МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ
РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН
Казахский Национальный Педагогический Университет
им. Абая
Факультет международных отношений
Кафедра международных отношений
Венский конгресс 1815 года и реставрация бурбонов
Курсовая работа
Студентки 2-го курса:
Иминовой Аиды
Научный руководитель:
Ст. преподаватель Канафина Г.Е.
Допущена к защите
зав.кафедры, д.и.н.,
профессор Кузнецов Е.А.
_____________________
«__»___________2006 г.
Алматы 2006
СОДЕРЖАНИЕ
Введение…………………………………………………………………….…….3
ГЛАВА I. Внутренняя политика Франции в конце XVIII-начало XIX
века и реакция Европейских стран после крушения империи Наполеона
1.1 Реставрация бурбонов и политика Людовика XVIII века………………….6
1.2 Внутриполитическое положение Франции и попытки сохранения монархии………………………………………………….………………….…….10
1.3 Позиция Европейских держав к событиям во Франции……………….…..14
ГЛАВА II. Венский конгресс 1815 года
2.1 Международная ситуация перед открытием Венского конгресса…………22
2.2 Венский конгресс и его основные решения…………………………………24
Заключение………………………………………………………………………27
Список использованной литературы…………………………………………29
Введение
Актуальность темы. Навязав Франции 30 мая 1814 года мирный договор в Париже, союзные державы, входившие в состав коалиции 1813 года, достигли той цели, которую, начиная с 1792 года, преследовали все коалиции и которой Англия и Россия в 1804—1805 годах дали совершенно четкое определение: ввести Францию в ее старые границы, «сковать» ее в этих пределах, поставить ей преграды на тот случай, если она снова попытается ворваться в Бельгию или захватить левый берег Рейна, и, наконец, держать под своей опекой и изолировать монархию Бурбонов, ослабленную уже условиями, при которых она была восстановлена.
Конституционная хартия, данная Людовиком XVIII, должна была ограничить власть французского короля в первую очередь в вопросах внешней политики. Восстановленная в интересах мира монархия Бурбонов была непопулярна именно вследствие того, что ее восстановление было связано с этим миром. «Более чем столетний опыт, — писал Кауниц в 1791 году, — не раз дававший всей Европе почувствовать перевес, который в общей системе политического равновесия доставляли Франции, при господстве абсолютного монарха, географическое положение и неисчерпаемые ресурсы этого королевства, этот опыт убедил в особенности Австрию, что для полного и продолжительного спокойствия собственных владений последней наиболее благоприятными являются такое ослабление и усложнение внутренних пружин грозной французской монархии, которые были бы способны в будущем отвлечь ее силы от внешних авантюр».
Так думала в 1791 году Австрия и так же смотрела на дело Англия: обе помнили об эпохе Людовика XIV. А в 1814 году, после Республики и Наполеона, это стало общим мнением Англии, Австрии, Пруссии и России. «Отныне, — сказал в 1815 году император Александр о конституционной монархии восстановленных Бурбонов, — эта нация, достигнув внутреннего мира, перестанет питать агрессивные замыслы против Европы». Но союзники сговорились предоставить Франции чисто показную роль, дать просто внешнее удовлетворение ее национальному достоинству и устроить так, чтобы на конгрессе она фигурировала лишь для вида, в качестве свидетеля, и допускалась только к подписанию протоколов.
Европейская дипломатия Франции времен Наполеона III исследуется в работах Клучко К.Н. «История Франции: от монархии к республике», «Франция при Наполеонах», Синицина Ф. «Становление и развитие дипломатической службы Франции», Ревуненкова В.Г. «Польское восстание и европейская дипломатия», Рыжова Р.И. «Сближение России и Франции после Крымской войны».
¹Послание президента Республики Казахстан Н.А. Назарбаева народу Казахстана.// Казахстанская правда. 2006.-2 марта-С.1.
² Яковлев Н.Н. У. Питт- младший и французкая революция. М., 2000.-С.255
Эти пункты и явились предметом тайных статей, присоединенных к Парижскому трактату. Первая из этих статей гласила: «Постановления относительно территорий, уступаемых его христианнейшим величеством (французским королем)… и отношения, результатом коих должна явиться система действительного и прочного равновесия в Европе, будут урегулированы на конгрессе на основаниях, принятых по общему соглашению союзными державами, и согласно общим постановлениям, содержащимся в нижеследующих статьях». Таким образом, союзные державы, т. е. четыре шомонских союзника: Австрия, Великобритания, Пруссия и Россия — оставляли исключительно за собой право установить основные принципы, на которых должен будет покоиться европейский мир. Они не желали больше
никого допускать к обсуждению этих вопросов, а для того чтобы Франция ни под каким видом не могла туда проникнуть, они принудили ее заранее подписаться под унизительными постановлениями.
Целью данной работы является исследование Венского конгресса и реставрацию Бурбонов во Франции. Исходя из цели работы поставлены следующие задачи работы:
- Для достижения цели работы предстоит решить следующие задачи работы:
- Исследовать русско-французские отношения во время правления Наполеона III;
- Рассмотреть дипломатию Франции в отношении Крымской войны;
- Исследовать политику Наполеона III в США во время Гражданской войны;
- Рассмотреть дипломатию Франции во время Второй империи при Наполеоне III;
- Проанализировать достижения политики Наполеона III.
Степень изученности темы. Европейская дипломатия Франции времен Наполеона III исследуется в работах Клучко К.Н. «История Франции: от монархии к республике», «Франция при Наполеонах», Синицина Ф. «Становление и развитие дипломатической службы Франции», Ревуненкова В.Г. «Польское восстание и европейская дипломатия», Рыжова Р.И. «Сближение России и Франции после Крымской войны».
История дипломатии Франции во время франко-прусской, франко-русской войн рассматривается в книге Утилина К.А., Рыжова Р.И. «История европейских войн 1790-1914гг.».
Стоит также отметить труды Бовыкина Д.Ю. «Людовик XVII: жизнь и легенда», «Людовик XVII: жизнь после смерти», Сироткина В.Г. «Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией» и многие др.
Источниковая база. При написании данной работы необходимыми источниками явились:
- Дипломатические документы;
- Научно-исторические работы посвященные исследованию истории Европы и Франции времен правления Наполеона III;
- Энциклопедии и справочная литература по всемирной истории;
- Электронные источники сети Интернет – официальные сайты научно-исторических журналов «Всемирная история», «Колесо истории», «По страницам истории».
Методология работы. Основными методами написания данной работы явились системный подход и принцип историзма в изучении Венского конгресса и реставрации Бурбонов во Франции. Также были использованы анализ и сравнительный метод, изучение документальных и архивных материалов при анализе достижений внешней политики Франции в середине ХIХ в.
Практическая значимость работы заключается в том, что полученные путем исследования теоретические и практические выводы позволяют глубже понять сущность Венского конгресса и реставрации Бурбонов во Франции, политику и дипломатию Людовика 19, ее концепцию, а также политические приоритеты Франции на тот период.
Структура работы. Данная работа выполнена соответственно цели и задачам исследования. Структурно работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. Объем работы составляет 31 страница.
ГЛАВА 1
Внутренняя политика Франции в конце XVIII – начало XIX века и реакция Европейских стран после крушения империи Наполеона
1.1 Реставрация Бурбонов и политика Людовика XVIII.
С этого момента реставрация Бурбонов в королевстве обеих Сицилий стала совершившимся фактом, признанным восемью державами (ст. 104 Заключительного акта) Разрешение этой проблемы облегчило решение всех других вопросов, относящихся к Италии. Было постановлено предоставить Парму в пожизненное владение Марии-Луизе Австрийской, супруге Наполеона. По ее смерти Парма должна была перейти к Марии-Луизе Испанской, бывшей королеве Этрурии, и к ее детям; а пока эта принцесса получала Лукку, которая затем должна была быть возвращена Тоскане. Тоскана переходила в наследственное владение эрцгерцога Фердинанда Австрийского, а Модена — эрцгерцога Франца д’Эсте (ст. 98—102 Заключительного акта). Папа получал обратно легатства Равенну, Болонью и Феррару, кроме части Феррарской области, расположенной на левом берегу реки По (ст. 103). Сардинский король получал Геную, и право наследования, вопреки притязаниям Австрии и согласно желанию Франции, обеспечивалось за Савойско-Кариньянской ветвью (ст. 85 и 86). И, наконец, Австрия, которая благодаря брачным связям господствовала над Апеннинским полуостровом, получала Ломбардию, Тироль, всю территорию бывшей Венецианской республики, Вальтелину, Триест, Далмацию и Иллирию (ст. 93, 94, 96 Заключительного акта).
Коалиция государств, одержавших решающую победу над Наполеоном, поспешила возвести на французский престол старшего представителя «легитимной» (законной) династии — Людовика XVIII. Новые правители Франции должны были признать «перераспределение» земельной собственности, буржуазный гражданский кодекс, выработанный при Наполеоне и, следовательно, уничтожение феодальных отношений, а также новую администрацию Франции.[1]
Они согласились одарить Францию писаной конституцией, известной под названием Хартии 1814 года. Авторы назвали ее «свободной и монархической». Хартия 1814 года, как это вытекало из ее содержания, должна была примирить верхи буржуазии с дворянством. Соответственно с тем: а) признавалось, что граждане «в равной степени допускаются к гражданским и военным должностям»; б) что верховная власть короля ограничивалась законодательными полномочиями палат и несменяемостью судей. Создавалось две палаты: верхняя, назначаемая королем, и нижняя, избираемая узкой коллегией, состоящей из лиц, уплачивающих не менее 300 франков прямых налогов; от депутата палаты требовалось, чтобы он уплачивал по меньшей мере 1000 франков налога. При этой системе голосовало не больше 90 тыс. человек (из 30 млн. право быть избранным имело около 15 тыс.). Такова была эта конституция, призванная, по ее собственным словам, «оправдать ожидания просвещенной Европы». Лишив нацию всякого легального политического действия, отдав власть в руки маленькой кучки ее поработителей, Хартия заявляла о «заветном желании», чтобы «все французы жили братьями».
Не удивительно, что, когда Наполеон, решившись на свой последний «полет орла», высадился во Франции с горсткой ветеранов (1815 г.), антинародная монархия была сброшена в грязь, из которой ее перед тем подобрали.
Восстановленный на престоле после битвы при Ватерлоо Людовик XVIII царствовал до 1824 года. Перед Французской революцией он был вовлечен в многочисленные политические интриги и считался вождем реакционной придворной партии. Тем не менее длительное изгнание, продолжавшееся с 1791 по 1814, сделало его взгляды более умеренными, и когда в 1814 союзники-победители возвели Людовика на французский престол, он был готов пойти на большие уступки средним слоям. В обнародованном им в 1814 декрете учреждалась конституционная монархия и признавались некоторые достижения революции и наполеоновского режима. Умеренная и ориентированная на компромисс политика Людовика XVIII послужила причиной сопротивления его брата Карла, графа Артуа, позже Карла X. Но в 1815–1820 Людовик XVIII умело противостоял Артуа и реакционерам, поддерживая определенный уровень либерализма.
Первые выборы в палату депутатов в 1815 проходили в атмосфере террора, что дало преимущество ультрароялистам. В итоге эта группа оказалась лидирующей в палате; она руководствовалась лишь чувством мести, что не могло не встревожить Людовика XVIII. В 1816 он распустил палату. Вторые выборы привели к появлению более умеренного Законодательного собрания. Были проведены реформы в армии, введены более мягкие цензурные ограничения. В 1818 армии Четырехстороннего союза покинули территорию Франции.
Первым делом нового короля было вознаграждение дворян, потерявших землю во время революции. Компенсация эта составила огромную сумму — 1 млрд. франков. Его следующим делом было восстановление смертной казни за «оскорбление» католической религии.[2]
Французскому правительству не были известны тайны союзников; но оно догадывалось об их существовании, благодаря дружеским сообщениям заинтересованных сторон и главным образом благодаря жалобам мелких итальянских и немецких дворов, видевших для себя угрозу: одни со стороны Пруссии, другие со стороны Австрии. Отсрочки заседаний конгресса достаточно ясно показывали, что четыре союзные державы не добились соглашения относительно статей, которые они решили выработать исключительно между собой. По тому молчанию, которого они придерживались относительно Франции, очевидно было, что они по-прежнему упорно хотели отстранить ее от участия в решении этих крупных вопросов. Кэстльри написал 14 августа Веллингтону, английскому посланнику в Париже, а Веллингтон напомнил Талейрану, что существуют обязательства, заключенные «в такую эпоху, когда Англия далеко не могла считать французское правительство в числе своих друзей». Распри союзников открыли брешь, через которую Франция только и могла снова вернуться в Европу, занять там свое место и со временем, быть может, разорвать цепи образовавшейся против нее коалиции.
В этом заключалась главная задача политики Людовика XVIII, и с этой именно целью задуман был тонкий, остроумный и глубоко дипломатический план, который король, по соглашению со своим министром Талейраном, выработал для французской делегации на конгрессе.
Прежде всего Людовик XVIII должен был найти средства, чтобы вывести Францию из того изолированного положения, в которое поставили ее союзники и в котором они намерены были ее удержать. Страх и зависть к могуществу Франции лежали в основе коалиции и связывали воедино ее составные элементы. Доставить какой-нибудь предлог для подозрений союзников, проявить какое бы то ни было стремление к территориальному расширению, внушить беспокойство англичанам в отношении Бельгии, а пруссакам и всем немцам вообще в отношении левого берега Рейна — это значило бы немедленно сблизить союзников и дать оружие в руки тем, кто, как, например, пруссаки, одушевлены были неумолимой ненавистью к Франции и хотели отнять у нее Эльзас и Лотарингию.
Поэтому в распоряжении Франции было лишь одно средство для того, чтобы расколоть союзников: это средство заключалось в том, чтобы успокоить их. Союзники навязали Франции отказ от своекорыстных притязаний, и это было ее единственной силой. Союзники организовали хитрую систему предосторожностей против честолюбия и двуличия французской политики, но они не предвидели того случая, когда Франция откажется от своих честолюбивых замыслов или, вынужденная обстоятельствами, захочет быть искренней. Союзники заставили ее отказаться от политики уловок и интриг, но этим самым они внушили ей в некотором смысле «политику принципов». Людовик XVIII и Талейран это поняли, и их искусство заключалось в том, что они сумели извлечь силу и способы действия из наложенных на них обязательств.[3]
Коалиция боролась с Францией и принудила ее подписать Парижский мир во имя европейского государственного права; и Франция намеревалась выступить на конгрессе во имя этого самого права и потребовать от всех применения его ко всем постановлениям, навязанным ей. Франция хотела доказать свое уважение к принятым на себя обязательствам энергичным отстаиванием всеобщего применения положенного в их основание принципа. «Следовало, — говорил Талейран, — дать понять, что Франция довольствуется тем, что имеет; что она искренно отказалась от прежних завоеваний; что она чувствует себя достаточно сильной и в своих прежних границах; что она и не думает стремиться к их расширению; что она, наконец, полагает теперь свою славу в умеренности. И если она хочет, чтобы к ее голосу еще прислушивались в Европе, то настаивает она на этом лишь потому, что намерена защищать права других народов против всякой попытки нарушения этих прав». Эта роль самоотречения была, быть может, «не лишена известного величия», но она уже, во всяком случае, не была лишена известной ловкости. Франция собиралась завоевать себе «достойное и почетное положение, опираясь на свою полезную роль защитницы слабых».
Людовик XVIII с тех пор не изменил своих взглядов. Талейран также продолжал оставаться при своей точке зрения, которая у него стала как бы постоянной задней мыслью, своего рода мысленной оговоркой при всех тех отступлениях от той политики умеренности, которые Талейрану в его долгой деятельности приходилось допускать, чтобы удержаться на месте. Взгляды его были полностью подтверждены действительностью. Оба они — король, исходя из принципиальных мотивов, а министр — из соображений расчета — пришли к одному и тому же заключению, так как оба руководились опытом, пониманием реальных соотношений сил и инстинктивным чутьем, подсказывавшим им, в чем состояли неизменные интересы Франции в европейских делах. Таким образом, под непосредственным внушением Людовика XVIII и на основании указаний и заметок Талейрана были составлены сентябрьские Инструкции 1814 года. Редактировал их старший чиновник при министерстве иностранных дел Лабенардьер. Эти «Инструкции» были вплоть до Парижского трактата 1856 года блестящим подтверждением и законченным проявлением этой политики и представляли собой кодекс и устав правил французской дипломатии. Таким образом, занятая Францией позиция была неуязвима. Франция противопоставляла союзникам правовые принципы, которые они сами раньше торжественно провозгласили.[4]
Впрочем, занятая Францией позиция имела и свои слабые стороны. Франции нельзя было выходить из своей роли поборника бескорыстия даже по самому незначительному поводу. Если бы она это сделала, то все бы пропало; сразу же все ее заявления стали бы расцениваться, как лицемерные, и вся эта великолепная политика принципов сразу упала бы до уровня вульгарнейшей интриганской игры. Никогда еще политика не требовала большей выдержанности. В интересах тех элементов, которым эта политика не нравилась, было сбить ее с толку, расстроить ее, одним словом, ввести французских дипломатических агентов в искушение, вовлечь их в какую-нибудь сделку и таким образом скомпрометировать. Меттерних, конечно, не преминул это сделать. Кроме того, и это было еще важнее, принятая Людовиком XVIII политика неизбежно вела к полному антагонизму с Россией и Пруссией, интересы которых были солидарны и государи которых были связаны узами самой нежной и прочной дружбы. Людовик XVIII справедливо считал их неразлучными, и, не желая ни в коем случае ни пожертвовать в лице саксонского короля своим принципом в угоду Пруссии, ни содействовать замыслам ее правительства, он должен был вступить в конфликт с Россией. Французский король легко решился на это. Рост русского могущества внушал ему беспокойство, а смутно ощущавшееся им наличие чего-то безмерного в этой нации оскорбляло его дух классика.
Казалось, что оппозиция графа Артуа и ультрароялистов была сломлена, но убийство в 1820 герцога Беррийского, наследника престола, резко изменило ситуацию. Не в силах противостоять давлению семьи, ощущая бремя возраста и усталости, Людовик в конце концов признал опасения ультрароялистов и в течение последующих четырех лет неуклонно эволюционировал вправо. Была введена жесткая цензура печати, пересмотрен избирательный закон о выборах в сторону ограничения прав избирателей, ультрароялисты заняли господствующие позиции в палате депутатов и кабинете министров. Умер Людовик XVIII в Париже 16 сентября 1824, трон перешел к его брату Карлу.
1.2 Внутриполитическое положение Франции и попытки сохранения монархии.
1795 год во многом стал переломным в истории Французской революции конца XVIII века. Свергнув Робеспьера и приложив все усилия для того, чтобы, по меткому выражению Б. Бачко, выйти из Террора[5], Национальный Конвент принял решение дать стране новую конституцию и разойтись после ее одобрения народом. Термидор заканчивался, наступало время Директории.
Однако как нам представляется, середина 1795 г. была столь же важным и решающим моментом и в истории контрреволюции. Растущая в стране усталость от революционных потрясений, растущее влияние роялистов в стенах Конвента, стремление к примирению старых и новых элит, на основе которого в стране воцарились бы мир и согласие – всё это едва ли не впервые за последние три года превращало возможность реставрации монархии из недостижимой мечты в политическую реальность[6].
В немалой степени планам реставрации способствовало и то, что малолетний король Франции – заключенный в Тампле десятилетний Людовик XVII – очевидно не мог править самостоятельно. После смерти Людовика XVI регентом провозгласил себя его брат – Людовик-Станислав Ксавье, граф Прованский, носивший титул Месье и до 1781 года считавшийся наследником престола. Однако теоретически ничто не мешало заменить его регентским советом, в который могли бы войти как легитимисты, так и умеренные монархисты, в том числе и депутаты Конвента, что предотвратило бы резкую смену политического курса и предоставило бы определенные гарантии безопасности участникам Революции. Таким образом, Людовик XVII, отмечает известный историк Н. Хэмпсон, «мог бы стать символом объединения французов вокруг умеренной конституционной монархии и проложить путь через лабиринт ненависти, в котором блуждала вся страна. Его смерть в тюрьме 8 июня положила конец всем подобным надеждам»[7].
В этой ситуации крайне принципиальной становилась линия поведения нового французского монарха, принявшего имя Людовика XVIII. Для современников едва ли было секретом его давнее стремление занять французский престол, подогреваемое долгой бездетностью Людовика XVI. В отличие от своего младшего брата, графа д’Артуа, Месье отказался эмигрировать в самом начале революции и остался в стране, выжидая, как развернутся события. Лишь в июне 1791 г., одновременно с Людовиком XVI, он покидает столицу (правда, в отличие от короля, успешно). Перебравшись из Брюсселя в Кобленц, Месье становится одним из инициаторов печально знаменитой Пильницкой декларации, немало поспособствовавшей падению монархии[8]. Объявив, что Людовик XVI не свободен в своих действиях, граф Прованский постепенно примеривает на себя королевские одежды; в ответ в январе 1792 года Законодательное собрание лишает его прав французского принца.
После неудачной попытки вторгнуться в страну вместе с армиями эмигрантов, Месье на некоторое время задерживается в Гамме в Вестфалии. После казни Марии-Антуанетты его права на регентство практически не оспариваются, чего нельзя сказать о правах на трон: роялисты в годы революции отнюдь не были едины, многие предлагали, в случае восстановления монархии, не возвращать Бурбонов, передав престол кому-либо из других принцев – от герцога Орлеанского до второго сына английского короля Георга III герцога Йоркского[9]. Однако Месье это мало заботило: обосновавшись в Вероне, он продолжал ждать своего часа.
Получив известье о смерти племянника, граф Прованский немедленно провозгласил себя королем и, как и полагалось, сообщил об этом европейским государям. В обычное время признание нового монарха Франции стало бы простой формальностью, однако в 1795 г. это ставило многие державы в весьма щекотливое положение.
Прежде всего, не было полной уверенности, что Людовик XVII действительно скончался. Об этом сообщил Конвент, но можно ли было ему доверять, особенно на фоне ходивших в то время многочисленных слухов о том, что сыну Людовика XVII так или иначе удалось скрыться из Тампля? Известно, например, что 11 июля 1795 г. министр иностранных дел Австрии барон Тугут писал графу Стархембергу: «Вплоть до сегодняшнего дня преждевременное признание Месье кажется нам представляющим больше неудобств, нежели преимуществ. В некотором роде даже удивительно, что Месье поторопился принять титул короля, поскольку, если внимательно разобраться, не существует, на самом деле, никакой законной уверенности в смерти сына Людовика XVI». Далее же в том письме говорится, что законный наследник трона «может еще появиться, если он будет ясным и законным образом установлен».
С другой стороны, в 1795 г. многие европейские державы активно вели переговоры о мире с Французской республикой. В начале апреля Пруссия подписывает с ней Базельский мирный договор, в мае заключается мир с Голландией, 22 июля – с Испанией. Одновременно шли так и не завершившиеся успехом переговоры с Австрией, а премьер-министр Англии Вильям Питт-младший с трудом противостоял намерениям парламента навязать аналогичное соглашение Георгу III.
Объявляя Папе Римскому о вступлении на престол, Людовик XVIII обещал восстановить во Франции католическую веру и просил у Папы благословения, подписав грамоту: «Ваш преданнейший сын»[10]. Эта грамота была передана через испанского посла Николаи ди Аззарра (Azzarra), который, по такому случаю, получил у Папы трехчасовую аудиенцию, однако, как сообщал в Петербург генеральный консул России в Риме граф В.И. Кассини 4 (15) июля, «тщетно этот посол пытался склонить Св. Отца к признанию, бесполезны были протесты и вкрадчивость, и с той, и с другой стороны споры были очень оживленными, однако так до сих пор ничего и не произошло. О причинах этого сопротивления невозможно догадаться…». Показательно, что хотя к середине июля Папа и признал Людовика XVIII, даже в начале августа содержание его официального ответа еще не было предано гласности. «Папа опасается, – пояснял Кассини, – что, опубликовав ответ, рассердит французов, по отношению к которым надеется играть роль нейтральной державы».
На фоне нерешительности Папы неудивительной становится и отношение к Месье других итальянских государств, которое хорошо видно на примере Сардинии – 16 (27) июня полномочный министр России в Турине граф Г. Стакельберг сообщал графу Остерману, что касательно признания Людовика XVIII сардинский «двор еще не принял никакого решения и похоже, что он хочет подождать, какую сторону примут как другие дворы, так и сам Месье»; В Турине предполагали, что он покинет Верону и направится либо к Конде, либо в Испанию[11]. Не признала Людовика XVIII и Венеция: выяснив, что Людовик XVIII отправил извещения о вступлении на престол в Санкт-Петербург, Вену, Лондон и Мадрид, здесь решили подождать сведений о решении этих дворов.
Позднее, уже в 1796 г., когда Венеция вышлет Людовика XVIII со своей территории, реакция Петербурга на это событие будет весьма резкой и незамедлительной. В письме к Мордвинову, отправленному из Санкт-Петербурга 13 мая 1796 г., вице-канцлер Остерман отметит сожаление Императрицы о том, что «Сенат до такой степени подчинился повелительному тону французских цареубийц». А в ноте, направленной в то же время русским правительством Венецианскому Сенату, будет выражена полная поддержка всем требованиям изгнанного монарха.
Таким образом, Людовику XVIII ничего не оставалось, кроме как делать хорошую мину при плохой игре. Весьма показательно в этом отношении его письмо от 9 июля 1795 г.[12], отправленное из Вероны Екатерине II в ответ на послание императрицы от 22 июня.
В этом также заключалась одна из особенностей мировосприятия нового монарха: тогда как многие его подданные были уверены, что для французов позорно принимать помощь иностранцев, особенно англичан – их давних врагов, Людовик XVIII напротив, как он сам отмечал в письмах королям шведскому и датскому, надеялся «на помощь Господа и своих могущественных союзников»[13]. Но, разумеется, и он сам, как говорилось далее в письме Екатерине II, намерен был «прекратить бездействие, которое меня унижает, давит на меня, вредит и моей чести, и моему делу – и отправиться на поиски моего Трона или же моей могилы в то единственное на земле место, которое для меня предназначено, во Францию». В то же время, далее Людовик XVIII подчеркивал, что не может напрямую, не будучи официально признанным, обращаться к королю Англии и просил Екатерину замолвить словечко за графа д’Артуа, которому англичане отвели резиденцию в Эдинбурге, с тем, чтобы его перевели поближе к Франции.
Таким образом, заявление Людовика XVIII о вступление на престол ставило правительства многих стран перед выбором: либо признать его и, тем самым, похоронить все надежды на долгожданный мир, либо не признавать – и нарушить давнюю монархическую традицию. Не удивительно, что многие выбирали третий путь: не отвечать ни «да», ни «нет» и выжидать, как развернутся события.
В этом свете не удивительно, что граф Прованский и граф д’Артуа возлагали надежды на помощь России. Не поленившись лично отправиться в Санкт-Петербург весной 1793 г., граф д’Артуа вернулся оттуда окрыленным: Екатерина пообещала ему отправить в Нормандию или Бретань 15 тысяч русских солдат и осыпала подарками, в число которых – весьма прозрачный намек – входила и шпага.
Однако Россия явно делала ставку не на военную силу – в одном из рескриптов Екатерины, датируемом 30 августа 1795 г., говорилось, что восстановление монархии во Франции видится ей «посредством умножения в сем государстве Королевской партии»[14]. В то же время, трудно однозначно судить о причинах, по которым русские войска так и не были отправлены на завоевание для Бурбонов французского трона[15]. Если верить вице-канцлеру графу И.А. Остерману, то императрица «так и не приняла более непосредственно участия в военных действиях единственно в силу препятствий, чинимых восстанием в Польше»[16], однако это явно касается именно 1795 г., тогда как в более широкой перспективе не менее реальной и существенной, была, скажем, турецкая угроза.
1.3 Позиция Европейских держав события во Франции
Наибольшую холодность в этом отношении проявила Пруссия. Заключив мир с Францией, король Пруссии с самого начала ясно продемонстрировал свое отношение к проблеме – он отказался даже объявить траур по случаю смерти Людовика XVII. На недоуменный запрос русского посла М.М. Алопеуса поступил ответ, что «поскольку этот принц не был признан Королем Пруссии в качестве Короля Франции, то траур по нему мог бы быть объявлен лишь как по Дофину, однако в соответствии с этикетом, основанным на законе 1734 г., в этом случае не объявляется траур даже по принцам прусского королевского дома, скончавшимся до достижения 12-ти лет». «По крайней мере, это то объяснение, которое мне дал граф де Гаугвиц[17]», – добавлял посол в некоторой растерянности[18].
Не удивительно, что когда Алопеус попытался завести речь о признании Людовика XVIII, Пруссия осталась глуха к его призывам. Максимум, чего он добился, – барон Гарденберг в личной беседе сообщил ему, будто «он убежден, что во Франции должна быть восстановлена монархия, имея в виду монархию конституционную, и что ему кажется невозможным, чтобы королем мог стать один из эмигрировавших принцев».
Однако его государь решил на официальном уровне ситуацию не обострять. Получив письмо Людовика XVIII, король Пруссии, по-прежнему называя его графом Прованским, направил ему ответ, содержащий «выражение дружбы и заинтересованности в том, чтобы французская нация в скором времени признала те великие обязательства, которые возлагают на нее принцы дома Бурбонов, и пожелал ему счастья на долгие лета». Трудно сказать, воспринимался ли в реалиях XVIII в. подобный ответ, как издевательство или как отписка, но когда Людовик XVIII направил королю Пруссии второе письмо, то получил на него, как пишет Алопеус, «очень сердечный ответ». Ответ, но не признание.
Подобного же курса придерживалась и часть других германских государств. Так, например, 1 (12) августа полномочный министр в Мюнхене И. Тункель доносил в Петербург из Баварии: «Мне сказано, что дядя умершего Короля французского сообщил двору здешнему о приеме его престола, и что отсюда ответствовано токмо с выражением желания о лутшем жребии для него и для фамилии Королевской, не давая в грамоте ему титул величества»[19]. Немногим раньше, 28 июня (9 июля), генеральный консул России в Остенде И. Фациус докладывал графу Остерману из Ашафенбурга, что курфюрст Майнца только что получил письмо о вступлении Людовика XVIII в свои права и теперь раздумывает, дать ли аудиенцию его посланнику, поскольку Ратисбонский сейм только что принял решение о начале мирных переговоров с Францией.
В этих условиях чрезвычайно принципиальной оказывалась позиция Австрии – не случайно Екатерина II отдала распоряжение российским дипломатам в этой стране предпринять соответствующие шаги еще до получения официального сообщения о смерти дофина[20]. Однако в депеше от 27 июля (7 августа) русский посол в Вене граф А.К. Разумовский сообщал графу Остерману, что письмо Людовика XVIII с извещением о вступлении на престол оставлено императорским двором без ответа «вплоть до дальнейшего развития событий», а сам обмен подобными письмами рассматривается австрийцами как несвоевременный.
Несколько позднее, в послании от 19 (30) августа граф Разумовский докладывал, что провел на эту тему беседу с австрийским министром иностранных дел бароном Тугутом, который подчеркнул, что «признание Короля Франции нельзя ни на секунду ставить под сомнение, однако оно никак не может произойти в данной ситуации; оно произойдет лишь тогда, когда, ступив на французскую землю, он объединит вокруг себя достаточно многочисленную партию, чтобы оказать решающее влияние на общественное мнение, которое, как хвалится этот Принц, он уже расположил в свою пользу».
Из приведенной цитаты хорошо видно весьма скептическое отношение Австрии как к самому Людовику XVIII, так и к его заверениям о собственной популярности – на самом деле, Тугут был уверен, что шансы на возрождение монархии во Франции, особенно с учетом личных качеств ее нового короля, весьма малы. Как он сам писал австрийскому послу в России графу Кобенцлю, «к сожалению, даже если где-то внутри страны и не далеки от того, чтобы желать возвращения королевской власти, правда заключается в том, что никто не любит Месье и не хочет видеть его на троне».
Отсюда и те мысли, которые высказывает Тугут в письме к Кобенцлю. Если все союзники вознамерятся вместе взяться за дело, отмечает он, «возможно, будет иметь смысл предложить прежде всего выяснить, не следует ли для успеха этого важного предприятия склонить Месье от имени дворов главных стран, входящих в коалицию, отказаться от своих прав и передать их монсеньеру графу д’Артуа или даже монсеньеру герцогу Ангулемскому[21], чьи достоинства, как уверяют, внушают большие надежды».
«Помимо этого, – продолжает Разумовский, – он мне сказал, что крайне неудовлетворен поведением этого Принца и в особенности людей, которые его окружают; среди нет никого, кто хоть немного был бы в курсе дел». Подобная ремарка не удивительна: первым же своим дипломатическим шагом Людовик XVIII нанес серьезное оскорбление австрийскому двору, поскольку письма с извещением о его вступлении на престол были сначала направлены герцогу Фердинанду Миланскому (и это при том, что Милан официально входил в Империю), потом – королю Пруссии и лишь затем в Вену. Тугут, писавший об этом графу Кобенцлю, отмечал, что это несколько странный шаг – прежде всего направить письмо тому, кто считается одним из лучших друзей Франции.
Однако не только личные качества Месье заставляли императора отказывать в признании его прав на трон. Когда Конвент согласился обменять Марию-Терезу, дочь Людовика XVI, на ряд французских чиновников и политиков, встал вопрос, на территории какой страны, ей следует обосноваться. В одном из писем Екатерине II Людовик XVIII делился своими мыслями на этот счет следующим образом: «Поскольку, к сожалению, моя племянница не имеет иного отца, кроме меня, я хотел бы выполнить в отношении ее свой долг. Помимо этого, у меня есть один проект, который в данный момент я поверяю одному только Вашему Величеству – выдать ее замуж за моего племянника, герцога Ангулемского». Далее король пояснял, что хотел бы «отправить ее в Рим к своим тетушкам – в единственное место, которое ей подходит», однако Император дважды ему в этом отказал.
Как оказалось, Франц II питал к Марии-Терезии не менее сильные родственные чувства. Напомнив, что Мария-Антуанетта – принцесса из дома Габсбургов, он высказал недвусмысленное желание, чтобы она осталась при его дворе, и тут уже Людовик XVIII решительно этому воспротивился – по мнению графа Разумовского, по большей части, из-за опасений, что австрийский дом будет претендовать на французский престол.
При анализе дипломатической переписки становится заметно, что повышенная активность Петербурга постепенно начинает вызывать у Австрии все большее раздражение. В середине августа Тугут в сердцах напишет Кобенцлю: «Как только обстоятельства позволят, чтобы русская армия приблизилась к берегам Рейна, Людовик XVIII будет без промедления признан. Иными словами, именно от Екатерины II зависит возрождение трона Бурбонов».
Несмотря на это, в конце сентября Остерман направляет Разумовскому большое письмо, в котором просит вновь встретиться с Тугутом и подействовать через него на императора для скорейшего признания Людовика XVIII, заодно выдвигая дополнительную мотивацию срочности этого шага: именно сейчас это исключительно важно для того, чтобы оказать поддержку роялистам внутри Франции. Желая добиться для Людовика XVIII разрешения на участие в военных действиях, Остерман отмечал, что король во главе австрийской армии «будет выполнять сугубо представительские функции, однако его имя и титул будут полезны для успеха этой армии и ее вторжения в страну»[22].
Поскольку почта Кобенцля перлюстрировалась, Остерман был осведомлен и о том, что Тугут не прочь подобрать более походящего претендента на французский трон. Именно поэтому вице-канцлер специально подчеркивал, что Екатерина II считает эту идею «самой гибельной, какую только можно измыслить и в особенности предать гласности, поскольку она ведет к уничтожению прав всех Государей».
В итоге в октябре во время новой встречи с Тугутом Разумовский еще раз поднял вопрос о признании Людовика XVIII. На этот раз в качестве основного аргумента против этого шага австрийский министр иностранных дел выдвинул стремление имперских земель к миру, о чем раньше говорилось лишь вскользь. Теперь же Тугут не преминул подробно напомнить послу, что «все германские сословия продемонстрировали сильное желание договориться с Францией», к чему их подталкивает крушение надежд на то, что монархия во Франции будет восстановлена изнутри, силами самих французов, а ландграф Гессенский уже даже подписал мир.
Барон Тугут не лукавил: еще в мае по его распоряжению граф Лербах, ведущий австрийский специалист по дипломатии внутри Священной Римской Империи, объехал, начиная с Мюнхена, столицы десяти главных южногерманских государств. В его докладе говорилось, что только Гессен, с подачи Пруссии, собирается в конце августа заключить сепаратный мир с Францией, тогда как остальные готовы и дальше оставаться в орбите австрийской политики, но при одном условии: император продемонстрирует ясное и недвусмысленное стремление к миру. В дни заключения Базельского мира Франц II еще не дал этим государствам определенного ответа: с одной стороны, он подтвердил, что полон решимости защищать империю и надеется, что и остальные последуют его примеру, с другой, – заверил, что по-прежнему собирается выполнять решения предыдущего сейма (состоявшегося в декабре 1794 г.) и искать пути к миру с Францией.
На самом деле, новый сейм, о котором шла речь в депеше из Ашафенбурга, не изменил эту ситуацию: осудив Пруссию за сепаратный мир, участники сейма по-прежнему подтвердили стремление прекратить войну с Францией, но только одновременно со всей империей – и, соответственно, Австрии по-прежнему было поручено вести переговоры[23]. «Одно только признание Месье Королем, – отмечал Тугут 6 сентября 1795 г., – сделанное в данный момент с нашей стороны неминуемо поднимет против нас всю Империю».
Таким образом, летом 1795 г. у Австрии не было практически ни единого стимула стремиться к признанию Месье королем Франции: личность нового монарха австрийский кабинет не привлекала, вера в то, что он реально сможет восстановить во Франции монархию, отсутствовала, а шансы, что это признание существенно осложнит как внутри-, так и внешнеполитическую ситуацию были весьма велики: не говоря уже об обстановке внутри империи, Австрия мгновенно испортила бы дипломатические отношения с Францией и лишилась бы прохода на запад для своих войск – отсюда высказываемая Тугутом идея подождать хотя бы до конца военной кампании 1795 года. Не удивительно, что новому монарху было даже отказано в разрешении прибыть в Германию и лично возглавить армию Конде.
В этих условиях Россия оказалась одной из немногих стран, не имевших прямой заинтересованности искать благорасположение Франции. Не имея с ней общих границ, Россия могла не опасаться вторжения французских войск, одерживавших в Европе одну победу за другой. Не имея территориальных претензий, она могла позволить себе выступать за ту или иную форму правления в этой стране относительно бескорыстно. В итоге сложившаяся к 1795 году ситуация оказалась для многих современников парадоксальной: хотя испанских монархов связывали с графом Прованским родственные узы, хотя Англия тратила немало средств на поддержку борьбы французов против Республики, именно Россия стала главным инициатором признания нового короля Франции.
Историки расходятся во мнении, питала или нет Екатерина II личную симпатию к Людовику XVI и его братьям, однако с самого начала Революции она проявила себя последовательной сторонницей легитимной монархической власти. После казни Людовика XVI все дипломатические отношения с Францией были разорваны, контакты с республиканцами – запрещены, а французские подданные на территории Российской империи должны были или принять присягу на верность королю Франции или покинуть страну[24].
Вместо этого русское правительство делало все для того, чтобы оказать французским легитимистам посильную дипломатическую поддержку. Задача оказалась не из легких: на фоне побед французской армии братья Людовика XVI все меньше воспринимались, как реальный фактор международной политики. К тому же графа Прованского трудно было назвать, пользуясь современной терминологией, харизматическим лидером. «Слишком часто в своей ссылке Людовик был тщеславным, напыщенным, самодовольным, трусливым, нереалистичным». В 1795 г. ему должно было исполниться уже сорок, «он больше не был тем блистательным графом Прованским, самым язвительным человеком при дворе Людовика XVI; он был изгнанником – изгнанником, облаченным в латы своего упорства и своих иллюзий, и даже тягостные испытания ссылки не заставили его отказаться от своих прав». Однако и сами эти права рассматривались в Европе весьма неоднозначно: современники осознавали, что, приложив немало усилий для дискредитации в 1780-х годах королевской семьи, теперь он, в известной степени, пожинал взращенные им самим же плоды. Даже спустя много лет Б. Барер не забудет, что, слыша об обещаниях графа Прованского отомстить за смерть своего брата, «все прекрасно понимали, как следует воспринимать эти братские чувства, кои Месье и граф д’Артуа столь ярко проявляли до 1789 года».
По источникам легко прослеживается и то ироничное отношение, которое испытывали в мире к этому королю без королевства. После сообщения о смерти Людовика XVII в бюллетене из Константинополя отмечалось: «В соответствии с тем принципом, что короли во Франции никогда не умирают, эмигранты провозгласили некоего Людовика XVIII. Правда, они пока не сказали, тот ли это Людовик XVIII, что известен как Капет под именем Месье или тот, которого зовут граф д’Артуа. Таким образом, король эмигрантов – это еще один король in petto».
Не имея в своем окружении людей, сведущих в делопроизводстве, равно как и государственного архива, Людовик XVIII не мог даже правильно оформлять письма другим европейским государям. В дипломатических документах это отмечалось с немалой долей презрения по отношению к незадачливому монарху: «Вице-канцлер принял сию грамоту и, обещав поднести Ея Императорскому Величеству, приметил, что копии сообщаются обыкновенно другим форматом и что при том выпущено тут в титуле слово Impériale. Граф Эстергази уверял, что сие не с намерением выпущено, и что король Государь его конечно впредь сию ошибку поправит»[25].
Тем не менее, как только известье о смерти Людовика XVII достигло Санкт-Петербурга, российская дипломатия приложила все усилия, чтобы добиться у европейских держав скорейшего признания нового французского монарха.
Однако Австрию волновала позиция не только Франции и германских земель – не меньшее, если не большее значение имели для нее добрые отношения с Англией, которая теперь оставалась одним из немногих ее союзников в войне с Францией. Необходимость согласовывать с ней свою политику по отношению к Месье Тугут прямо называл «неоспоримым обязательством» – в разговорах с Разумовским он обмолвился, что еще до киберонской экспедиции австрийский и английский дворы договорились, что признание нового короля Франции будет проведено ими в одно и то же время и только по взаимному согласию. По его словам, англичане, как и австрийцы, уверены, что лучше всего это сделать после прибытия Людовика XVIII во Францию и получения доказательств, что реставрация реальна.
Это тем более любопытно, что в письмах Остермана тому же Разумовскому как в июле, так и в декабре 1795 года выражалось твердое убеждение, что английское правительство полностью разделяет стремление России добиться как можно более быстрого признания Людовика XVIII.
Что же происходило на самом деле? Отношение Англии и к Франции, и к перспективам реставрации Бурбонов было во многом неоднозначным и, несомненно, менялось со временем. Если изначально и Георг III, и Питт старались избежать вооруженного конфликта с Францией[26], то после начала войны оба стали постепенно приходить к тому, что военные действия должны продолжаться до тех пор, пока революция не будет подавлена[27].
Гораздо сложнее сказать, действительно ли Англия стремилась к тому, чтобы вернуть трон Бурбонам – особенно при том, что у нее не было оснований симпатизировать ни Людовику XVI, которого считали одним из главных виновников поражения в недавней войне с северо-американскими колониями, ни Марии-Антуанетте, активно использовавшей, как считалось, Австрию в интригах против Англии[28], ни графу д’Артуа, наделавшему столько долгов, что он едва рисковал появляться на английской территории, ни графу Прованскому. Так, например, в письме лорда Вильяма Гренвиля послу в России сэру Чарльзу Витворту от 17 января 1794 г. поведение обоих братьев называется «опрометчивым и неблагоразумным». Из того же письма мы узнаем, что Гренвиль возмущен тем, что д’Артуа оттягивает как может переговоры с Англией, а граф Прованский отправился в Тулон, известив его об этом лишь в момент отплытия. Для Георга III это было особенно оскорбительно, если учесть, что Тулон в тот момент был занят английскими войсками.
В результате Англия, как и Австрия, предпочла занять выжидательную позицию. В большом и очень эмоциональном письме из Лондона от 12 (23) июня 1795 года российский посол граф С.Р. Воронцов сообщает: «Как только мы получили известья о смерти несчастного Короля Франции юного Людовика XVII, я пытался встретиться с лордом Гренвилем, и три дня назад я его видел. Я посчитал своим долгом сказать ему, что если когда и существовал король по праву, то это, естественно, Людовик XVIII, […], что ни для одной державы невозможно не принять его уведомления о вступлении на Престол». Ссылаясь на примеры Генриха IV и Карла II, Воронцов, еще не зная этого наверняка, выражал полную уверенность, что Екатерина II уже признала нового короля[29]. Отметим, что скорейшее признание Людовика XVIII казалось Воронцову тем более важным, что он надеялся на него, как на способ прервать мирные переговоры Франции с Австрией и Испанией.
Однако Англия не торопилась признавать Месье, и в депеше от 31 августа (11 сентября) Воронцов пишет, что при личной встрече с лордом Гренвилем он вновь вернулся к этому вопросу. В ответ английский министр иностранных дел постарался сделать вид, что не понимает важности официального заявления английского правительства, отметив, что его страна и без того поддерживает французских эмигрантов; к тому же Георг III отправил к новому королю своего посла – лорда Макартни. Двусмысленность этого аргумента была для Петербурга очевидна, поскольку было известно, что сразу же по прибытии в Верону Макартни заявил, что не имеет никакого официального статуса и лишь «должен остаться в Вероне для переписки по делам военных операций»[30].
В то же время Гренвиль откровенно заявил, что английский народ стремится к миру с Республикой, что делает в данный момент формальное признание невозможным. И это отнюдь не было пустой отговоркой. 29 октября карету направлявшегося в парламент Георга III окружила толпа, в которой было, по словам Воронцова, «более двухсот тысяч всякого рода черни», кричавшей: «Мир, мир и не надобно короля!»[31]. Естественно, что в таких условиях английское правительство вовсе не стремилось отрезать себе путь к отступлению, и вновь заговоривший об этом в конце октября Воронцов услышал в ответ все те же аргументы, к которым теперь добавился еще и мир Франции с Испанией.
Однако русское правительство не оставляло надежд склонить Георга III к признанию Людовика XVIII. Следуя этой линии, Петербург оказывал на Воронцова такое давление, что ему даже посочувствовал австрийский посол в Лондоне граф Стархемберг, отмечавший в письме Кобенцлю в начале ноября 1795 г., что в нынешних условиях Воронцову просто физически невозможно добиться того, чего от него требует Санкт-Петербург: «Признание Людовика XVIII стало абсолютно несвоевременным вопросом, никогда английское министерство не осмелится даже намекнуть на него нации, уже изнуренной войной и возмущенной тем, что та все еще продолжается».
ГЛАВА 2
ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС 1815 года
2.1 Международная ситуация перед открытием Венского конгресса.
Несмотря на то что Россия, Австрия, Пруссия и Англия вместе боролись с Наполеоном, противоречия между правительствами этих стран постепенно нарастали: слишком по-разному виделось союзникам устройство послевоенной Европы. Пока Наполеон оставался общим противником, эти противоречия заслонялись первоочередной задачей борьбы с Францией: у каждого европейского монарха были свои личные счёты с Наполеоном. Так, русский император Александр I любил повторять: «Наполеон или я, я или Наполеон, но вместе мы не можем царствовать». Александр I ненавидел Наполеона и стремился свергнуть его с французского престола. С ним были в основном согласны правители других государств коалиции, которые не без оснований опасались, что если Наполеон останется у власти во Франции, он будет представлять в дальнейшем постоянную угрозу их благополучию.
После поражения Наполеона и его отречения от престола все противоречия вышли на поверхность. Стало ясно, что сильнейшей державой в Европе является Россия. Александр I, стяжавший славу победителя самого Наполеона и опиравшийся на мощную армию, был уверен, что сможет диктовать всем странам Европы свои условия. Однако другие государства коалиции, прежде всего Англия и Австрия, не захотели мириться с таким развитием событий.[32]
Первое столкновение произошло ещё в феврале — марте 1814 г. по вопросу о послевоенном устройстве Франции. Все монархи были согласны, что, во-первых, с французского престола должен быть устранён Наполеон Бонапарт и, во-вторых, территория Франции должна быть уменьшена до границ 1792 г. (т.е. до начала войн, которые вела революционная Франция со всей Европой). Но дальше начинались расхождения. Александр I выступил против возвращения к власти во Франции свергнутой во время революции династии Бурбонов. Он также потребовал, чтобы во Франции действовала конституция и существовал избираемый парламент. Российский император опасался новой революции в результате восстановления во Франции абсолютной монархии. Однако все остальные державы, главным образом Австрия, больше других настаивавшая на так называемом принципе легитимизма (т. е. на возвращении Европы к состоянию, существовавшему до Французской революции), не поддержали это предложение Александра I. В результате Бурбоны вернулись в Париж, королём Франции стал Людовик XVIII, а Наполеон был отправлен в ссылку на остров Эльба. Правда, новый король пообещал «даровать» Франции конституцию.
Непобедимая на поле боя, Россия терпела неудачу за неудачей на дипломатической арене.
1 октября 1814 г. в Вене открылся международный конгресс, который должен был определить устройство послевоенной Европы. В нём формально принимали участие представители всех европейских государств, даже крошечных немецких и итальянских княжеств. Но на деле все решения принимались великими державами: Россией, Австрией, Пруссией и Англией. Остальные участники Венского конгресса в основном предавались светским увеселениям, поэтому современники часто называли конгресс «танцующим».
Франции, которую представлял опытный и изворотливый дипломат Талейран, предавший Наполеона и ставший министром иностранных дел нового королевского правительства, удавалось с самого начала Венского конгресса влиять на решения великих держав. Она добилась этого, использовав разногласия бывших членов коалиции.
Недавние союзники преследовали на Венском конгрессе совершенно различные цели. Император России Александр I стремился увеличить свои владения. Для этого он хотел создать в составе Российской империи Польское королевство, объединив все польские земли, в том числе и принадлежавшие Пруссии. В качестве компенсации Александр предлагал передать Пруссии королевство Саксонию.
Однако этот план не устраивал Австрию, Англию и Францию. Австрия, стремившаяся к господству в Германии, не желала присоединения Саксонии к Пруссии, понимая, что в таком случае Пруссия станет очень опасным соперником. Англия, проводя свою традиционную политику лавирования, боялась чрезмерного усиления России. Франция же в лице Талейрана выступила против устремлений Александра I, поскольку они противоречили принципу легитимизма, а только этот принцип предотвращал расчленение Франции: она сохранялась в своих дореволюционных границах.
Основываясь на общих интересах, Австрия, Англия и Франция заключили тайный союз, направленный против России и Пруссии. В итоге большая часть Польши отошла к России (она получила название Царства Польского; Александр I пообещал «даровать» ему конституцию и провозгласить его автономным образованием в составе Российской империи), Пруссия получила лишь часть Саксонии. Таким образом, план Александра I удался лишь частично. Это было серьёзным поражением русской дипломатии.[33]
Среди других вопросов, обсуждавшихся в Вене, важнейшей была германская проблема. Народ Германии, воодушевлённый освободительной борьбой против Наполеона, надеялся на объединение страны. Однако вместо единой Германии был создан расплывчатый Германский союз из четырёх десятков независимых мелких немецких княжеств. Председательствовать в этом союзе должен был австрийский император. По решению Венского конгресса политически раздробленной осталась и Италия. Европейские монархи панически боялись революций и делали всё, чтобы их предотвратить. Они стремились стереть с карты Европы все последствия Французской революции.
Весной 1815г. конгресс приступил уже к подведению итогов, как вдруг его участники были потрясены неожиданной вестью: Наполеон Бонапарт тайно бежал с острова Эльба и 1 марта высадился во Франции. Все высланные французским королём отряды, которые должны были захватить Наполеона, перешли на его сторону. За время короткого владычества Бурбонов французский народ успел их вновь возненавидеть. Фактически без единого выстрела 20 марта Наполеон вступил в Париж. Король Людовик XVIII и его приближённые в ужасе бежали. Империя была восстановлена. Наступил период, известный в истории под названием «Сто дней», так как Наполеону на этот раз удалось продержаться на французском престоле лишь сто дней: с 20 марта по 22 июня 1815 г.
Наполеон понимал, что новая единая коалиция всех европейских государств неминуемо свергнет его с престола. И поэтому он попытался углубить уже существовавшие противоречия между союзниками. Он отправил в Россию обнаруженный им экземпляр секретного договора, заключённого королевским правительством Франции с Австрией и Англией против России. Император Александр I был взбешён, но посчитал, что в сложившихся условиях союзникам надо забыть былые разногласия и вновь объединиться против общего врага. Эта позиция России позволила создать 7-ю коалицию европейских держав против Наполеона.
2.2 Венский конгресс и его основные решения.
Венский конгресс 1814-15 — (сентябрь 1814 — июнь 1815), конгресс европейских государств (за исключением Турции); завершил войны коалиций европейских держав с Наполеоном I. Заключены договоры, направленные на восстановление феодальных порядков и удовлетворение территориальных притязаний держав-победительниц, закреплена политическая раздробленность Германии и Италии; Варшавское герцогство разделено между Россией, Пруссией и Австрией. Франция лишена своих завоеваний. [34]
В сентябре 1815 постановления Венского конгресса дополнены актом о создании Священного союза. Венский конгресс (1 ноября 1814 — 9 июня 1815), созван по инициативе Англии, России, Австрии и Пруссии после окончания наполеоновских войн с целью восстановления монархического режима во Франции и закрепления новых границ в Европе.
Интересы участников конгресса Парижский мир, подписанный 30 мая 1814 между Францией и странами-участницами 6-й антифранцузской коалиции, предусматривал созыв в Вене конгресса всех европейских государств (исключая Турцию). В его задачи входило восстановление принципов государственного устройства (существовавших в Европе до Великой французской революции), реставрация свергнутых Наполеоном I династий, создание системы гарантий против его возврата к власти, а также передел территорий Европы и колоний в интересах стран-победительниц. Предварительные договоренности инициаторов конгресса предусматривали решение основных вопросов в узком кругу с последующей консультацией Франции и Испании.
Однако умелая игра французской дипломатии на противоречиях союзников позволила Франции участвовать в переговорах наравне со странами-победительницами. Каждая из сторон преследовала на конгрессе собственные цели. Пруссия рассчитывала получить левый берег Рейна и Саксонию. Россия готова была поддержать ее, рассчитывая, в свою очередь, на земли герцогства Варшавского. Англия, Австрия и Франция сопротивлялись подобному усилению Пруссии и России.
Австрия стремилась закрепить свою гегемонию в Германии, сохранив самостоятельность Саксонии как буферного государства; Англия намеревалась оставить за собой захваченные ею французские и голландские колонии. 3 января 1815 эти державы заключили секретный договор, целью которого было помешать присоединению Саксонии к Пруссии и Польши к России.
Для участия в конгрессе в Вену съехались 2 императора, 4 короля, 2 наследных принца, 3 великих герцогини, 215 представителей княжеских домов, а также весь цвет европейской дипломатии. Россию на конгрессе представлял император Александр I и дипломаты Анд. К. Разумовский, К. В. Нессельроде, Г. О. Штакельберг; Пруссию — король Фридрих Вильгельм II, канцлер К. А. Гарденберг и посланник в Вене, известный ученый Ф. В. Гумбольдт; Австрию — император Франц I и фактический глава австрийского правительства К. Меттерних; Англию — статс-секретарь Р. Г. Стюарт виконт Каслри, а позднее — фельдмаршал А. У. Веллингтон и Р. Поэр граф Кланкарти. Главой французской дипломатии на конгрессе был Ш. М. Талейран. Представители держав начали съезжаться в Вену уже летом 1814. Начало официальной работы конгресса долго откладывалось из-за сложных интриг и политической борьбы.[35]
Наконец, удалось выработать декларацию, по которой открытие конгресса намечалось на 1 ноября. К этому времени переговоры сторон уже шли полным ходом, а формальной церемонии открытия так и не произошло. Все вопросы обсуждались на совещаниях пяти держав, на неофициальных приемах, а также в специальных комитетах и комиссиях: в Комитете по итальянским проблемам; в Германском комитете; Комитете по швейцарским делам; в комиссиях о свободе навигации, об отмене работорговли, статистической и др. Бегство Наполеона с острова Эльба и его попытка вернуться к власти в ходе «ста дней» сблизили участников конгресса. Завладев текстом секретного договора от 3 января 1815, Наполеон переслал его русскому императору, рассчитывая тем самым внести раскол в ряды своих противников. Несмотря на это, Россия приняла участие в 7-й антифранцузской коалиции, созданной в Вене 13 марта 1815.
Итоговый документ Венского конгресса – «Заключительный акт» был подписан Австрией, Англией, Пруссией, Россией, Францией и Швейцарией 9 июня 1815, за несколько дней до поражения Наполеона при Ватерлоо и его отречения.
В течение последующих 5 лет к этому трактату присоединились 33 европейских государства, последним из которых стала Бавария (май 1820). акт состоял из 121 статьи. Он предусматривал реставрацию Бурбонов в лице Людовика XVIII, лишение Франции ее завоеваний и укрепление ее соседей:
Швейцария расширяла свои земли и получала стратегически важные альпийские перевалы;
Италия оказалась раздробленной на ряд отдельных государств; восстанавливалось Сардинское королевство, которому возвращались Савойя и Ницца и придавалась Генуя;
Австрия устанавливала свою власть над Северной Италией и получала преобладающее влияние в Германском союзе.
К России отходили земли герцогства Варшавского, исключая Краков, которому был дан статус «вольного города» и Восточную Галицию, присоединенную к Австрии.
Пруссия получала Северную Саксонию, левый берег Рейна, большую часть Вестфалии, шведскую Померанию и остров Рюген.
Голландия и Бельгия образовывали Нидерландское королевство.
Швеция получала территорию Норвегии. Англия закрепляла за собой часть бывших колоний Голландии и Франции. Кроме статей, в Заключительный акт входили 17 приложений, в т. ч. договор о разделе Польши, декларация об отмене торговли неграми, правила судоходства по пограничным и международным рекам, положение о дипломатических агентах, акт о конституции Германского союза и др. [36]
Венский конгресс впервые выработал систему договоров, регулировавших Международные отношения и закреплявших новые границы в масштабах всей Европы. За ним последовало создание «Священного союза» и Четверного союза России, Англии, Австрии и Пруссии, закрепивших эту расстановку сил до середины XIX века.
Заключение
Венский конгресс создал новую систему международных отношений в Европе, основанную на господстве четырёх «великих держав» (России, Англии, Австрии, Пруссии), к которым в 1818 г. после вывода союзных войск присоединилась Франция. Первое время после Венского конгресса решающую роль в этой системе играла Россия, которой не было равных на международной арене после наполеоновских войн. Значительное влияние на европейскую политику оказывали также Англия и Австрия. Пруссия только начинала укрепляться, а Франция была существенно ослаблена условиями мирного договора, в соответствии с которым независимость Франции признавалась, но лишь «настолько, насколько она совместима с безопасностью союзников и общим спокойствием Европы». На деле это означало возможность вмешательства во внутренние дела Франции со стороны других великих держав. Так, во Франции вплоть до 1818 г. были размещены войска союзников.
Однако «Венская система» оказалась непрочной. Общий враг исчез, а острейшие разногласия между разными странами сохранялись. Ни одна из держав не была полностью удовлетворена итогами Венского конгресса: старые противоречия сменились новыми.
Англия, получившая значительную часть французских колоний, усилила свою экспансию по всему миру, что неминуемо приводило её к конфликтам с другими державами. Интересы Австрии, добившейся господства в Германии, вступали в противоречие с интересами Пруссии. И все государства боялись того, что русский император станет единоличным повелителем Европы.
Для предотвращения возможного конфликта великим державам была необходима общая цель, которая бы их объединяла. И такой целью стала борьба против революций и освободительного движения в Европе.
Наконец, победоносная Европа недостаточно считалась с французской нацией. Она рассчитывала, отняв у Франции ее завоевания, заставить ее позабыть о былой славе. Францию хотели обуздать и унизить, но только оскорбили. Даже с точки зрения системы равновесия точный подсчет сил не позволял отбросить Францию в границы 1792 года. Ведь Австрия и Пруссия получили обратно, и даже с избытком, те владения, которые они завоевали с этого времени. Всем было прекрасно известно, что с 1792 года в умах французов идея республики и национальной независимости отождествлялась с границами древней Галлии, с «естественными границами». Монархическая Европа никогда не соглашалась признать это стремление, а между тем именно оно и лежало в основе двадцатитрехлетней войны. [37]
Но было ли разумно и в этом пункте считать незначительной и несуществующей такую глубоко национальную и сильную идею? Не требовала ли благоразумная политика принятия некоторых мер, для того чтобы, сохраняя интересы и идеи французов, облегчить им переход к новому порядку вещей? При таких условиях французы мало-помалу признали бы преимущества этого порядка вещей: цельность и сплоченность Франции среди раздробленных наций и слабых и разбросанных государств, как Голландия, Германия и Италия.
Однако и здесь проявилась любопытная ирония судьбы: принимать поздравления от Екатерины II королю пришлось только год спустя. После того, как под нажимом Франции Людовику XVIII было предписано покинуть Верону, Остерман поручил встретиться с ним уже полномочному министру России во Франции И.М. Симолину.
Едва ли уместно в рамках данной статьи ставить вопрос об истинных причинах подобной дипломатической активности России в отношении признания нового французского короля – несомненно, это тема для отдельного и куда более глобального исследования. Отметим лишь, что историки нередко сомневаются в том, что Екатерина II была столь уж привязана к Бурбонам и принципу легитимности. Так, например, А. Сорель уверен, что ее попытки сорвать заключение мира между европейскими державами и Францией, равно как поддержка притязаний Людовика XVII, а затем и Людовика XVIII были для нее лишь средством заставить Европу не вмешиваться в войны с Турцией и планы раздела Польши: «Если коалиция одержит победу и абсолютная монархия будет восстановлена, Екатерина найдет в возведенном на престол короле самого преданного союзника; если коалиция потерпит поражение, у России будет время, чтобы реализовать собственные планы и обеспечить свои выгоды»[38].
В то же времени, история с признанием Людовика XVIII, несомненно, является частью гораздо более широкого полотна, связанного с возможностью (или же невозможностью) монархической реставрации во Франции в принципе и в 1795 г. в частности. На наш взгляд, даже в этом небольшом сюжете явно отражаются те факторы, от которых она зависела – личность Людовика XVIII и его стратегия поведения, компетентность окружения нового монарха, разительные перемены, произошедшие в последнее десятилетие XVIII в. в европейской международной политике – постепенный уход на задний план принципа легитимности и монархической солидарности. Иными словами, все то, что позволило Людовику XVIII взойти на трон лишь через два десятилетия после того, как он провозгласил себя королем.
Список использованной литературы
- I. Работы общетеоретического характера
- Назарабев Н.А. На пороге XXI века.- Алматы: «Өнер», 1996.-288с.
- Назарабев Н.А. В потоке истории. – Алматы: Атамұра, 1999.-296с.
- Назарабев Н.А. Пять лет независимости. – Алматы: Казахстан, 1996.-224с.
- Назарабев Н.А. Критическое десятилетие. – Алматы: Атамұра, 2003.– 241с.
- Клучко К.Н. История Франции: От монархии к республике. Очерки по истории Франции. Киев, 1992.-21с.
- II. Источники
- Сборник документов по истории нового времени стран Европы и Америки (1640-1870) // Е.Е. Юровская. М., 1990.-С.29.
- Гримм Э.Д. Сборник договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке (1800-1900) // М., 1996.-С. 11-16.
III. Монографии и статьи
- Бовыкин Д.Ю. Людовик XVII: жизнь и легенда // Новая и новейшая история. 1995.- С. 169-172.
- Бовыкин Д.Ю. Людовик XVII: жизнь после смерти // Мир генеалогии. М., 1997. С. 5-10.
- Бовыкин Д.Ю. Смерть Людовика XVII (архив герцога де ля Фара) // Европа. Международный альманах. Тюмень, 2001. С. 121-125.
- Голинков Т.А. Закулисная политика Европы: интриги и предательства. М., 2000.-С. 33-39.
- Зак Л. А. Монархи против народов. М., 1993. С. 23-29.
- Лебедева Е.И. Подлинная история короля Людовика XVII, которая вышла трагической, хотя очень хотела стать сказкой с хорошим концом // Знание и сила. 2000. С.53-58.
- Нарочницкий А. Л. Международные отношения европейских государств с 1794 по 1830. М., 1996.-С. 89-102.
8.Сироткин В.Г. Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией? // Великая французская революция и Россия. М., 1995.- С. 273-288.
9.Синицина Ф. Становление и развитие дипломатической службы Франции. М., 1999. С. 114-119.
10.Ревуненков В.Г. Польское восстание и европейская дипломатия. М., 1992г. С. 256-283.
11.Рыжов Р.И. Сближение России и Франции после Крымской войны. Европейская дипломатия. М., 1997.-С. 115-118.
12.Утилин К.А., Рыжов Р.И. История европейских войн 1790-1914гг. Т. I. Л., 1991.-С. 266-273.
[1] Голинков Т.А. Закулисная политика Европы: интриги и предательства. М., 2000.-С.93.
1Сироткин В.Г. Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией? // Великая французская революция и Россия. М., 1999.-С. 273.
1 Зорин В.А. История дипломатии. М.,1990.- С.52.
1 Всемирная история: Учебник для вузов // под редакцией Г.Б. Поляка, А.Н. Марковой-М.:Юнити-Дана, 2000.-С.418.
² Васильева Н.Р.Стратегия партнерства укрепляется // Казахстанская правда. 2006.-С.3.
¹ Жерар Ю.А. Сношение России с Франции. М., 1993.-С.12.
¹ Рыжов Р.И. Сближения России и Франции после Крымской войны. Европейская дипломатия. М., 1992.-С.113.
² Ревуненков В.Г. Польское восстание и Европейская дипломатия. М., 1990.-С.53.
1 Лебедева Е.И. Подлинная история короля Людовика XVII, которая вышла трагической, хотя очень хотел стать сказкой с хорошим концом // Знание и сила. 2000.-С.29.
2 Антология опиумных воин. Статья А.Л. Писаревой. Китайская война // Вопрос о истории. 1989.-С. 65.
³ Зак. Л.А. Монархия против народов. М., 1993.-С. 42.
1 Афанасьев Д.Г. Сношения России с Францией. М., 1998.-С.37.
2 АВПРИ. Ф. 93. Сношения России с Францией. М., 1992. –С.43.
1Архив внешней политики Российской империи. Сношения России с Голландией. 1991.-С.26.
2 Сироткин В.Г. Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией? // Великая французская революция и Россия. М., 1999.- С. 273.
1 Черкасов П.П. Екатерина II и Людовик XVI. М., 2001.- С. 495.
1Яковлев Н.Н. У. Питт-младший и французская революция // Яковлев Н.Н. Британия и Европа. М., 2000. С. 255.
² Нарочницкий А.Л. Международное отношение Европейских государств. М., 1993.-С. 93.
1 Голинков Т.А. Закулисная политика Европы: интриги и предательства. М., 2000.-С.38.
2 Зорина В.А. История дипломатии. М., 1997.-С. 289.
1 Титов А.П. Военная энциклопедия. Т. Х. М., 1999.- С. 402.
1 Зак Л. А. Монархи против народов. М., 1996.-С.11.
1 Бовыкин Д.Ю. Людовик XVII: жизнь после смерти // Мир генеалогии. М., 1997. -С. 5.
