Курсовая работа: Внешне-политическая концепция Александра I-Священный союз

ПЛАН

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

 

 

1. 1. международное положение России в начале правления Александра I .
   • Внешняя политика до венского конгресса.
   • Политика Александра I в Войне и мире.

 

2. Священный союз и роль Александра I

2.1.  Эволюция идеи священного союза

2.2.  Роль священного союза в мировой политике.

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Актуальность вопроса о России и Европе в наше время очевидна. Так как, то что мы сейчас видим в России, формировалось ещё XIX веке. «Россию явно разнесло по кочкам. То есть по четырем сторонам света. С равной степенью готовности, всеядности и самонадеянности она претендует на вхождение во все союзы, корпорации, континенты, блоки и бассейны (от угольных до морских). Одновременно пытаясь втиснуться в Азиатско-Тихоокеанский регион (как великая «евразийская держава», с благословения А.Дугина и Г.Зюганова), она кокетливо и жеманно поводит плечиком на Западе, доказывая всем, кому по долгу дипломатической службы приходится ее слушать, что она — органическая часть Европы»[1] — говорит Валерия Новодворская, один из ведущих оппозиционных политиков России.

Это же все  — геополитика, которая совсем даже не «real-politik». «Realpolitik» — это когда страна делает свой «shopping» в мире, исходя из содержимого кошелька и состояния армии, обеспечивая себе сытную жизнь, спокойный сон и в меру сил занимаясь благотворительностью или миссионерской деятельностью. Что же до геополитики, то это география особого рода, далекая как от физической, так от экономической. Можно  вспомнить, что особо увлеченный геополитикой великий Александр Македонский хоть и вымыл сапоги в Индийском океане, но потом скончался от истощения сил. Причем у него была лучшая армия тогдашней Ойкумены и все ее ресурсы.

Наполеон Бонапарт, Македонский Запада, занимавшийся геополитикой из чистой любви к искусству, тоже перебрал в смысле своего джихада. Это привело к большим неприятностям для Франции. Про последний же геополитический джихад, завершившийся плачевно в 1945 году.

К тому же исторически европейцы всего век назад активно общались на разных континентах с представителями местных племен, которые живо интересовались консервными банками, блестящими зеркальцами и стеклянными бусами, предоставляя в обмен золото, слоновую кость и черное дерево.

Если же Европа — это не только география, но и определенная культура, история, образ жизни и мысли, кружевные занавески на окне, розы в палисаднике без забора у каждых дверей, как в Люксембурге, пронизанные свободой и человечностью и усеянные историческими памятниками райские сады древней, интеллигентной, улыбающейся цивилизации, то при чем здесь Россия? Те вопросы, которые сейчас решаются, они решали в XVIII веке…

Россия могла бы стать частью этой Европы. Еще в 1236 году могла. Тогда, собственно, Россия была даже богаче, свободнее, гуманнее, чище. Утонувшая Русь. И никакой щит не держали меж двух враждебных рас. Петра использовали немцы и поляки для сокрушения Швеции. Александров (всех трех) использовали Австро-Венгрия и Британия для контроля за неблагонадежной Францией, а потом и французский официоз против местного экстремизма. Россия не могла научиться жить так, как Европа. Но свободу, такт, терпимость и гуманность не увезешь в виде сувенира.

«Как была смешна Россия в 1813 году! Рабы освобождают Европу от Бонапарта! Гениальный Мандельштам нашел для нас определение: «Европа в рубище Священного Союза». Чему Россия могла их научить? Можно влезть в Совет Европы. Но в Европу нельзя влезть, ею надо — быть.

Эту историю надо было прожить. Сейчас Россия не Европа и не Азия.»[2]

В России стало модно жить по историческим датам. 300-летие Петербурга затмило 850-летие Москвы, как если бы история повторилась…

      «И перед младшею столицей

      Померкла старая Москва,

      Как перед новою царицей

      Порфироносная вдова.»[3]

 Следующая, впрочем, еще не слишком скорая, но по-настоящему великая и круглая дата будет московской и общерусской: “лучшая слава русского народа”[4] – как назвал Толстой – двухсотлетие разгрома наполеоновской армии и освобождения Отечества от нашествия двунадесяти языков. С чем подойдет Россия к этому рубежу и кто будет принимать парад на Бородинском поле, станут ли устраивать на Москве шутовской пожар и какие афиши расклеят от имени энергического градоначальника, можно только гадать. Но как странно складывается история, если оценивать итог той далекой войны в свете теперешнего положения России и Европы. В “Войне и мире” Толстой приводит позднее высказывание Наполеона о целях его военных походов, которых императору так и не удалось достичь и которые у него украли авторы Священного союза. “Европа, – писал Буонапарте на острове Святой Елены, – действительно скоро составила бы, таким образом, один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине”[5].

Не прошло и двухсот лет… Дело Наполеона продолжили Ширак и Шредер, объединение Европы приблизилось к историческому завершению, пусть даже больше энтузиазма наблюдалось в бывших советских республиках, а братский лагерь стран социализма оказался на редкость вял: в Словакии и Польше за два дня референдума с трудом привели к урнам более половины населения, имеющего право голоса. Но как бы то ни было, пусть со скрипом, а Европа объединилась и подвела под заветным списком черту. России в этом списке места нет.

Когда Путин пришел к власти, он полушутя-полусерьезно попросился в НАТО – отказали. В Священный союз Европы проситься не стали, видя абсолютную историческую бесперспективность. И дело не только больших пространствах, проницаемых южных границах, через которые потоками идут из Афганистана наркотики и нелегальные беженцы, не в одном советском наследии или войне в Чечне. Если еще в 1812 году, вместо того чтобы встречать будущего героя-объединителя Европы хлебом-солью, Россия унизила его бесплодным ожиданием на Поклонной горе, что теперь говорить?

Выбор сделали предки, и в известном смысле сегодня расплачиваемся за то, что они не пожелали принять Наполеона так, как принимали его Вена и Дрезден, и нас отъединила от Европы слава русского оружия, да, “та барыня, которая еще в июне месяце со своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга”, и “делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию”[6].

О связи между победой России в войне 1812 года и Российской неевропейской судьбой прежде Толстого писал Пушкин, которого невозможно упрекнуть в антиевропейских настроениях:

      «И ненавидите вы нас…

      За что ж? ответствуйте: за то ли,

      Что на развалинах пылающей Москвы

      Мы не признали наглой воли

      Того, под кем дрожали вы?

      За то ль, что в бездну повалили

      Мы тяготеющий над царствами кумир

      И нашей кровью искупили

      Европы вольность, честь и мир?»[7]

С той поры много чего произошло, у русского оружия ныне более проблем, нежели славы, барыня с шутихами давно померла, дело Наполеона живет и побеждает, а вот дело Кутузова, русское дело… Беда не в том, что между Россией и Европой построена взамен Берлинской Шенгенская стена, беда в том, что это Россия просится в Европу, а не она к России. Или прав был четвертый из братьев Карамазовых, говоривший, что «хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила бы к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с»[8]. «Только трудно представить себе более циничную историческую насмешку и более противоположное отношение к своему народу, чем в эти, две такие разные, две отечественные войны – 1812 и 1941–1945 годов»[9].

Обе они закончились военной победой, обе почитаем как героические страницы истории, но если одна способствовала расцвету России, другая ее обессилела. В одной высшей ценностью была человеческая жизнь и сбережение народа, в другой было столько положено этих жизней зря… И не только на русских полях, но и на полях отгородившейся от нас Европы. Как воевали против своего народа, показал Виктор Астафьев; итог этой войны виден в любой деревне.

Цель и задачи данной работы  показать как, внутренняя и внешняя политика влияют друг на друга поиски врага, перманентная война. Конца  XVIII в начала XIX в. – война малой кровью, наёмные армии, воевали только желающие. Франция ринулась на Европу. До этого там был общий баланс сил.

В этой связи в работе поставлены  следующие основные задачи:

• исследовать процесс как, ни внутреннее состояние, ни характер внешней политики Австрии, Пруссии и Франции не позволяют заключить, что именно в их руках находились главные рычаги управления ситуацией на континенте, что именно за ними был решающий выбор между войной и миром.
• показать что, будучи недостаточно сильными, чтобы сдерживать два самых опасных процесса в Европе (революционные движения и особенно распад Турции), они в сущности не могли ни сохранить, ни нарушить мира.
• проанализировать тенденции того как, объединившись, эти три государства стали бы мощным союзом. Но взаимные противоречия (австро-французские в Италии, Швейцарии, Турции, франко-прусские на Рейне и австро-прусские в Германии) исключали этот вариант.

Огромная заслуга в послевоенном обустройстве Европы принадлежала России и Англии – двум подлинным «сверхдержавам» того времени. В конце концов близость их позиций в одних вопросах или взаимная уступчивость в других, наряду с сильным влиянием на остальные страны, смягчали опасную напряженность, открывали конструктивные пути. Осознававший это Александр I связывал перспективу предотвращения войн и революций с партнерством с Англией, которую он был склонен признать вторым реальным гарантом европейского мира и стабильности.

Библиографией, источниками, монографиями, работами общетеоретического характера, послужили труды отечественных и зарубежных ученых (историков, политологов, экономистов и юристов-международников), внесших вклад в разработку новых представлений о концептуальных моделях общественного развития.

…В истории царствования и биографии императора Александра I имеется еще немало спорных и неизученных проблем. Так, до сих пор не выяснено до конца, чем были вызваны в 1821 г. отказ Александра I от открытого судеб­ного преследования, выявленного по доносам, декабрист­ского тайного общества “Союза благоденствия” или ре­шение не обнародовать такой важный документ, как ма­нифест 1823 г. о передаче престола Николаю, минуя Кон­стантина. Биографами так и не объяснены причины “ду­шевной депрессии” Александра в последние годы его цар­ствования. Недостаточно изучена сущность “правитель­ственного либерализма” в начале царствования Алек­сандра I, характер его социальной политики. В литера­туре весьма разноречивы оценки его позиции в “поль­ском”, “финляндском” и “греческом” вопросах. Жизнь и деятельность этого, несомненно, незаурядного монарха России ждет обстоятельного монографического исследо­вания.

В дальнейшем среди многочисленных слухов наиболее широкое распространение получила легенда о “таин­ственном старце Федоре Кузьмиче”, под именем кото­рого долгие годы (до 1864 года) якобы скрывался импера­тор Александр I. Легенда породила обширную литера­туру, включая и известную повесть Л. Н. Толстого “Записки Федора Кузьмича”. Великий князь Николай Михайлович Романов, биограф Александра I, имевший доступ к секретным материалам императорской семьи, в специальном исследовании “Легенда о кончине импера­тора Александра I в Сибири в образе старца Федора Кузь­мича” (СПб., 1907), опроверг эту нелепую “версию”. Он имел также несколько бесед со знаменитым писателем, который не настаивал на достоверности легенды, рассматривая ее лишь как материал для художественного произ­ведения. Аргументированное опровержение дано и в кни­ге К. В. Кудряшова “Александр I и тайна Федора Кузьмича” (Петроград, 1923), в которой собраны и всесто­ронне проанализированы все данные по этому вопросу. Однако в последнее время вновь делаются попытки от­стаивать “подлинность” легенды о “старце Федоре Кузь­мине”. Подчеркнем, что все версии о “перевоплощении” Александра I в “старца” основаны исключительно на слу­хах, зафиксированных мемуаристами. При этом игнори­руются или без всякого основания ставятся под сомнение такие документальные материалы, как подробнейшие бюллетени о ходе болезни Александра I, акты вскрытия его тела, официальные донесения из Таганрога находив­шихся при умирающем императоре лиц, генералов цар­ской свиты П. М. Волконского и И. И. Дибича. Наконец, имеются письма императрицы Елизаветы Алексеевны, находившейся при муже до самой его кончины, а также письма придворных дам — княгини С. Волконской и ка­мер-фрейлины Е. Валуевой. Значительная часть этих ма­териалов опубликована в свое время историками Н. К. Шильдером и вел. кн. Николаем Михайловичем Романо­вым.

Научная разработка истории России XIX века во многом связана с деятельностью профессоров Московского университета. Здесь преподавали: академики Н.М.Дружинин, М.В.Нечкина, A.M.Панкратова, профессора С.К.Бушуев, С.С.Дмитриев, П.А.Зайончковский, Б.Б.Кафенгауз, Н.С.Киняпина, В.Я.Лаверычев, М.Г.Седов, А.Л.Сидоров, А.В.Фадеев, И.А.Федосов, доценты И.И.Астафьев, П.Г.Рындзюнский, А.И.Стражев, Б.Е.Сыроечковский, К.Н.Тарновский, П.С.Ткаченко.

Существуют архивные материалы. Тематика спецсеминаров: «Общественно-политическая мысль в России в первой половине XIX в.» (В.А.Федоров), «Внутренняя политика самодержавия и либеральная бюрократия 1830-1880 гг.» (Л.Г.Захарова), «Российская империя XIX в.: государство, общество, личность» (Н.И.Цимбаев), «Внутренняя политика и общественное движение в России в начале XX в.» (А.А.Левандовский), «Политический строй и общественное движение в России в начале XX в.» (Н.Д.Ерофеев), «Аграрный вопрос в России в начале XX в.» (К.Г.Левыкин), «Россия в первой половине XIX в.» (С.Л.Чернов), «Политическая система самодержавия и вооруженные силы России во второй половине XIX — начале XX в.» (А.П.Шевырев), «Общественно-культурная жизнь России в XIX — начале XX в.» (Л.В.Кошман), «Внутренняя политика и общественное движение в России в середине XIX в.» (Е.Н.Мухина).

1998 и 2000 гг. вышел новый по содержанию учебник «История России XIX — начала XX в.» (под ред. В.А.Федорова), предназначенный для студентов исторических факультетов университетов. В.А.Федоровым издан учебник для педвузов «История России 1861-1917» (1998 и 2000). В.А.Федоров является одним из авторов педвузовского учебника «История России с древнейших времен до 1861 г.» (изд. 1996, 1998 и 2000), а также учебного пособия для старшеклассников и абитуриентов «История России» (издания 1996, 1998 и 2000). А.А.Левандовский — автор школьного учебника по истории России (для 10-11-го классов); М.А.Чепелкин в соавторстве с Н.А.Дьяковой издал учебное пособие «Границы России в XVII-XX вв. (1995); В.А.Георгиев — один из авторов учебника «История России с древнейших времен до наших дней» (1997, 1999, 2000) для студентов неисторических факультетов вузов.

Результаты научной работы по этим направлениям нашли отражение в изданных в последние 15 лет книгах: «Славянофильство: Из истории русской общественно-политической мысли России во второй четверти XIX в.» (Н.И.Цимбаев, 1986), «Своей судьбой гордимся мы… Следствие и суд над декабристами» (В.А.Федоров, 1988), «Время Грановского» (А.А.Левандовский, 1990), «Русский флот после Крымской войны. Либеральная бюрократия и морские реформы» (А.П.Шевырев, 1990), «Сергей Соловьев» (Н.И.Цимбаев, 1990), «Декабристы и их время» (1992), «Балканы и проливы во внешней политике России в конце XIX века» (Н.С.Киняпина, 1994), «М.М.Сперанский и А.А.Аракчеев» (В.А.Федоров, 1997), «Забытая карьера «русского Мольтке». Николай Александрович Обручев (1830-1904)» (О.Р.Айрапетов, 1998), коллективный труд сотрудников кафедры, посвященный профессору П.А.Зайончковскому: «П.А.Зайончковский. 1904-1983. Статьи, публикации и воспоминания о нем» (1998), «Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века» (А.Ю.Андреев, 2000, премия памяти митрополита Макария), «Железный век» (А.А.Левандовский, 2000).

За последние годы изданы документальные сборники: «Декабристы в воспоминаниях современников» (сост. В.А.Федоров, 1988), «Русское общественное движение в воспоминаниях современников» (сост. А.А.Левандовский, Н.И.Цимбаев, С.Л.Чернов, 1989), «С.Соловьев. Литературная критика» (сост. Н.И.Цимбаев, 1990), «Конец крепостничества в России (сост. В.А.Федоров, 1991), «Освободительное движение и общественная мысль в России в XIX в.» (сост. В.А.Федоров и Н.И.Цимбаев, 1991), «Русское общество 40-50-х годов XIX века» (сост. С.Л.Чернов), «Воспоминания Д.А.Милютина» (за 1816-1843 и 1860-1862 гг.) (1997, 1999), «Венчание с Россией. Переписка Николая I с наследником цесаревичем Александром Николаевичем» (1999) под ред. Л.Г.Захаровой.

Методы исследования. В качестве методологических основ автор исходил из необходимости применения методов интегративного исторического, политического и правового анализа с элементами компаративистики и системного подходов. Автор работы опирался также на известные методы научных исследований: анализ ситуаций (наблюдение, изучение документов, формирование банка данных), контент- и инвент-анализы, а так же сравнительно исторический метод.

Структура работы. Структура работы отвечает целям и задачам исследования, направлена на раскрытие его предмета и объекта. Работа состоит из введения, 3 глав, заключения, списка источников и использованной литературы.

В первой главе рассказывается о международное положение России в начале правления Александра  I , и влияние личности Александра  I на внешнюю политику, а также о Тильзитском мире и престиже России.

Во второй главе раскрывается  политика Александра  I войне и мире, Балкано- европейская проблема в российской политике и Отечественная война 1812 года и её последствия в международном положении России.

В третьей главе показана роль Александра  I  в формировании Священного союза и эволюция идеи священного союза, а так же роль священного союза в мировой политике.

 

 

 

 

 

1. международное положение России в начале

правления Александра  I .

 

1.1. Внешняя политика до венского конгресса.

 

Александр I – едва ли не самая загадочная фигура среди российских императоров. Если одни считали его умным и дальновидным, то другие – непоследовательным и слабовольным. Если одних он обезоруживал откровенностью, добротой и радушием, то других настораживал тем, что было или казалось лукавством, скрытностью и коварством. Если одни видели в нем тонкого прагматика, то другие – неисправимого мистика на грани безумия. Часто указывают на контрастное сочетание в нем плохо сочетаемого – безудержного либерализма и махрового консерватизма, мягкого обаяния и ледяной неприязни, податливости к внушениям и непреклонного упрямства.

Эти противопоставления можно продолжить. Все они лишь дополняют друг друга и в общем верны. В глубинах сложнейшей натуры Александра I, вероятно, нашлось бы место для чего угодно. Он умел предаваться фантазиям, оставаясь рационалистом; строить идеалистические прожекты, не упуская из виду собственную выгоду; блистательно лицедействовать, веря в свою искренность, и искусно симулировать эту же искренность, когда заведомо лицемерил. Подчас он очаровывал легко, но без чувства, обманывал виртуозно, но без умысла, – и себя и других. Некоторые вещи он усваивал медленно, но зато глубоко и надолго, а в иных быстро схватывал скорее видимое, чем сущее. Случалось, чутье заменяло ему разум, а грезы –  действительность. В принципе он сторонился предметов, требовавших систематической, напряженной работы мысли. Его утомляли будничные заботы и увлекали грандиозные предприятия. Он терял терпение перед лицом вполне осуществимого и проявлял упорство в погоне за химерами. Он мог бросить начатое дело, находясь в полушаге от успеха, чтобы одержимо вынашивать иллюзорную идею.

«Сфинкс, не разгаданный до гроба», – весьма точная и емкая поэтическая метафора, нередко употребляемая по отношению к Александру I. Даже своей смертью – вроде бы банальным явлением в биографии человека – он умудрился озадачить современников и историков. Что уж говорить о его прижизненных деяниях? «Поныне спорят вновь» о внешней политике Александра I, явно несущей в себе черты его противоречивого характера. Но очевидно одно: именно при нем западные границы России продвинулись на огромное расстояние (Польша, Финляндия, Бессарабия) и достигли своего максимума. А страна превратилась в некое подобие «сверхдержавы». Что касается неординарного внешнеполитического мышления Александра I, то оно всегда было и будет предметом для дискуссии.

Личность Александр I сильно повлияла на внешнюю и внутреннюю и внешнюю политику России. Александр I не блистал военными талантами. Современники отмечали характерную закономерность: там, где непосредственно он находился, его войска терпели неудачи. Во время тильзитской встречи Наполеон прямо сказал Александру: «Военное дело — не Ваше ремесло»[10]. В сущности такого же мнения придерживались и трезво мыслящие русские военные и государственные деятели и даже члены царской семьи.

В преддверии войны Александр имел долгую беседу со Сперанским и в частности спросил, что он думает о предстоящей войне и принимать ли ему, императору, непосредственное руководство военными действиями. Сперанский советовал Александру не брать командование лично на себя, а созвать “Боярскую думу” и ей поручить вести войну, при этом “имел дерзость” расхваливать “воинственные таланты” Наполеона, чем сильно уязвил самолюбие царя. “Что ж я такое? Разве я нуль?” — возмущенно говорил Александр.

Царь предлагал тесное русско-английское сотрудничество в строительстве новой Европы без войн, революций, угнетения народов, где восторжествует дух просвещения, закона и справедливости, где общее благо никогда не будет принесено в жертву частным выгодам. Александр I полагал, что есть все предпосылки для такого альянса: Россию и Англию объединяют величие и слава, опыт политических и торговых связей, особые заслуги в освобождении континента от наполеоновского владычества. Почему бы сложившиеся во время войны союзнические отношения не продолжить в мирное время во имя великой цели? Он призывал Англию к сближению с Россией на основе «взаимных реальных выгод и оказываемых ими друг другу услугах», ибо этим странам «суждено быть вместе»[11].

Император придавал большое значение «укреплению уз дружбы и доброго согласия» между Россией и Англией. Сложившийся в Европе «порядок вещей», по мнению Александра I, обрекал Петербургский и Лондонский кабинеты на ведущую роль в поддержании «равновесия и спокойствия». Он указывал на существование между

Россией и Англией «самой широкой общности взглядов и единства мнений»[12]. Александр I приглашал Р.Каслри к сотрудничеству во имя мира и спокойствия в Европе, подверженной брожению умов и социальным волнениям, которые в свое время были спровоцированы общим подъемом национально-освободительных сил в борьбе против Наполеона. Русско-английское согласие, по мысли Александра I, нисколько не противопоставлялось Священному союзу, а, напротив, усиливало его, независимо от того, захочет ли (или, скорее, сможет ли) Р.Каслри формально присоединиться к нему или нет. Главное – разделять «сверхзадачу».

Александр с какой-то профетической страстностью разъяснял свои мотивы европейским правителям, чтобы «рассеять ложные слухи и толкования», «порождаемые нашим испорченным веком»[13]. «Злой гений, – писал он, – …видимо, снова пытается приписать этому соглашению некие политические виды, столь же мало совместимые с продиктовавшими его чистыми намерениями, сколь и противные той благотворной цели, к достижению коей оно предназначено». Император заявлял, что его высшая цель состоит в том, чтобы сделать такие «охранительные заповеди», как «принципы мира, согласия и любви», фундаментом международного права[14].

Идеологию Священного союза он считал беспрецедентным политическим «учением», проникнутым духом религии и морали. Если благодаря постановлениям Венского конгресса «в цивилизованном мире вновь вступил в силу кодекс публичного права, необходимого для сосуществования наций», то Акт от 14 (26) сентября 1815 г. дал этим постановлениям нравственную опору и «гарантию их нерушимости». Александр I стремился «придать этому Акту большее реальное значение и эффективность, переведя его из сферы совести и мысли в область государственных интересов и сделав его активной силой»[15].

Он призывал «постепенно покончить с создавшимся в политике пагубным заблуждением в том, что между народами существует естественная и неизбежная вражда»[16]. Александр I особо подчеркивал, что Священный союз никому не угрожает; это добровольное объединение «всех без различия христианских правительств», ощутивших «благотворное воздействие» идей мира и согласия; «никого не порицают и не обязывают отчитываться по поводу тех государственных соображений, которые могли бы побудить кого-либо не присоединиться к Акту официально»[17]. Император постоянно повторял мысль о том, что Священный союз «выше всяких случайных интересов», «делает бесполезным разного рода обособленные, сепаратные соглашения», создает гарантию «душевного спокойствия и братства государей и народов»[18]. Александр I отвергал и подозрения о наличии антимусульманской (антитурецкой) подоплеки в этом документе. Он просил европейские кабинеты принять участие в дружеских демаршах перед Портой с целью успокоить ее[19].

Акт о Священном союзе – возможно, самый необычный документ в анналах дипломатии – вызвал нескончаемые споры среди историков. Они стремились расшифровать его не только как политический текст, но и как образ мыслей сложной, во многом не разгаданной до сих пор личности Александра I. Серьезных исследователей давно уже не удовлетворяют оценки, данные Акту современниками – К.Меттернихом («звонкое ничто»), Р.Каслри («смесь мистицизма с высокой риторикой»), Ф.Энгельсом («союз монархов против народов») и другими. Эти с виду эффектные афоризмы по сути предлагают чересчур простые объяснения далеко не простому явлению.

Необоснованными представляются и адресованные Александру I обвинения в лицемерии и обмане: за благочестивой риторикой царя якобы скрывались широкие планы установления русского господства в Европе, в частности – намерение захватить Константинополь, занять место Наполеона на европейской арене, сокрушить Британскую империю. Едва ли более убедительно выглядят предположения о том, что Акт о Священном союзе был лишь побочным продуктом случившегося у царя очередного приступа мистицизма, хотя нельзя отрицать заметной роли психологического компонента в мотивах действий человека с такой драматической судьбой, какая выпала на долю Александра I. Страдают явным упрощенчеством традиционные попытки поставить во главу угла проблему выяснения точного соотношения между либерализмом и консерватизмом (реакционностью) в Александре I, попытки, которые обычно приводят к однозначному выводу о безнадежном поправении «слабого» русского императора под влиянием «сильного» Меттерниха.

Быть может, в каждом из этих подходов есть своя целесообразность и своя доля истины. В конце концов из совокупности разных точек зрения, в том числе взаимоисключающих, и даже вздорных, складывается научное знание о предмете.

Однако приведенным суждениям об Александре I, как нам кажется, свойственны два общих порока. Во-первых, все они в той или иной степени идеологизированы, ибо принадлежат людям, которые по многим причинам не могли освободиться от идеологических штампов своего времени, своего государства, своего класса, партии и т. д. Во-вторых, в этих оценках сквозит стремление свести личность Александра I к ясному и чуть ли не одномерному образу, т. е. претензия на полное понимание того, чего до конца понять невозможно, – феномена человека у власти. В случае с Александром I этот феномен многократно усложняется очень непростыми условиями формирования его личности и трагическими обстоятельствами восшествия на престол.

Осознавая растущее влияние общественного мнения в Европе, Александр I стремился донести свои идеи не только до монархов, но и до народов. Русские дипломаты получили указание: воздействуя в соответствующем духе на английские, французские, германские, бельгийские и итальянские периодические издания, следить за тем, чтобы цели и принципы российской внешней политики не подвергались злонамеренному искажению и своевременно становились известными повсюду. Эти принципы, как говорилось в инструкциях, неизменны и свободны от всякой двусмысленности, а посему и пропагандировать их надо «искренне и чистосердечно».

Разъясняя российским дипломатам за границей сущность политики Александра I, его министр иностранных дел И.Каподистрия отмечал, что в истории человечества не было эпохи, сравнимой с той, которая наступила после Венского конгресса. Впервые мирный договор, подводивший черту под 25-летней войной, преследовал единую для всех держав цель и ознаменовал торжество общих интересов над частными. Не следует ли из этого, что и последствия этой войны – в виде Заключительного Акта и других соглашений – также окажутся уникальными и обеспечат беспрецедентное долголетие принципу всеобщего союза на основе «лучшей побудительной причины» – сохранения мира, выгодного для всех? Взаимный страх и честолюбивые виды отдельных государств уступят место доверию, подкрепленному обязательствами правителей строго соблюдать международное право и моральными обязательствами перед Всевышним. Это, как надеялся И.Каподистрия, послужит и гарантией защиты второстепенных государств от произвола великих держав, которым он, ввиду их особого статуса, отводил ведущую роль в Европе. Злоупотребить подобной ролью они не смогут, ибо осуществлять свое влияние будут не иначе как коллективно и опираясь на существующие договоры, что и послужит порукой безопасности слабого перед лицом сильного.

Впрочем, Александр I советовал своим представителям в Европе не предаваться иллюзиям; общее миролюбивое направление российской внешней политики не должно склонять их к бездеятельности. Напротив, нужна «бдительность и постоянное внимание ко всему вплоть до малейших деталей», чтобы вовремя распознать признаки перемен, указывающих на активизацию агрессивного начала в антирусских альянсах. Тем не менее тенденция к согласию и компромиссам преобладала над недоверием.

Начало XIX века в Европе было ознаменовано полосой наполеоновских войн, в которые были вовлечены все европейские страны и народы, в том числе и Россия. В 1803 г. началась подготовка Наполеона к вторжению в Англию. Британское правительство энергично сколачивало новую европейскую коалицию против Франции, чем помогли и вызывающие действия самого Наполеона. По его приказу в 1804 г. в Бадене был схвачен и затем расстрелян принадлежавший к французскому королевскому дому герцог Энгиенский, подозревавшийся в заговоре против Наполеона. Это событие вызвало взрыв негодования всех европейских монархов, однако лишь Александр I заявил официальный протест. В Петербурге был демонстративно объявлен траур, а Наполеону направлена нота протеста против “пролития венценосной крови”. Наполеон ответил вызывающим посланием, в котором говорилось, что и в самой России была пролита “венценосная кровь”, и пусть Александр I позаботится схватить и наказать убийц своего отца. Это было прозрачное и публичное обвинение самого Александра.

С Францией не было ни мира ни войны, но Александр был уверен, что             новое столкновение с Наполеоном только вопрос времени. Дело было за             союзниками. После разгрома Австрии шло сближение с Пруссией, положение которой, несмотря на союз с Наполеоном, было очень не простым. Фридрих-Вильгельм стоял перед нелегким выбором: должно ли его стране оставаться великой европейской державой или ей надлежит превратиться в вассала Франции. Александр всеми силами старался возбуждать в своем царственном собрате воинственное настроение и  безусловно обещал помощь России в том случае, если Пруссия вступит в войну с Наполеоном.

В октябре 1806 года король наконец решился открыть военные действия.             При этом он очень рассчитывал на поддержку Александра. Но             стремительность Наполеона вновь смешала все карты. 8 октября французы начали наступление, 10-го прусская армия потерпела поражение при Саальфельде, а 14-го была окончательно разгромлена при  Йене и Ауэрштедте. 27 октября Наполеон с триумфом вступил в Берлин и предложил Фридриху-Вильгельму мир. Король отказался — русская армия  уже вошла в Пруссию, и исход войны оставался под вопросом. 14 декабря русский корпус под командованием Беннигсена имел удачный бой с французами под Пултуском, а 26-27 января 1807 года произошла страшная кровопролитная битва под Прейсиш-Эйлау. Исход ее остался нерешенным, но уже и то, что она не была проиграна, произвело громадное впечатление.

26 апреля Александр встретился с Фридрихом-Вильгельмом в Бартенштейне и уговорил его не подписывать с Наполеоном мир. Бенигсен сумел убедить императора, что под Прейсиш-Эйлау Наполеону было нанесено тяжелое поражение. Теперь оставалось только добить его. В начале лета 1807 года Александр прибыл к войскам, 5 июня русская армия перешла в наступление, а 14-го она была разбита под Фрисландом. Потеряв больше 25 тысяч человек и оставив в руках неприятеля всю свою артиллерию, Бенигсен отступил за Неман.

Александр узнал о Фрисландском разгроме утром 15 июня, когда прибыл в Тильзит. Беннигсен испрашивал разрешения на заключение перемирия. Александр дал его, и 19 июня перемирие было заключено. Еще до этого пришлось переехать в Шавли, поскольку Тильзит заняли французы и здесь остановился Наполеон. Хотя русская армия сохранила боеспособность, ряд причин заставил Александра решиться на прекращение войны. Прежде всего старания Наполеона вызвать разрыв между Россией и Турцией увенчались наконец успехом. В декабре 1806 года русские войска вступили в Молдавию и Валахию. Война с самого начала оказалась нелегкой и опасной, потому что немедленно обострила отношения с Австрией и с Англией, затруднив русской дипломатии возможность искать где-либо поддержки в дальнейшей борьбе с Наполеоном. Между тем Наполеон стоял почти на границе России. При отсутствии союзников реальной становилась перспектива перенесения войны в глубь страны, а значит, и перспектива полного уничтожения Пруссии и восстановления Польши под эгидой французского императора.

Но была и другая, не менее серьезная причина для прекращения войны. Не хватало денег для ее ведения. До сих пор военные издержки в значительной степени покрывались английскими субсидиями. Теперь этот источник иссяк. В начале 1806 года Александр обращался к Англии с просьбой о займе и получил сильно оскорбивший его отказ.

После ратификации перемирия 25 июня состоялась встреча двух императоров. Чтобы Александру не переправляться на французский, завоеванный берег Немана, а Наполеону — на русский, на самой середине реки был утвержден плот с двумя великолепными павильонами. На французском берегу была выстроена вся наполеоновская гвардия, на русском — небольшая свита Александра. Как только оба императора одновременно высадились на плоту, Наполеон обнял Александра, и они ушли в павильон, где немедленно началась продолжавшаяся почти два часа беседа. Ни тот ни другой не оставили потомкам систематического изложения этого разговора, но несколько фраз сделались известными, а общий смысл беседы в конечном счете отразился в подписанном спустя несколько дней мирном трактате. «Из-за чего мы воюем?» — спросил Наполеон. «Я ненавижу англичан настолько же, насколько Вы их ненавидите, и буду Вашим помощником во всем, что Вы будете делать против них», сказал Александр. «В таком случае все может устроиться и мир заключен»[20], — ответил Наполеон.

26 июня Александр по приглашению Наполеона приехал в Тильзит, и свидания между императорами с этих пор происходили каждый день. Сначала Наполеон никого из своих министров не допускал к переговорам. «Я буду вашим секретарем, а вы моим секретарем», — сказал он Александру. Почти с первых слов Наполеона обнаружилось поистине отчаянное положение Пруссии. Наполеон просто предлагал ее поделить: все к востоку от Вислы пусть берет себе Александр, а к западу — Наполеон.

Александр считал для себя вопросом чести спасти своего друга Фридриха-Вильгельма. Ради этого ему пришлось пожертвовать очень многим: он не только вступил в союз с Наполеоном, но и присоединился к явно гибельной для русской торговли континентальной блокаде, допустил образование герцогства Варшавского, очевидной базы для французской армии в случае разрыва союза, принял французское посредничество между Россией и Турцией. В конце концов в договоре было записано, что Наполеон оставляет Фридриху-Вильгельму «Старую Пруссию», Померанию, Бранденбург и Силезию «из уважения к его величеству императору всероссийскому». Все остальные земли у Пруссии были отобраны. 8 июля договор был окончательно подписан, после чего до позднего вечера в Тильзите шли празднества и смотры. Оба императора в течение всего дня были неразлучны и всячески демонстрировали свою дружбу. 9 июля Александр и Наполеон произвели вместе смотр французской и русской гвардии и затем, расцеловавшись перед войсками и массой собравшихся у Немана зрителей, расстались.

Военные действия против Франции протекали неудачно для коалиции, в которую входили Англия, Австрия и Россия. После поражения союзных войск при Аустерлице 2 декабря 1805 г. Австрия капитулировала и заключила унизительный мир с Наполеоном. Русские войска были отведены в пределы России, а в Париже начались русско-французские переговоры о мире. 8 июля 1806 г. был заключен мирный договор между Россией и Францией, однако Александр I отказался его ратифицировать, и Россия формально продолжала оставаться в состоянии войны с Францией. Летом 1806 г. Наполеон захватил Голландию и западногерманские княжества. Осенью образовалась четвертая по счету коалиция против Франции (Пруссия, Англия, Швеция и Россия), однако воевать пришлось только Пруссии и России. В начале октября 1806 г. прусские войска в двух сражениях подверглись полному разгрому. Прусский король Фридрих-Вильгельм III бежал к границам России. Почти вся Пруссия была оккупирована французскими войсками. Русской армии пришлось одной в течение последующих семи месяцев вести упорную борьбу против превосходящих сил французов.

Наполеону удалось оттеснить русские войска к Неману, но и французская армия понесла столь значительные потери, что Наполеон не решился тогда войти в пределы России. 25 июня (7 июля) 1807 г. в Тильзите между Россией и Францией были заключены мирный и союзный договоры. По настоянию Александра I Наполеон согласился сохранить самостоятельность Пруссии, хотя территория ее была сокращена наполовину. Неблагоприятные для России условия Тильзитского мира и союзного договора вовлекали ее в фарватер политики Наполеона, ограничивали самостоятельность Александра I в международных делах, вели к внешнеполитической изоляции. Особенно тяжелые последствия вызвало присоединение в 1808 г. России к континентальной блокаде Англии, что причинило существенный ущерб экономике страны, поскольку Англия была ее главным торговым партнером.

Тильзитский мир наносил серьезный удар по международному престижу России, уязвлял патриотические чувства русских общественных кругов. Популярность Александра I резко упала. Поднялся всеобщий ропот. “Вообще неудовольствие против императора более и более возрастает, — доносил шведский посол Стединг своему королю, — и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать”. По свидетельству русского современника, “от знатного царедворца до малограмотного писца, от генерала до солдата, все, повинуясь [царю], роптало с негодованием”. Французский посол в Петербурге герцог Рене Савари писал: “Видна оппозиция решительно против всего, что делает император”[21]. В 1807 г. распространялся в списках “Проект обращения” дворянства к императору с требованием проявлять твердость во внешнеполитических вопросах. Поговаривали даже о возможности дворцового переворота и возведении на престол умной и энергичной сестры Александра I Екатерины Павловны, жившей в Твери. По материалам французского историка Альбера Вандаля, усердно собирал и распространял слухи о “заговоре” против русского царя герцог Савари.

Александр внимательно следил за настроением различных кругов и собирал об этом сведения. Еще в 1805 г., уезжая на войну, он создал Временный комитет высшей полиции для наблюдения за общественным тлением, тел среди публики. После Тильзитского мира этот комитет был преобразован в Комитет общественной безопасности, которому вменялась в обязанность и перлюстрация частных писем.

В правящих кругах, однако, прекрасно понимали, что тильзитские соглашения 1807 г. знаменовали лишь передышку перед новым военным конфликтом с наполеоновской Францией. “Тильзитский мир для Франции, — писал Сперанский, — всегда был мир вооруженный. Вероятность новой войны между Россией и Францией возникла почти вместе с [этим] миром, самый мир заключал в себе все элементы войны”. Наполеон откровенно заявлял свои притязания на мировое господство, на пути к которому стояла Россия.

Несмотря на все попытки сохранить лицо, Александр пошел на большие личные унижения при подписании Тильзитского мира. Он заключал мир под страшным гнетом неудач, разочарования, в оскорбительном сознании своего бессилия перед врагом, равенства которого с собой (не то что превосходства) он не мог признать даже внешне без тягостной внутренней борьбы. Путь, на который поставило императора примирение с Наполеоном, стал тем тяжелее для него, что в придворных и вообще дворянских кругах смотрели на Тильзит как на личный почин Александра.

 

1. 2. Политика Александра I  в  войне и мире.

 

По воцарении Александра  был намечен план невмешательства в западноевропейские дела, но вызывающий образ действий Наполеона нарушил спокойные намерения русской дипломатии. Князь Чарторыйский, ставший во главе Министерства иностранных дел, выдвинул план присоединения России к противофранцузской коалиции в надежде, что борьба с Наполеоном поможет Польше вернуть политическую самостоятельность, сохранив с Россией династическую связь. В начале 1805 г. коалиция была составлена; к России примкнули Швеция, Англия и Австрия. Пруссия ограничилась пропуском русских войск через свои владения. Открывшаяся кампания ознаменовалась капитуляцией Мака при Ульме, занятием Вены Наполеоном, поражение австро-русской армии под Аустерлицем. Австрия заключила унизительный Пресбургский мир, а Пруссия вступила в наступательный и оборонительный союз с Францией. В 1806 г. разрыв этого союза и последовавший затем разгром Пруссии войсками Наполеона вновь вызвал Россию к борьбе с Францией. Несмотря на только что открывшуюся войну с Турцией, которая затянулась на целых семь лет (1806 — 12), и на шедшую еще с 1804 г. войну с Персией, вспыхнувшую вследствие утверждения русских в Закавказье.

Бухарестский мир 1812 г. Был заключен 28 мая 1812 г. между Россией и Турцией по итогам русско-турецкой войны 1806 — 1812 гг. Договор состоял из 16 открытых и 2 секретных статей. Он улучшил стратегическое положение России, которой перешла Бессарабия с крепостями Хотин, Вендоры, Аккерман, Килия и Измаил. Кроме того, русско-турецкая граница устанавливалась отныне по р. Прут и Килийскому руслу. Россия оставила за собой значительные территории в Закавказье, получила право торгового судоходства по всему течению Дуная. Молдавия и Валахия были возвращены Турции, которая, в свою очередь, возвратила им все привилегии, предоставленные Ясским миром 1792 г. Сербия получала автономию в вопросах внутреннего самоуправления. Подписан от имени России — М.И. Кутузовым. Договор завершил русско-турецкую войну 1806-1812 гг.,

По Тильзитскому договору польская часть Пруссии превратилась в великое герцогство Варшавское, отданное саксонскому королю; Россия получила Белостокскую область и обязалась заключить с Турцией перемирие и вывести войска из Молдавии и Валахии, с тем, чтобы и турки не занимали этих княжеств до заключения мира. Франция брала на себя посредничество между Россией и Турцией, а Россия — между Францией и Англией. В секретных договорах Франция и Россия обязывались помогать друг другу во всех войнах, причем России предоставлялось распространиться за счет Турции до Балкан и отнять Финляндию у союзницы Англии, Швеции. Англия отвергла русское посредничество; английский флот бомбардировал Копенгаген.

В сентябре 1808 г. произошло эрфуртское свидание императоров, во время которого была заключена секретная конвенция: Наполеон отказывался от посредничества между Россией и Турцией и соглашался на присоединение к России дунайских княжеств, а Россия обязывалась помочь Франции на случай войны ее с Австрией.

Через четыре дня после начала войны 1812 закончилась война России с Турцией, Бухарестским миром, по которому Россия приобрела Бессарабию. В эпоху Отечественной войны на стороне России были лишь Швеция, Англия и Испания.

По окончании борьбы с наполеоновской Францией Александр, подпавший под власть мистических влияний, поставил краеугольным камнем своей европейской политики акт священного союза, им собственноручно написанный. «Мечта Александра сделать из этого союза оплот европейского мира и орудие осуществления евангельских начал в международной политике разрешилась на практике превращением союза в оплот европейской реакции»[22]. Россия, Австрия, Пруссия и Англия составили Верховный совет, ведающий дела всей Европы; на Аахенском конгрессе (1818) к нему присоединилась и Франция. Англия скоро отстранилась от этой охранительной политики, Франция держалась ее непоследовательно, не участвовала в решениях Троннауского и Лайбахского конгрессов и лишь в Вероне взяла на себя восстановление, вооруженной рукой, неограниченной монархии в Испании. Тем теснее сплотились Россия, Австрия и Пруссия. Душой союза стал Меттерних, подчинивший своему влиянию императора Александра, что сказалось с особенной силой, когда вспыхнуло восстание Греции против Турции. Под влиянием Меттерниха Александр осудил на Лайбахском конгрессе греческое движение, как проявление революционного духа, не обратив внимания на особенности греческого вопроса, обусловленные политической ролью России на православном Востоке. Грек Каподистрия , управлявший иностранными делами России, получил отставку и был замещен Нессельроде ; вождь греческих инсургентов Ипсиланти был исключен из русской службы; грекам было официально отказано в русской помощи.

Русский император считал едва ли не главной своей задачей на международной арене сохранение стабильности в Европе в рамках Венской системы. Опасаясь усугубить разногласия, он зачастую предпочитал попросту игнорировать их. Александр I знал, что в восточном вопросе шло направленное против России сближение между Англией и Австрией, но вел себя так, будто он не придавал этому значения, дабы не дать вылиться наружу противоречиям, способным расстроить европейский «концерт».

Другой пример – традиционный спор о «святых местах» между греческой и католической церквями в Турции. Проблема, которая в начале 50-х годов XIX в. станет детонатором большой войны, решалась Александром I в самом примирительном духе, и во многом поэтому она не выросла в реальную угрозу для мира. Высказав сожаление по поводу «неразумного рвения» одной стороны и «чрезмерных притязаний» другой, император предписал своему послу в Порте Г.А.Строганову (декабрь 1818 г.) не допустить превращения религиозных распрей в политические. Приверженец христианского универсализма, он заявил, что «отнюдь не претендует на исключительные преимущества для лиц своего вероисповедания, совершенно несовместимые с духом миролюбия и кротости, которыми должны проникнуться все христиане». Как подчеркивалось в инструкции Строганову, Александр I руководствовался «строгой беспристрастностью» и высокой целью «заложить незыблемые основы системы истинно христианского равенства и братства между последователями обоих вероисповеданий»[23].

Серьезным испытанием для мира в Европе оказалось греческое освободительное движение, непосредственно угрожавшее целостности Османской империи. Нависшая над великими державами опасность вовлечения в греко-турецкую войну с перспективой перерастания ее в общеевропейскую остро ставила перед ними проблему внешнеполитического выбора. Особенно трудным он был для Александра I. Принять идею Меттерниха и Каслри о том, что греки ничем не отличаются от итальянских или испанских бунтовщиков, поднявших руку на законную власть, означало слишком многое. За Турцией тем самым признавался статус неотъемлемой части европейской системы, гарантировавший ей целостность, защиту от внутренних неурядиц силами Священного союза и, следовательно, полную свободу действий по отношению к немусульманскому населению. По сути это было не что иное, как прикрытая охранительной фразеологией политика создания тепличных условий для османского деспотизма.

Потворство такой политике, не отвечавшей национальным интересам России, навлекло бы на Александра I обвинения в подчинении чужой воле и стоило бы ему, по меньшей мере, потери престижа внутри страны и вовне. В то же время открытая поддержка греков могла поссорить царя с Англией и Австрией и привести к европейской войне.

Дело значительно осложнялось и его личным, противоречивым восприятием греческого движения. С одной стороны, Александр I, напуганный революциями, испытывал чувство раздражения к людям, посмевшим посягнуть на легитимную власть монарха (султана) и поколебать перспективу мира в Европе. Коль скоро, с формальной точки зрения, вроде бы не было различия между греческими и другими смутьянами, всех их следовало наказывать репрессивными мерами. Подобный подход не оставлял никаких поводов для вмешательства в пользу инсургентов или употребления других форм противодействия османскому произволу. Вместе с тем русский император глубоко осознавал одно сакраментальное обстоятельство: греки были не просто бунтовщиками, а христианами, боровшимися за избавление от притеснений мусульман с верой в помощь великой православной державы. Он не мог не понимать, что применение к данному случаю принципов легитимизма и европейского «концерта» однозначно предполагало бы поощрение развязанного Портой геноцида против греческого народа. Такого никогда  не простило бы Александру I русское общество, да и он сам себе. Впрочем, все зависело от развития событий. Они, до поры до времени, позволяли царю выжидать.Казнь константинопольского патриарха и многих православных священнослужителей произвела шоковый эффект на Александра I и всю Россию. Демонстративно бросая вызов целому христианскому миру, Порта как будто испытывала пределы терпения царя. Своими действиями она ясно показывала, что воюет не с революционерами, а с греческим народом и его верой. Несмотря на крайнее возбуждение русского общественного мнения, оказывавшего через влиятельных сановников чувствительное давление на государя, он все же счел необходимым сделать еще одну попытку урезонить Турцию, прежде чем прибегнуть к мерам, «которые подсказывает ему религия и человеколюбие»[24].

Александр I не решался начинать против Турции дипломатически не подготовленную войну, зная, что таким шагом он резко противопоставит себя Англии и другим европейским державам, вызовет ответную реакцию с непредсказуемым результатом. Невзирая на раздражение русского общества и ропот военной «партии» из высших сановных кругов, он продолжал придерживаться осторожной позиции. Переговорами с британским (и австрийским) правительством император готовил почву для более решительных действий. Русский император хотел знать, при каких обстоятельствах и на каких условиях Европа, и в частности Англия, будет готова признать целесообразность войны России против Турции. В случае ее возникновения он обещал прежде всего соблюдать интересы европейского «концерта», не преследовать таких целей, как расширение своих территорий или влияния.

Россия и Турция не доверяли друг другу и с определенным подозрением относились к посредничающим государствам, которые отвечали им тем же. Александр I искренне стремился снять недоверие по крайней мере между великими державами. Он не переставал убеждать Англию и Австрию, что русско-турецкая война, если она паче чаяния все же произойдет, нисколько не изменит европейскую систему ни территориально, ни политически.

Умелое противодействие России со стороны Англии и Австрии, сбалансированное давление на Константинопольский и Петербургский кабинеты, приведшее к взаимным уступкам, отодвигали (но не отменяли) перспективу войны на неопределенный срок. Александра I это вовсе не огорчило. Напротив, он был рад случаю еще раз показать свое невоинственное настроение. Уважая стремление союзников сохранить мир, он согласился доверить им посреднические функции в переговорах с Портой о восстановлении русско-турецких дипломатических отношений при условии, что не будет нанесен ущерб ни правам, ни достоинству России.

Александр I продолжал терпеливую политику мирного, согласованного с союзниками урегулирования восточного кризиса, не настаивая на военном решении, но и не исключая его. К концу 1822 г. у русского императора, всегда сдержанного в применении силы, были особые причины не подавлять в себе это качество. Даже если бы царь очень хотел объявить войну Турции, то он должен был бы понять, что канун Веронского конгресса Священного союза с его трудными общеевропейскими проблемами – не самое подходящее для этого время. Поведение британского правительства и ряд других причин все ближе подводили терпение Александра I к грани истощения. Не получая достаточной компенсации за свою уступчивость, наталкиваясь на жесткую и зачастую далеко не «концертную» политику Лондона, во многом поддерживаемого Веной, император был вынужден думать об ответных адекватных мерах по защите национальных интересов России. Поскольку этим намерениям западные правительства противопоставили нечто вроде заговора, российские послы получили предписание заявить следующее. Их император «полагает отныне бесполезным вступать в новые объяснения со своими союзниками по поводу турецких дел», в отношении которых ему остается руководствоваться «лишь правами и интересами своей Империи в сочетании с принципами, которые всегда лежали в основе его политики в вопросах сохранения всеобщего мира и поддержания равновесия, установленного великими соглашениями 1814, 1815 и 1818 гг.»[25].

И все же, делая такое строгое предупреждение, Александр I не изменил своему компромиссному стилю. Его дипломатам было велено пояснить, что царь никого не упрекает и не обвиняет, не желая смущать покой Европы – предмет, достойный «всяческих забот и осмотрительности».

Заявление императора, обещавшее концептуальную перестройку внешней политики России, ничего по сути не изменило. По его собственным словам, он был намерен по-прежнему придерживаться «выжидательной позиции». Однако стоила она даже Александру I, как известно, человеку невоинственному и гибкому, немалых усилий над собой. Сохранять сдержанность на его месте становилось невероятно трудно. Поведение Порты, давно уже не отличавшееся благоразумием, теперь вышло еще и за рамки дипломатического приличия. Не обратить внимания на такую дерзость означало поощрить Турцию в уверенности, что можно и дальше безнаказанно игнорировать требования Петербурга, поскольку он, имея против себя великие державы, будет избегать столкновения любой ценой. И нужно признать: беспримерное долготерпение Александра I давало повод думать именно так. Впрочем, Порта, похоже, плохо чувствовала ту грань, где необходимо остановиться, как будто умышленно закрывая перед императором, да и перед собой, все пути разрешения конфликта, за исключением одного – войны.

Перед смертью Александр изменил свое отношение к восточному вопросу, убедившись в двуличности Меттерниха. Дипломатические сношения России с Турцией были прерваны, и только смерть помешала Александру открыть военные действия против Турции. Император Николай I  тотчас по воцарении резко выразил намерение держаться самостоятельного образа действий в восточном вопросе. Несмотря на открытие в 1826 г. войны с Персией из-за пограничных споров, Турции, помимо посредничества европейских держав, был предъявлен ультиматум, с требованием выполнить все принятые ею по Бухарестскому трактату обязательства. Устрашенная Порта заключила с Россией Аккерманскую конвенцию, в которой за Россией признавались спорные пункты на Черном море и право покровительства над Молдавией, Валахией и Сербией.

Получив отказ в руке великой княжны Анны Павловны, Наполеон отказался утвердить конвенцию о Польше[26]. Россия открыто протестовала против присоединения к Франции герцогства Ольденбургского и нарушила строгость континентальной системы, открыв привоз колониальных изделий под американским флагом. Разрыв с Францией был решен. Обе стороны искали союзников. Франция заключила договоры с Австрией и Пруссией; Россия обеспечила себе нейтралитет Швеции. 12 (24) июня 1812 г. союзные войска перешли Неман, чем и началась Отечественная война.

Ни к одной из войн Наполеон не готовился так тщательно, как к походу на Россию, прекрасно отдавая себе отчет в том, что ему предстоит иметь дело с серьезным противником. Под ружье он поставил 1200 тыс. солдат. Около 650 тыс., составивших так называемую Большую армию, были двинуты к русским границам. В России знали о всех деталях подготовки Наполеона к войне. Русский посол в Париже князь А. Б. Куракин начиная с 1810 г. регулярно, дважды в месяц, доставлял точные данные о численности, вооружении и дислокации французских войск; ценные сведения он за крупные денежные суммы получал от Талейрана — министра иностранных дел в наполеоновском правительстве.

В России знали и примерные сроки вторжения французской армии — июнь 1812 г. Распространенное в литературе мнение о внезапности нападения Наполеона несправедливо. Неверно также и утверждение, будто вторжение произошло “без объявления войны”. Как установлено в последнее время, объявление войны России Наполеон сделал официально 22 июня (за два дня до вторжения) через своего посла в Петербурге Жака-Александра Лори-стона, который вручил управляющему министерством иностранных дел А. Н. Салтыкову надлежащую ноту. Но Россия к этой войне не была готова, хотя с 1810 г. полным ходом шло перевооружение русской армии, укрепление ее западных границ, строительство крепостей, устройство складов боеприпасов, фуража и продовольствия. Однако тяжелое финансовое положение страны не позволило выполнить эту программу. Архаическая рекрутская система не могла подготовить необходимые резервы. Численность русской армии была значительно меньше французской, хотя по боевой выучке солдат и техническому уровню вооружений она нисколько ей не уступала.

Первая акция Александра при известии о вторжении французских войск — предложение Наполеону мира; с письмом императора к Наполеону был направлен генерал А. Д. Балашов. Впрочем, Александр не верил в успех этой миссии, надеясь лишь выиграть время. Присутствие царя в армии сковывало действия русского командования. Александру недвусмысленно указывали на “неудобство” такого присутствия. И он нашел в себе мужество внять доводам влиятельных лиц и членов царской семьи, но его отъезд из армии преследовал и другую цель — возложить ответственность за первые неудачи и отступление русских войск на своих генералов. Не мог Александр не прислушаться и к голосу общественности, требовавшей назначить главнокомандующим М. И. Кутузова, которого он особенно не жаловал после Аустерлица. “Общество желало его назначения, и я его назначил, — сказал он генерал-адъютанту Е. Ф. Комаровскому. — Что же касается меня, то я умываю руки”. При этом Александр сетовал, что в молодости не отдали его к Суворову или Румянцеву: «Они меня научили бы воевать».

Война 1812 г. явилась поистине всенародной, освободительной, и это обеспечило победу над агрессором. 25 декабря 1812 г. был издан царский манифест, возвестивший об окончании Отечественной войны. Россия явилась единственной страной в Европе, способной не только противостоять наполеоновской агрессии, но нанести ей сокрушительное поражение. Была разгромлена громадная, закаленная во многих сражениях армия, предводительствуемая выдающимся полководцем. Но победа досталась дорогой ценой: огромными людскими и материальными потерями, разорением десятков губерний, бывших ареной военных действий, сожжением и разорением Москвы, Смоленска, Витебска, Полоцка и других древних российских городов. Но победоносное окончание кампании 1812 г. еще не гарантировало Россию от новой агрессии Наполеона. Сам Наполеон считал, что война против России еще не закончена. Но теперь военные действия были перенесены уже за пределы России. Советские историки обычно рассматривают заграничные походы русской армии 1813 — 1814 гг. как продолжение Отечественной войны 1812 года. Александр I расценивал продолжение войны за пределами России как достижение своей цели — низвержения Наполеона. “Не заключу мира, пока Наполеон будет оставаться на престоле”, — открыто заявил он. Он также добивался и восстановления “легитимных”, т. е. абсолютистских режимов в Европе.

Военные успехи России сделали Александра вершителем судеб Европы. С лихвой было удовлетворено и его самолюбие. После решающей битвы при Фершампенуазе (под Парижем) он с гордостью говорил Ермолову: “Ну что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге; меня считали за простачка”. И далее: “Двенадцать лет я слыл в Европе посредственным человеком: посмотрим, что она заговорит теперь”.

В ноябре 1815 г. Александр I подписал конституцию образованного в составе Российской империи Царства Польского. Для того времени она была либеральной. 15(27) марта 1818 г. при открытии польского сейма в Варшаве царь произнес речь, в которой заявил, что учрежденные в Польше конституционные порядки он намерен “распространить и на все страны, провидением попечению моему вверенные”, однако с оговоркой: “когда они достигнут надлежащей зрелости”. Его речь произвела сильное впечатление на прогрессивных людей России, внушив им надежды на конституционные намерения царя. Карамзин отметил, что речь Александра “сильно отразилась в молодых сердцах: спят и видят конституцию”. Передавали и другие конституционные заявления царя. Декабрист Н. И. Тургенев записал 25 октября 1818 г. в своем дневнике сказанное Александром I прусскому генералу Мезону:

“Наконец все народы должны освободиться от самовластия. Вы видите, что я делаю в Польше и что хочу сделать и в других моих владениях”.

 

 

 

 

 

2. Священный союз и роль Александра I

 

2.1. Эволюция идеи священного союза.

 

В апреле 1792 года Франция атакует Австрию; французы выходят к Рейну, Альпам, Голландии. К 1794 году во Франции была создана гигантская по тем временам армия – 1 млн. 200 тыс. чел. Для сравнения: у Австрийской империи тогда была армия численностью 120 тыс., Россия имела (после петровских реформ) 350 тыс. Хрупкий баланс в Европе был сорван 20-летний период воин срабатывает система европейского  равновесия появляются коалиции против Франции. В первой антифранцузской коалиции участвовала вся Европа.

Коалиции не доставало организации, она быстро разрушалась. К 1795 фактически, коалиция перестала существовать. Австрия сражалась до 1797 года. 1797 г – Мир в Кампо-Фарми между Австрией и Францией. Австрийцы и англичане стали просить Павла 1 вступить в войну; поход Суворова, с  целью через Италию во Францию и подавить революцию. Битва при Требено (Италия) Суворов пошёл в Швейцарию через Альпы за подкреплением, а оттуда на Париж.

Группировку Римского-Корсакова, подкрепление которого искал Суворов, разбили и он был вынужден отойти. Первые 15 лет XVIII века международные отношения определялись борьбой с наполеоновской Францией. Основные идеи наполеоновских воин и дипломатии: Идея силовой унификации (объединение Европы). Объединённая Европа на конфедеративной основе – единое законодательство, армия и денежная система. Создание великой Франции, которая должна бала быть окружена республиками-сёстрами, государствами-сателлитами Битва при Морено (вернуть отнятую Суворовым Италию). Государствами-сателлитами стали Италия и Голландия. 1805 – 1806 (Аустерлиц) Наполеон начинает властвовать в Европе. Его брат Луи правит в Голландии; Мюрат, его маршал и шурин, — в Неаполитанском королевстве; другой брат – Жозеф – в Испании. Союзные государства: герцогство Варшавское, Рейнский союз. Центр империи – Франция.

1809 –1810гг. Многие государства были преобразованы во французские провинции: Португалия, Испания, Голландия, Иллирийские провинции (Балканы). Во всех частях империи – общее законодательство: КОДЕКС НАПОЛЕОНА.

Сейчас кодекс наполеона в основе законодательства всех стран Европы. Наполеон предпринял попытку создания единых вооруженных сил: 640 тыс. чел. вступили в пределы России. Этнические проблемы в армии. Эта идея погубила Наполеона. Завоевание России должно было стать последними боевыми действиями. Затем Наполеон планировал выработать единый общеевропейский кодекс, учитывая особенности европейских стран. Плюс европейский кассационный суд, единая денежная система, единая система мер и весов.

Наполеон опередил своё время: теперь Европа объединяется. Но Наполеон хотел это сделать силой и с французской доминантой. Планы Наполеон вступили в конфронтацию с европейскими реалиями, которые сформировались в 17 веке. В Европе была система национальных государств. Создавались антифранцузские коалиции.

Известно, что особую тревогу в Европе вызывали два главных источника потрясений – революции (социальные и национальные) и восточный вопрос. Исполненные готовности обуздать их, государства пентархии (Россия, Англия, Австрия, Пруссия, Франция) не могли внести равный вклад в общее дело. Не всем хватало для этого мощи и удовлетворенности итогами антинаполеоновских войн. Хотя пять европейских держав и именовались великими, они вышли из эпохи борьбы против французского господства с разными материальными и моральными потенциалами.

После победы над Наполеоном I измотанные войнами европейцы жаждали покоя. Воспоминания о французской гегемонии – источнике непрерывного кровопролития конца XVIII – начала XIX в. – заставляли политиков искать такую форму организации Европы, которая обеспечила бы равновесие сил, приоритет общих интересов над частными, коллективное решение острых проблем. К убежденным сторонникам «теории» новой Европы принадлежал Александр I.

Еще в 1804 г. он выдвинул проект, согласно которому великие державы (после победы над Наполеоном I, тогда еще очень далекой) должны будут гарантировать друг другу сохранение новых государственных границ в Европе. Это означало, что попытка кого бы то ни было пересмотреть установленный порядок в свою пользу обязывала членов тетрархии («тетрархия» – власть четырех, в данном случае

России, Англии, Австрии, Пруссии) объединиться против нарушителя, используя  сначала моральное принуждение, а при необходимости – оружие. Но и в 1815 г. путь к миру и согласию пролегал через дебри больных вопросов, в том числе о судьбе Франции и дележе добычи, отнятой у нее. Хотя все великие державы неустанно твердили о своем «бескорыстном» желании дать Европе длительный покой и благоденствие на основе справедливого распределения территорий и принципа равновесия, каждое правительство думало прежде всего о собственных интересах, выказывая мало желания поступаться этой конкретностью ради более абстрактных идей. Слишком велик был соблазн: тетрархам-победителям представился редкий случай крупно обогатиться обширными землями, выгодными стратегическими позициями, материальными и людскими ресурсами за счет побежденной империи. И тем самым заметно упрочить свое влияние в Европе и за ее пределами. Для того или иного государства лучшим казался тот способ устройства европейских дел, который максимально отвечал бы его запросам. Лишь после их удовлетворения можно было перейти к обсуждению высоких международно-политических идеалов. Доктриной равновесия сил каждая сторона прикрывала свое, возможно непроизвольное, стремление к преимуществу над другими, ибо зачастую, как известно, государство склонно считать, что существующий баланс, даже когда он относительно устойчив, сложился не в его пользу, и оно, пытаясь это исправить, в действительности не восстанавливает, а нарушает его, возбуждая соответствующую реакцию у противника.

Каждая из великих держав имела свою, приспособленную к собственным интересам, программу решения европейских проблем[27]. Эти четыре программы (России, Англии, Австрии и Пруссии), разумеется, отличались друг от друга: кое в чем они расходились совершенно, кое в чем – не столь безнадежно и кое в чем совпадали. Тетрархи были едины в признании необходимости лишить Францию возможности вновь угрожать миру и социально-политической стабильности в Европе. Условились отторгнуть от нее территории, завоеванные при Наполеоне, и вернуть ее к границам 1791 г. На случай реванша предполагалось окружить Францию полукольцом буферных государств, которые бы сдерживали ее. Одно из средств оградить континент от революционной и военной опасности, могущей в будущем исходить от этой страны, союзники видели в установлении в ней охранительного политического режима – монархии, желательно в лице Людовика XVIII. На этом, пожалуй, исчерпывались точки соприкосновения в программах победителей. Найти их в других вопросах, в частности, связанных с разделом наполеоновских владений и сфер влияния, было гораздо труднее, а подчас, казалось, невозможно.

Александр I хотел создать цельную систему, способную обеспечить Европе «долгие годы мира и благоденствия». Главную предпосылку для этого он видел в материальном вознаграждении каждой из великих держав пропорционально принесенным ею жертвам. Однако приращения должны соответствовать нуждам обороны государства и не достигать размеров, представляющих угрозу соседям. Победители поручались бы друг перед другом за неприкосновенность новых границ. Только на таких принципах, по мнению царя, можно было установить в Европе прочное равновесие и безопасные взаимоотношения. Для России, вынесшей основную тяжесть войны, Александр I требовал Польшу (откуда Наполеон совершил вторжение) в качестве компенсации и защитного барьера от потенциального нападения (возможность использования этой  территории как плацдарма для собственной агрессии он исключал). Там он собирался ввести либерально-конституционные учреждения, приспособленные к национальным особенностям поляков, чтобы тем самым оградить их от иностранного революционного влияния и «содействовать общему спокойствию». Пруссии, по плану Александра I, причиталась Саксония и часть земель на левом берегу Рейна. Он был заинтересован в известном укреплении этой державы, надеясь через нее контролировать ситуацию в Центральной Европе, где основу стабильности царь видел в восстановлении Германской конфедерации. В этом образовании трем ключевым элементам – Австрии, Пруссии и малым немецким государствам – предстояло сдерживать друг друга. Александр I намеревался установить и сохранить такое равновесие, опираясь на дружбу с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом, родственные связи с южно-германскими дворами и преимущества, вытекающие из геостратегического положения своих польских владений.

Ввиду огромных претензий Венского кабинета политика русского императора в Германии в ближайшей перспективе негласно предполагала сдерживание именно Австрии, которую он готов был ограничивать и в других районах Европы: в частности, в Италии – с помощью Франции, а в Турции – с помощью кого угодно. По отношению к Франции Александр I был самым умеренным и великодушным из союзников. Категорически возражая против унижения этой страны, он добивался смягчения предъявленных ей условий. Чтобы Европа могла чувствовать себя защищенной от французской революционной инфекции, Людовик XVIII, как полагал русский император, должен обладать сильной властью в качестве гаранта спокойствия.

Посему необходимо поддерживать, а не подрывать его авторитет извне. Вместе с тем Александр I настаивал на социально-политических уступках народу Франции в виде конституционной хартии, которую Людовик XVIII был вынужден вскоре дать своим подданным. И дело тут не только в либеральных фантазиях царя, как думал Меттерних, но и в весьма прагматическом желании со временем видеть Францию лояльным партнером России в ее внешней политике.Что касается восточного вопроса, то в российской программе он практически не значился, поскольку, во-первых, Александр I рассматривал его как отдельный предмет русско-турецких отношений, во-вторых, император не имел по поводу Турции иных планов, кроме сохранения статус-кво, и не предполагал активных действий, требовавших согласования с союзниками или, по крайней мере, уведомления их. 9 июня 1815 г. был подписан Заключительный Акт Венского конгресса. После многолетней войны, упорных трудов политиков и дипломатов, распутывавших в течение долгих месяцев сложнейшие узлы европейских противоречий, был, наконец, установлен новый международный порядок. В его основе лежал принцип целесообразности в том виде, в каком он мыслился государственным деятелям того времени. Их задача состояла в достижении мира через максимально возможный компромисс между интересами великих держав, предполагавший относительно устойчивое силовое равновесие.

Идея легитимизма, но никак не идеи национального суверенитета и либерализма, представлялась тогда наиболее рациональным идеологическим средством для успешного осуществления этой трудной цели. Исходя из тех же прагматических соображений и реального соотношения сил на континенте, союзники постановили не допускать второстепенные державы к обсуждению дел общеевропейского значения, поскольку их участие уже само по себе вносило в ту или иную ситуацию дополнительные конфликтные элементы и осложняло процедуру принятия решения. Если бы Венский конгресс попытался поставить во главу угла не утилитарные принципы равновесия и легитимизма, принадлежавшие XVIII веку, не систему международных соглашений, объединивших Европу против Наполеона, а тогда еще аморфные идеи национального суверенитета и демократии, плохо понимаемые и народами, и политиками, то результаты такого эксперимента, как предполагают некоторые исследователи, были бы плачевными. Поэтому нет ничего удивительного, что государственные деятели 1815 года предпочли принести в жертву политической целесообразности то, что в общественном сознании ассоциировалось с Французской революцией, Наполеоном и его войнами.

Постановления Венского конгресса подверглись резкой критике многих современников и историков. Первые предъявляли целый перечень того, что, с их точки зрения, было сделано не так, как нужно, или не сделано вовсе. Зачастую одна и та же проблема одним представлялась решенной хорошо или удовлетворительно, другим – плохо. Все зависело от политических взглядов, социального положения и национальной принадлежности того, кто давал оценку. Как правило, Венской системе прочили недолгую жизнь. Что касается историков, то над их критическим мнением довлела еще и современность, из которой они смотрели на Венский конгресс, с ее уже состоявшимся прошлым, с ее опытом и знанием о том, «чем все это закончилось», с ее новыми реалиями и ценностями. Историки вольно или невольно поддавались искушению использовать свое колоссальное преимущество над поколением Венского конгресса (еще не знавшим, в отличие от всех последующих поколений, что его ждет впереди) для того, чтобы скептически судить о мыслях и поступках политиков начала XIX века с точки зрения современного менталитета, а не тех условий, в которых им приходилось действовать.

Александр I, воспитанный в либеральном духе, исполненный веры в свою богоизбранность и не чуждый благих порывов, хотел прослыть не только освободителем, но и реформатором Европы. Ему не терпелось даровать континенту новый миропорядок, способный уберечь от катаклизмов. Так под рукой царя родился Акт о Священном союзе – странное произведение, вызвавшее у современников и историков недоумение (своей совершенно неуместной для политического документа  поэтикой в стиле Евангелия) и осуждение (своим последующим практическим применением).

2.2. Роль священного союза в мировой политике.

 

В рамках Священного союза российская дипломатия в 1815 г. придавала наибольшее значение политическим отношениям с двумя германскими государствами — Австрийской империей и Прусским королевством, рассчитывая при их поддержке решать и все другие международные проблемы, оставшиеся не урегулированными на конгрессе. Это не значит, что петербургский кабинет был полностью удовлетворён отношениями с Веной и Берлином. Весьма характерно, что в преамбуле двух проектов Акта сквозила одна и та же мысль о необходимости «совершенно переменить образ отношений между державами, которого они ранее придерживались», «подлежащим державам образ взаимных отношений подчинить высоким истинам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя». Меттерних критиковал Акт о союзе трёх монархов, называя его «пустым и бессодержательным», что не мешало ему, однако, не раз прибегать к нему, когда Австрии было необходимо заполучить поддержку России в борьбе с революцией в Европе и, в частности, для укрепления позиции Габсбургов в германии и Италии. Австрийский канцлер непосредственно причастен к заключению Священного союза — был проект документа с его пометками, австрийский двор одобрил его.  Тот факт, что Союз объединял только три государства, подданные которых исповедовали христианскую религию, рассматривался султаном Османской империи как намерение России захватить Константинополь. Поэтому в циркулярной ноте российского министерства иностранных дел от 25 марта (7 апреля) 1816 г. опровергалось это суждение. Документ, говорилось в ноте, содержал «незыблемые основы европейского мира и общего благополучия». Неопределённость формулировок Акта позднее была уточнена ещё в одном Договоре о Четверном союзе, подписанном уполномоченными России в Париже 8 (20) ноября 1815 г., но это было уже после поражения Наполеона при Ватерлоо, когда готовилось заключение мирного договора с Францией. Вслед за тремя державами к Акту о Священном союзе присоединились все монархи Европы, исключая конституционную Великобританию.

Характеризуется «европейский концерт» как международный союз реакции. Но он был также приспособлением феодально-абсолютистских режимов к тем политическим изменениям в отдельных государствах, которые установились после Великой французской революции и наполеоновских войн. Последующие три конгресса Священного союза, однако отразили, серьёзные противоречия между его участниками. Россия вместе с партнёрами стремилась к закреплению сложившегося после Венского конгресса политического и территориального статус-кво в Европе. К этому была направлена вся «дипломатия конгрессов» на основе принципов Священного союза.

Первый конгресс Священного союза, проходивший с 29 сентября по 22 ноября 1818 г. в небольшом городке на берегу Рейна Ахене, был в основном посвящён привлечению Франции к Союзу. Она была допущена де-факто в Союз, так что он превратился в пентархию. Одновременно союзники условились о прекращении трёхлетней оккупации страны войсками и о выплате Францией контрибуций за причинённый им ущерб в ходе войны.  Приём Франции в состав европейского союза, безусловно, способствовал стабилизации политического положения на континенте. Но тогда же четыре державы секретным протоколом подтвердили свои обязательства по Венскому договору от 8 (20) ноября 1815 г. с целью предупреждения «гибельных следствий нового революционного потрясения, которое будет угрожать Франции». Отдельным военным протоколом были определены условия и сроки сосредоточения войск четырёх союзников на случай совместных действий против Франции. Это свидетельствовало о том, что прежняя «тетрархия» испытывала явное недоверие к политическому режиму во Франции, опасаясь вновь революционного восстания против короля в этой стране.

В докладе царю Каподистрия указал на существующую разницу между позицией России, с одной стороны, и Австрии и Англии- с другой. Две последние, отмечал он, «желали бы, конечно, ограничить круг держав, имеющих право на исключительное руководство общей политикой и решение всех спорных вопросов». По мнению Каподистрии, причиной тесных отношений между сент-джемским и венским кабинетами была «зависть, даже опасения, внушаемые всемогуществом России и вмешательством её кабинета во все европейские дела». Перечисляя в качестве позитивных примеров проведения «конституционной дипломатии» российским правительством проявленный Александром I «либерализм» в Париже и на Венском конгрессе в реставрации Бурбонов, предоставление вечного нейтралитета Швейцарии, обещание конституции Польше, заключение Акта о Священном союзе, Каподистрия подчёркивал недовольство лондонского и венского дворов этими акциями России. Он писал, что их цель «изолировать по мере возможности Россию от Испании, Франции, Германии и всех второстепенных государств.
Каподистрия высказывался за то, чтобы в основу Ахенских решений была положена идея более широкого союза. По его мнению, Англия и Австрия хотели продолжительное время держать под опекой Францию, «проводить такую же политику в отношении Испании»; «сделать Нидерланды и Португалию зависимыми от Англии»[28], а итальянские государства превратить в вассалов Австрии, вооружить германский союз, дабы удержать Россию от её мнимых завоевательных замыслов. В заключение Каподистрия высказался за превращение Священного во «всеобщий союз», а не просто за подтверждение Четверного союза, как предлагали венский и лондонский кабинеты. Австрию на конгрессе представляли император Франц I и министр иностранных дел К. Меттерних; Великобританию — министр иностранных дел лорд Р. Каслри и фельдмаршал А. Веллингтон; Пруссию — король Фридрих- Вильгельм III и канцлер К. Гарденберг; Францию- Ш.М. Талейран, искусный дипломат, слуга нескольких республиканских и монархических режимов.

Россию представлял Александр I. Важная роль в свите императора отводилась К.В. Нессельроде, статс-секретарю министерства иностранных дел. Особо отметим И.А. Каподистрию, врача по образованию, грека с Ионических островов, способного и трудолюбивого дипломата, монархиста, но человека либерально-демократических взглядов. Его деятельность как дипломата связана прежде всего с Восточным вопросом. Начало дипломатической карьеры Каподистрия положил, став в 1807 г. представителем России на Ионических островах, а затем российским посланником в Швейцарии, участником Венского и двух последующих международных конгрессов. Он был и автором ряда важных дипломатических документов России, в том числе Акта Священного союза.  Конгресс приступил к работе 1 ноября 1814 г. Главной была двуединая германо-польская проблема. Россия и Пруссия первоначально добивались полной ликвидации Саксонского королевства, учитывая, что король Фридрих-Август I был до конца войны союзником Наполеона и главой Варшавского герцогства — буферного государственного формирования, задуманного Наполеоном с целью противопоставить его России и усилить прусско-саксонские противоречия. Александр I требовал передачи Варшавского герцогства под его управление, Пруссия претендовала на присоединение всей Саксонии и части Варшавского герцогства, но против этого, как и против передачи герцогства России, решительно выступала Австрия. В Петербурге знали, что Пруссия стремилась полностью захватить герцогство, посадив на его престол вместо саксонского прусского принца. В ходе трудных дипломатических переговоров о союзе России с Пруссией во время войны с Наполеоном в 1813 г. это требование не раз выдвигалось прусской стороной. Но против этого категорически были как Австрия, так и польская шляхта во главе с А. Чарторыйским, находившимся в свите Александра I на конгрессе. Этот польский магнат и друг царя, как и ряд других видных политических деятелей Польши, ещё в 1805-1808 гг. и в 1814 г. призывал Александра I принять польскую корону.. Против этого выступали некоторые высокопоставленные лица из ближайшего окружения императора, сторонники абсолютной монархии в России из крупнопоместных дворян. А также умеренные видные общественные и культурные деятели России, сторонники монархии, в частности Н.М. Карамзин. Даже Нессельроде под их влиянием направил царю «сильную» записку против создания польского государства под эгидой царя, но император настоял на своём, объявив себя царём польским и пообещав наделить Польшу конституцией.  Позиция делегации России вызвала сопротивление трёх западных держав. В результате столкновения по саксонско — польской проблеме противоречия между союзниками обострились. Но 1 марта 1815 г. Наполеон покинул о. Эльбу и направился к Парижу. Только тогда участники конгресса прекратили споры и подтвердили четверной союз специально принятым Венским договором от 13 (25) марта 1815 г. Им надо было вновь воевать с «чудовищем Европы», и лишь незадолго до победы при Ватерлоо Венский конгресс завершил работу. Вопреки воле народов. Не считаясь с их национальными интересами и правами, монархи перекроили карту Европы. Что нашло выражение в Заключительном акте конгресса от 25 мая (9 июня) 1815 г. и многочисленных приложениях к нему. На конгрессе была создана Германская конфедерация (иногда именуемая союзом) в составе 38 членов, согласно акту от 27 мая (8 июня) 1815 г. В Германии, как и в Италии, многие земли отошли к Австрии. Пруссия и Австрия получили польские земли; царь обязался предоставить Царству Польскому конституцию, была провозглашена крохотная Краковская республика под покровительством России, Австрии и Пруссии. Государственное объединение двух больших европейских государств — Германии и Италии — предано забвению. Произошёл, по существу, четвёртый раздел Польши. По инициативе английской стороны, Россия, Австрия, Великобритания и Пруссия стали покровителями договоров, охранявших установленную венскую систему международных отношений.  Конгресс принял специальное Положение относительно дипломатических агентов от 7 (19) марта 1815 года, согласно которому впервые были учреждены существующие и в наше время ранги дипломатических представителей 9посол, посланник, поверенный в делах) и порядок их назначения. Оно установило единообразие в рангах уполномоченных государств, что положило конец многочисленным конфликтам и спорам. Однако непомерные захваты чужих земель, искусственная перекройка целых государств на континенте породили новые спорные проблемы.  4 (26) сентября 1815 г. в Париже Александр I, Франц I и Фридрих-Вильгельм III в подтверждение итогов конгресса подписали акт о Священном союзе. Его автором и инициатором был российский император, а редактором в окончательном виде — Каподистрия. Теперь мы знаем как проект, составленный Александром I, так и окончательный текст Акта, подписанный монархами с учётом поправок австрийской стороны. Стали известны и все обстоятельства, связанные с заключением Союза. Из сопоставления их видно, что проект не претерпел существенных изменений. Основные положения Акта полностью сохранились: три монарха были намерены руководствоваться «заповедями сей святой веры, заповедями любви, правды и мира» (преамбула документа); они «пребудут соединены узами действительного и неразрывного братства». Далее говорилось, что, «почитая себя как бы иноземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь». Абсолютные властители считали необходимым утвердить сам принцип самодержавия: в документе отмечалось, что они будут руководствоваться «заповедями бога, как самодержцы народа христианского». Эти формулировки Акта о союзе высших правителей трёх держав Европы были необычными даже для условий договоров того времени- на них сказались религиозные убеждения Александра I, его вера в святость договора монархов. Анализируя ход Ахенского конгресса с точки зрения перспектив Четверного союза, Каподистрия писал: «Нас безуспешно пытались склонить к принятию принципа, согласно которому Четверной союз включает обязательства и даже изъявили желание их усилить, но только на случай войны против революции». В таком духе и был составлен протокол, представленный уполномоченными России на конгрессе 21 октября (4 ноября) 1818 г., вошедший в записку четырёх держав- России, Австрии, Великобритании и Пруссии от ? (19) октября 1818 г. Следующий конгресс Священного союза был самым продолжительным за всю историю европейского союза: начавшись в Силезии, в Троппау (ныне- Опаве), 23 октября 1820 г. он продолжался с небольшим перерывом в Лайбахе (ныне- Любляна) до конца апреля 1822г. Формально сохранялась пентархия с равными правами каждой страны, но Великобритания и Франция послали на конгресс только наблюдателей, что сразу показало оппозицию двух конституционных государств. Уже на первом заседании в Троппау 23 октября Меттерних выступил с предложением о подавлении революции в Неаполе, зачитав записку венского кабинета. В этом королевстве как и во всей Италии, было сильное народное недовольство тем, что Венский конгресс воспрепятствовал объединению страны, разбив её на мелкие государства. Возникшее в начале 19 века тайное общество карбонариев боролось против чужеземного гнёта, за воссоединение страны. Движение за сохранение конституции, признанной королём и введенной при Наполеоне, опиралось на патриотически настроенных офицеров, поддержанных широкими народными массами. Но король предал свой народ, отказавшись от конституции, которую ранее признал. В этих условиях возможность интервенции вооружённых сил Австрии воспринималась неаполитанцами особенно болезненно. Меттерних предлагал, чтобы союзные кабинеты осудили неаполитанскую революцию как в высшей степени опасную по своим последствиям, учитывая деятельность карбонариев на территории всей Италии. В записке утверждалось, что «великие державы обладают неоспоримым правом вмешиваться во внутренние дела государства, когда в них возникает угроза «справедливым интересам» и «основам существования других государств»». В дополнительных документах, которыми он засыпал участников конгресса, Меттерних делал оговорку, что если Англия и Франция не примут участия в первой части конгресса, то могут позднее присоединиться к его решениям. Иначе говоря, он сделал ставку только на Священный союз трёх держав, зная, что конституционные государства- Англия и Франция- не поддержат его позицию. Однако Каподистрия и Нессельроде ещё перед тем информировали царя о позиции Австрии на основе двух конфиденциальных бесед с Меттернихом. В ходе переговоров с австрийским канцлером российские уполномоченные оспаривали его главный тезис о праве Австрии на вмешательство во внутренние дела итальянских государств. Они ссылались при этом на донесения о положении в Сардинском королевстве, где обстановка была относительно спокойной.

Франция, как и ожидалось, высказалась против посылки австрийской армии в Неаполь; Пруссия согласилась с Австрией. Позиция России была компромиссной, рассчитанной на привлечение к решению вопроса двух других членов союза. В ответе российского кабинета от 21 октября (2 ноября) 1820 г. на предложения Австрии и Пруссии, хотя и признавалась возможность коллективного вмешательства союзных держав во внутренние дела Неаполитанского королевства в связи с революциями в Испании и Королевстве Обеих Сицилий., всё же отмечалось, что союз должен вначале предпринять мирный демарш перед правительством в Неаполе и только в случае его отклонения послать австрийские войска в качестве «европейской армии». Предварительно, до вступления войск, командование должно выступить с декларацией, содержащей обещание «уважать целостность королевства и укреплять его политическую и национальную независимость». Интересно заключительное положение ответа России, продиктованное заботой о сохранении пентархии. В нём отмечалось, что если Англия и Франция не согласятся на посылку австрийских войск, то они могли бы стать гарантами обещаний союзников и определить предельный срок оккупации.
Первая часть конгресса завершилась в Троппау подписанием уполномоченными трёх держав Священного союза двух протоколов от 7 (19) ноября 1820 г. — предварительного и дополнительного. Первым из них санкционировался ввод австрийских оккупационных войск в Королевство Обеих Сицилий. Вторым неаполитанский король Фердинанд I приглашался в Лайбах для участия в совещании по урегулированию политического положения в стране, три монарха направляли ему соответствующее письмо. Из записки российских уполномоченных от 2 (14) ноября 1820 г. «Основы соглашения» видно, что решение об интервенции Австрии в Неаполе было поддержано делегацией России главным образом во имя укрепления Венской системы. Вместе с тем оно противоречило первоначальным требованиям венского двора. В протоколах на первое место поставлены мирные средства урегулирования внутриполитического положения в Неаполе. Меттерних в беседах с Александром I негодовал, говоря, что его идеи при редактировании изменялись Каподистрией до неузнаваемости. Однако реальное воплощение Акта, каким бы одиозным оно ни было, вовсе не исключает, что за этой смесью пафоса, мистики и вычурности скрывался грандиозный честолюбивый замысел царя. А именно: объединить европейские страны в цельную структуру, подчинить отношения между ними нравственным принципам, почерпнутым из христианской религии («высокие истины», «заповеди любви, правды и мира»), предполагающим в том числе и братскую взаимопомощь государей в деле защиты Европы от последствий человеческих «несовершенств» – войн, смут, революций – «для счастия колеблемых долгое время царств» и «блага судеб человеческих»[29].

Поскольку Акт о Священном союзе был составлен в форме мало к чему обязывающей моральной декларации, а не в строгих выражениях международно-правового трактата, к нему присоединились почти все европейские правительства. Одни – из уважения к этой невинной причуде русского императора, другие – из стремления использовать витиеватые положения этого манифеста в собственных целях. Отказались от подписания лишь Англия и Ватикан. (Англия усмотрела в словах о «едином народе христианском» тайный призыв к войне против турок, а Римский Папа – покушение на свою духовную власть над католиками). Но даже державы, признавшие Акт о Священном союзе, сохранили подозрения по поводу тайных замыслов России.

Не рискнув официально признать Акт о Священном союзе, возможно, таивший антитурецкий подтекст, британский госсекретарь Р.Каслри сочувствовал его общей идее о необходимости согласованной политики европейских держав в целях предотвращения войн и верил в искренность Александра I. Такое настроение было характерно и для других участников Венского конгресса, но они предпочитали выразить его в более общепринятой и понятной форме международно-правового документа. Этим документом стал Парижский договор 20 ноября 1815 г., (так называемый второй Парижский мир), констатировавший образование новой европейской системы, фундамент которой составил союз между Россией, Англией, Австрией и Пруссией, взявший на себя контроль над делами Европы во имя сохранения мира. На смену господству одной державы пришел европейский «концерт».

Видную роль в разработке указанного соглашения сыграл Р.Каслри. Ему, в частности, принадлежит авторство статьи шестой, предусматривавшей периодический созыв совещаний представителей великих держав на высшем уровне для обсуждения «общих интересов» и мер по обеспечению «покоя и процветания наций». Это дало некоторым историкам основание считать Р.Каслри творцом «системы конгрессов»[30].

Он отстаивал эту систему в убеждении, что она упростит решение сложных дипломатических задач, ибо высокий уровень представительства открывал возможности выяснять отношения лицом к лицу, в откровенной обстановке и быстро приходить к соглашению. Александр I также предпочитал нотам, меморандумам и переписке дипломатию личного общения, как более эффективную. Но не только поэтому русский император воспринял содержавшиеся в договоре 20 ноября идеи с удовлетворением. По-видимому, в глубине души он осознавал, что его творение – Акт о Священном союзе – нуждается в переводе на доступный политикам язык. Похоже, царь считал эти два документа дополняющими друг друга. Не случайно он говорил о необходимости придать Акту «большее реальное значение и эффективность», для чего и нужна была иная стилистика и иные формулировки. В каком-то смысле, дух Акта передавался буквой Парижского договора 20 ноября.

Александр I готов был не только выполнять конкретные обязательства Парижского соглашения, но и превратить их в широкую основу для чего-то такого, что напоминало бы европейскую конфедерацию или сверхгосударство. Длительное умиротворение Европы в рамках тех реальностей, которые сложились в результате победы над Наполеоном, в целом отвечало интересам практически всех великих держав континента. Но они хотели обеспечить его с помощью четких формулировок официальных дипломатических договоров, имевших характер взаимных обязательств и юридически закреплявших новую расстановку сил. Общий базис для подобного соглашения – необходимость коллективного надзора над Францией для пресечения попыток реванша – нашли без особого труда: комплекс страха перед этой державой был весьма живуч. Первый состав европейского «концерта» – союз между Россией, Австрией, Пруссией и Англией, заключенный 20 ноября 1815 г., –объединяла идея сдерживания Франции, пока еще считавшейся наиболее вероятным источником потрясений. Вместе с тем данный альянс не мог быть прочным и долговечным. В нем помимо сил притяжения действовали силы отталкивания, во многом порожденные самим фактом существования России, могущественной с военной точки зрения и влиятельной – с моральной. И.Каподистрия писал в феврале 1817 г., что «самые видные государственные деятели одержимы идеей возведения внушительных барьеров против России»[31].

Однако Александр I, прекрасно все понимая, вел себя так, будто он не замечает этой политики. Русским дипломатам за границей разъяснялось, что император по-прежнему намерен отвечать на планы, направленные против России, тщательным соблюдением существующих договоров и, главным образом, Акта о Священном союзе, который он рассматривал как «краеугольный камень восстановления Европы»[32].

Пусть Австрия интригует против России в германском вопросе. Пусть Англия поощряет австрийские аппетиты в Италии и Иллирийских провинциях. Пусть она ищет сближение с Персией, чтобы преградить русским дорогу на Восток. Все это – малоприятные явления, но император не собирается делать из них трагедию и воспринимает с пониманием позицию противоположной стороны. Он «не усматривает в этом никаких оснований для беспокойства, поскольку… твердо решил ни в коем случае не нарушать по собственному почину мир с соседними державами»[33].

Александр I, отстаивая мир в Европе не только по моральным, но и по рациональным соображениям, как наименее дорогостоящий способ ведения политики, выступил со смелой и необычной инициативой. В марте 1816 г. он в конфиденциальном порядке обратился к Р.Каслри с идеей об одновременном пропорциональном разоружении европейских держав. Прежде чем выносить проблему на обсуждение других государств, царь хотел знать мнение Англии. Не Австрии и Пруссии, более близких России по политико-социальному строю, идеологии, географическому положению и династическим связям, а именно Англии. Этот выбор не случаен:  Александр I видел в Англии единственного равного России по могуществу партнера-соперника, с которым можно и должно было решать глобальные проблемы.

Остальные державы, как предполагалось, уже нетрудно будет склонить к тому, о чем договорятся эти два гиганта. Лондонский кабинет, формально не возражая против предложения о разоружении, фактически отклонил его, как нереалистичное. Было указано, что европейские страны находились в совершенно разных естественно-географических условиях, ввиду чего возникали непреодолимые трудности для сокращения армий, сопряженные с установлением уровня их достаточности. Обойдя вопрос о собственных военно-морских силах, Англия поставила другой – об одностороннем разоружении России. Александр I готов был пойти и на такой шаг, но тревожно складывавшиеся внешнеполитические обстоятельства заставили его воздержаться. В отказе Англии нет ничего удивительного и неожиданного. Удивительным и неожиданным было само предложение Александра I, хозяина огромной империи, способной держать в боевой готовности миллионную армию. Не сомневаясь в искренности русского царя, Р.Каслри был совершенно озадачен столь дерзкой и беспрецедентной инициативой и, казалось, не знал, как реагировать. Судя по документам, российские дипломаты весьма скептически относились к миротворческим установкам императора и его «философическим взглядам» на международные проблемы. Так, посол в Вене Г.А.Штакельберг в личном письме к И.Каподистрии отмечал, что человечество могло бы жить спокойно, если бы все государи, подобно Александру I, руководствовались идеями Священного союза. Но, к несчастью, на практике дело обстоит иначе, чем в теории: своими военными ресурсами и статусом, приобретенным после 1815 г., Россия возбуждает зависть и беспокойство великих держав, которым трудно поверить, что рано или поздно это могущество не будет использовано против них. Никакая религиозно-просветительская риторика не успокоит их. Поэтому в Европе вместо братского согласия правителей царят страх и подозрения, грозящие ей расколом на противоборствующие союзы.

Польша – постоянный источник  тревоги для Австрии и Пруссии. Вена занимается подстрекательством против России в восточном вопросе, в Лондоне – с полным успехом. Англия опасается русского покушения на Индию и Средиземное море (через приобретение Менорки). По мнению Г.А.Штакельберга, конца этой «презренной» практики раскола «тенденция века, увы, не позволяет предвидеть»[34].

На конгрессах Священного союза Александр I мог бы без труда взять на себя руководящую роль в принятии принципиальных решений. Однако он, стремясь к единству и согласованности действий великих держав, сознательно избегал злоупотреблять положением самого могущественного государя Европы и подчинять других своей воле. Ощущение собственной силы и завоеванный им высокий авторитет миротворца и приверженца «концертной» дипломатии, которым он очень дорожил, побуждали его уступать и даже намеренно стушевываться там, где достаточно было лишь соответствующей интонации, чтобы добиться своего. Однако в одном пункте Александр I остался непоколебимым: Австрии надлежало от имени Священного союза наводить порядок в Италии; а французским войскам от имени Европы подавлять мятеж в Испании. Русский император имел все основания полагаться на британскую готовность к негласному сотрудничеству со Священным союзом. Хотя Р.Каслри продолжал на словах порицать принцип вмешательства, в действительности в нем сохранялось чувство солидарности к жесткой контрреволюционной стратегии. Не случайно Меттерних писал, что политика Священного союза в Европе подкреплялась охранительным влиянием Англии на континент[35].

Александр I был не только романтиком, но и прагматиком, в конце концов подчинявшим свой идеализм интересам России. Увлеченно, порой даже вдохновенно отдаваясь политике создания европейского «концерта», он тем не менее хорошо видел противоречия внутри него и, в частности, весьма устойчивую связку «Англия–Австрия» с явной антирусской направленностью в восточном вопросе. Это вынуждало и царя искать союзников. Наиболее подходящим представлялась Франция, к которой Александр I, несмотря ни на что, испытывал симпатию. На Венском конгрессе он заставил членов антинаполеоновской коалиции ограничиться довольно снисходительными для той ситуации требованиями к французскому правительству, предупредив их о своей готовности «скорее довести дело до последней крайности», чем согласиться с чрезмерными претензиями, «подсказанными пристрастием или алчностью». Александр I считал недопустимым унижать Францию новыми территориальными претензиями и строить политику по отношению к ней на недоверии; принять такую систему означало бы признать торжество силы над международным правом, моралью и справедливостью. Царь просил союзников понять, что перед ними уже не та Франция, которую нужно карать. Теперь это – истерзанная войнами страна, ослабевшая в результате распада связей, образующих государственный каркас, вдобавок оккупированная чужими армиями. Необходимо не наказывать ее, а спасать, во имя того же европейского благополучия, путем восстановления и поддержки законных институтов власти (Людовик XVIII), разумно ограниченных представительными учреждениями. В противном случае можно больно задеть чувство национального достоинства французов и вызвать реакцию, «грозную и неотвратимую», в виде хаоса и анархии, грозящих перекинуться на другие страны. Общим следствием подобного развития событий стало бы разрушение европейского «концерта», призванного «благотворной… силой сплочения» сохранять мир и «направлять к единой цели ту неспокойную активность, которая так характерна для нашего века». Александр I предупреждал, что, стремясь к усилению своей безопасности за счет отторжения от Франции новых территорий и превращения их в оборонительный барьер, ее соседи в перспективе обрекают себя на обратный результат, ибо над ними постоянно будет висеть дамоклов меч реванша. Конечно, царь не отказывался от идеи коллективного надзора Европы над Францией, прежде всего с помощью оккупационных войск, но лишь до тех пор, пока в стране не воцарятся законность и порядок. Не отрицал Александр и нужды в пересмотре французских границ, в военной контрибуции, однако настаивал на умеренности, вовсе не собираясь потворствовать аппетитам Пруссии. Своих представителей на конгрессе он инструктировал так: если Людовик XVIII, приняв общие принципы мирного соглашения, отвергнет какие-то частные требования, Россия воевать с ним не станет. Царь обещал «не допустить, чтобы была пролита кровь моих подданных за притязания, которые не оправданы ни справедливостью, ни интересами моей империи»[36]. Одним словом, главное ему виделось в том, «чтобы совместить высшие интересы безопасности Европы с условиями, необходимыми для будущего спокойствия Франции, поддержания достоинства ее правительства и упрочения ее конституционной хартии»[37]. Отнюдь не пренебрегая революционной опасностью, Александр в то же время советовал российским дипломатам в европейских странах не преувеличивать ее: «…было бы все же неуместно видеть целые концепции там, где всего лишь много шума, и усматривать опасности там, где есть одно лишь желание их создать»[38]. Конечно, отношение Александра I к Франции не было бескорыстным, но, по крайней мере, оно отличалось дальновидностью и реально учитывало тот факт, что долго держать Парижский кабинет в изоляции и невозможно, и нежелательно. По завершении работы Венского конгресса Александр I прилагал усилия к стабилизации внутреннего положения во Франции путем восстановления принципа легитимизма в качестве опоры общественного порядка. Процесс реставрации «не может не оказать могущественного влияния и на спокойствие других наций, только что возвращенных их прежним государям. Убежденный в этой истине, я не перестаю уделять самое пристальное внимание политике французского правительства»[39], – писал царь. Вместе с тем, не считая саму по себе реставрацию Бурбонов гарантией политической устойчивости, он требовал от Людовика XVIII уважения к конституционной хартии и склонял его, во избежание новой революции, отмежеваться от ультрароялистского большинства в Бесподобной палате и привлечь в органы власти умеренно-либеральные элементы. Александр I имел в виду «дать Франции воочию убедиться в единстве действий четырех правительств, в их твердой решимости следить за сохранностью европейской системы». Известно, что политические взгляды Александра I претерпели сложную эволюцию. На Венском конгрессе и сразу после него царь, к неудовольствию Р.Каслри и ужасу К.Меттерниха, открыто поощрял либерализм во Франции, Италии, Германии. Однако затем, испугавшись революционного брожения, он начинает тяготеть к консерватизму. На Аахенском конгрессе Священного союза (1818) царь ставил вопрос об ограничении «благотворной системы» мира от всяких посягательств не только со стороны французской, но и любой другой революции. Для этого он предложил участникам европейского «концерта» укрепить свои узы взаимными гарантиями неприкосновенности «прав и владений в том виде, в каком эти права и владения признаны, определены и утверждены Заключительным актом Венского конгресса и Парижским договором 20 ноября 1815 г.»[40]. Причем основу такого соглашения император видел «в духе и букве» Священного союза. Его идиллическая мечта о единой Европе, благоденствующей под отеческой опекой мудрых, просвещенных и либеральных монархов, постепенно разрушалась от соприкосновения с жестокой реальностью. Жизнь оказалась гораздо сложнее умозрительных представлений о способах ее наилучшего устройства и слишком неподатливой для прекраснодушных намерений. Как говорил австрийский дипломат Ф.Генц, «невозможен совершенный порядок вещей… при вполне развращенном поколении»[41]. Царь приходил к пониманию того, что мир сберегается не только чистыми помыслами, но и черной работой по искоренению смуты и анархии. Так, идеалистическая концепция европейского «концерта» приобретала прагматическую, охранительную сущность.

Что касается континентальных союзников, то Александр I продолжал говорить с ними своим привычным языком, взывая к благодетельным идеалам европейского «концерта» и не теряя надежду на плодотворное сотрудничество. Хотя Александр I объявил союзникам о прекращении всяких дискуссий о восточных делах, полуофициальные беседы российских послов в Вене, Париже, Берлине и Лондоне с главами соответствующих правительств и внешнеполитических ведомств продолжались. Это была вполне разумная тактика, отвечавшая прежде всего целям безопасности России: Петербург нуждался в достоверной информации о планах великих держав, чтобы вовремя реагировать на них и, по возможности, видоизменять в свою пользу. По той же причине и европейские правительства были заинтересованы в поддержании дипломатического общения с империей, от намерений которой зависело слишком много. 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

В  таком состоянии находились европейские дела, когда в Петербург из Таганрога пришло сообщение о смерти Александра I. С этой загадочной личностью была связана целая эпоха в истории внешней политики России, несшая на себе отпечаток противоречивой натуры императора. Свидетель и в каком-то смысле жертва европейских потрясений времен Наполеона, он увидел свое высшее предназначение в искоренении зла, породившего трагедию. Посягая на столь грандиозную цель, царь стремился обрести славу, равную наполеоновской, если не превосходящую. Его честолюбивый ум нашел блестящее решение: коль уж нельзя повторить своего гениального противника, нужно стать великим антиподом ему. Войне, разрушению, беспорядку следовало противопоставить мир, созидание, гармонию; идее насильственного объединения Европы под эгидой революционной Франции – добровольный европейский союз, основанный на согласии и охранительных принципах.

Там, где Наполеон говорил языком диктата, Александр мягко убеждал. Один гордо провозглашал верховным законом свою волю, другой нарочито демонстрировал смирение перед волей провидения. Александр, как и Наполеон, добивался власти над государями и народами, но, в отличие от него, – внушением к себе любви, а не страха.

Впрочем, при всей непохожести этих выдающихся политиков, обоих объединяла постигшая их неудача, проистекавшая из одного источника: Европа была готова к александровским преобразованиям не больше, чем к наполеоновским. Постоянно раздвоенный между мечтой и действительностью, царь страстно желал примирить далеко не всегда примиримое – национальные интересы России, требовавшие зачастую жесткого, самостоятельного курса, с идеей европейского «концерта», предполагавшей согласованные действия и взаимные жертвы его участников.

Александр чувствовал себя лично ответственным за сохранение Венской системы, призванной обеспечить безопасность на континенте, во имя которой он, наперекор русскому общественному и сановному мнению, шел на крупные уступки, ожидая в нужный момент такой же предупредительности от союзников. Пентархия мыслилась императору как некий джентльменский клуб, где должны были царить особый дух, определенные правила поведения, взыскательный кодекс чести. Однако западноевропейские члены этой корпорации предпочитали пользоваться только правами и благами ее, оставляя на долю России обязанности и жертвы. Они охотно принимали доктрину Александра в той степени, в какой она помогала им устраивать собственные дела. Но эту концепцию сразу же обращали против ее автора, когда тот пытался отстаивать интересы собственного государства.

Если в вопросе о борьбе с революцией союзники находили общий язык, то в восточном вопросе между ними существовали серьезные противоречия, самые опасные из которых – русско-английские – потенциально грозили объединением великих держав против России. Александр усматривал верный способ предотвращения такой перспективы в том, чтобы сделать из главного соперника – Англии – главного партнера путем заключения двустороннего взаимовыгодного соглашения с последующим присоединением к нему (или без такового) других кабинетов.

К концу царствования Александра признаки сближения между Петербургом и Лондоном были очевидны. Как было очевидно и крайнее обострение русско-турецких отношений, достигшее едва ли не точки разрыва. В том, что он мог произойти в любой момент, вроде бы не оставалось сомнений: слишком уж вызывающим становилось поведение Порты и слишком уж непосильным нагрузкам подвергались терпение, самолюбие и престиж российского императора. Ряд дипломатических документов вводит в соблазн принять почти как доказанный тот факт, что у Александра, накануне кончины, созрело твердое решение воевать с Турцией. Однако историк не имеет права на такое утверждение, каким бы правдоподобным оно ни выглядело, поскольку царю так и не довелось начать войну. Судьба «милостиво» избавила его от мучительного выбора между ненавистной ему войной и желанным миром, сохранить который ему не давали.

При всех очевидных недостатках Венской системы этим первым и не самым неудачным опытом создания механизма коллективной безопасности Европа во многом обязана великим иллюзиям Александра I. «Император-романтик» мечтал построить международные отношения не только на правовой, но и на нравственной почве, облагородить моралью жесткую и циничную сферу внешней политики. В этом – и высокий гуманистический пафос, и утопизм его доктрины Священного союза. Сегодня «европейская идея», о которой грезило не одно поколение мыслителей и политиков, гораздо ближе к своему воплощению, чем когда бы то ни было.

Курс самодержавия был тесно связан с общеевропейской реакцией. Окончательный поворот Александра к реакции определился в 1819 — 1820 гг., что было отмечено современниками. “Как он переменился!” — писал об Александре в середине 1819 г. в своем дневнике Н. И. Тургенев. Не скрывал такой “перемены” и сам Александр, говоря осенью 1820 г. австрийскому канцлеру Меттерниху, что он “совершенно изменился”[42]. Наблюдательные современники, в первую очередь декабристы, связывали перемену курса русского монарха с политическими потрясениями в странах Западной Европы: революциями

Речь Александра при открытии второй сессии польского сейма 1(13) сентября 1820 г. сильно отличалась от сказанной два с половиной года назад. Он уже не вспоминал о своем обещании даровать России “законно-свободные учреждения”. В это время полыхали революции в южноевропейских странах. “Дух зла покушается водворить снова свое бедственное владычество, — говорил теперь император, — он уже парит над частью Европы, уже накопляет злодеяния и пагубные события”. Речь содержала угрозы полякам применить силу в случае обнаружения у них какого-либо политического “расстройства”. На собравшемся осенью 1820 г. конгрессе держав Священного Союза в Троппау (в Австрии) Александр I говорил о необходимости “принять серьезные и действенные меры против пожара, охватившего весь юг Европы и от которого огонь уже разбросан во всех землях”. “Пожар в Европе” заставил сплотиться реакционные державы Священного Союза, несмотря на их разногласия.

Александр под влиянием своих эмоций, связанных с победой над Наполеоном, выдвигает проект Священного Союза. В основу его идеи ложится концепция единой христианской системы в Европе, монархи которой должны обязаться взаимодействовать исходя из принципов Библии. 4 державы обязуются гарантировать статус-кво и предотвращать дальнейшие потрясения, для чего выдвигается идея постоянных конгрессов.

Первоначально к Священному Союзу, стремясь обезопасить свои завоевания, присоединились Австрия, Пруссия и России. Позже к ним примкнули почти все европейские монархи. Англия, хотя формально и не входила в Священный Союз, поначалу также поддерживала его политику. Фактически, это был союз монархов, которые объединились для совместной борьбы против революционных выступлений собственных народов, предотвращения и разгрома революционных выступлению повсюду, где бы они не возникали.

Александр 1 спас Францию. Он хотел утвердить привилегированное положение России, благодаря её военным победам. Раньше роль России в Европе была незначительна. Александр 1 хотел, чтобы Франция была противовесом Пруссии. Александр 1 не допустил расчленения Франции. 9 июня 1815 года (Наполеон уже сбежал с острова) – последнее заседание. Сентябрь 1815 года в Париже Александр I, Франц 1 (Австрия), Фридрих-Вильгельм 3 (Пруссия) подписывают договор о Священном Союзе, Англия будет участвовать неформально. Александр I – инициатор Священному Союзу. Цель Священного Союза – сохранение международного порядка, установленного Венским конгрессом. В основе Священного Союза – принцип легитимизма: поддержка законных династий. Так как законным династиям угрожали революции, то Священный Союз был против революций в отдельных странах. По предложению Александр I – принцип интервенции: Священный Союз вводил войска в любую страну, охваченную революцией.

На склоне своей жизни император Александр с присущей ему прозорливостью стал прозревать ошибочность своей внешнеполитической стратегии и постигать коварство планов Европы. Но смерть оборвала его путь внезапно, во время инспекционной поездке по южным рубежам страны, когда император был еще полон сил и не помышлял о подготовке приемника. Николай I принял Россию, как неопытный капитан принимает на поле сражения полк, после внезапной гибели полковника — в разгар боя, не имея четких представлений о том, куда вести свою часть и что делать. Император Николай, одна из самых глубоко трагических фигур на престоле России, был в первую очередь человеком высоких понятий о чести — и прекрасно сознавал всю меру возложенной на него ответственности. Военный по складу характера и воспитанию, он нес возложенное на него бремя правления государством как командование полком — честно, нелицеприятно, не щадя ни себя, ни своих подданных.

Священный Союз не был наднациональным органом. Это было политическое соглашение стран, имеющих общие намерения и желающих действовать совместно. Конкретной формой реализации Священного Союза были общеевропейские встречи на уровне монархов, менее важные – на уровне министров иностранных дел, на уровне послов. Основные результаты деятельности Священного Союза: в 20-гг подавили революцию в Испании, в Италии, Португалии и других странах. Россия подавила революцию в Венгрии (1849 г).

Почему возник Священный Союз? Ведь воины в Европе были постоянно! Александр I: «Я слишком близко видел войну и я от неё устал». 1792 – 1815  —  25 лет войны. Таких воин Европа ещё не знала. Чувства людей – не допустить подобной войны ещё раз. С тех пор после каждой большой войны стали создавать подобные организации. При Священном Союзе 40 лет Европа не знала большой войны.

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Источники, и документы

 

1. Сборник договоров России с другими государствами.1856-1917. М.1952.
2. Внешняя политика России. Сб.документов. М. 1978г
3. Хрестоматия по истории СССР М. 1978г
4. История России. Хрестоматия М. 1998г.
5. Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы Министерства иностранных дел. М., 1960-1979.
6. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел (далее – ВПР). Серия. 1-я. Т.8. М, 1972.
7. 1812 год: воспоминания воинов русской армии.- М., Мысль,1991.

 

1. Монографии

 

8. Абалкин Б.С. 1812 год: актуальные проблемы истории.- Элиста: АПП «Джангар», 2000.
9. Безотоский В.М. Национальный состав Российского генералитета 1812 г.// Вопросы философии.- 1999 — № 7.
10. Бондарь В. Кутузов – это Жуков вчера:/ Неизвестная война 1812 г. //Огонек. – 1998.- № 10.
11. Вильсон Р.П. Личный дневник.1812 г.// Звезда.-1995. — № 17.
12. Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая история России первой половины XIX столетия.- М., Мысль. — 1990.
13. Пономарев М.В. Об истории и предыстории войны 1812 г.// Преподавание истории в школе.-1992.- №5-6
14. Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию 1812 г. -М., Воениздат, 1992.
15. Юровский В.Е. Министр финансов Канкрин (первая половина XIXв.) //Вопросы истории.- 2000. — .№1.
16. Данилевский Н.Я. «Россия и Европа» М., 1992 .
17. Соловьев С.М. Сочинение в 2 т. 1976
18. История внешней политики России. Первая половина XIX века (От войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М., 1995.
19. Рэгсдейл Х.Рэгсдейл Х. Просвещенный абсолютизм и внешняя политика России в 1762-1815 годах Отечеств. история.- 2001.- № 3.- С. 3-25.
20. Российская дипломатия в портретах. М., 1992 .
21. История внешней политики России. XVIII век. – М., 1998.
22. Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии. М., 1988.
23. Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988.
24. Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 г. М., 1988.
25. КиняпинаН.СВнешняя политика России первой половины XIX века.М., 1963.
26. Керсновский А.А. История русской армии: В 4 т. — М.: Голос, 1992.
27. Шени И. А. Сталин и Отечественная война 1812 года: опыт изучения советской историографии 1930 — 1950-х годов Отечественная история. 2001. № 6.С. 97
28. Российская дипломатия в портретах. М., 1992 г.
29. Орлик О.В. Россия в международных отношениях 1815-1829. М., 1998.
30. Киняпина Н.С. Внешняя политика Николая 1 Новая и новейшая ист.2001№1.С.192
31. Яан Х Нессельроде и восточные кризисы 1828-1833 годов // ОИ, №2, с.203
32. Россия и черноморские проливы (XVIII-XX столетия) М., 1999.
33. Стрельцов А. Ф.Стрельцов А. Ф. Кавказ в отечественной военной истории Военно-исторический журнал. — 2002. — № 3. — С. 43 — 46.
34. Блиев М.М. Дегоев В.В. Кавказская война: 1817-1864. М., 1994.
35. РевуненковВ. Польское восстание 1863 г. и европейская дипломатия.Л., 1957.
36. Додолев М.А. Венский конгресс в современной зарубежной историографии // Новая и новейшая история. 1994. №3
37. Мертенс Э. Александр I, Священный союз и Иоганн Генрих Юнг-Штиллинг // Известия Высших Учебных Заведений. Северо-Кавказский регион. Ростов-на-Дону, 1994. №1–2
38. Орлик О.В. «Европейская идея» Александра I // Новая и новейшая история. 1997. №4; Бахтурина А. Священный союз: Россия в судьбе Европы // Рубежи. 1998. №3–4
39. Россия в XVIII–XX веках. Страницы истории. К 50-летию научной и педагогической деятельности в Московском университете заслуженного профессора Н.С.Киняпиной. М., 2000.
40. Валерия Новодворская Европа в рубище Священного Союза Новое время N5, 1998 г.
41. Pradt D. The Congress of Vienna / Transl. from the French. Philadelphia, 1816.
42. Webster Ch.K. The Congress of Vienna 1814–1815. L., 1963.
43. Financial Times, June 4, 1999.
44. Stuart Chreighton Miler, «Benevolent Assimilation» (Yale 1992).
45. Human Rights Watch, Palestinian Self-Rule Areas: Human Rights Under the
46. Palestinian Authority, Sept. 1997

 

[1] Валерия Новодворская Европа в рубище Священного Союза Новое время N5, 1998 г.

[2] Валерия Новодворская Европа в рубище Священного Союза Новое время N5, 1998 г.

[3] Пушкин А.С. Медный всадник. М. 1971. Стр 35

[4] Толстой Л. Война и мир. Т2 стр.43

[5] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 109.

[6] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 109.

[7] Пушкин А.С. собр соч.  М. 1973 т. 6 стр.56

[8] Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы . М 1987. Стр.86

[9] Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы . М 1987. Стр.109

[10] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 109.

[11] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел Серия. 1-я. Т.8. М, 1972. С.210–211, 511.

[12] История внешней политики России. Первая половина XIX века (От войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М., 1995. С.120–132.

[13]Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел Серия 2-я. Т.1 (9). М., 1974. С.155

[14] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел Серия 2-я. Т.1 (9). М., 1974. С.116.

[15]Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел Серия 2-я. Т.1 (9). М., 1974.  С.155.

[16] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 109.

[17] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 143.

[18] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 144.

[19] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 144.

[20] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 109.

[21] Внешняя политика России. Сб.документов. М. 1978г стр.109

[22] Внешняя политика России. Сб.документов. стр. 98

[23] Внешняя политика России. Сб.документов. М. 1978г стр.198

[24] Внешняя политика России. Сб.документов. М. 1978г стр198

[25] Мертенс Э. Александр I, Священный союз и Иоганн Генрих Юнг-Штиллинг // Известия Высших Учебных Заведений. Северо-Кавказский регион. Ростов-на-Дону, 1994. №1–2

[26] Внешняя политика России. Сб.документов. стр. 49

[27] Орлик О.В. «Европейская идея» Александра I // Новая и новейшая история. 1997. №4; Бахтурина А. Священный союз: Россия в судьбе Европы // Рубежи. 1998. №3–4

[28] Орлик О.В. «Европейская идея» Александра I // Новая и новейшая история. 1997. №4; Бахтурина А. Священный союз: Россия в судьбе Европы // Рубежи. 1998. №3–4

[29] История внешней политики России. Первая половина XIX века (От войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М., 1995 стр. 45

[30] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 109.

[31] История России. Хрестоматия М. 1998г. стр 109.

[32] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел (далее – ВПР). Серия. 1-я. Т.8. М, 1972.

[33] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел (далее – ВПР). Серия. 1-я. Т.8. М, 1972.

[34] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел (далее – ВПР). Серия. 1-я. Т.8. М, 1972.

[35] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел (далее – ВПР). Серия. 1-я. Т.8. М, 1972.

[36] Додолев М.А. Венский конгрес в современной зарубежной историографииНовая и новейшая история. 1994. №3

[37] Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая история России первой половины XIX столетия.- М., Мысль. — 1990.

[38] Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая история России первой половины XIX столетия.- М., Мысль. — 1990.

[39] Сборник договоров России с другими государствами.1856-1917. М.1952.

[40] Додолев М.А. Венский конгресс в современной зарубежной историографии // Новая и новейшая история. 1994. №3

[41] Рэгсдейл Х.Рэгсдейл Х. Просвещенный абсолютизм и внешняя политика России в 1762-1815 годах  Отечеств. история.- 2001.- № 3.- С. 3-25.

[42] Вильсон Р.П. Личный дневник.1812 г.// Звезда.-1995. — № 17.