Смерть Тиграна Кеосаяна, как и вся его жизнь, не могла пройти тихо. В Казахстане его запомнили не как режиссёра или шоумена, а как человека, который позволил себе хамский наезд на целый народ. Он говорил о казахах так, будто разговаривал с прислугой, забыв, что история имеет свойство отвечать. И умер он плохо, промучавшись долгое время в коме.
Есть в степи старое поверье: кто злословит о казахах, кто пытается унизить их достоинство — тот рано или поздно получает обратный удар. Не от людей, не от политики, а от самой земли, от духов предков казахов.
Достаточно вспомнить Геннадия Колбина. Его прислали в Алма-Ату в декабре 1986-го, будто нарочно плюнув в душу казахскому народу. Молодёжь вышла на площадь, и Колбин, тогдашний правитель, увидел, что степь не принимает чужака. Он считал себя хозяином, а оказался всего лишь случайным чиновником, имя которого стало символом несправедливости.
И вот — его смерть. Москва, метро, внезапный приступ. Колбин рухнул на холодный пол, и никто не бросился спасать его. В морге его даже не смогли опознать. Тело лежало среди безымянных, и уже собирались отвезти его в общую яму для бичей, пока случайный милиционер не припомнил, что видел его по телевизору. Так бывшего властителя чуть не похоронили, как никому не нужного бездомного. Разве не издевка судьбы?
И вот теперь Кеосаян. Его слова о казахах были пропитаны тем же высокомерием, что и шаги Колбина на алматинской площади. И закон воздаяния вновь сработал — как тень, что всегда следует за обидчиком. Степь забирает тех, кто дерзнул оскорбить её народ.
И это не суеверие, а древнее заклятие степи, в котором нет ни жалости, ни прощения.
Можно не верить в мистику. Можно говорить — совпадение. Но закономерность слишком очевидна: Колбин, Кеосаян… Кто следующий? Степь молчит. Но в её молчании — холодный шёпот: «Не тронь казаха, если жизнь дорога».
