Курсовая работа: Внешняя политика Германии в 19в. при Бисмарке-Политика трех держав.ю ситуация на балканах

ПЛАН

 

 

Введение

 

 

ГЛАВА 1. внешняя политика бисмарка по созданию единой германии

 

Глава 2. ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС В ПОЛИТИКЕ ТРЕХ ДЕРЖАВ. СИТУАЦИЯ НА БАЛКАНАХ

2.1. Политико-экономическая позиция России в отношении стран на Балканах.

2.2.Столкновение австро-венгерских и российских интересов на Балканах.

2.3.Революционно-демократические тенденции стран балканского полуострова

 

ГЛАВА 3. ПЛАНЫ дипломатии и планы ВОЙНЫ.

3.1. Французские планы военной дипломатии.

3.2. Прусский план военных действий.

 

 

Заключение

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

 

 

 

Введение

 

Актуальность темы исследования. 3 октября 1990 года произошло событие, об актуальности которого одни даже не задумывались, а те, кто задумывался, считали его делом далёкого будущего, Германия стала единой. Наиболее точными эпитетами ,отражающими темпы процесса объеденения, будут, пожалуй, следующие: спонтанный ,молниеносный, непредсказуемый, бурный. Если рассматривать эти события в ретроспективном плане, то можно заметить что процесс объединения Германия начался ещё в девятнадцатом веке. Личность Бисмарка, его талант дипломата, сыграли в этом не последнюю роль. Он приходит к власти в 1861 г. и начинает курс на милитаризацию страны, новое решение германской проблемы и ставит задачей нейтрализовать Австрию. Бисмарку удается подорвать её авторитет в Германском совете. В 1864 г. начинается прусско-австрийско-датская война. Дания капитулирует. Шлезвик Гольштейн перходит в австрийско-прусский кондоминимум. В битве при Садовэй (1866) австрийцы терпят сокрушительное поражение. Австрия разгромлена и соотношение сил в Европе меняется. Германский союз ликвидируется. Вместо этого заключается северо-германский союз, который является прообразом Германской империи. Создается союзный совет и Союзный Рейхстаг. Пруссия занимает лидирующее положение. Её король является наследственным претендентом, контролирующим всю его внешнюю политику и армию. С южно-германскими государствами заключаются договоры, привязывающие их к району прусского доминирования. Бисмарк одерживает решительную дипломатическую победу. Остается только убрать Францию. 

Ещё одна актуальная тема просматривается в истории франко-прусских отношений, говоря о корнях терроризма, следует иметь в виду еще и такие аспекты, которые касаются в целом современных глобальных процессов. Например, роста идентификации  этнических образований, групп населения, духовно-политических и идеологических мировых образований. Обостренное чувство принадлежности к той или иной группе населения часто было достаточно опасным у тех, кто относил или относит себя и считает причастным к великому историческому прошлому или считает, что оно было великим. Различные факторы усиливают это мироощущение, им может быть война, усиление гнета и давления, или чувство униженности и оскорбленного достоинства и другое. При этом в одном и том же положении собственные условия жизни у одних людей и обществ не вызывают такого обострения чувств, а у других, и это следует особо изучать, не только вызывают крайние чувства, но и служат мотивацией экстремальных действий, таких как военные конфликты, и идеологий. «По-видимому, есть некоторая закономерность, согласно которой социум, испытавший в прошлом величие в системе мировых отношений, как правило, стремится к возрождению этого величия, но пути его осуществления могут быть различными. Результатом может быть Ренесанс или иное бурное развитие, воспринимаемое как чудо. Но может быть и такое, что ощущая свое униженное состояние, общество может позволить появлению экстремальных групп, стремящихся экстремальными целями и средствами их достижения к перестройке мира и начала войны одной нации против другой.»[1] Что  и произошло в период формирования единой Германской империи. «Даже сегодня, в конце двадцатого столетия, после полученных уроков Второй мировой войны и холодной войны, не снята угроза раскола мира»[2].

Выявляемые при этом закономерности, помимо важного значения в теоретическом плане, имеют несомненную практическую значимость, служат дополнительным аргументом в пользу необходимости дальнейшего углубления и изучения дипломатии провокаций которые приводят к войне.

Практика свидетельствует, что в обществах, социально и политически структурированных, с развитыми демократическими традициями и публичной политикой, к которым относится большая часть стран Западной и Центральной Европы, превалирующее влияние на политическое действие оказывают, как правило, общенародные и социальные групповые интересы и только потом — партийные и личные. Середина и вторая половина 19-го века… Германский народ — это множество  государств в Центральной Европе. Идеей единства германского народа  заражены, пожалуй, все — от шовинистов до коммунистов. «…во время франко-прусской войны Либкнехт (Вильгельм.) диктовал программу действий всей демократии, — и еще больше делали это  Маркс с Энгельсом в 1848 году».[3]

«Австрийскую и прусскую монархии они считали злейшими врагами революции,       не сокрушив которых она не могла победить. «Разложение прусского государства, развал австрийского, действительное воссоединение Германии как республики, — только такой могла быть наша революционная программа на ближайшее время»[4], — писал впоследствии Ф. Энгельс. Создание единой  демократической германской республики — такова была основная задача, которую ставили К. Маркс и Ф. Энгельс перед немецким народом в революции 1848 г…  После революции 1848—49 гг. Германия оставалась в такой же мере, как и прежде, политически раздробленной страной. Прусское правительство… предприняло маневры, направленные на объединение большинства немецких государств в федерацию, в которой господствующее положение должна была занять реакционная монархическая Пруссия. Однако Пруссия потерпела поражение в попытках осуществить свой проект, так как ее противница — Австрия, пользовавшаяся поддержкой русского царизма и выступавших против национального объединения Германии Англии и Франции, оказалась сильнее ее… На Парижской мирной конференции России удалось вбить клин во взаимоотношения между Англией и Францией, которая не была заинтересована в дальнейшем усилении Англии за счет России. В 1857 г. произошла встреча Александра 2  и Наполеона 3 , когда  обеспечивается достигнутое сближение. Россия добивается признания Францией понимания русской поддержки и её дальнейших шансов. Это касается австрийского вопроса и взаимодействия на Балканах. Но Наполеон допустил ошибку пытаясь поднять польский вопрос.

Вышеизложенное определило цель исследования — дать оценку франко-германо-российским отношениям в выше означенный период,  выявить их специфику и факторы, оказывающие влияние на дипломатию и ход военных действий в франко-прусской войн,. осуществить анализ путей и методов дипломатических шагов Франции и Австрии приведших к конфликту, который аукнется в Первой мировой войне.

В этой связи в работе поставлены  следующие основные задачи:

• исследовать процесс становления Германской империи;
• показать эволюцию дипломатических взглядов Бисмарка;
• проанализировать тенденции и факторы сыгравшие решающую роль в франко-прусской войне.

Объект  исследования курсовой работы. История франко-прусских  военно-политических и дипломатических отношений во второй половине девятнадцатого века. Личностей политиков и военноначальников их действий на дипломатическом поприще и на полях сражений. А так же причины приведшие к поражению Франции в войне и процесс объединения Германии.

Хронологические рамки работы охватывают период гораздо больший чем франко- прусская война 1870-1971 года. Это и период революционных событий в Германии 1948 года и дипломатия Бисмарка в предвоенные годы, а так же события в России, Италии, на Балканах, в Дании предшествующие и приведшие к войне между Францией и Германией.

Результаты,  полученные автором, их научная новизна. Поскольку литература и монографии вышедшие в советские времена, не отражают совершенно объективно события времен франко-прусской войны, поскольку имеют узко идеологическую направленность факты изложенные в работе отражают несколько отличающийся взгляд на исторические события. Научная новизна заключается в объективном неидеологизированном взгляде на исторические события.

Степень обоснованности научных положений, рекомендаций и выводов. Курсовая работа конечно не претендует на абсолютность сделанных выводов, так как история развивающаяся наука. Каждый имеет право открывать что-то новое и глядеть на события по своему, а так же имеет полное право высказывать свою точку зрения на события. Поэтому выводы исследования, который следует непосредственно по следам развивающихся событий, не могут пока претендовать на исчерпывающие.

Методологической основой дипломного исследования послужили труды отечественных и зарубежных ученых (историков, политологов, экономистов и юристов-международников), внесших вклад в разработку новых представлений о дипломатии и войне девятнадцатого века.

В работе была использована широкая источниковая база, История дипломатии. Т. 2. М,. 1963, История внешней политики России: вторая половина XIX в. (От Парижского мира до русско-французского союза). М,. 1997, . История первой мировой войны. 1914-1918. В 2-х тт. М,. 1975. Использовались монографии и статьи как советских так и зарубежных авторов Розенталь Э.М. Дипломатическая история русско-французского союза в начале XX в. М,. 1960, Ротштейн Э. Внешняя политика Англии и ее критики. 1830-1950. Пер. с англ. М.. 1973, Тейлор А. Борьба за господство в Европе, 1848-1918. Пер. с англ. М,. 1958, Уткин А.И. Дипломатия Вудро Вильсона. М,. 1989, Хальгартен Г. Империализм до 1914 г. Социологическое исследование германской внешней политики до первой мировой войны. Пер. с нем. М,, 1961, Хобсбаум Э. Век империи. 1875-1914. Пер. с англ. Ростов н/Д, 1999. Вместе с тем серьезным подспорьем в  работе явились публикации монография Ерусалимского А.С. «Бисмарк: дипломатия и милитаризм.» М,. 1968 – эта работа наиболее подробно освещает  дипломатические проблемы и шаги предпринятые Францией, Англией и конечно Германской империей, приведших их к войне, а так же военные действия 1970 года. Особо следует выделить публикации, связанные с самой концепцией анализом с изучением соотношения экономики и политики внутренних и внешних, объективных и субъективных факторов развития, влияющих  на события,  это научные исследования  иностранных авторов, можно отметить недавно изданную монографию Киссинджера Г. Дипломатия. Пер. с англ. М,. 1997.

Наряду с междисциплинарной базой в качестве методологических основ автор исходил из необходимости применения методов интегративного исторического, политического и правового анализа с элементами компаративистики и системного подходов. Автор курсовой работы опирался также на известные методы научных исследований: анализ ситуаций (наблюдение, изучение документов, формирование банка данных), контент- и инвент-анализы.

Практическая значимость курсовой работы апробация ее результатов. Научные проблемы, поднимаемые в исследовании непосредственно связаны с решением практических задач по осуществлению Материалы данного исследования могут быть применены при написании обобщающих трудов по истории внешней политики, а также использоваться в учебных курсах, по политологии, основам геополитики и др.

Структура работы отвечает целям и задачам исследования, направлена на раскрытие его предмета и объекта. Работа состоит из введения, 3 глав, заключения, списка источников и использованной литературы.

Памятники Бисмарку стоят во всех крупных городах Германии, его именем названы сотни улиц и площадей. Его называли Железным канцлером, его называли Reichsmaher, но если это перевести на русский, получится уж очень по-фашистски — «Создатель рейха».

Лучше звучит — «Создатель империи», или «Создатель нации». Ведь все немецкое, что есть в немцах, — от Бисмарка. Даже неразборчивость Бисмарка в средствах повлияла на нравственные критерии Германии.

“Священная римская империя германской нации” лишь формально представляла собой единое государство, включая в себя в XVIII в. помимо непосредственных владений императора 7 курфюрществ, являющихся суверенными государствами, 300 владений имперских князей, епископов, аббатов, территории вольных городов, формально зависимых от императора, а фактически управляемых князьями, епископами, городскими советами, и множество других феодальных владений. Империя скреплялась не столько экономической общностью или общеимперскими органами управления, сколько культурным, языковым и прочим единством ее народов.

Фактором, все больше влияющим на внутриполитическую жизнь империи, становится крепнущее монархическое государство Пруссии, достигшее во второй половине XVIII в. ранга крупной европейской державы. Этому во многом способствовала проводимая при прусском короле Фридрихе II (1740—1786 гг.) прогрессивная по своей сути политика “просвещенного абсолютизма”, сопровождаемая упорядочением государственных финансов и судопроизводства, ослаблением внутригосударственных таможенных, цеховых и других феодально-бюрократических ограничений, некоторым улучшением положения крепостных крестьян. Указы 1749—1764 гг. запрещали сгон крестьян с земли, а государственные крестьяне указом 1777 г. получили права наследственного владения на свои земельные участки. Пруссия первая из всех германских государств вводит всеобщее начальное образование (в 1763 г.) и унифицирует свое право. В 1781 г. вводится первый гражданский процессуальный кодекс, в 1793 г. — Судебный устав, в 1794 г. — Всеобщее земское уложение (Прусский ландрехт).

При всей ограниченности этих реформ, которые не могли существенно затронуть устои феодально-бюрократической системы, коренные интересы юнкерства, они способствовали началу буржуазного по своему характеру процесса модернизации страны. Развитие капиталистического предпринимательства стимулировалось и созданием крупной боеспособной военной силы страны. Пруссия обладала в это время четвертой по величине армией в Европе, которая поглощала 85% ее годового бюджета.

Падение “Священной римской империи германской нации” стало прямым следствием победоносных наполеоновских войн, в ходе которых не только существенно была перекроена политическая карта Европы, но и дальнейший импульс получило развитие Германии по капиталистическому пути. Было ликвидировано множество мелких феодальных владений, которые или слились, или вошли в крупные монархии, при этом наибольшие территориальные приобретения получили непосредственно зависимые от Наполеона государства: Баден, Бавария, Вюртемберг, Саксония. В 1807 г. было создано крупное королевство Вестфалия.

В 1806 году 16 формально независимых прирейнских государств были объединены в “Рейнский союз”, впоследствии их число увеличилось. “Рейнский союз” формально возник как союз монархий, не лишенных государственного суверенитета, но отношения их с Наполеоном строились скорее на сюзеренно-вассальных связях зависимости, протектората. Государства “Рейнского союза” объявили о своем выходе из “Священной римской империи”, что и предопределило ее распад.

В этих государствах были отменены сословные привилегии духовенства и дворянства, личная крепостная зависимость крестьян, реорганизованы судебная и правовая системы, введен в действие Французский гражданский кодекс .1804 г.

После сокрушительного поражения Пруссии в войне с Францией в 1807 г. (Пруссия сохранилась как государство только благодаря заступничеству русского императора Александра 1) процесс возрождения в развалившейся, лишенной половины своих территорий, обложенной огромной контрибуцией стране начался с новой серии буржуазных по своему характеру реформ. Самой значительной из этих реформ была отмена в 1807 г. личной зависимости крестьян и введение свободной купли-продажи земли. В 1811 г. был издан указ об условиях выкупа “крестьянских платежей и повинностей”, в том числе и не отмененной в 1807 г. барщины. Дворянство получило право заниматься предпринимательской деятельностью. Было введено новое налоговое обложение, распространявшееся частично и на дворян, осуществлена секуляризация церковных земель, отменены цеховые ограничения.

Экономические преобразования сопровождались изменениями и в государственном аппарате: введением министерств, начал городского самоуправления и нового территориального деления на провинции. Проведена была и реорганизация армии: в офицерские школы, в частности, был открыт доступ лицам недворянского происхождения. В 1814 г. в Пруссии была введена всеобщая воинская повинность — главное условие осуществления агрессивного милитаристского курса ее внешней политики.

Конец эпохи наполеоновских войн в Европе был ознаменован созданием нового объединения германских государств, правовой основой которого стал Союзный акт 1815 г., принятый на Венском конгрессе державами-победительницами. Они боялись возникновения в сердце Европы единого сильного немецкого государства, но были заинтересованы в создании некоего конфедеративного форпоста у границ беспокойной Франции.

Великая французская революция, «точно громовая стрела», ударила в тот хаос, в ту уже фактически распавшуюся феодальную империю, которой являлась тысячелетняя «Священная Римская империя германской нации».

Наполеон 1 довершил дело ее разрушения. Он уничтожил самостоятельность «вольных» городов и отдельных «суверенностей». Вместо нескольких сотен государств осталось несколько десятков. Значительная часть Германии — ее прирейнские области — была поставлена под непосредственное управление Франции. Здесь были уничтожены крепостное право и феодальные привилегии, введен Гражданский кодекс 1804 года.

Поражение Наполеона не восстановило старой империи. Вместо нее Парижским трактатом 1814 года был образован так называемый Германский союз в числе 34 государств — королевств, княжеств, герцогств и немногих свободных городов. Каждое из объединившихся государств сохранило свою независимость; главенство в союзе принадлежало Австрии.

Германский союз никоим образом не решал проблемы объединения Германии. Сохранялись даже таможенные пошлины, и их последующая отмена была событием.

Орган Германского союза, «Союзный сейм», прозванный из-за своего состава «коллекцией мумий», заботился только о том, чтобы в Германии ничего не менялось. Тон во всей этой политике задавал всесильный австрийский министр Меттерних, одна из самых мрачных фигур европейской политической реакции.

Австрия играла при нем роль всеевропейского жандарма (наряду с царской Россией).

Реакция вовне сопровождалась террором внутри страны: тайные суды, всесильная полиция, почти нескрываемая перлюстрация писем, а вместе с тем народная нищета, с одной стороны, и безумное расточительство — с другой. С финансами было совсем плохо, несмотря на ограбление Италии и славянских стран, захваченных Австрией. «На меня и Меттерниха еще хватит», — утешал себя император Австрии Фердинанд.

По всей Германии торжествовала реакция. Дворяне вернули себе прежнюю власть над крестьянством, феодальные суды и барщину, право охоты и «кровавую десятину» (налог на забитый скот). В ряде областей помещики удержали за собой феодальное право безнаказанного бессудного убийства крестьянина. Сохранился и налог, заменивший право первой ночи.

Движение протеста не шло далее узких рамок студенческих корпораций. Студенческая молодежь устраивала еще шумные собрания, на которых сжигалась порой «капральская палка» (символ ненавистного полицейского режима), и этого одного было достаточно для массовых репрессий. «В Германии, — пишет историк Блосс, — воцарилась кладбищенская тишина, которая нарушалась только хвалебными завываниями сверху в честь временщиков».

После того как в 1819 г. студентом К. Зандом был убит реакционный публицист Коцебу, германские государства по инициативе Меттерниха создали межгосударственную следственную комиссию, преследовавшую любое проявление «либерализма».

Террор еще более усилился после революции 1830 года во Франции. Всякое свободное слово преследовалось цензурой, тюрьмой, каторгой.

Правительства Германского союза охотно пользовались услугами платных и добровольных доносителей. Одним из них и наиболее известным — был литературный критик В. Менцель, по доносу которого были запрещены как вышедшие из печати, так и еще печатавшиеся книги Г. Гейне, Гуцкова и др.

Буржуазное развитие Германии между тем совершалось, хотя и медленно. Его воздействием следует объяснить Таможенный союз 1834 года, заключенный между Пруссией, Баварией, Саксонией и некоторыми другими германскими государствами; он сближал между собой коммерческие классы различных государств и областей Германии, концентрировал их силу, способствовал переходу всей массы этих классов в лагерь либеральной оппозиции. Германская буржуазия стала втягиваться в борьбу за власть.

Созданный по инициативе Пруссии Таможенный союз был ее крупным успехом. Он привлек на сторону Пруссии всю буржуазию средних и мелких германских государств, и с течением времени она привыкнет смотреть на Пруссию как на свой экономический, а затем и политический форпост.

Приблизительно в тот же период заявляет о своем существовании германский рабочий класс. Знаменитое выступление силезских ткачей (1844 г.) положило начало борьбе немецких рабочих с феодализмом и деспотизмом.

Нищета и обездоленность силезских рабочих, особенно ткачей, не поддается описанию. За 16 часов ежесуточной работы ткач мог рассчитывать -и то в лучшем случае — на ничтожную сумму 110-120 марок в год. Голодная смерть была здесь обыкновенным делом. А когда зимой 1847-1848 гг. вздорожали продукты питания (следствие недорода), здесь стал умирать каждый двенадцатый. Доведенные до отчаяния рабочие начали громить машины на фабриках, дома хозяев. Ответом были массовые расстрелы и экзекуции.

Французская революция 1848 года дала наконец давно ожидаемый повод к борьбе. Столица Пруссии Берлин покрылся баррикадами (март 1848 г.). Пока пролетариат сражался с войсками, буржуазные либералы упрашивали прусского короля согласиться на некоторые перемены. Наконец они были обещаны, и борьба прекратилась. Среди них фигурируют: уничтожение помещичьих судов и полицейской власти помещиков над крестьянами; распространение суда присяжных на политические преступления; выборы в учредительный ландтаг (Национальное собрание).

Буржуазно-демократическое движение охватило и другие германские государства. Чтобы выиграть время для расправы с ним, короли и князья дали свое согласие на созыв во Франкфурте-на-Майне Учредительного собрания. Составленное из депутатов всех государств, оно должно было дать Германии единую конституцию. Но, к сожалению, франкфуртское Собрание не оправдало надежд германской демократии. Чем дальше развивались события, тем все больше выявлялись непримиримые противоречия, раздиравшие левую и правую части Собрания. Июньская битва в Париже способствовала переходу германской буржуазии на сторону крайней реакции. Вооруженная буржуазная гвардия стала стрелять в рабочих с тем же фанатизмом ненависти, что и во Франции. Крестьяне дали себя успокоить обещанием отмены феодальных повинностей.

Вместо того чтобы действовать, левая часть Собрания дала себя втянуть в бесконечные дискуссии, бывшие на руку реакционным правительствам. А когда революция была раздавлена, франкфуртское Собрание было просто-напросто разогнано штыками. Выработанный им проект общеимперской конституции остался на бумаге.

Конституция, выработанная Национальным собранием Пруссии (1849 г.), содержала в себе некоторые элементы «либерализма», и потому король Фридрих-Вильгельм IV потребовал ее пересмотра. Было решено наконец созвать новое собрание, избранное по особой системе, двустепенными и открытыми выборами.

Система эта получила название куриальной.

 

 

ГЛАВА 1. внешняя политика бисмарка по созданию

единой германии

 

«Бисмарк — счастье для Германии, хоть он и не благодетель человечества, — писал историк Брандес. — Для немцев он то же, что для близорукого — пара превосходных, необыкновенно сильных очков: счастье для больного, но большое несчастье, что они ему нужны».
     Отто фон Бисмарк родился в 1815 году, в год окончательного поражения Наполеона. Будущий победитель трех войн вырос в семье землевладельцев. Его отец в 23 года оставил военную службу, чем разгневал короля настолько, что тот отобрал у него звание ротмистра и мундир. В берлинской гимназии он столкнулся с ненавистью образованного бюргерства к дворянам. «Своими выходками и оскорблениями я хочу открыть себе доступ в самые изысканные корпорации, но все это детские игры. У меня есть время, я хочу руководить моими здешними товарищами, а в дальнейшем — людьми вообще». И Отто выбирает профессию не военного, а дипломата. Но карьера не складывается. «Я никогда не смогу выносить начальства», — скука жизни чиновника заставляет юного Бисмарка совершать сумасбродные поступки. В биографиях Бисмарка описана история, как юный будущий канцлер Германии влез в долги, решил отыграться за игорным столом, но страшно проигрался. В отчаянии он даже подумывал о самоубийстве, но в конце концов сознался во всем отцу, который ему помог. Однако несостоявшемуся светскому франту пришлось вернуться домой, в прусское захолустье, и заняться ведением дел в семейном имении. Хотя он оказался талантливым управляющим — путем разумной экономии он сумел увеличить доходы родительского поместья и вскоре полностью расплатился со всеми кредиторами. От прежней расточительности не осталось и следа: он больше никогда не одалживал денег, сделал все, чтобы в финансовом отношении быть абсолютно независимым, и к старости был самым крупным частным землевладельцем в Германии.

«Мне изначально претят, по самой своей природе, торговые сделки и чиновничья должность, и вовсе не считаю безусловной удачей для себя сделаться даже министром, — пишет в то время Бисмарк. — Мне представляется более респектабельным, а при некоторых обстоятельствах и более полезным возделывать рожь, нежели писать административные распоряжения. Мое честолюбие устремлено не к тому, чтобы повиноваться, а скорее к тому, чтобы приказывать».

«Пора в бой», — решил Бисмарк в тридцать два года, когда он, помещик средней руки, был избран депутатом Прусского ландтага. «Никогда столько не лгут, как во время войны, после охоты и выборов», — скажет он потом. Дебаты в ландтаге захватывают его: «Удивительно, сколько дерзости — сравнительно с их способностями — высказывают ораторы в своих выступлениях и с каким бесстыдным самодовольством осмеливаются навязать такому большому собранию свои пустые фразы». Бисмарк так громит своих политических противников, что когда его рекомендовали в министры, король, решив, что Бисмарк слишком кровожаден, начертал резолюцию: «Годен, только когда безраздельно хозяйничает штык». Но вскоре Бисмарк оказался востребованным. Парламент, пользуясь старостью и инертностью своего короля, потребовал сократить расходы на армию. И понадобился «кровожадный» Бисмарк, который мог бы поставить зарвавшихся парламентариев на место: прусский король должен диктовать свою волю парламенту, а не наоборот. В 1862 году Бисмарк становится главой прусского правительства, спустя девять лет, первым канцлером Германской империи. В течение тридцати лет он «железом и кровью» создавал государство, которому предстояло сыграть в истории XX века центральную роль.

Именно Бисмарк составил карту современной Германии. Еще со средневековья немецкая нация была расколота. В начале XIX века жители Мюнхена считали себя в первую очередь баварцами, подданными династии Виттельсбахов, берлинцы идентифицировали себя с Пруссией и Гогенцоллернами, немцы из Кельна и Мюнстера жили в Вестфальском королевстве. Объединял их всех только язык, даже вера была разная: на юге и юго-западе преобладали католики, север был традиционно протестантским.

Французское нашествие, позор стремительного и полного военного поражения, кабальный Тильзитский мир, а потом, после 1815 года, жизнь под диктовку из Санкт-Петербурга и Вены спровоцировали мощную ответную реакцию. Немцам надоело унижаться, нищенствовать, торгуя наемниками и гувернерами, плясать под чужую дудку. Национальное единство стало всеобщей мечтой. О необходимости воссоединения говорили все — от прусского короля Фридриха Вильгельма и церковных иерархов до поэта Гейне и политического эмигранта Маркса. Наиболее вероятным собирателем немецких земель представлялась Пруссия — агрессивная, стремительно развивающаяся и, в отличие от Австрии, национально однородная.

Борьба Пруссии за гегемонию в Германии началась задолго до династийных войн. Пруссия начала ее с утверждения своего лидерства в создании единого немецкого экономического пространства, что и позволило ей в значительной мере преодолеть местный сепаратизм.

Образование Германского союза не решило проблемы экономического и таможенного объединения Германии. Несмотря на то, что в Союзном акте 1815 г. говорилось, что “члены Союза оставляют за собой право обсудить на 1-м заседании Союзного сейма во Франкфурте-на-Майне вопросы торгового и транспортного сообщения”, ни на первом, ни на последующих его заседаниях этот вопрос так и не был решен.

В этих условиях Пруссия в 1818 г. приняла новый таможенный закон, уничтоживший все таможенные границы в рамках Прусского королевства и провозгласивший свободу передвижения между всеми его провинциями. Этот закон установил также покровительственный таможенный тариф для прусских товаров.

Еще в 1819 г. на Венской конференции германских правительств делегаты Пруссии выступили с инициативой распространить действие прусского таможенного закона на весь Союз. Резкая антипрусская реакция австрийского правительства, усмотревшего в этом предложении угрозу своим “суверенным правам”, провалила это предложение, не поддержанное и другими германскими государствами.

Тем не менее с 1819 по 1833 г. Пруссия добилась заключения целого ряда таможенных соглашений с отдельными германскими правительствами. Итогом объединительной политики Пруссии стало создание в 1834 г. Таможенного союза германских государств, в который вошли 20 членов Германского союза. Реальному таможенному и экономическому объединению в рамках Таможенного союза Австрия могла противопоставить Пруссии лишь формальное политическое объединение германских государств в рамках Германского союза, решающую роль в котором она играла.

Попытки Австрии проникнуть в Таможенный союз и подчинить его Союзному сейму, подорвав тем самым позиции Пруссии, либо создать новый под своей эгидой были сорваны Пруссией.

Экономические успехи Таможенного союза, а также начавшийся в 30-х гг. XIX в. в Германии промышленный переворот обусловили выбор унификации норм торгового и вексельного права в качестве приоритетной общегерманской задачи. В 1847 г. на очередной конференции Таможенного союза, проходившей в Лейпциге, был принят Общегерманский вексельный устав, впервые применивший единообразное регулирование вексельного оборота — важнейшей части всего кредитно-денежного обращения. Его принятие в значительной мере укрепило позиции Пруссии в правовой сфере, принимая во внимание тот факт, что в основу устава был положен проект Вексельного закона, разработанный прусскими юристами.

Не желая останавливаться на достигнутом, на 10-й конференции Таможенного союза, проходившей в Берлине, германские правительства обратились к Пруссии, которая в это время вела активные кодификационные работы, разработать проект Общегерманского торгового уложения. На обсуждение законодательной комиссии Союзного сейма в 1857 г. были представлены два проекта Торгового кодекса: прусский и австрийский. Законодатели выбрали в качестве основы для будущей общегерманской кодификации торгового права более лаконичный и ясный прусский проект.

Принятие в 1861 г. Общегерманского торгового уложения в политически раздробленной стране стало беспрецедентным событием. Оно окончательно закрепило ведущую роль Пруссии в создании единого экономического и правового пространства Германии, подорвав местные сепаратистские настроения. В том же году Пруссия выступает с меморандумом о реформе Германского союза, создании “национального представительства при центральном органе Союза”. Прусский канцлер Бисмарк широко начинает использовать в качестве козыря обещание введения всеобщего избирательного права.

Но главные препятствия, стоящие на пути создания единой Германии, Пруссия устраняет на поле брани, используя свою военную мощь. В 60-х годах XIX в. со всей очевидностью проявилось отношение Пруссии к объединению) Германии как к универсальному способу завоевания германских государств, подчинения их прусскому владычеству. Война с Данией, закончившаяся подписанием мирного договора в 1864 г. и последующим присоединением к Пруссии Шлезвига и Гольштейна, а затем с Австрией в 1866 г. привели к изменению соотношения сил на международной арене, к окончательному определению “малогерманского” пути объединения страны без участия Австрии.

В результате войны с Австрией в 1866 г. Пруссия аннексировала Ганновер, Нассау, Франкфурт и др. земли Германии, увеличив свою территорию за счет лишения трех германских князей их тронов. В том же 1866 г. был упразднен Германский союз и образован Северо-Германский союз, в который вошли все северные и ряд западных и южнонемецких государств, всего 28 — с числом населения в 30 млн. человек.

В 1867 году была принята конституция Северо-Германского союза, согласно которой президенту Союза — прусскому королю — передавалась вся полнота исполнительной власти и ряд других важных полномочий. Создавался на основе всеобщего избирательного права Общесоюзный рейхстаг, которому стало принадлежать исключительное право вотирования налогов. При разработке конституции О. Бисмарк, главный вдохновитель и исполнитель объединения Германии “железом и кровью”, заявил о своем стремлении единолично управлять делами Союза, утверждая, что с введением “коллективности пропадает ответственность”. Впоследствии в объединенной Германии был создан лишь ряд управлений и ведомств, подчиненных непосредственно канцлеру. Это создавало условия для усиления роли прусских министров.

Победоносная война с Францией в 1871 г. привела к отторжению от нее Эльзаса и Лотарингии и к выплате огромной контрибуции в 5 млрд. франков в пользу Германии. В дни войны завершилось объединение Германии. Так называемые “оборонительные договоры” Северо-Германского союза с Баденом, Баварией, Вюртембергом, Гессен-Дармштадтом стали правовой основой их вступления в новый союз, преобразованный в 1871 г. в Германскую империю.

18 января 1871 г. в Версальском дворце король Пруссии был провозглашен германским императором под именем Вильгельма 1.

Бисмарк стал канцлером в 1862 году и сразу же заявил, что намерен создать единый Германский рейх: «Великие вопросы эпохи решаются не мнением большинства и либеральной болтовней в парламенте, а железом и кровью». В первую очередь Reich, затем уже Deutschland. Национальное единство сверху, за счет тотального подчинения. В 1864 году, заключив союз с австрийским императором, Бисмарк напал на Данию и в результате блестящего блицкрига аннексировал у Копенгагена две населенные этническими немцами провинции — Шлезвиг и Гольштейн. Спустя два года начался прусско-австрийский конфликт за гегемонию над германскими княжествами. Бисмарк определил стратегию Пруссии: никаких (пока) конфликтов с Францией и быстрая победа над Австрией. Но в то же время Бисмарк не желал унизительного разгрома для Австрии. Имея в виду скорую войну с Наполеоном III, он опасался иметь под боком разбитого, но потенциально опасного врага. Главной доктриной Бисмарка было уклонение от войны на два фронта. Германия забыла свою историю и в 1914-м, и в 1939-м.
     3 июня 1866 года в битве при городе Садова (Чехия) пруссаки наголову разбили армию австрийцев благодаря вовремя подоспевшей армии кронпринца. После сражения один из прусских генералов сказал Бисмарку:
     — Ваше превосходительство, теперь вы великий человек. Однако если бы кронпринц запоздал чуть подольше, вы были бы великим злодеем.
     — Да, — согласился Бисмарк, — пронесло, а могло быть и хуже.
     В упоении от победы Пруссия хочет преследовать уже неопасную австрийскую армию, идти дальше — на Вену, на Венгрию. Бисмарк прилагает все усилия, чтобы остановить войну. На Военном совете он издевательски в присутствии короля предлагает генералам преследовать австрийскую армию за Дунаем. И когда армия окажется на правом берегу и потеряет связь с теми, кто позади, «самым разумным решением будет пойти на Константинополь и основать новую Византийскую империю, а Пруссию предоставить ее судьбе». Генералы и убежденный ими король мечтают о параде в побежденной Вене, Бисмарку же Вена не нужна. Бисмарк угрожает свой отставкой, убеждает короля политическими доводами, даже военно-гигиеническим (в армии набирала силу эпидемия холеры), но король хочет насладиться победой.

— Главный виновник может уйти безнаказанным! — восклицает король.

— Наше дело — не вершить суд, а заниматься германской политикой. Борьба Австрии с нами не более достойна наказания, чем наша борьба с Австрией. Наша задача — установление германского национального единства под руководством короля Пруссии.

«Как в комедии, описывает эту сцену — биограф Бисмарка Эмиль Людвиг, — старый господин, которому хочется еще потанцевать, но лейб-медик ему это запрещает, грозя его покинуть, а поскольку старик не имеет возможности заменить его другим, то ему ничего не остается, как сделать знак рукой, и музыка смолкает».

 

 

Глава 2.   ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС В ПОЛИТИКЕ ТРЕХ ДЕРЖАВ. СИТУАЦИЯ НА БАЛКАНАХ

 

К. Маркс и Ф. Энгельс отметили, как некую закономер­ность: чуть в Европе «утихает революционный ураган», вновь всплывает «вечный „восточный вопрос» все тот же неразрешимый вопрос, все тот же неисчерпаемый источник затруднений: как быть с Турцией?»[5].

И в начале 70-х гг., когда отшумели европейские вой­ны, в итоге которых завершилось объединение Германии и Италии, проблемы Ближнего Востока, прежде всего Бал­канского полуострова, стали все больше выдвигаться на первый план европейской политики. Не говоря о русских славянофилах, увидевших уже в поражении Австрии в, 1866 г. предпосылку для крутого поворота в славянской политике России, значительно менее склонный к пансла­вистским крайностям орган петербургских либералов «Го­лос» писал в 1868 г., что интересы России, после измене­ний, внесенных в европейское равновесие объединением Италии и Германии, «определенно передвинулись на Во­сток». И Горчаков находил, что войны в Европе, развя­занные Пруссией под национальными лозунгами с явным пренебрежением к договорам, составляющим «основу» ев­ропейских отношений, несомненно, способствовали расша­тыванию статус-кво на Востоке. «Все указывало,— писал Горчаков,— что пришло время для народов Востока потребовать утверждения своих прав».

Однако расшатывание этого статус-кво, реально наме­тившееся в результате Критского восстания 1867 г. и об­щего подъема национально-освободительного движения балканских народов во второй половине 60-х гг., оказалось длительным процессом, развивавшимся неравномерно, и лишь восточный кризис 1875—1878 гг., завершившийся рус­ско-турецкой войной, привел к решающему перелому, при­неся освобождение большей части народов Балканского полуострова.    

 

2.1. Политико-экономическая позиция России в отношении стран на Балканах.

 

Рост внешней торговли, перспектива развития южных районов страны, забота об обеспечении безопасности юж­норусского побережья и повышении военной значимости черноморского флота притягивали внимание России к Бал­канам и проливам. Но экономическая слабость, недостаток капиталов, незавершенность внутренних преобразований связывали ее руки, мешали попытаться овладеть Босфором» и Дарданеллами или внедриться в экономику Турции, чтобы этим путем приобрести влияние в интересующей ее зоне проливов.

Трудно было считать достаточной компенсацией за это то, что свободная от финансовых интересов в Турции цар­ская дипломатия могла извлекать какой-то политический капитал из конфликтов между западными державами и Турцией в процессе финансового закабаления последней. Когда, например, в 1873 г. выявилось стремление держав-кредиторов Турции учредить над ней финансовый контроль, в Петербурге заявили турецкому послу, что Россия (если ей будет сделано соответствующее предложение) откажет­ся участвовать в подобном контроле, рассматривая его как незаконное вмешательство во внутренние дела Турции. «Эта позиция,—писалось в отчете российского Министер­ства иностранных дел,—обеспечила нам моральную силу, которая имеет свою ценность». Действительно, когда в феврале 1874 г. в Петербург было передано австрийское предложение о создании контрольной комиссии, которая бы содействовала «преодолению» финансовых затруднений Порты, Горчаков отклонил его, заметив австрийскому пос­лу, что это было бы равносильно вмешательству во внут­ренние дела Турции.

Ограниченными оказались и русские возможности по­литического и экономического проникновения на Балканы. Хотя царское правительство и выступало за расширение прав славянских народов, надеясь в их лице обрести опо­ру для обеспечения русских интересов на подступах к проливам, его возможности осуществить решительные меры были ограничены. Россия вернула себе свободу рук на Чер­ном море, ни требовалось еще немало времени, чтобы по­строить черноморский флот. Даже к 1877 г., когда началась русско-турецкая война, против 14 турецких броненосцев у России на Черном море было только 2 броненосца.

 

2.2.Столкновение австро-венгерских и российских интересов на Балканах

 

Сдержанность России давала в прошлом Бисмарку по­вод порой игнорировать ее балканские интересы. В 1867г. в ходе русско-прусских переговоров Бисмарк упорно укло­нялся, к неудовольствию Петербурга, от каких-либо обяза­тельств перед Россией на случай австрийской интервенции в. Боснии и Герцеговине. Он исходил из предположения, что Босния — это не сфера серьезных русских интересов, а, скорее, объект «политики славянского сочувствия», вы­текавшего больше из общественных настроений. Подлин­ные стремления России в случае войны с Австрией, по его мнению, заключались в присоединении украинской части Галиции.

Во время франко-прусской войны Россия, опасавшаяся возбуждения восточного вопроса и замкнувшая свои непо­средственные цели на отмене черноморских ограничений 1856 г., старалась обезопасить себя от всяких преждевре­менных (с ее точки зрения) осложнений на Балканах. Ког­да Сербия в начале войны выразила готовность при не­обходимости поддержать Россию всеми своими силами, сербского принца-регента предупредили письмом из Петербурга, чтобы он воздержался от всяких демонстраций подобного рода, так как в намерения России, прежде всего, входит помешать расширению сферы войны. Царская дипломатия предостерегла от далеко идущих обязательств в переговорах о союзе, которые вела в это время Черногория  с Сербией.  В Белграде «должны были посоветоваться с нами, прежде чем вступить на этот путь»,— выражал не­удовольствие Горчаков, в секретной инструкции, направ­ленной им русским представителям в Белград и Цетинье, предписывалось устраниться от участия в сербо-черногорских переговорах, однако, не демонстрируя при этом «без­различия к делам единоверцев»[6].

В Петербурге не разделяли возникших у сербских ру­ководителей надежд на прусскую помощь, да и, видимо, не хотели, чтобы Сербия задолжалась перед кем-либо, кроме России. Сербам внушалось, что лишь в самом начале вой­ны можно было еще думать, что Пруссия способна поощ­рить сербскую оккупацию Боснии и Герцеговины в расче­те отвлечь от себя этим австрийские силы, но «с тех пор, как она убедилась в нейтралитете России и Австрии и так приблизилась к конечной цели войны,— ей вряд ли уже нужна диверсия на Востоке. Теперь она отнеслась бы к ней скорее враждебно, дабы не раздражать без нужды Авст­рию». Но полного согласия в дипломатическом ведомст­ве России не было. Игнатьев стремился к значительно бо­лее активному курсу, чем Горчаков. По его мнению, бал­канские народы были достаточно подготовлены к выступлению против Турции.

Каково же было действительное положение на Бал­канах?

1868 г. после смерти сербского князя Михаила рас­пался Балканский союз, сложившийся за год до этого.

В 1870 г., в надежде на возможность обострения восточного вопроса в связи с франко-прусской войной, Сербия и Чер­ногория предприняли попытку восстановить этот союз, но неудачно. Попытки урегулирования отношений предприни­мались то одной, то другой стороной и в последующие го­ды, но тоже не принесли успеха. Препятствием сначала был вопрос о Герцеговине, на которую претендовал Бел-г град, и требование сербских регентов, чтобы князь Нико­лай отрекся от притязаний на трон будущего югославско­го государства в пользу сербской династии Обреновичей.  Затем, когда с сербской стороны пошли на уступки, камнем преткновения стал вопрос о верховном военном командовании. Регенты настаивали на централизации верховного командования и отстранении от него князей обоих государств, а князь Николай не хотел выпускать из своих рук черногорскую армию. В итоге, когда в 1875 г. вспыхнул восточный кризис, Сербия и Черногория оставались разобщенными, не достигнув согласия о создании объединенных сил на случай войны с Портой.

К началу 70-х гг. наметился поворот правящих кругов Греции к примирению с Турцией, вызванный главным образом поражением Критского восстания 1866—1869 гг., и ее отход от сотрудничества с другими балканскими стра­нами. Большое значение в греческой политике приобретали территориально-экспансионистские притязания за счет бал­канских соседей.

Вынужденная уступка оттоманского правительства бол­гарам (издание в 1870 г. фирмана, разрешавшего создание самостоятельной болгарской церкви) посеяла семена раз­дора между греками и болгарами. Греция поддержала протест константинопольского патриарха против этого фирмана, а греческая пресса, утверждая, что Турция дей­ствовала под русским давлением, настаивала на разрыве дипломатических отношений с Россией. 

В феврале 1872 г. правительство Порты утвердило эк­зархом Болгарии Антима Видинского с резиденцией в Тырново, но патриарх отказался признать этот акт и всту­пить в какие-либо отношения с болгарским экзархом.

Положение усложнилось тем, что с назначением в июне 1872 г. великим визирем Турции проанглийски настроенно­го Мидхад-паши турецкое правительство не только переста­ло держать сторону болгар, но фактически заняло в отно­шении их враждебную позицию, тормозя утверждение устава экзархата. Этот поворот наметился еще весной. В апре­ле 1872 г. «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали:

«В последнее время Порта начала относиться очень холод­но к церковным делам болгар»[7]. Константинопольским патриархом болгары были объявлены схизматиками, то есть еретиками.

Сербы тоже оказались причастны к греко-болгарскому конфликту. Первоначально сербский митрополит Михаил, поддаваясь внушениям из России, заявил константинополь­скому патриарху, что болгарский вопрос не касается дог­матов веры и, следовательно, является лишь внутренним делом, патриархии. Однако когда с созданием экзархата были направлены в Старую Сербию болгарские епископы, сербское правительство заволновалось. До сих пор здесь ощущалось сильное сербское влияние, широко распростра­нялась сербская литература, была популярной сербская школа, теперь же появился соперник, имеющий возможность действовать «открыто, законно и при поддержке ту­рецких властей». Чтобы помешать присоединению сербов к грекам в греко-болгарском споре, что грозило оконча­тельно поссорить болгар и сербов, из Петербурга оказали давление на обе стороны. В результате Болгарский экзарх предписал болгарским епископам «действовать в духе уме­ренности и миролюбия», а сербское правительство завери­ло, что оно сохранит нейтралитет в греко-болгарском конф­ликте и будет прислушиваться к советам России[8]. Но, конечно, и после этого приходилось считаться с возможно­стью сербо-болгарских трений.

Сквозь призму болгаро-греческого столкновения по пово­ду экзархата в правящих кругах России явственно ощу­щали мало желательную для них тенденцию проникновения в религиозную жизнь восточной церкви «нездорового воз­буждения политических и социальных страстей».

К 1870 г. Франция  и Австрия сумели добиться отхода Румынии от близости с Россией. Консервативное правительство Румынии, в котором преобладали антирусские на­строения, пообещало, даже Наполеону III, в начале фран­ко-прусской войны выставить 30-тысячную армию, если западные державы выступят против России, и искало на этой почве договоренности с Портой.       

В Петербурге не доверяли внутренней стабильности Ру­мынии, где во время войны активизировались республикан­цы, предпринявшие неудачную попытку провозгласить рес­публику в ходе волнений в Плоешти 20 августа 1870. г. Неприятные ассоциации в петербургских канцеляриях вы­звал тот факт, что Румыния в то «время стала убежищем для многих российских революционных эмигрантов.»[9].

 

2.3.Революционно-демократические тенденции стран балканского полуострова

 

Обстановка усложнялась резким социально-политиче­ским размежеванием в национальном славянском лагере на Балканах в начале 70-х гг. Революционно-демократическое крыло движения выступало за осуществление националь­ной революции, в ходе которой был бы создан Союз демок­ратических республик на Балканах. Такую программу раз­вернул Светозар Маркович на V съезде Омладины (август 1870 г.). Но либералы старались свести все к сербо-черногорскому объединению во главе с сербским или черногорским князем, которое включало бы также Боснию и Герцеговину. Притом сами революционные силы на Балканах были еще слабы и должны были, начав в 1871 г. под­готовку к обще балканскому восстанию, искать поддержки монархического руководства Сербии и Черногории. Сербские регенты, под предлогом преждевременности и неподготовленности восстания, отказались от этих контактов. Черногорский князь Николай, правда, проявил интерес к это­му плану, но на него было оказано давление из Петербурга, ибо здесь отрицательно относились к идее антиосман­ского выступления, в котором руководство принадлежало бы революционным деятелям. 

Царское правительство было недовольно неопределенностью политического курса сербских регентов, их претен­зиями к Черногории. По ряду признаков в Петербурге по­дозревали регентов в попытках найти пути к тайным контактам с Веной, в надежде добиться с ее помощью, пре­небрегая советами России, «быстрых и решительных результатов»[10].    

В таком духе анализировался вопрос в секретной за­писке о Сербии, выработанной в Министерстве иностран­ных дел России в марте 1872 г. Поездка князя Милана в Ливадию в сопровождении первого регента Блазноваца трактовалась там, как попытка регентского совета вернуть себе доверие своего народа, использовав авторитет России в славянском мире. Конечно, нельзя было отказать князю, «но весьма подлежало сомнению согласие на сопровождение его первым регентом».

Австрийское влияние в Сербии было довольно значитель­ным. Энгельс отмечал, что при наличии славянофильских тенденций Сербия все же «заимствует все средства своего буржуазного развития у Австрии». Шли переговоры о соединении сербских железных дорог с венгерскими. Из импортных товаров на сербском рынке в начале 70-х гг. были преимущественно австрийские и венгерские.

Царская дипломатия не одобрила план регентского правления провозгласить в приближающийся день совер­шеннолетия князя Милана независимость Сербии. В Петербурге боялись, что этот акт, вызвав волнения не только среди других народов Оттоманской империи, но и среди австрийских славян, способствовал бы союзу Турции с Ав­стро-Венгрией против Сербии, что грозило бы последней неминуемым поражением ¹⁷³. Отговаривая сербских руково­дителей от задуманного со ссылкой на слабость сербской армии, политическую изолированность Сербии в славян­ском мире, царское правительство предупредило, что и Рос­сия не сможет оказать Сербии содействия.

Для того, чтобы все это передать, в Белград был на­правлен со специальной миссией князь Долгоруков. Реген­там пришлось отказаться от своего намерения. В Петер­бурге считали также, что сербское правительство слишком торопится, выдвигая претензии на Малый Зворник, хотя они и обоснованы прежними обещаниями Порты.

Надо добавить, что в Петербурге, кроме всего, ценили несколько улучшившиеся после Лондонской конференции отношения с Турцией и избегали их осложнять, тем более, что знали о наличии в турецких правящих кругах группи­ровки, ориентировавшейся на Австро-Венгрию и готовой воспользоваться любым поводом, который даст Россия, для смещения центра тяжести турецкой политики в антирусском направлении.

У внешнеполитического руководства России не было и достаточной уверенности, что активизированные силы сла­вянского движения будут действовать в нужном для царских интересов направлении. Панславизм не имел таких глубоких корней в движении славянских народов, как это изображалось на Западе, когда надо было сколачивать ан­тирусский фронт или возбуждать тревогу по поводу рус­ской опасности. Существовали различного рода расхожде­ния в интересах и особенности развития, которые мешали — тесному объединению славянских народов.

На славянском съезде 1867 г. в Москве представители различных славянских народов, подчеркивая необходи­мость единения и сплочения, почти единодушно отвергли идею политического и культурного объединения всех сла­вян[11]. Например, хорватские «праваши», представляющие радикальное крыло национального движения в Хорватии, были против ее растворения в объединенном югославском государстве.            

Попытка славянофилов в 1868 г. на секретном совеща­нии славянских деятелей прибывших в Прагу на закладку  чешского национального театра, создать Центральный славянский, комитет, через который они надеялись направить славянское движение, кончилась неудачей. «Это лишний раз   подтвердило,— комментирует   советский  историк И. В, Чуркина,— стремление славянских деятелей только на словах, а не на деле припугнуть власти своим панславиз­мом».

В славянском мире признавалась особая роль Росси» в судьбах славянства, но имущие классы славянских народов часто пренебрегали из-за эгоистических и конъюнктурных соображений национальными интересами, а в демократических кругах славянства русофильство окрашивалось в критические тона: не самодержавная, а лишь осво­бодившаяся от деспотизма самодержавия Россия может быть опорой для других народов. Славяне предпочли бы русификацию германизации или отуречиванию, только как меньшее зло. Причем, если говорить об имущих классах славянских пародов Австро-Венгрии, то они придержива­лись преимущественно австрославизма, а не панславиз­ма[12]. Что же касается влияния панславизма в самой Рос­сии в рассматриваемые годы, то следует согласиться с мнением С. Д. Сказкина, считавшего, что «в своем наибо­лее чистом, славянофильски облагороженном виде русский панславизм был ходулен, напыщен, риторически красив, но практически бессодержателен». Он не имел сколько-ни­будь экономически обоснованной программы, растворялся в дыму рассуждений о славянском граде божьем, о красо­те святой Софии и т. п.    

На Западе часто приписывали панславистский смысл русской политике на Востоке, хотя, в общем, ей была чуж­да нереальная задача объединения славян под скипетром  русского царя, а имелись в виду другие цели чисто прозаического характера, в достижении которых царизм счи­тал выгодным поддерживать национальные стремления славянства. Под панславизмом, писал «Вестник Европы»,  «немецкая печать обозначает генерала Фадеева и посла Игнатьева. То, что идеи Фадеева объединить славян в союз  во главе с русским императором не разделяются в прави­тельственных сферах — это несомненно. Иное  политика, представляемая Игнатьевым. Он осуществляет традиционную политику России—сочувствия и поддержки по отно­шению к турецким славянам». По либеральному приукра­шивая, таким образом, прямой смысл царской политики, автор заявляет дальше, что от такой политики невозможно отречься[13].

Однако в западной публицистике и политических кру­гах раздавались голоса и более трезво оценивающие так называемую угрозу панславизма. Отсталость и пестрота развития славянских народов, утверждала, например, бри­танская газета «Сетерди ревью», не позволят им объеди­ниться. В свою очередь Россия в существующих условиях нуждается в мире, лишь мир открывает для нее возможно­сти стать сильной и богатой, поэтому делать для славян больше, чем способствовать благоприятной обстановке для обретения ими самостоятельности, «было бы самым плохим способом защиты их интересов»[14]. Французская «Мемориаль дипломатик» в большой статье «Народы славян­ской семьи» назвала создание всеобъемлющей славянской империи во главе с Россией «неосуществимой мечтой», слишком многое все же разделяет славянские народы.

Все это накладывало отпечаток на программные уста­новки Горчакова в славянском вопросе. Русский канцлер писал Новикову в апреле 1872 г., что он не отвергает роль, которую Россия должна сыграть в будущем славян, «но я думаю вместе с вами, что здесь нужно держаться подаль­ше от всяких увлечений и принимать окончательные реше­ния лишь на основе зрелых и основательных размышлений. Мы не только не должны ничего делать, чтобы ускорить момент взрыва, но все наши усилия должны быть посвяще­ны тому, чтобы его отдалить… Мне трудно верить в искрен­ние симпатии славянских народов к самодержавной Рос­сии, единственно способной, по моему глубокому убежде­нию, укрепить мощь и развить благосостояние России. B современных чаяниях славян имеются элементы более чем прогрессистские, даже революционные, и помощь, ко­торую они ждут от России, имеет целью привести не к слиянию, а образованию федеративного государства, где я не могу представить себе, какое место займет монархиче­ский принцип. В этом отношении мы не должны предавать­ся иллюзиям, и, сохраняя полностью наши традиционные симпатии, доверяться ослеплению миражом, который нас заведет туда, куда мы не желаем и не должны идти»[15].

С точки зрения Горчакова, ненормальность положения на Балканах проявлялась в том, что при отсутствии доста­точной политической зрелости у славян и согласия между  ними «их стремление к национальной независимости под влиянием либеральных институтов и революционных идей продолжает усиливаться с неразумной резкостью, мало со­гласующейся с политической ситуацией и практическим прогрессом их сил»[16]. С вариациями в мотивировках, но главным образом из понимания; того, что Россия не гото­ва к осложнениям на Востоке, многие в правящем лагере России разделяли мнение Горчакова. Военный министр Ми­лютин считал недопустимым риск военного конфликта для России в результате неосторожных шагов на Ближнем Во­стоке. На строй мыслей многих, в том числе Милютина, влияли и заманчивые для царизма перспективы в Средней Азии. Сюда переключалось внимание, и отвлекались силы и средства в ущерб возможностям на Балканах.

К началу 70-х гг. наиболее значительным финансовым влиянием в Турции пользовалась Франция. В 1863 г. был основан Имперский Оттоманский банк, плод англо-фран­цузского сотрудничества. С 1854 по 1875 г. из 14. финансо­вых операций Турции 10 были осуществлены с помощью кредитов французских банков[17]. Поражением в вой­не 1870—1871 гг. Франция на некоторое время отодвину­лась в тень, контрибуция, выплачиваемая Германии, погло­тила ее финансовые средства. Освободившееся  место по­спешил захватить австро-немецкий капитал. Были основа­ны Австро-оттоманский и Австро-турецкий банки, первый из них участвовал в 1872 г. в предоставлении Турции крупного займа.                                  

Балканы стали единственным полем деятельности Габсбургской монархии после того, как она потеряла всякую возможность вернуть себе прежнее положение в Германии. Здесь Австро-Венгрия искала компенсации за потери, по­несенные в Германии и Италии, и отсутствие колониаль­ных владений, чтобы поддержать репутацию великой дер­жавы. Но вместе с тем это была зона, полная опасностей для двуединой монархии. Национальное движение народов Балканского полуострова, возможность в процессе этого движения формирования сильного славянского государства были факторами, стимулирующими национальную борьбу в славянских владениях Австро-Венгрии. Отсюда выраста­ла заинтересованность многонациональной монархии, в под­держании целостности Оттоманской империи. Этой позиций Вена редко изменяла, тем более, что образование само­стоятельных балканских государств в результате распада империи турецкого султана означало бы усиление русского влияния на Балканах. Андраиш, подобно Меттерниху, считал слабую Турцию лучшим соседом для Австрии. Опасно было также идти по пути аннексии славянских земель на Балканах и увеличивать, таким образом, славянский эле­мент в империи. Особенно отрицательно относились к по­добной перспективе правящие круги Венгрии, усматривав­шие в этом угрозу дуализму, предпосылку триалистического преобразования империи. Венгерские аграрии опаса­лись, помимо того, конкуренции сельскохозяйственных бал­канских областей в случае включения их в состав империи. Таким образом, дуализм оказывался как бы фактором, сдерживающим аннексионизм Габсбургов в Восточной Ев­ропе.

Из опасений роста славянского влияния в империи противником аннексии была и австро-немецкая буржуазия. Только династические круги, аристократия, военная вер­хушка усматривали в территориальных приобретениях га­рантию своей власти, политической значимости и автори­тета империи. Франц Иосиф издавна носился с мыслью о приобретении Боснии, против чего решительно возражал Андраши, но вместе с тем Андраши не хотел, чтобы Бос­ния присоединилась к Сербии, а Герцеговина к Черногории. Это было чревато усилением славянства на Балканах. В по­добном случае он допускал необходимость захвата Боснии. В свое время Бейст тоже заявлял, что «эти про­винции (Босния и Герцеговина) могут быть или турецкими, или австрийскими, другие возможности для нас неприемлемы».

Для Австро-Венгрии активная политика на Балканах была чревата серьезными осложнениями. Обсуждая однаж­ды с Бисмарком свои споры с Турцией относительно Бос­нии, Андраши сказал, что венский кабинет испытывает не­преодолимые трудности, когда возникает вопрос об акти­визации его политики на Востоке. Нельзя бросить на произвол судьбы христианские народы в силу их кровной бли­зости к австрийскому славянству, и в то же время нельзя Их слишком поощрять, чтобы не вызвать ложные надежды среди собственных народов[18]. В силу этих обстоятельств австрийская экспансия на Востоке осуществлялась эконо­мическими средствами и предусматривала завоевание та­ким путем политического влияния в Константинополе и на Балканах.

Андраши носился с идеей о цивилизаторской миссии Австро-Венгрии в отношении так называемого христиан­ского населения Турции, цивилизацию которого сама Тур­ция, мол, не в состоянии осуществить. Имея в своем составе славянский элемент и тесно географически примыкая» Балканам, Австро-Венгрия скорее, чем другие, способна решить эту задачу. Вместе с тем она, как он внушал гер­манскому послу, далека от каких-либо панславистских тенденций и ее деятельность в решении балканской проблемы не несет за собой угрозы для европейских интересов, В общем, речь шла по существу об австрийском протекто­рате над всеми Балканами, за исключением Румынии; где «уважались» германские интересы.

Непосредственное географическое соприкосновение с Балканами облегчало Габсбургской империи проникнове­ние на рынки балканских стран и использование с выгодой для себя существовавших тогда либеральных условий свободной торговли. Главным каналом экономического внедрения Австро-Венгрии стало железнодорожное строительство, довольно быстро развивающееся в Восточной и Юго-Восточной Европе в 70-х гг. и превратившееся в фактор большого экономического и политического значения. Австрийские начинания обычно находили поддержку Гер­мании, которая надеялась при посредстве Австро-Венгрии распространить свое влияние на Восток. 

Географическое соседство Австро-Венгрии с Балканами было обстоятельством, благоприятствующим использова­нию железнодорожного строительства для расширения торговых связей, ориентации балканской торговли на австрий­ский рынок и в стратегических интересах.

В 1869 г. по инициативе австрийского банкира барона Гирша было создано «Имперское товарищество Оттоман­ских железных дорог», которое получило от турецкого пра­вительства концессию на постройку двух тысяч километ­ров железнодорожных путей в Европейской Турции. Ав­стро-Венгрия при этом была озабочена стремлением возможно скорее соединить свои железнодорожные линии с турецкими. В Турции в это время проектировалось два на­правления: Константинополь—Сараево и Салоники—Бел­град. По первоначальному плану боснийская линия долж­на была быть построена раньше. Ее естественным продол­жением могла быть линия в сторону Далмации—одной из австрийских провинций, и в Австрии уже задумывались об ответвлении этой линии к портам Себенико и Сполато. Но здесь интересы двух половин империи расходились. Венгры хотели, чтобы сербская линия была построена по крайней мере одновременно с боснийской[19]. Ее ответвле­ние пошло бы в Словению и связалось с венгерскими же­лезными дорогами через город Брод. Венгерское правительство было заинтересовано, чтобы торговля Леванта и Индии направилась в сторону Венгрии, принося ей все вы­годы транзита. В Будапеште считали, что если раньше будет построена линия Константинополь — Сараево, кото­рой: по некоторым обстоятельствам турки отдали предпоч­тение, то сложится другое направление перевозок и его трудно будет изменить.

Стремясь помешать успеху австрийских планов, связан­ных с железнодорожным строительством, и не будучи в состоянии конкурировать на этом поприще из-за отсутствия финансовых средств, Россия использовала политическое давление на турецкое правительство. В отдельных случаях это дало результаты. В 1872 г. новый великий визирь Мах­муд постарался создать препоны для соединения турецких железных дорог с австрийскими с помощью изменения ус­ловий концессионного контракта с Гиршем. В конечном счете, Гирш не осуществил соединения турецких железных дорог с железнодорожной сетью Австро-Венгрии.

Экономический кризис 1873 г. подорвал финансовые возможности Австро-Венгрии, пришлось ликвидировать Ав­стро-турецкий банк, Австро-оттоманский банк слился с Им­перским Оттоманским банком, в котором преобладал фран­цузский капитал. Выбила Австрию из колеи растущая в условиях свободной торговли конкуренция других стран, которая стала особенно болезненной для Австрии в период экономического кризиса.

Безразличие Германии к балканским делам, которое по­рой старался пр9демонстрировать Бисмарк, было больше деланным, следствием тактических соображений, наличия других сложных проблем, мешающих вплотную заняться Востоком и пойти на сопряженный с этим риск новых осложнений.

Выше уже отмечалось, что теоретически еще в 40— 60-х гг. разрабатывалась проблема проникновения Германии на Восток. Будущий, фельдмаршал германской армии, тогда скромный майор Гельмут Мольтке в начале 40-х гг., предрекая неизбежность распада Оттоманской империи, в гнилости которой он сумел убедиться во время пребыва­ния в Турции в качестве главы прусской военной миссии, настаивал на необходимости германского участия в деле­же турецкого наследства: создания на первое время хотя бы самостоятельного государства в Палестине во главе с немецким курфюрстом. Более развернуто формулировал программу германских перспектив на Востоке и даже раз­рабатывал при этом проекты практического характера (по стройки железных дорог) известный экономист Ф. Лист. Все это было проникнуто расово-националистической идеей предназначенности германской расы «руководить ми­ровыми событиями, цивилизовать дикие и варварские стра­ны и заселять еще необитаемые земли». Лист и Мольтке были не одиноки, их идеи поддерживались и развивались в разные годы многими в германской публицистике (Л. Росс, В. Рошер, Родбертус-Ягецов и др.). Выдвигались различные проекты немецкого переселения на Восток, вместо эмиграции в США, Южную Америку, Австралию.

С образованием Германской империи и бурной индуст­риализацией се проповедь активной восточной политики Германии стала звучать еще громче в националистически-шовинистских кругах правящего класса, сочетаясь с откровенной враждебностью к России.

В 1876 и 1877 гг. немецкий инженер Вильгельм Пресель, считавшийся большим знатоком Востока (он зани­мался строительством железных дорог на Балканах и в Азиатской Турции), направил в германское министерство  иностранных дел две пространных докладных записки, в которых постарался обосновать необходимость для Германии экономического и политического проникновения на Балканы и Ближний Восток. Он прочил Балканам роль аграрного придатка Центральной Европы, возглавляемой Германией.

В начале 70-х гг. Германия располагала некоторыми экономическими позициями лишь в Румынии. Здесь с воцарением в Бухаресте Карла Гогенцоллерна немецкий ка­питал стал пользоваться заметными преимуществами. В ру­ки германского предпринимателя Струссберга попала одна из крупнейших железнодорожных концессий, которая после банкротства Струссберга в конце 1871 г. была передана «Румынскому железнодорожному обществу», созданному для этой цели германскими банками. К осени 1872 г. из 926 км имевшихся в Румынии железнодорожных линий 648 находились под контролем «Румынского общества».

Но наличие германского влияния в Румынии отнюдь не побуждало Германию содействовать борьбе Румынии, за независимость. Румыния рассматривалась лишь как пешка в большой европейской политике Бисмарка и в его дипло­матических манипуляциях на Востоке. «Германия в настоя­щий момент,—говорил Бюлов,— совершенно не заинтере­сована добиваться ослабления связей Румынии с Портой»[20]

Германские банки участвовали в кредитовании Турции. Однако в целом экономическое влияние Германии на Бал­канах было еще не велико. Достаточно сказать, что даже в 1881 г. на долю Германии приходилось лишь 4,7% за­долженности Турции европейским державам. Большей частью германский капитал выступал лишь участником в английских и французских предприятиях в Турции. Но воз­растающее влияние германской торговли на Востоке при­обретало масштабы, вызывающие тревогу конкурентов. «Немцы наносят нам ущерб на поприще, которое мы счи­тали своей монополией»[21],— писала английская «Тайме» в 1874 г.

Многие соображения европейской политики еще не по­зволяли Германии втягиваться глубоко в борьбу за Балка­ны. Но как ни парадоксально, именно слабость ее позиций на Ближнем Востоке на фоне откровенно экспансионист­ской политики тех держав, которые уже давно успели обос­новаться здесь, лакала Германии определенное преимуще­ство в борьбе за политическое влияние в Константинопо­ле. К тому же Германии удавалось порой использовать в своих интересах австро-венгерские каналы воздействия на турецкую политику и развитие балканских событий.

Сближение России, Германии и Австро-Венгрии в рам­ках Союза трех императоров нашло известное отражение и их восточной политике. В ряде конфликтных ситуаций, возникавших на Востоке, они выступали более или менее согласованно или, по крайней мере, старались продемон­стрировать «уважение» к интересам друг друга.

Россия способствовала урегулированию румыно-германского конфликта по поводу аннулирования концессии Струссберга. По просьбе Берлина русский консул в Буха­ресте поддержал перед румынским правительством герман­ский проект соглашения[22]. Но одновременно Россия кате­горически отмежевалась от бисмарковских претензий, спо­собных нанести ущерб суверенным правам Румынии. «Мы не отказались оказать моральное давление в Бухаресте,— разъяснял свою позицию A.M. Горчаков,—но мы считаем, и я это со всей определенностью сказал Рейсу, что прямое вмешательство султана во внутренние дела княжеств, которое, по-видимому, имеет в виду Бисмарк, не согласуется с существующими договорами и может вызвать осложне­ния на Востоке, тогда как мы стремимся к его умиротво­рению».

Три держаны совместно известили Порту, сославшись на свои интересы соседства и торговли, которые не могут быть подчинены спорам о принципах, что они признают за Румынией право заключать торговые соглашения, преду­предив в то же время Бухарест, что условия этих соглаше­ний не должны носить политического характера и затраги­вать отношения Румынии с Турцией[23]. Это извещение по­следовало после того, как Порта в сентябре 1873 г. опроте­стовала попытки Румынии самостоятельно заключить тор­говые соглашения с соседними странами.

Сербия долгое время оставалась, по выражению Нови­кова, черной точкой в русско-австрийских отношениях, но в преддверии оформления Союза трех императоров Андраши, как бы делая реверанс в сторону России, выразил да­же готовность признать русское влияние в Белграде благотворным для австро-сербских отношений. Вена имела много претензий к сербам, ей не нравилось повышение Сер­бией таможенных тарифов, сербская позиция относитель­но условий-навигаций по Дунаю, оттягивание решения о Соединении сербских железных дорог с венгерскими. С визитом сербского правительства И. Ристича в Вену в апреле 1873 г. наметилась линия на урегулирова­ние части этих разногласий. Но как раз меньше всего в этом была «виновата» Россия. Ристич поехал в Вену во­преки советам Петербурга. Россия предлагала, чтобы преж­де всего была предпринята поездка князя Милана в Константинополь с целью добиться смягчения сербо-турецких отношений. За инициативой Ристича русская дипломатия усмотрела намерение дать другой оборот сербской политике во вред влиянию России и попытаться устроить согла­шение с Портой при содействии венского кабинета.

Совместно с Россией Австро-Венгрия возражала против намерения Порты включить сербские и румынские войска в состав турецкой армии.

Относительная согласованность действий трех держав на Востоке и декларативное подчеркивание в ряде случаев их единства оказывали свое влияние на Турцию, ставя под вопрос ее прежние возможности, пользоваться проти­воречиями европейских держав при осуществлении своих политических целей. Однако действительного единодушия относительно линии поведения на Востоке в Союзе трех императоров не существовало. Если Россия и Австро-Венгрия при всей, можно сказать, антагонистичности их инте­ресов на Балканах, в это время в силу разных причин, о которых уже говорилось, были заинтересованы в поддержа­нии балканского статус-кво, то позиция Германии в 1874— 1875 гг., когда она взяла прямой курс на развязывание пре­вентивной войны против Франции, была иной. Хотя в Бер­лине тоже существовала заинтересованность в предотвра­щении острых столкновений на Востоке между своими со­юзниками — Австро-Венгрией и Россией, однако сейчас там перевешивали другие соображения. Надо было отвлечь пу­тем активизации и осложнения восточных дел внимание и силы. России и Австро-Венгрии от поддержки Франции, вбить клин в их отношения между собой, не допуская объединения в противодействии германской политике в Европе. Об этом пишет в своих воспоминаниях Швейниц, несомненно, знавший о планах своего шефа.

Германская дипломатия старалась использовать малей­ший повод для создания осложнений на Востоке. В феврале 1874 г. Берлин настаивал на коллективном протесте против французского вмешательства во внутренние дела Турции в связи с выступлением французского представителя Ш. Вогюе в защиту католического населения Оттоманской импе­рии. Значение инцидента было явно раздуто, тем более, что Вогюе, как он заявил, действовал не по предписанию своего правительства, а по собственному побуждению. Конечно, больше всего надежд вызвать заинтересованность России в активизации восточной политики бисмарковская дипло­матия связала, с поездкой в Петербург в феврале 1875 г. со специальной миссией руководителя восточного отдела иностранного ведомства Германии Радовица. О миссии Радовица уже много написано и у нас и за рубежом и по­ставлены почти все точки над «i», хотя кое-кто из западных историков еще пытается оспорить некоторые выводы совет­ской историографии, надежно аргументированные источни­ками. Радовиц имел поручение, действуя весьма осторож­но, выяснить возможность добиться отказа России от поддержки Франции в обмен на помощь Германии в осуще­ствлении русских целей на Ближнем Востоке. Результаты этого своеобразного зондирования оказались самыми отрицательными. Горчаков не проявил никакой склонности к изменению позиции в отношении Франции и остался глух к намекам касательно Ближнего Востока.

От русской дипломатии не ускользнул и другой (поми­мо антифранцузского) аспект бисмарковских замыслов  связанных с попытками активизировать русскую полити­ку на Балканах. «Князь Бисмарк,— писал Игнатьев,— имел и виду поставить Австро-Венгрию и по возможности и Россию в свою зависимость, вытолкав на Балканский полуостров первую настолько, чтобы впредь решение восточного вопроса в нашем смысле было немыслимо и не­возможно без предварительной сделки между этими двумя державами при неизбежном посредничестве Германии в ущерб, конечно, русско-славянским интересам».  

Большего эффекта бисмарковская дипломатия достигла в воздействии па позицию Австро-Венгрии. По различным каналам она способствовала усилению влияния в прави­тельственных кругах Вены военной партии, выступавшей за политику аннексии на Балканах, в частности, за присоединение к империи Боснии и Герцеговины, в «обеспече­ние» тыла Далмации и вообще позиций на Адриатике. Но­виков располагал сведениями, что Лотар Бухер, советник германского министерства иностранных дел, по поручению своего шефа поддерживал прямую связь с начальником канцелярии венского двора Брауном и через него шла об­работка Франца Иосифа в духе активизации восточной по­литики.

Определенный сдвиг в официальном внешнеполитическом курсе Габсбургской монархии выявился в январе 1875 г. на весьма секретном совещании коронного совета под председательством императора, в котором принимали участие лишь министр иностранных дел и некоторые выс­шие руководители австрийской армии. Здесь пришли к ре­шению, что Австро-Венгрия должна аннексировать Боснию и Герцеговину и не допустить их раздел между Сербией и Черногорией. Таким образом, Андраши пошел навстречу военной партии, он лишь возражал против немедленной аннексии, связывая ее осуществление с моментом, когда выявится неспособность Турции удерживать эти провинции, в своих руках. Андраши был убежден, что до возникнове­ния угрозы присоединения Боснии к Сербии не удастся преодолеть противодействия аннексии со стороны основных партий обеих половин империи, кроме того, следовало иметь повод для нарушения соглашения с Россией о невме­шательстве в турецкие дела.

В мотивах наметившегося; в Вене поворота к наступа­тельному курсу на Востоке большую роль играло стремле­ние на этом пути преодолеть экономические трудности, с которыми Габсбургская империя столкнулась в результате кризиса 1873 т. и общих перемен в экономической струк­туре мира. Потеря многих позиций на западноевропейских рынках повышала в глазах австро-венгерских аграриев и промышленников ценность балканского рынка, где тоже все сильнее ощущалась конкуренция других стран. Откры­тие в 1875 г. железнодорожной линии Салоники—Митровица грозило еще более стимулировать приток в глубь по­луострова товаров из Западной Европы, в том числе из Ан­глии, которая уже являлась опаснейшим конкурентом для Дунайской монархии. Назначение весной 1874 г. авст­рийским послом в Константинополь графа Ф. Зицив зна­чительной мере связывалось с прогрессирующим развитием экономических интересов Австро-Венгрии на Востоке. Но­вый посол был опытным предпринимателем и перед назна­чением на посольский пост занимал кресло президента «Компании южных железных дорог».

Франц Иосиф проявил личную инициативу в провоцировании напряженной ситуации вокруг Боснии и Герцего­вины. Его поездка в Далмацию весной 1875т., с объездом пограничных с Боснией и Герцеговиной районов, где в это время скопились беженцы из Боснии, носила характер по­литической демонстрации, заостренной против Турции.

В свою очередь Бисмарк в это же время в разговорах с приехавшим в Берлин бывшим сербским премьером Мариновичем старался с помощью довольно неопределенных намеков внушить сербскому дипломату надежду на воз­можность германской помощи Сербии в случае ее столкно­вения с Турцией и одновременно расточал лестные харак­теристики в адрес сербской армии, утверждая, что у нее достаточно сил для реализации национальных интересов своей страны. Это было очевидное побуждение Сербии к активным действиям. Но сами по себе все эти провока­ционные акции со стороны Германии и Австро-Венгрии не могли бы иметь существенного эффекта, если бы на Бал­канах не вызревали к этому времени объективные предпо­сылки кризисных осложнений. Шел процесс закабаления Турции иностранным капиталом. Благодаря навязанным ей неравноправным торговым договорам турецкий рынок заполнялся дешевыми европей­скими товарами, с которыми продукция местной промыш­ленности была не в состоянии конкурировать. Внешний долг Турции достиг к 1875 г. огромной по тем временам суммы и 5,3 млрд, франков, что вынудило турецкое прави­тельство заявить о своем банкротстве и как бы отдаться на милость кредиторов. Углубляющийся кризис османской феодально-деспоти­ческой системы вел к разложению государственного аппа­рата, процветанию насилия, беспощадного попирания на­циональных прав и чувств. Обстановка накалялась, росло недовольство масс. Не раз спокойствие на Балканах нару­шалось местными волнениями, попытками протеста против действий турецких властей, иногда даже с помощью ору­жия. Предпринимались шаги для сплочения революцион­ных сил. Болгарский революционный центральный комитет, возглавленный в 1874 г. выдающимся революционным демократом Христо Ботевым, готовил вооруженное восста­ние. Подобного рода революционные центры складывались также в Сербии, Боснии и Герцеговине.

С турецкой стороны часто провоцировались конфликты с балканскими государствами. Султанское правительство искало повода для расправы со славянскими народами, для разгрома их революционных организаций. Особенно далеко идущие последствия мог иметь инцидент в Подгорице (в Герцеговине), где в октябре 1874 г. турецкие власти учи­нили побоище среди христианского населения под видом возмездия за убийство христианином главы местных му­сульман. Среди погибших оказались и черногорцы, прибывшие сюда по торговым делам. Возник конфликт. Черно­гория сконцентрировала свои войска на границе с Турцией. Лишь вмешательство европейских держав помешало раз­разиться войне. Порта вынуждена была осудить виновни­ков кровавых событий. Однако Черногория не получила гарантий на будущее против турецких претензий. Одна Россия готова была поддержать в этом Цетинье, ни Авст­ро-Венгрия, ни тем более Германия не обнаруживали по­добного желания. Из Берлина больше оказывали давле­ние на черногорского князя в духе примирения, чем на турок в духе удовлетворения жалоб княжества.     

Это был по существу пролог восточного кризиса, на­чало которому положили восстания в Боснии и Герцегови­не летом 1875 г. Восточный кризис внес свои коррективы в позицию отдельных держав и в судьбы Союза трех им­ператоров, но рассмотрение этих перемен выходит за рам­ки, нашей работы.                   

 

ГЛАВА 3.   ПЛАНЫ дипломатии и планы ВОЙНЫ.

 

3.1. Французские планы военной дипломатии.

 

Французский план войны базировался на целом ряде фантастических данных: на том, что удастся в течение 2 недель собрать на границе 250 — 300-тысячную армию, перейти с нею в наступление, форсировать средний Рейн, добиться откола Южной Германии от северогерманского союза, провоцировать этим успехом выступление Австро-Венгрии и помощь Италии, и затем начать концентрическое наступление к Берлину, поддержанное и датскими войсками совместно с французским десантом. Нельзя сказать, что расчет на союзников и на откол Южной Германии не имел под собой никакой почвы: в случае начала победного шествия французов, они бы, несомненно, нашли союзников вне и внутри Германии. Достаточно обратить внимание на то обстоятельство, что оба баварских корпуса в первые дни войны не столько сражались, как присутствовали на полях сражений, в особенности они отличились ничегонеделанием 6 августа под Вертом; только постепенно, с течением войны, баварцы начали принимать действительное участие в военных действиях, понимая втайне, что их усилия ведут непосредственно к утрате Баварией самостоятельности. Но чтобы использовать все силы Европы, готовые свалить бисмарковскую Пруссию, надо было одержать первые успехи. Через 2 недели, когда французские войска должны были переходить уже в наступление, на границе имелось только 140 тыс. войск, притом не получивших еще своих тылов и потому не оперативноспособных. За отсутствием возможности выполнить первый шаг, весь французский план рушился.

Вначале предполагалось выставить на границе две армии: армию Базена в Лотарингии, впереди Меца, армию Мак-Магона в Эльзасе, и собирать третью резервную армию Конробера в Шалоне; все корпуса должны были быть в трехдивизионном составе. Но затем, в момент мобилизации было принято решение: в Париже должна была остаться энергичная императрица Евгения в роли регентши; Наполеон III должен был оставить Париж и непосредственно командовать войсками, объединявшимися в одну Рейнскую армию; три маршала в утешение получали в командование корпуса четырехдивизионного состава, а другие генералы — только трех- или двухдивизионного состава. Это решение потребовало полной перетасовки дивизий по корпусам н всего высшего комсостава и сверх того вовсе не учитывало болезненного состояния Наполеона III, мешавшего ему фактически руководить военными действиями; политика стремилась использовать бонапартистские традиции — впечатление отъезда императора в армию — и открыть простор диктатуре императрицы, возглавлявшей партию войны.

 

3.2. Прусский план военных действий.

 

Прусский план войны заслуживает более внимательного рассмотрения. В 1850 г., когда престиж Франции стоял высоко, а прусская армия, до реформы 1860 г., чувствовала себя неуверенно, Мольтке исходил из осторожных предположений; вместе с контингентами Южной Германии он мог собрать на французской границе 400 тыс. войск, но уступающих в боеспособности меньшим силам французов. Поэтому Мольтке выдвигал ограниченную цель — захвата Эльзаса и Лотарингии и временного затем перехода к обороне. Мольтке допускал, что успехи, одержанные пруссаками в пограничных провинциях, подкосят Вторую империю и вызовут революцию; но операция на Париж рисовалась Мольтке очень трудной и хлопотливой; к ней он предполагал перейти лишь при благоприятных условиях, как ко второму этапу, начатому не от Рейна, а от р. Мозель. Мольтке в 1859 г. стоял; таким образом, как и Клаузевиц при неблагоприятных условиях 1831 г., за наступление лишь с ограниченной целью. Но с начала шестидесятых годов, как только прусская армия выросла количественно и качественно, а Франция увлеклась колониальными предприятиями, тихоокеанской политикой и ослабела на континенте, Мольтке, подсчитывая перевес находившихся в его распоряжении сил, сейчас же переходит к идеям сокрушения.

«Мольтке составлял план войны не только для одного северогерманского союза, все вооруженные силы коего непосредственно подчинялись прусскому королю, но и для союзных государств южной Германии; Мольтке очень скептически смотрел на военную помощь, которую может оказать независимый в своих решениях попутчик на войне; поэтому он добился, что оборонительный союз с южногерманскими государствами включил полное подчинение прусскому королю с самого начала войны южногерманских контингентов; взамен Мольтке обязывался не делать никаких различий в защите прусских или союзных территориальных интересов.»[24] Помимо этого Мольтке озаботился, чтобы южногерманские контингенты не оставались бы на правом берегу верхнего Рейна для фронтальной обороны своей территории, что изолировало бы южных германцев от пруссаков, собиравшихся на левом берегу Рейна. Чтобы взять союзников крепко в руки, Мольтке не остановился перед тем, чтобы скучить все развертывание на узком пространстве левого берега Рейна.

Мольтке должен был считаться с возможностью выступления Австрии на помощь Франции. На всякий случай Мольтке не включал поэтому в первый эшелон оперативного развертывания три прусских корпуса; к перевозке их намечалось приступить во вторую очередь, после того как выяснится нейтралитет Австрии, и железные дороги освободятся от перевозки всех прочих корпусов. Австрия не была способна к такой быстрой мобилизации как Франция. Поэтому, если бы между ними была заключена военная конвенция, Австрия оказалась бы вынужденной первой начать приготовления к войне. Мольтке требовал немедленно начать войну против Франции, как только признаки этого будут замечены, 400 тыс. немцев должны скоро сломить сопротивление 250 тыс. французов. Австрийцы в это время должны будут оставить сильный заслон в Галиции против русских и заслон на р. Инн против Баварии. Не скоро австрийцы изготовятся перейти прусскую границу. За это время в Лотарингии произойдут уже решительные столкновения немцев с французами; победа пруссаков может заставить Австрию вложить в ножны меч, уже наполовину обнаженный. Но если австрийцы вступят в войну и смогут оттеснить три прусских корпуса и даже займут Берлин, война еще не проиграна: надо заключить легкий мир с разбитой Францией и перебросить прусскую армию вниз по Дунаю; баварцы на Инне образуют прикрытие, которое обеспечит эту переброску. Решительное наступление вниз по Дунаю на Вену сразу ликвидирует все успехи австрийцев в прусских провинциях. Таким образом в случае борьбы против коалиции Мольтке накануне 1870 г. предполагал действовать по внутренним линиям между двумя различными театрами войны.

Отказ выделить «обсервационную» армию для охраны границы с государством, нейтралитет коего ненадежен, характерен для стратегии Мольтке, по крайней мере в ее блестящую эпоху сокрушения: Мольтке устремляет все силы против врага, уже обнажившего оружие, не стесняется добиваться двойного перевеса сил на театре реальных военных действий за счет полного оголения прочих границ; железные дороги, открывая возможности быстрой переброски и действий по внутренним линиям между различными театрами, позволяют ему обходиться без выделения «обсервационных»[25], т. е. не действующих, только наблюдающих сил, и достигать на войне сразу же максимума стратегического напряжения государства.

Мольтке не только верно определил количество французских войск, с которыми немцам пришлось встретиться, но и пункты их сосредоточения. Последнее, впрочем, не представляло труда, так как в 1870 г. оперативное развертывание должно было происходить уже полностью по железным дорогам; в то же время развитие железных дорог еще не достигло такого уровня, чтобы железные дороги имели избыток транспортного могущества и позволяли бы не полностью использовать их. Для оперативного развертывания создались условия, лишенные всякой гибкости. Франция имела в пограничной с Германией полосе два больших железнодорожных узла — Мец и Страсбург. Каковы бы ни были соображения французского командования, немцы непременно должны выли повстречать две группы французских войск, разделенные Вогезами и опирающиеся на Мец и Страсбург. Таковыми в действительности и оказались группы маршалов Базена и Мак-Магона.

Сокрушение Франции, выдвинутое Мольтке, требовало захвата Парижа: германские армии должны были стремиться к французской столице и по пути уничтожить живые силы Франции. Предстояло решить лишь вопрос об общем направлении операции: обходить ли французов правым крылом, чтобы отрезать их от Парижа и прижать к швейцарской границе, или обходить левым крылом, стремясь перехватить дорогу на Париж и прижать французов к бельгийской границе. Начертание границ, положение Парижа и местные условия говорили в пользу того, чтобы сделать ударным, заходящим, правое крыло вторгающихся во Францию немецких армий и поставить себе целью оттеснение и окружение французских армий у границы Швейцарии. Однако Мольтке должен был считаться с тиранией железных дорог, которые позволяли гораздо легче накопить большой кулак на границе Эльзаса, чем по соседству с Голландией и Бельгией, — и Мольтке построил свой план на систематическом обходе французов с юга и на оттеснении их к бельгийской границе. Этот план полностью не удался по отношению к армии Базена, которая не решилась оторваться от Меца и двинуться между немцами и бельгийской границей, была окружена и погибла в Мецской крепости; но он получил законченное осуществление под Седаном, против Шалонской армии. В 1914 г. немцы приступили к осуществлению противоположного плана, лучше отвечающего условиям начертания территории Франции, — к обходу правым крылом и оттеснению французов на юг; но этот план Шлиффена стал возможен лишь после двадцати лет специально ориентированного на эту цель железнодорожного строительства.

Оперативное развертывание намечалось Мольтке в недалеком расстоянии от границы, с тем чтобы скорее использовать преимущество немцев в подготовке, быстроте мобилизации и численности. Но план предусматривал, если французы перейдут в наступление ранее 17-го дня мобилизации, отход 2-й центральной армии, наиболее подверженной удару, от Нейнкирхена и Гомбурга, где ее предположено было высаживать, на 6 переходов назад, к Рейну. 16 июля было первым днем мобилизации; перевозки по сосредоточению должны были начаться только 24 июля, по окончании мобилизации; но немедленно после начала мобилизации стали поступать сведения о том, что французские войска в немобилизованном составе перевозятся к границе; в этих условиях высадка 2-й армии в Нейкирхене и Гомбурге, в одном переходе от границы, подвергала их опасности поражения побатальонно; поэтому Мольтке распорядился обрезать ее перевозку и высаживать ее на Рейне. Это укорачивание перевозки являлось единственным способом проявления гибкости развертывания в ту эпоху.

В конечном счете, свыше полумиллиона германцев развертывалось на фронте от Трира до Карлсруэ протяжением 160 км, это было очень тесное развертывание; если принять во внимание, что армии должны были двинуться в расходящихся направлениях, 1-я и 2-я — в Лотарингию, а 3-я — в Эльзас, то в этом развертывании можно усмотреть кажущееся отступление от данной нами характеристики оперативного искусства Мольтке. В действительности, прусские армии были подготовлены лишь к развертыванию на том узком участке, где прусская территория граничила с французской; Мольтке позаботился подтянуть к этому участку и южногерманские контингенты. Участие Южной Германии в войне С Францией являлось в известной степени условным; оперативная подготовка на нее распространялась в слабой степени. Мольтке выдвинул твердый вариант развертывания, который мог бы быть осуществлен и без южных немцев; южная Германия непосредственно не прикрывалась развертыванием Мольтке, но она прикрывалась косвенно: 3-я армия, на линии Ландау — Карлсруэ, занимала фланговую позицию и, в случае попытки французов из Эльзаса переправиться через Теин, 3-я армия обрушилась бы на их фланг и тыл. Что Мольтке стремился выйти из оперативно-скученного положения и получить возможность действовать двумя раздельными группами, направленными по сходящимся направлениям, видно из того, что он торопил 3-ю армию скорее перейти в наступление от Ландау и вторгнуться в Эльзас; тем самым он создавал могучую охватывающую группу, которая могла бы перевалить Вогезы и обрушиться на правый фланг французов, если бы последние, как казалось вероятным, вступили в решительный бой с 1-й и 2-й немецкими армиями близ границы Лотарингии на р. Саар.

 

 

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Назарбаев Н.Казахстан 2030 Алматы 1997.
2. Россия 1913 год: Статистико-документальный справочник. Санкт- Петербург 1995.
3. Троцкий. Л. БАЛКАНСКИЙ ВОПРОС И СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ М. 1926.
4. Арш Г. А, Греция и восточный кризис 70-х гг. XIX в.— Балкан­ские исследования, вып. 4, М., 1978
5. Лилуашвили С. С. Национально-освободительная борьба болгарского народа против фанариотского гнета и Россия.—Тбилиси, 1978;
6. Санкт-Петербургские ведомости, 1872, 15 (27) апр.
7. Державин Н. С. История Болгарии.—М,—Л., 1948, т. 4.
8. АВПР, отчет МИДа за 1872 г., по Азиатскому департаменту, л. 221—222.
9. Гросул В. Чертан Е. Россия и формирование румынского не­зависимого государства.—М., 1969.
10. Гросул В. Революционная Россия и освободительное движе­ние на Балканах в 70-х гг. XIX в.
11. Новая и новейшая история, 1978, № 2, с. 66.
12. Хитрова . И. Указ. соч., с. 280; Карасев В. Г. Сербский ре­волюционный демократ С. Маркович.— Ученые записки Института сла­вяноведения, 1953
13. АВПР, отчет МИДа за 1872 г., л. 210-211. ЦГАОР, ф. 828, опись 1.
14. Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 320.
15. АВПР, отчет МИДа за 1872 г. по Азиатскому департаменту.
16. ЦГАОР, ф. 828, on. 1, ед. хр. 1456.
17. Никитин С. А. Славянские съезды шестидесятых годов XIX в.— Славянский сборник, М., 1948.
18. «Дранг нах Остен» и народы Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы 1871—1918 гг.—М., 1977,
19. Вестник Европы, 1872, кн. 10,
20. Исто­рический вестник, 1914, № 1.
21. «Голос» 7 (19) янв. «Восточная Европа».
22. Горчаков—Нопикову, 27 апр. (9 мая) 1872 г.—АВПР, кай, 1872 г., д. 107.
23. АВПР, отчет МИДа за 1872 г.
24. Боев Ю. А. Ближний Восток во внешней политике Франции.— Киев, 1964.

25. Арапов—Вестману, 15 (27) июля 1874 г.— АВПР, 1874г., д. 24

26. Московские ведомости, 1874, 12 (24) янв.
27. Шифрованная телеграмма Оффенбергу 8 (20) дек. 1871 г. ЦГАОР, ф. 828
28. Горчаков— Бруннову, 14 (28) дек. 1871 г
29. АВПР, отчет МИДа за 1873 г. по Азиатскому департаменту.
30. Чертин Е. Великие державы и формирование румынского независимого государства.— Кишинев, 1980.
31. Новиков—Горчакову, 10(22) апр. 1873 г.—АВПР, канц., 1873г., д. 46.
32. АВПР, канц., 1873 г„ д. 120, л. 195, 197—198, 200—201, 209.
33. АВПР, отчет МИДа по Азиатскому департаменту за 1873 г.

34. Алексей Замшелов, Павел Черноморский «Железный» канцлер Отто фон Бисмарк

35. Энциклопедия Третьего Рейха. Всё о Гитлере. М.1999.
36. Адольф Гитлер (Adolf Hitler) Моя борьба (Mein Kampf). М. 2001.
37. Дебудион M.A. Гитлер и Христос. Одесса. 1998.
38. Травин Д., Травина Е. Одинокий дудочник М.2001.
39. Г. Пятаков. Философия современного империализма. (Этюд о Шпенглере.) М.1989.

[1] Терроризм: сборник. Астана. 2002. стр. 265.

[2] Назарбаев Н. Казахстан – 2030. Алматы. 1997 стр. 123.

[3] Ленин В.И. П.С.С. т.5. стр.345.

[4] Маркс К. Энгельс Ф. Собр.  Соч.  т. 14 стр 123.

[5] Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 320.

[6] Новиков—Горчакову, 26 янв. (7 февр.) 1872 г.—- АВПР, канЦ, 1872 г., д. 106, л. 61-62

[7] Санкт-Петербургские ведомости, 1872, 15 (27) апр.

[8] АВПР, отчет МИДа за 1872 г., по Азиатскому департаменту, л. 221—222.

[9]Гросул В Чертан Е. Россия и формирование румынского не­зависимого государства.—М., 1969, с. 166.

[10] АВПР, отчет МИДа за 1872 г., л. 210-211

[11] Никитин С. А. Славянские съезды шестидесятых годов XIX в.— Славянский сборник, М., 1948, с. 51—52.

[12] «Дранг нах Остен» и народы Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы 1871—1918 гг.—М., 1977, с. 30.    

[13] Вестник Европы, 1872, кн. 10, с. 843—844.

[14] Satardau Review, 1872, 13 Jan. Вестник Европы, 1872, кн. 10, с. 843—844.статью, озаглавленную «Восточная Европа».

[15] Горчаков—Нопикову, 27 апр. (9 мая) 1872 г.—АВПР 1872 г., д. 107, л. 512—513.

[16] АВПР, отчет МИДа за 1872 г., л. 11, 93.

[17] Боев Ю. А. Ближний Восток во внешней политике Франции.— Киев, 1964, с, 50.

 

[18] Убри — Вестману. 16 (28) окт. 1873 г.—АВПР. канц.; 1873 г., д. 167, л. 107

[19] Новиков—Горчакову, 26 янв. (7 февр.) 1872 г.—- АВПР, канЦ, 1872 г., д. 106, л. 61-62.

[20] Арапов—Вестману, 15 (27) июля 1874 г.— АВПР, канц., 1874г., д. 24, л. 151—152.

[21] Московские ведомости, 1874, 12 (24) янв.

[22] Шифрованная телеграмма Оффенбергу 8 (20) дек. 1871 г. л. 266.

[23] АВПР, отчет МИДа за 1873 г. по Азиатскому департаменту, л. 142-143.

[24] Ерусалимский А.С. Бисмарк: дипломатия и милитаризм. М,. 1968. стр. 48

[25] Ерусалимский А.С. Бисмарк: дипломатия и милитаризм. М,. 1968. стр. 66.