В том, что в России существует культ личности Путина, пожалуй, не сомневается никто из независимых аналитиков. В последнее время появляется все больше работ, доказывающих, что зачатки этого культа появились с первых же лет прихода нынешнего президента России к власти. Так, в Википедии отмечается, что уже в 2001 году, спустя лишь год после воцарения Путина, медиакорпорация BBC высказала мнение о начавшейся тенденции к развитию культа личности Путина. В том же году итальянская газета Corriere della Sera посвятила проявлениям путинского культа личности отдельную публикацию.
В прошлом году живущий теперь в Грузии Олег Панфилов написал развернутую статью, в которой очертил приемы и стадии формирования культа личности: «зачистка» образа от ироничного и критичного контекста, введение цензуры, формирование имиджа «вождя» – Путин-дзюдоист, Путин в военном самолете, Путин с голым торсом, Путин с журавлями, Путин в храме со свечками… Здесь же Панфилов упоминает движения «нашистов» и «молодогвардейцев», не скрывающих своего поклонения перед вождем. К чему все это привело, мы, собственно, наблюдаем сегодня.
Не совсем верно будет утверждать, что граждане России воспринимали Путина на заре его государственной деятельности именно как «вождя», как многие россияне воспринимают президента сегодня. Все же десять лет – девяностые – хотя бы относительной свободы не прошли даром.
С первых лет правления Путина его имиджмейкеры целенаправленно «лепили» из внешне неприметного чекиста «лидера нации». Однако понятно, что в начале нулевых в таком качестве Путина воспринимали немногие. Россияне, даже если и тосковали в глубине своих душ по новому вождю, уже отвыкли от поклонения лидеру, и их отношение к «раннему президенту» можно в каком-то смысле назвать латентным поклонением, в котором восхищение сочеталось с панибратством.
В этом был парадокс первого срока Путина. Молодой, решительный, деловой, четкий, преемник Ельцина действительно вызывал у россиян симпатию на фоне своего дряхлеющего и сильно пьющего предшественника. «Новенький» не забывал вовремя выйти из самолета, не пытался дирижировать оркестрами, говорил без бумажки, развлекал непритязательный народ шутками про ниже пояса, выданные с фирменным чекистским прищуром. В первые годы правления Путин в глазах большинства выглядел не идеальным, а нормальным, что на тот момент уже воспринималось, как приятная неожиданность. Тогда Путин еще не рисковал заговаривать о возвращении советских привычек, не упражнялся в поиске врагов, послушно повторяя ельцинские тезисы о свободе и демократии. В результате Россия так обрадовалась появлению адекватного времени лидера, что не заметила, как в общественное сознание забросили первые ростки патологической зависимости.
Еще трудно было разглядеть разницу между здоровой популярностью Путина и рождением его культа личности. Закрылась телепрограмма «Куклы», о чем напоминает Панфилов, но еще существовали юмористические передачи вроде «Смехопанорамы», «Кривого зеркала» и «Аншлага». Уровень юмора в них был крайне низким, однако на протяжении всего первого и частично второго путинского срока в них все же мелькали пародии на президента. Казалось, юмор и пародийность были неизменными спутниками популярности Путина в те годы. Многие с симпатией относились к президенту – и смеялись над беззлобными пародиями Максима Галкина. Гремела песня «Хочу такого, как Путин», но всем была очевидна ее несерьезность. Достаточно вспомнить слова этой песенки: «Мой парень снова влип в дурные дела, подрался, наглотался какой-то мути. Он так меня достал, я его прогнала, и я теперь хочу такого, как Путин». Путина противопоставляли пьянице и дебоширу, авторы «хотели» Путина лишь потому, что он несколько лучше забулдыги.
Россияне симпатизировали Путину, одновременно смеялись над ним, иронизируя над собой по поводу этих своих симпатий, – и не заметили, как заглотили ядовитую пилюлю. Гламур, привычно представляющий безобразное невинным, действовал безотказно – шутки рано или поздно заканчиваются, а яд глубоко проникает в кровь. Низкопробный юмор сыграл со страной злую шутку: с одной стороны, он вроде бы оставлял простор для здоровой критичности, но, с другой стороны, именно под его прикрытием нездоровые идеи вползли в сознание. Из юмористических передач постепенно исчезли пародии на Путина.
Новым этапом стала протестная активность 2011–2012 годов. Кремлевские политтехнологи, очевидно, поняли: для думающей части российского общества прием не сработал, превратить «милого комика» в «вождя без страха и упрека» не вышло. Путина уже не любили, но над ним по-прежнему смеялись. Тогда сменили тактику: в активной пропагандистской кампании понятия «мир» и «стабильность» были прочно привязаны к личности Владимира Путина. Избирателям планомерно внушали: поражение вождя неминуемо приведет к хаосу в стране. Система власти и управления еще не идеализировалась, но признавалась «меньшим злом» по сравнению со всевозможными социальными катаклизмами. Эта власть держалась больше на иррациональном страхе, чем на конкретной идее.
Вот с этого момента, пожалуй, и началось ускоренное формирование культа личности Путина. На смену проплаченным, набившим оскомину «нашистам», на смену агрессивным, но еще пытающимся создать видимость оппозиции «кургиняновцам» пришли Стариков и Федоров, дружно, до примитивности открыто воспевающие «вождя». Реабилитация советского прошлого и создание средствами массовой информации образа внешнего и внутреннего врага – эти процессы набирали обороты с каждым месяцем. Был сформирован образ России как осажденной крепости, спасти и защитить которую может лишь один человек, и его зовут Владимир Путин.
Ксения Кириллова – журналист, бывший корреспондент «Новой газеты» (Екатеринбург), живет в США
http://www.svoboda.org/content/article/27744622.html
