[:ru]
Проводника купейного вагона скорого поезда «Алма-Ата – Москва» звали Кали. Он успевал, кажется, всё: и обслужить пассажиров, и устроить «зайцев», и скупить на одних станциях дыни, чтобы на других продать вдвое дороже. И всё это – с милой простецкой улыбкой, с добрыми намерениями, с искренним испугом перед ревизорами, пограничниками и таможенниками.
Поездам из Казахстана дважды приходится пересекать российскую границу: сначала на въезде в Оренбургскую, а потом в Саратовскую область. И, несмотря на то, что перрон на российской станции Илецк-1 (в городе Соль-Илецк) является территорией Казахстана, а таможенный терминал там расположен прямо в зале ожидания, проверка документов на предыдущей станции Жайсан считается одной из самых жёстких на всем пути следования поезда.
В нашем вагоне на этой маленькой казахской станции местные пограничники решили ссадить пожилую русскую женщину. Она впервые за много лет ехала из Алма-Аты в Саратов и недоглядела, — в документах не была проставлена одна печать.
Женщина не могла понять, почему ее подхватили под руки два дюжих раскосых парня и потащили на выход. Она кричала и отбивалась. На защиту соседки из своих купе выскочили пассажиры, но старший наряда резко скомандовал:
— Все на свои места. А то проведём полную проверку!
И соседи отступили. Никто не захотел остаться под надуманным предлогом на пустом перроне вместе с плачущей старушкой.
Алма-атинский проводник Кали всю проверку пробегал за людьми в форме с подобострастным выражением лица. Было ясно без слов, что у него самого столько нарушений, что, коснись его, лишится проводник своего хлебного места. Он попытался, было, по-казахски договориться с пограничниками, но после их грозного окрика тоже ретировался.
В тамбуре женщине стало плохо. Она осела грузным телом на свои вещи и тяжело задышала. Люди в форме остановились, а Кали кинулся за сердечными каплями. Принёс. Накапал. Дал выпить.
И вдруг нашего тихого проводника словно подменили. Из-за закрытой двери тамбура послышалось, как громко, почти крича, что-то доказывают друг другу по-казахски офицер-пограничник и проводник. Минута, другая, третья. Весь вагон напрягся в тревожном ожидании, слушая не то спор, не то перебранку.
А потом голоса стихли. Пограничники ушли. Кали помог вернуться на своё место всхлипывающей старушке, внес её вещи. И успокаивал, успокаивал пассажиров, дескать, всё в порядке, таможню прошли, скоро дома будете.
***
Я был единственным, кто выходил в Соль-Илецке. А потому сразу же после Жайсана уступил своё спальное место «зайцу», а сам коротал пару часов перед выходом в тесной «служебке» у Кали: больше нигде просто не было мест. И, глядя на усталый, но довольный хитрый взгляд проводника, не удержался от вопроса:
— Как ты их уговорил? Заплатил, что ли?
— Нет, — покачал головой Кали. – Таких денег, как они хотят, ни у меня, ни у бабушки нет. Зачем? Я говорю, у тебя мать есть? Сколько ей лет? А если её вот так же кто-то обидит? А если она сейчас на станции у тебя умрет, а потом из России приедет её сын, как ты ему в глаза посмотришь? Ничего. Покричал, но понял.
— Ты здорово рисковал.
— Ну, не могу я видеть, как стариков обижают… Мы с тобой ровесники?
Он вопросительно посмотрел на меня, словно прикидывая, стоит ли рассказывать свою историю.
Мы действительно были ровесниками: обоим за сорок. Оба помнили советские времена, свою комсомольскую юность. Когда престиж профессии определялся не столько богатством, как положением, возможностью карьерного роста.
Алмаатинец Кали был старшим в большой благополучной семье, где родители воспитывали четверых сыновей. И своим примером показывал младшим братьям, как следует жить.
Восемь классов он закончил на все пятёрки. С красным дипломом выпустился из железнодорожного техникума. Отслужил срочную в Германии. Стал работать проводником лучшего в Казахстане поезда и поступил в институт железнодорожного транспорта.
Жизнь только начинала разворачивать перед ним необозримые карьерные перспективы. И тут случился удар судьбы страшной силы. В автокатастрофе погибли родители. На руках у Кали остались трое младших братьев. И рухнул Союз.
В Алма-Ате, переставшей быть столицей Казахстана, наступили тяжелые времена. Институт надо было бросать. Какой уж там карьерный рост, за место держаться нужно обеими руками.
А мальчишки росли без присмотра. Учёба у них пошла наперекосяк, зато улица становилась родным домом. Не уследишь, сорвутся в криминал.
***
Поговорить по душам, посоветоваться Кали было не с кем. Разве что только с пожилой и одинокой русской соседкой, Анной Адамовной, его бывшей школьной учительницей по английскому языку.
В своё время он дружил с её единственным сыном Сашкой. Но тот после школы разругался с матерью. Вместо того, чтобы поступить в институт, как хотела она, сбежал в Москву, окончил строительный техникум. Женился, поменял адрес и вообще перестал писать.
Анна Адамовна с большим трудом сводила концы с концами на свою скромную пенсию. Беду соседей видела, но предпочитала не лезть с советами в чужую семью.
Однажды, когда младшего брата пришлось выручать из милиции, а выговориться некому, Кали от безысходности раскрыл душу перед строгой соседкой. Признался, что собирается бросить хорошую работу и последний курс заочного Вуза, чтобы постоянно быть дома, смотреть за братьями, держать их в кулаке. И тогда она предложила сама:
— Давай-ка я перейду жить к вам, а ты скажешь мальчишкам, чтоб слушались меня во всем. Как тебя. Скажи им, что я теперь Апа. Пусть так и зовут. Ты будешь зарабатывать поездками, а я за домом присмотрю.
Сам Кали никогда бы не решился просить об этом. Был очень благодарен, но не знал, как она сможет справиться с тремя подростками 12, 14 и 16-ти лет. С братьями поговорил серьёзно. И настоял, чтоб они звали Анну Адамовну — Апа, по-казахски — мать. Для мальчишек, потерявших и отца, и маму, такое решение было непростым.
Он даже не понял, что произошло. Просто чудо какое-то! Все трое его братьев под присмотром соседки оказались не только сыты, аккуратно одеты. Они перестали хулиганить, и всерьёз подтянули учёбу. А вскоре заговорили по-английски так же хорошо, как по-казахски и по-русски. Нашла им дело старая учительница.
— Ты даже не представляешь, как я ей благодарен, — признался Кали. – Старший из троих братьев уже окончил иняз, поступил на дипломатическую службу. Средний – учится в академии погранслужбы, а младший вот только поступил в институт. И по-английски все трое говорят безупречно. Не, понимаю, как она смогла их научить и направить? Хотя… Мы ведь больше десяти лет жили, как одна семья. Даже свою невесту я сначала познакомил, как положено, с мамой. Чтоб Апа одобрила выбор.
***
За окном промелькнули редкие огоньки одинокого разъезда, одного на сотню километров в ночной темноте Великой степи. «Хэппи-энд и дружба народов,» — мысленно усмехнулся я. А проводник заговорил снова, глядя в окно.
— Но даже не это главное. Представляешь, в прошлом году к отправлению нашего алма-атинского пришёл какой-то инвалид на протезе с бадиком. Седой, небритый. Всё расспрашивал у проводников про разные районы Алма-Аты. Кто где живёт, как изменился город? Я его сразу и не узнал. А это Сашка, сын Анны Адамовны. Оказывается, он на стройке покалечился сильно, получил инвалидность. И больше не работал. Пил, похоже. Денег, говорит, нет совсем. Живёт с семьёй где-то в области на свою пенсию и маленькую зарплату жены. Матери стыдно звонить и писать. И не добраться.
Кали широко улыбнулся какой-то особенно доброй, довольной улыбкой.
— Я ему говорю, брат, ты только дойди с семьей до вокзала. Всё остальное – моя забота. Приехал, матери сказал, что через неделю всех привезу в Алма-Ату. Она перепугалась, квартира не отремонтирована! Я своим братьям хвост кручу, — а ну, бели потолок, клей обои. Мебель тоже старая была, страшная. Обновили. Она Сашкину семью уже в новой квартире встречала. Такая счастливая.
Проводник ловко перехватил поехавшие со столика стаканы, переставил на верхнюю полочку.
— Они её к себе в Подмосковье зовут, а она не хочет. Сами, говорит, переезжайте в родной дом. Сашка в этом году мне весной звонил, сказал, опять нет денег внучат к бабушке отправить. Да разве это проблема? Его дети всё лето у бабушки провели, с моими сдружились.
Кали накинул на плечи форменный пиджак, на ходу выуживая из кармана ключ от вагонной двери.
— У меня тоже двое сыновей. Жена сейчас присматривает за ними и за соседкой. Постарела Апа за последние годы. Надо теперь её поддержать. Старики же, как дети. А эти – высадить! Тоже мне диверсанта нашли… Ну, ладно, брат, пошли на выход, твоя станция.
За окном медленно проплывал перрон Соль-Илецка.
Константин Артемов
[:]
