тимуровская твердость, и некоторым сановникам слышаться даже с перепугу в его голосе знакомые интонации повелителя мира. Но так только кажется. Первый серьезный самостоятельный шаг Мухаммед-Султана, обрисованный в романе, — столкновение его с другим внуком Тимура, царевичем Искандером, — показывает, что у него, при всей его свирепости, нет и тимуровской остроты ума, ни тимуровской решимости. И Искандер с полным основанием бросает Мухаммед-Султану в лицо: «Вы – тень дедушки. Только тень, увы!». [4, 385]

          В социально-психологическом историческом романе автора больше интересует то, как исторический процесс проходит через души людей, отражается в их сознании и формирует духовный мир и систему ценностей личности. Здесь «в отличии романа «событийного» главное место занимает не столько интерес причинам, следствиям и закономерностям исторического процесса, отражающимся в судьбах личности и народа, сколько то, как этот процесс преломляется в истории человеческая сущность личности, ее духовные, нравственные и идейные качества».

          Таким образом, можно сказать, что если в событийном романе повествование идет вширь, авторы стремятся охватить взором как можно более широкую историческую панораму (что объективно приводит к появлению такого вида произведений, как роман-хроника), то в произведениях социально-психологического характера повествование развивается в глубь характера главного героя. Если в первом случае автор стремится дать герою свой взгляд на события,  то во втором – писатели, напротив, ставят своей задачей проникнуть в психологию героя и увидеть события его глазами. Герой в этом случае становится не центральным звеном в цепи событий, а их организующей силой. Не только композиция и все сюжетные нити такого романа, так или иначе, отражают и раскрывают судьбу героя, больше того, исторические события не только преломляют эту судьбу, но и преломляются ею.

          Исследуя психологию «Повелителя» и общественно-социальные условия, писатель по сути дела, приходит к реалистическому и историческому раскрытию той же идеи, что выражена была в революционно-романтическом пафосе горьковского образа Лары – беспощадному разоблачению и самопризнанию этого разоблачения гипертрофированной индивидуальностью личности, когда становится очевидным, что эгоцентризм не создает подлинного индивидуального счастья и что личность сама виновата в этом. Это соответственно оценивается историей (людьми) как преступление перед человечеством. Все приемы художественно-эстетического и эмоционального воздействия на читателя писатель направляет на то, чтобы вызвать ответную реакцию «реципиента» в том же направлении. Специфика поэтики в данном случае содержит и типологические черты исторического жанра прозы, и индивидуальные черты писательской манеры С.Бородина. Таким образом, синтезируются все стороны познания истории: объект, субъект, поэтика.

          Диалектику связи личного и общего в Тимуре и противоречивое движение его психики и мыслей легко проследить в поэтике всех трех романов. Смысл этой «диалектики» здесь иной, чем у Шишкина: там было единство героя и народа, здесь – подавление народа. Бородин показывает не объединительную роль «власти Тимура», а, наоборот, ее отчуждение от народа, показывает, как психология власти отрывается от общественной психологий и настроений общества и как история «преодолевало» это разобщение личного и общего.

             Бородин всесторонне-социально, философски, психологически, нравственно-этически и эстетически – исследует внутренний крах антигуманной власти в истории …

          … В обобщенно-философском названии эпопей  — «Звезды над Самаркандом», — где в равной мере первое и второе существительные подчеркивают связь практически земного с вечно небесным, вселенским, сразу воспринимается философская и в то же время историческая высота авторского взгляда на жизнь. Философская нагрузка образа звезд раскрывается с первых же страниц книги: оказывается, «звезды» не занимали воинов, о них «никому из воинов не случилось думать»; их всегда ждали в конце их походов богатства земные, но и о них думал и знал «только один человек – их повелитель».

          Такая покорность и обесчеловеченная воля «масс», увлеченных неистовым Тимуром, не свидетельствует еще о том, что в людях убиты природные естественные потребности: они только уродливо вылились в алкание богатства. Алмазы и звезды как-то объединили в их представлении ценности земные и приходящие с ценностями вечными и бессмертными. Уродливым это Единство сделал он. Повелитель; «Звезды» вредны для власти и для человек. Не случайно старшая жена Тимура, «грозная, безумная, безжалостная, не знающая удержу своей воле», говорит внуку: «Отвернись-ка лицом от звезд. Спи-ка!».

          Смысл названия эпопеи выражен в «случайном» разговоре дела с внуком Улугбеком (Мухаммед-Тарагаем). Тимур показывает внуку картину, прославляющую победу Повелителя над Индией, так сказать, свою «Звезду».

          «- Ну как? – спросил Тимур Улугбека

          — Так и не показали вы нам. Индию, дедушка.

          — Жизнь впереди. Еще много городов увидишь.

И строго добавил:

          — Если не перестанешь засматриваться на звезды.

          — Звезды чище, дедушка.

          — Что, что? – не понял Тимур. – Чище чего?

          — Там меньше пыли, дедушка.

Живописцы посмели засмеяться. Тимур рассердился;

          — Пыли? Еще бы туда была дорога, я бы и там поднял пыль!

          — Да, дороги никто не знает.

          — И не зачем знать. Дел и на земле много».

          «Звездная философия» Тимура ясна; она не согласуется с природной истиной. Повелитель Мира говорит внуку: «Звезды? …Звезды, мальчик надо брать на земле. Их добывают с мечом на руках». [4, 289]

          Тимур сделал «выбор», полагаясь на силу и нужду. Человеку надо много – в этом его слабость. Этим «кормится сила». Хромец изложил свою силу, силу воли и опрокидывает идеал нравственной и физической силы; хромой и безрукий сухопарый старик воспитывает могучую духовную силу «будущих повелителей необозримого царства». Сила власти и подчинения не может покоиться на балованности и изнеженности, на пустой мечтательности и звездных фантазиях. Все это – «пустые вопросы», «ночные бабочки», которых не поймаешь во тьме. «Звезды Самарканда» сияют безграничной властью Повелителя Мира, основанной на безудержной жестокости, алмазах и произволе. Ее принципы; общность на основе подавления народных масс силой волей, железной рукой.

          Там думает «герой» Бородина с первых шагов его общения с читателями. Он учитывает роль силы и вероломства в истории, поэтому хотел быть вероломнее всех и здесь. Моральные нормы он применял только в целях укрепления своей власти. Для него морально то, что служило ему, его государству.

          Государство возникает как результат внутренних процессов народной жизни и классовой борьбы. Но государственный конгломерат, создаваемый Тимуром, не был, как показывает Бородин, основан на внутренней связи с исконной народной жизнью Самарканда, он не поддерживается народными массами ни в Самарканде, ни в Мавераннахре в целом. Напротив, против него действовали серьезные тенденции сопротивления.

          В философии истории С.Бородина, в концепции власти и народа отведено место и силам, сопротивляющимся тому «выбору», который сделан Тимуром, несмотря на кажущуюся стройность тимуровской теории счастья и власти.

              Прежде всего, Тимуру противостоит труд. Внук Повелителя, двадцатисемилетний Мухаммед-Султан, следуя дедушкиной науке грабить и убивать, порой, «позабыв дедушкины наставления», «завистливо» смотрел на крестьян, «заскорузлой рукой понукавших ослов, бивших землю острыми мотыгами, блистающими на солнце, увязавших босыми ногами в вязкой, ласковой глине, когда направляют воду на свои поля»;  они живучи, «осененные спокойным небом» на «своей зеленой, выхоленной ими земле».

            Другой царевич, Халиль-Султан, понимает, что не вся правд власти в страхе перед ней: он бесстрашен, заботится о войнах, «никто напрасно не дает в обиду», «за кумыс хозяину деньги плотит», «изо всей семьи – один этакий», — говорят о нем. Это не смелость или бунт против Тимура, а учет возможных путей укрепления власти. И, как удавливает Назар, опасливость.

          Еще один внук Тимура, Мухаммед-Тарагай, появившийся перед воинами, «будто не по земле ступая, а по воздуху», тянется к звездам: «А достать их?», «можно их взять руками?». Звезды кажутся внуку Повелителя Вселенной «подобные огненным бабочкам». Покорить Природу можно, но тем ли путем, каким шел Тимур? Внук позднее, когда сам станет правителем, сделает это иначе – как ученый-астроном.

          …Власть не объединяет, а отчуждает и нивелирует владык. Они становятся похожими друг на друга и на Тимура. Они используют его же методы. В результате тимуровской «учебы» в душах внуков и сыновей растет и противодействие этой силе. Глубокое раздражение и сопротивление улавливается в подтексте и в прямом тексте реплик наказываемых внуков – Султан-Хусейна и Искандера. На вопрос Тимура, просит ли он пощады, первый «строго ответил»: «Когда же я ее просил, дедушка? Вы приказали, я  исполнял. Как скажете, так и должно быть». А на вопрос, стерпит ли тридцать пять плетей, продолжал: «Вашу волю, дедушка тоже походы начинал без спору, набегом, быстротой. Раз! И Победа… Вот по Вашему примеру… Власть и могущественно не объединяют даже семью. Более того, насилие порождает разобщенность, непонимание, «расщепление»  личности и семьи».

          «Движение характера» — основной для Бородина принцип моделирования исторического героя. Но «движение» Тимура могло идти только в обратную сторону, ибо в «ту» сторону он уже прошел свой отрезок, за пределом которого история ставит перед ним непреодолимые препятствия. Для Бородина психология героя важна была не сама по себе, а в связи с итогом практической деятельности героя, в связи с моральными и гражданскими мотивами выбора персонажем своего исторического пути и в связи с социальными и философскими итогами и результатами этой деятельности. В этом нетрудно убедиться, проанализировав «тенденцию» психологического мира героя, «модификацию» такого психологического состояния Тимура, как досада, от легкой тревоги до пограничных с ней состояний; гнева, страха и бессилия.

          Досада – одно из характерных состояний и чувств Тимура. Он досадует, когда видит какие-то ограничения своей власти, когда интуитивно улавливает, что есть какие-то тайники бытия, где его власть не распространяется. Вначале это досада была смутной и в общем-то «не опасной» для чувства всевластия Она появилась впервые, когда он отправил девушку-наложницу, так и не развязав ей пояс. «Такую досаду случалось ему переживать, когда какой-нибудь непокорный город или какой-нибудь самонадеянный князишка сомневался в его силах, медлили с изъявлением покорности…». А когда он узнал, что его старшая жена «знает все», даже чего он не знает,  «новая досада крепко приросла к прежней досаде». Затем он досадует, что старуха хочет строить мадрасу, а он «еще ни одной мадрасы для обучения не построил».

          Писатель нагнетает этот психологический настрой Тимура. Вновь он нахмурился,  когда почувствовал, что невестка привезла плохие вести о сыне. «Весь день сегодня досада за досадой!». Затем Халиль привел любимую на смотрины, а отец ее, простой самаркандец, повел себя так, как вел поэт Хафиз в Шираке. И «это воспоминание чем-то раздосадовало Тимура». Наконец Тимур «почувствовал упрямство внука, и все досады этого дня готовы были вспыхнуть в приступе неудержимой ярости». В этот день досада довела его до такого отлива сил, что он готов был «лечь тут же,  на полу,  в прохладной галерее». В довершение своего он узнает о том, что его сын Мираншах в западных областях царства разрушает, буйствует, губит, желая прославиться именно разрушителем того, что создал отец. Наступила разрядка досаде; «старик… опустился около окна, прижал ладонь к глазам и заплакал, тяжело содрогаясь»… Повелитель видит,  как рушится то, создавалось десятилетием, как в жизни действуют законы, неуправляемые им, как невозможно подавить личность ни властью, ни силой, ни богатствами…

          На самом деле «это не только досада, это и предостережение ему». Все зависит от поступка и от воли, когда его охватила досада,  «он не мог вспомнить ни одного правильного поступка». Правильный поступок в его понимании – это выражение силы и воли: осрамить, отказать, наказать. Ему кажется, что он был недостаточно решителен, что какие-то обстоятельства вынуждали его принимать не те решения,  которые по логике силы должны были быть приняты.

          Наибольшего напряжения «досада» достигает тогда, когда единоличная воля сталкивается с коллективной. В 30-й главе («Дракон») третьей части эпопеи Бородин анализирует это глубоко и обобщено.

          Глава эта – философско-концептуальный центр эпопеи. Наряду с главами «Халеб» и «Досада» она поводит итог психологическому кризису Тимура. В ней еще с большей силой выражается «саморасправа» власти и окончательная растерянность Повелителя Мира, которую он испытывает перед действием историко-социального закона.

          При столкновении с народом «досада» вырастает в страх. Жизнетворная сила улавливается Тимуром в тех великих делах, которые оставили после себя люди. Эта сила маленьких, неизвестных истории людей внушает Повелителю ужас. В Баальбеке Тимур увидел каменное основание, сложенное из гигантских плит, и растерялся.

          «Так он столкнулся с тем, что было сильней всей его силы…». Теперь досада отделила его от воинов, ибо они ничем не могли помочь; они «столь далеки сейчас, когда надо понять эту тайну, или чудо, открывающееся в Баальбееке». [4, 312]

          Как мы видим, психологический кризис в сознании центральной фигуры романа С.Бородина анализирует как результат ее общественно социальной деятельности,  то есть в связи с общественной психологией и уровнем общественного сознания.

          Одновременно трансформация чувства «досады» от глухого раздражения до страха перед понятной силой. Стоящей по другую сторону альтернативы «Повелитель и мир», прослеживается писателем в тесной связи с ростом в Тимуре чувства одиночества, оторванности его от людей своей основы, всеобщей исконности. «Досада». «тоска», «страх» объясняются романистам той неизбежной в классовой действительности «отчужденность» человека, его расщеплением и «расчеловечивованием», которые своей тайной ставят в тупик современных буржуазных художников и мыслителей. С.Бородин опираясь не только марксизму доступную истину в познании классовой сущности отчуждения, художественно скрывает «историю» и природу «разобществления»  человека и справедливо усматривает ее не только в объективных предпосылках истории (классовой борьбе), но в такой же степени в характере выбора. Решения, предпринимаемых индивидуальностью в этих условиях. Тимур, поначалу совсем не страдающий от «одиночества», а наоборот, подчеркивающий свою исключительность и «божественность», внеземную единственную власть-силу, в конце концов, убеждается в бессилии единицы, противостоящей миру-народу, даже если эта сила есть власть и деяние, потому что их объединяющая функция становится равной нулю, и,  более, — минусу. «Итог» результат такого действия – выбора повергает его в состояние «досады», «страха», «отчуждения».  

          Мотив отчуждения выражается в образной системе произведения с первых его страниц. Вот в «предрассветной прозелени неба вился, вился дымок над одинокой юртой в безлюдной котловине». Здесь стоял Тимур.

          С.Бородин вызывает в воображение читателя образ одиночки, демонически-земного человека, отрешенного от своих человеческих корней и устремленного в какие-то неведомые дали вечности и бессмертия. «Он захотел побыть здесь один…», «никто во всей стране не знал, чем занят он, волей всемогущего Аллаха поставленный повелевать ими и владеть Вселенной»: они «не видели самого Повелителя» не смогли ни поглядеть его выход, не услышать его голос, и от этого страх перед ним возрастал и могущество его становилось непостижимым». А он стоял. Один. И эта «усталая вдаль была пуста, безлюдна». Только в каменистом овраге «протекал студеный и шустрый ручеек» да «вспыхивает и питает серебристо-алая, стеклянна, редкостная бабочка».

          По воле автора власть земная встала «один на один» с властью природы, вселенной. Вот человеческий гений поднялся до вселенских высот! Но он одинок. Сам властелин вселенной тоже ощущает этот отрыв от человеческого. Это власть вдруг почувствовала «червоточинку»: «А есть ли друзья?» — и не могла положительно на это ответить. Его оторванность от народа ведет к отрыву от земного к разобщению целостной жизни, к одиночеству. Прежде Тимур скрывал свои слабости от людей. И болезни. Когда он свалился, как обыкновенный человек, в забытьи, «некому было не укрыть его, не подсунуть подушку ему под голову». Стиснув зубы, он преодолевал «нестерпимую боль» и  «все человеческие невзгоды». Но теперь Тимур уже прошел многие земные тернии, походы, битвы, столкновения с земным народом. И у него нет прежней уверенности в том, что он воплощает в себе целостно все самое земное, человеческое, сущностное. И нет у него уверенности, что природные «звезды» и «бабочки»не имеют человеческой ценности.

          По мысли, писателя, эта власть и сила, это не земное величие земного человека мертвы. Наблюдая оставшийся в его власти грязный, дождливый Самарканд и беспорядок на затянувшемся строительстве величественных сооружений, внук Тимура Мухаммед-Султан думает: «Как на кладбище! Как на кладбище!» («Звезда») невольно вспоминается замечание Маркса, что из завоеванных стран Тимур ушел и оставил кладбище. Зыбкость власти и нравственную чистоту природы железный человек начинает сам ощущать, как и свою ущербность, мизерность своих устремлений, противных человеческому природному естеству. Он встревожился. Когда потерял вдруг «неведомо, почему явившуюся на свет столь преждевременно, когда и весна едва лишь начиналась и утро еще не разгорелось, бабочку».

          «Бабочка» — это своеобразная художественная метафора-мифологема, которая перекликается со словами Маркса: «…так ночная бабочка, после захода общего для всех солнца, ищет света ламп, которые люди зажигают каждый для себя». Бабочка у Бородина улетает и увлекает ко всеобщему: в ней общая, универсальная природа выражена естественнее и закономерное, чем у Тимура, Властелина Вселенной. При его приближении, «тревожно вспорхнув, она умчалась легким полетом вдаль», и «Тимур задумчиво пошел назад к юрте».

          Как не сумел поймать он бабочку, олицетворения вечной и абсолютной красоты природы, света и солнца, так не смог он достичь вечность своего единовластия. Он не овладел властью, власть владела им. Ни на Земле, ни во Вселенной он не оставил добрую память бессмертия, но лишь забвения, тлен, прах. Досада его преследует всюду – во владениях верховной власти, в политике, в семье, в любви, в красоте, в природе, во сне, на яву, в походе, в делах и на отдыхе. Крах неизбежен. Бородин полностью «развенчал» Тимура психологически и социально.

          Идея эпопеи, как она представляется в художественном замысле С.Бородина, закончена. Эпопея представляет стройную идейно структурную завершенность. Здесь все отточено, все подогнано, ничто не забыто, ни что не оказалось лишним. Некоторая «лаконичность» темы народа в первой книге становится понятной в системе всех романов (как экспозиция). Ясно, что решение проблемы исторической силы и исторической власти невозможно без правильного понимания роли народа. Не только в политическом смысле, как отмечал Маркс, после ухода Тимура империя османов оставалось в состоянии упадка. Такая власть тормозит науку, исскуства, культуру, нравственное и физическое совершенствование человека, личности, потому что после нее остается «безмолвие кладбища». С.Бородин показывает, что не следует переоценивать заботы Тимура о торговле, просвещении, искусстве (такой ошибки не избежали и некоторые литературоведы и критик), не следует обольщаться на счет его ума, предприимчивости и энергии.

          Среди «грабителей» Тимур занимал «почетное» место. Известно, что «Тимурленг, этот железный хромец. Тамерлан», «тащил из подлунного мира все, что мог унести». В свою столицу Самарканд он сволок, например, из Бруссы – города в Малой Азии – бронзовые двери,  украшенные золотом и эмалью, с изображением Петра и Павла. Двери эти, настолько высокие, что в них можно было бы въехать на лошади, — он приделал к … войлочной юрте своей любимой жены… Его превзошли потом Гитлер и Геринг, которые вывозили в Германию все лучшее, что находилось в музеях. Притом в масштабах, и не снившийся Батыю и Тамерлану.

          Такое разграбление человеческих ценностей, созданных веками и тысячелетиями человеческого труда, не может быть выражением подлинной силы, мощи и величия. «Величие» одних (классов или народов, наций) за счет других таит внутреннюю причину краха. Это как раз тот случай, о котором говорил К.Маркс, что «удовлетворение своих потребностей за счет других» делает узким развитие общества, а с ним и всего господствующего класса; ограниченность развития состоит, таким образом, не только в том, что один класс отстраняется от развития, но и в умственной ограниченности того класса, который производит это отстранение: «не человеческое» становится уделом также и господствующего класса.

          Именно эта мысль – одна из главных в эпопее.

          Таким образом, ярко воссоздав эпоху восточной  деспотии Тимура, этот «черный миф» истории, С.П.Бородин расширил пространственные границы объекта советского исторического романа до пределов межнациональных и межгосударственных при одновременном обновлении психологизма, автор смог создать неповторимый образец исторического романа циклизованного типа, ставшего примером для многих писателей СНГ таких как Д.Балашов, И.Есенберлин, О.Чиладзе и других.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

          Историческая романистика в наши дни привлекает интерес читателя. Анализ современной исторической романистики показывает, что на сегодняшний день существует огромное количество системы градаций жанров исторической прозы. Это связано не только с развитием жанра исторического повествования, но и воздействием конкретных общественно-культурных условий.

          Историческая литература – есть средство познания прошлого, национальной памяти. Без связи прошлого и настоящего человечество не сможет развиваться и двигаться в будущее.

          Жанровая типология исторических романов является одной из самых спорных проблем в теории литературы. Историческую романистику на современном этапе отличает разветвленность форм, многообразие художественных решений. Развитие эволюций и обогащений не только русской, но и многонациональной литературы.

          Суть этого историко-литературного явления можно определить следующим образом: исторический роман циклизованного типа – это жанровое образование, состоящее из нескольких автономных произведений, которые связаны между собой проблемно-тематической и сюжетно-композиционной основой, идейно-эмоциональной направленностью, наличием общих действующих лиц, «близостью» художественно-исторического пространства и времени, нравственно-эстетической преемственностью произведений.

          В исторических романах циклизованного типа важна не только  подчиненность целому, сколько сама связь частей. Полный набор данных качеств обнаруживаются не во всех исторических романах, но присутствие большинства из них подтверждает о том, что такое произведение можно отнести к историческим романам циклизованного типа.

          Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы:

          — основным признаком исторического можно считать композиционную функцию подлинного исторического лица. Другими словами, если историческое лицо становится основой композиции литературного произведения, то такое произведение и следует назвать историческим романом.

          — историческая действительность через действие и характер конкретного исторического лица (при этом не имеет значения выдающаяся это личность или малозначительная) становится не только объектом художественного освоения автором, но и получает новую проекцию; переосмысление прошлого через настоящее.

          — Б.Я.Толмачёв предлагает интересную и научно обоснованную классификацию типологии исторического романа;

          а) событийный роман

          б) социально-психологический роман

          в) философский роман

          — событийный роман отражает ход истории во всех ее сложных взаимосвязях и проникновениях. В таком произведении авторы чаще всего стремятся показать, как объективный исторический роман влияет на конкретные человеческие судьбы, как он формирует, а часто и ломает их. Но это совсем не означает, что человек в таком романе играет второстепенную роль. Хорошо известно, что любое историческое событие, не зависимо от своих масштабов, может быть прослежено и оценено через конкретные человеческие судьбы и действия. Нет человека – нет события, и для истории это аксиома. Поэтому, какую бы позицию не занимал автор романа, человек всегда остается центральной фигурой повествования. Другое дело, что в событийном романе человек – звено в цепи истории, но звено ключевое.

          — в социально-психологическом историческом романе автора больше интересует то, как исторический процесс проходит через души людей, отражается в их сознании и формирует духовный мир и систему ценностей личности.

          — как правило, личность в социально-психологическом романе играет аккумулирующую роль, на ней сходятся не только все сюжетные линии, строится композиция, но также определяется смысловая и идейная нагрузка романа. Именно поэтому, чаще всего, писатели делают героями своих романов масштабные исторические личности, людей которые, так или иначе, определяли ход исторического процесса в переломный момент.

          — если социально-психологический исторический роман интересует проблема эволюции личности переломные или критические исторические моменты, то роман философско-исторический включает героя в мировоззренческий контекст. Прежде всего, автор такого романа ставит своей задачей высветить философские категории, такие как добро и зло, нравственная ответственность перед собой и потомками, деяние и возмездие и т.д. Герой такого романа чаще всего служит для того, чтобы автор мог доказать на примере его личности и судьбы свою концепцию.

          — событийный ряд романа С.Бородина, по всем законам социально-психологического повествования, движется через конфликт. Но если в событийном романе автора интересует конфликт в социально-историческом плане, а философский роман сосредоточивает свое внимание на конфликте добра и зла, то в социально-психологическом романе центральное место отводится конфликту через человека с обществом или с носителем других идейных представлений. И все же в центре композиции романа стоит развитие личности.

          — проблема соотношений личности и истории в историческом романе неизбежно приводит к вопросу о средствах, которыми пользуется писатель для изображения эпохи. Писатель изображает историю не такой, какой она была, а такой он ее видит. Так как историческая личность неразрывно связана с тем процессом, в котором она формируется и действует, значит и на нее распространяется в видение автора. Создается же это ведение при помощи тех установок, с которыми приступает к работе над произведением. У автора есть определенная жизненная и идейная позиция, нравственные и культурные ценности – и все это находит отражение в произведении. Так и рождается несколько образов одной и той же эпохи и одних и тех же исторических героев.

          — образ времени впитывает в себя не только факты и события исторического периода, но и характеры людей. Правильность этого вывода бесспорно, если вспомнить, что без человека истории нет и не может быть вообще. История – это действия и мысли людей в конкретном времени и условиях. И наблюдаема она может быть только через человека, поэтому в соотношении личность и история центральное место всегда принадлежит личности.

          — по мере своего расширения, именно власть лепит облик Тимура и чем больше и бесконтрольней она становится, тем страшнее нравственный облик героя и, взойдя на вершину власти, он вдруг обнаруживает одиночество и душевную пустоту.

          — кровавая эпопея Тимура давно уже ушла в прошлое. Но приближена она к нам не только искусством художника. Современный империализм вырос на иных социально-экономических основаниях, чем тот строй, который выдвинул Тимура, — и тут какие-либо параллели были бы неуместны. Однако психологически, а в какой-то мере и идеологически главари современного империализма родственны таким феодальным насильникам, как Чингисхан или Тимур, — они во многом являются их духовными наследниками. И когда мы читаем «Звезды над Самаркандом», мы невольно задумываемся над тем, как на протяжении веков живет историческое зло, меняя формы, меняя в зависимости от условий обличья, но всегда сохраняя свою антинародную угнетательскую сущность. Вместе с тем яснее становится для нас и другое: какие бы усилия ни прилагали разные душители народов, как бы они не зверствовали, проливая целые моря крови, историческому процессу воспрепятствовать они не в состоянии, стремление народов к свободе и независимости им не задавить. И даже такой мрачный период истории, как правление Тимура, свидетельствует о том, что силы исторического зла, как бы велики они ни были, в конце концов должны неизбежно потерпеть поражение.

          Таким образом, историческая романистика С.Бородина подключена не только к истории литературы, но и к мировому литературному процессу, в котором гуманистическое понимание личности в ее отношениях с историей выходит сегодня на первый план.           

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Александрова А. Советский исторический роман и вопросы историзма. – Киев, 1971 г.
2. Алпатов А. Советский исторический роман на путях перестройки / / Книга и пролетарская революция – 1939. №9.
3. Андреев Ю. Русский советский исторический роман. – М., 1962г.
4. Бородин С. Звёзды над Самаркандом. – М., 1968г.
5. Бочаров А. Журнал. Вопросы литературы. – М., 1978г,№2
6. Варфоломеев И. Типологические основы жанров исторической литературы. – Ташкент, 1979г.
7. Гулыга А. Историческое сознание и исторический роман / / Литературная учеба – 1980г. №4.
8. Долгов С.Ф. Типология художественного конфликта в современном историческом романе. – Ташкент, 1990г.
9. История русского романа. В 2-х томах. – М., 1964г.
10. Изотов И. Проблемы исторического романа. – М., 1972г.
11. Кашинцев А. Исторический роман в советской литературе. / / На литературном посту. – М., 1930г.
12. Кормилов С.Теоретические аспекты художественного историзма. – М., 1976г.
13. Кузнецов М. Советский исторический роман. – М., 1956г.
14. Константинов Ю. Беды описательства. / / Новый мир – 1959г. №10.
15. Ленобль Г. История и литература. – М., 1977г.
16. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. – М., 1978г.
17. Макаровская Г. Типы исторического повествования.- Саратов, 1972г.
18. Носов В. Некоторые вопросы жанра в трудах представителей формальной школы. – Кишинев, 1980г.
19. Немировская О. К проблеме советского исторического романа./ / Звезда. – М., 1935г.
20. Оскоцкий В. Роман и история. Традиции и новаторства. – М., 1980г.
21. Пауткин А. Советский исторический роман. М., 1970г.
22. Петров С. Советский исторический роман. — М., 1958г.
23. Проблемы типологии русской литературы. – Тарту, 1985г.
24. Проблемы типологии в русской советской литературе 60-80 годов. – М., 1986г.
25. Серебрянский М. Советский исторический роман и вопросы историзма. – Киев, 1971г.
26. Современный исторический роман. / / Учебное пособие. – Калинин, 1990г.
27. Толмачев Б. Связь времен. О современной историко-художественной прозе. – А., 1998г.
28. Толмачев Б. Человек и история. – А., 1997г.
29. Томашевский Б.В. Современный исторический роман. / / Русская литература. – 1977г.
30. Хотимский Б. Герой и время. – М., 1976г.
31. Храпченко М. Типологическое изучение литературы и его принципы. / / Проблемы типологии русского реализма. – М., 1969г.
32. Чмыхов А. Писатель и история. – Саратов, 1982г.
33. Шагинян М.С. Литературная газета. – 1961г.
34. Юдин В. Человек и история. – М., 1990г.