Его зовут Михаил Гиголашвили. Грузин. Родился в Тбилиси. Доктор филологии. Автор нескольких романов и литературоведческих трудов. Пишет по-русски. С 1991 года живет и работает в Германии.
Чей он писатель? К кому его отнести?
Мой старший друг (ныне покойный) Морис Давидович Симашко (Шамис). Отец – еврей, мать – поволжская немка. Родился в Одессе. Работал в Украине, Туркмении, Казахстане. Умер в Израиле. Писал по-русски. Переводил с казахского. Главная тема – азийская.
Чей он писатель?
Алексей Борисович Дебольский (он же Шмелев, Гуммельс, Стражевский). По отцу – украинский немец. Мать – русская. Родился в Харькове. Работал в Москве и Акмоле-Целинограде-Астане, где и умер. Писал на немецком и русском. Переводил с французского, английского, немецкого. Читал по-польски.
Чей он писатель? Какого рода-племени?
Я, Герольд Бельгер, родом из поволжских немцев. Родился в России (в городе Энгельс). Жизнь прожил в Казахстане. Пишу по-русски и по-казахски. Перевожу с немецкого. Обитаю в трех языках.
Чей я писатель?
Примеров таких сотни и тысячи. Во всех странах мира. Ну, так что? Кто кому принадлежит?
Привет национал-патриотам!
***
Свершилось. Состоялось. Удалось. Сподобился-таки.
О чем речь? Об издании моего десятитомника избранных произведений. Еще три-четыре года тому назад я о том и не мечтал-не гадал.
Какой там! Знаю: Иван Павлович Щеголихин к своим 80 годам ограничился одним объемистым томом избранной прозы («Больше не дают», – пожаловался он мне). Морис Давидович Симашко издал, кажется, четырехтомник своих ироизведений (мелким шрифтом, на плохой бумаге, малым тиражом). Владиславу Васильевичу Владимирову уделили по соцзаказу пять томов. Я их считаю более состоятельными литераторами.
А я, видно, каким-то образом попал в удачную струю (Год Германии в Казахстане, или наоборот). Оказался обласканным германо-казахской аурой. И мне «отвалили» аж десять томов. Ну, не везение ли? Не радость ли? Наиболее существенное из нашкорябанного мною за долгие годы удалось свести под одну крышу.
По-казахски говоря, шүкір, тәуба! Повезло!
Десять томов сочинений означает ведь то, что не зря небо коптил, не балду гонял, не напрасно мучил себя и бумагу. А если учесть, что перевел-перетолмачил с казахского и немецкого томов, полагаю, двадцать-двадцать пять, да еще книг двадцать составил, да разных статей, рецензий накропал тысячи две, то, выходит, без ложной скромности, потрудился вполне прилично.
Так, что же вышло в мой десятитомник? Если коротко: шесть томов прозы, один том – эссеистики, один том – работы по переводоведению, один том – критики, один том – публицистики.
Что же не вошло?
– три тома исследований по литературе российских немцев;
– два тома публицистики разных лет;
– два тома дневников;
– два тома интервью, данные для казахской, русской и германской печати;
– том критических работ, статей-рецензий, литературных портретов, очерков;
– два тома заметок и наблюдений из цикла «Плетенье пепухи» (9-19-е тетради);
– и кое-что еще из неопубликованного.
К настоящему времени (03.08.2012) издал на русском, казахском, немецком языках 65 книг. Надо бы издать еще книг пять-семь, которые, можно сказать, «на мази». Тогда мог бы сказать: все задуманное – осуществилось! Или вспомнить слова Фауста: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!»
Или повторить слова гётевского ночного странника: «Подожди немного, отдохнешь и ты!»
А пока радуюсь тому, что сподобился издать десять томов избранных произведений.
***
Ну, сколько же мороки с этими писателями у нашей власти?! Вот один «классик» пишет-строчит письма-жалобы, прошения-слезницы во все инстанции, ходит-бродит по высоким кабинетам. Вынь да положь ему Государственную премию! Иначе он накатает еще одну эпопею!
Другой «классик» считает дни до своего вожделенного юбилея. Ему позарез нужно звание Героя Труда. Третий «классик» всех ошарашил своими ультиматумами:
а) присудите Государственную премию;
б) издайте 20 томов сочинений за казенный счет;
в) устройте моих детей на престижную-доходную работу.
Ал не дейсің? Каково?!
Возможно ли представить, что, скажем, Хемингуэй, Фолкнер, Т. Манн, Г. Гессе шарахались по коридорам власти, домогаясь званий-премий? Что ни говори, а у Казахстана своя ментальность и свой путь развития…
***
Совсем сбил с толку нашу славную отечественную Фемиду незадачливый «Арханкергенский» герострат. То он один лихо расстрелял 13 своих дружков-напарников, защищавших наши рубежи. То он вообще не при чем: просто убег от побоища.
Черт знает что! Как же теперь выкрутиться из создавшегося положения? Как свести концы с концами? Какие еще версии подкинуть по этому срамному делу? Где взять столько лапши, чтобы навешать на уши доверчивому пиплу?
Ай, ай! Свихнуться впору. На каждом шагу нестыковки…
***
Самое сильное мое впечатление от моего бытования в Казахстане – степи: северо-казахстанкие, павлодарские, семейские, костанайские, южно-казахстанские, аральские, мангышлакские. Их неизгладимую прелесть я ощутил в поездках – на конных повозках, на мотоциклах, на машинах. В степи ощущаешь себя вольным существом, будто паришь над землей. В степи я люблю молчать, внимать ее чарующим, таинственным звукам.
Вспоминаются всегда колдовские строки из какого-то стихотворения Максимилиана Волошина:
Степной джюсан звенит и плачет,
Пустыня спит, а мысль растет…
Как это всеобъемно сказано: «Звенит и плачет»! Это надо было расслышать и выразить словами. Они напоминают по силе выражения лермонтовские: «Пустыня внемлет Богу», «И звезда с звездою говорит».
Все, все самое сокровенное может выразить человеческий язык. Если им владеет божий избранник.
***
Много ныне говорят и пишут об апокалипсисе, о конце света, о крахе мироздания. Ссылаются при этом на некие мифические выкладки, на древние предсказания и провидения, на библейские мотивы, на таинственные календари племени майя и т. д. Естественно, и писатели не остаются в стороне. Иные так изощренно описывают крушение мира, конец света, что волосы дыбом. Кажется, все пугают друг друга. А иные и вовсе не дождутся конца земной жизни. Всюду им мерещатся вселенский содом и гоморра. Кому-то вроде как хочется, чтобы это скорее произошло.
Я в таких случаях всегда вспоминаю мудрое мнение Гёте на сей счет. Он сказал Эккерману: «Пусть другие чтят того, кто дал корм скоту, а человеку вдосталь еды и питья. Я же чту того, кто одарил мир такою животворящей силой, что если лишь миллионная часть сотворенного им приобщается к жизни, мир уже так кишит живыми существами, что ни войны, ни чума, ни вода, ни огонь ему не страшны. Таков мой бог!»
Я склонен верить Гёте. Жизнь на Земле уже неистребима. Допускаю: катаклизмы на человечество обрушатся жуткие – землетрясения, цунами, ураганы, потопы, взрывы. Но ни войны, ни чума, ни вода, ни огонь ему не страшны. Я бы сказал так: страшны-то страшны, но не обреченно смертельны.
Будем верить Гёте. Он ведь избранник Земли.
***
Слушаю последние известия, ежедневно, из года в год, по КТК, по «Времени», по «Вестям», по «Евроньюс». Худые хабары обволакивают меня: насилия, кровавые разборки, всевозможные аварии, катаклизмы, убийства, пожары, войны, взрывы, суициды, мор и голод.
Что за бесконечные напасти? Куда идет человечество? Неужто так было всегда? Неужто это продолжится и впредь?
Более 30 лет назад вышел роман Юрия Бондарева «Выбор». Он привлек тогда мое внимание. Один из героев (Илья Рамзин) говорит другому (Васильеву): «…мир идет от плохого к лучшему. Сейчас человеку плохо везде. Везде и во всем. Ни у кого нет богов. И нет веры в себя. И в других…»
Неужели в этом скрыта универсальная истина? А, может, нечто подобное говорили и древние? Вполне ведь возможно, что подобные сентенции встречаются и в античной литературе?
Почему нынешнее мое внимание приковано к этому негативу? Неужели сказывается возраст? Может, лучший выход – не думать?
Я ставлю вопросительный знак. А бондаревский Васильев говорит утвердительно: «Это тоже выбор – не думать».
Чудится мне: многие живут-прозябают именно по этому принципу.
Васильев высказывает очень созвучные мне мысли. «Не отсюда ли эта повторяющаяся у меня мука вины, тоска и сожаление о том, что весь мир висит на волоске, что исчезает что-то главное? Что исчезает? Доброта? Вера? Доверие и жалость друг к другу? Нет, не красота спасет мир, а правда равной неизбежности и понимания человеческой хрупкости каждого. Всех. Не сила, а трагическая слабость всех перед смертью».
Думаю, это ключевая фраза бондаревского романа. И надо вслушиваться в эти слова.
***
Есть казахский фразеологизм, который употребляют, когда говорят об усопшем: «Дәм-тұзы таусылды». В моей переводчесой практике фраза эта встречалась часто. Я выворачивался по-всякому, но достойного адеквата, кажется, не нашел. И вот читаю в «И дольше века длится день» Ч. Айтматова: «Стало быть, кончились вода и соль, предназначенные ему на роду».
Полагаю, удачно. Образно. Понятно. И вполне приемлемо по-русски. У него же: «Особо ретивые активисты» – это же самые «шолақ белсенді», которых всегда больше, чем нерезанных собак.
Я обычно употребляю выражение: «горе-активисты».
