[:ru]
Россия не дает согласия на поставки нефти для Беларуси из Казахстана, заявил президент Беларуси Александр Лукашенко. В то же время, как сказал во вторник в кулуарах правительства первый замминистра энергетики РК Мурат Журебеков, Казахстан не вел переговоров с Россией о транзите казахстанской нефти в Беларусь через систему трубопроводов и что этот вопрос должен решаться между Москвой и Минском самостоятельно.
Мы попросили прокомментировать эту ситуацию лидера Казахского Национального Конгресса Адила Тойганбаева.
— Считаете ли вы, Адил, что запрет продавать нефть Беларуси, о котором говорил президент Лукашенко, «внутриполитическая проблема» Казахстана? Мы видим возмущение блогеров и политически активных граждан, но вместе с тем — официальное молчание власти, ведь сказанное в кулуарах официальным заявлением считать нельзя. Такое молчание — лучшая ли позиция для страны в споре Москвы и Минска? Почему Казахстан должен создавать себе проблемы на пустом месте? И вообще — где мы, а где Беларусь?
— Переориентация белорусского потребителя на новые рынки, в том числе казахский, только поначалу могла казаться частной внешнеторговой инициативой, внутренним делом специалистов. Но только до того момента, пока проблема не стала политической. Торговать ли напрямую нефтью с Минском — непростая дилемма, хотя любому государству в плюс, когда в нем нуждаются, к тому же в столь откровенной форме. Но сейчас речь не о том, торговать или не торговать. И не о том, насколько надежен предполагаемый партнер.
— Но тогда о чем?
— Произошедшее пробуют подать как заурядное событие, но политически оно беспрецедентно. В рамках ЕАЭС неформально сложилась практика прямых и косвенных запретов. После десяти лет разговоров о преимуществах общего рынка.
Если же все не так, если Лукашенко преувеличивает, то молчание Астаны еще критичнее. Оно означает, что внешнего диктата нет, но Казахстан уже согласен на него.
Раз сегодня казахи смирились с тем, что им запрещают продавать кому-то нефть, то завтра уже может быть введена любая торговая блокада против нас самих. Что уже другой уровень катастрофы. Вот эта перспектива прошла мимо топа новостей и обсуждений, хотя заслуживает быть первой. Но если об этом и говорится, то как о проблемах Белоруссии. Которая от нас, как вы сказали, далеко.
Но белорусы сами разберутся со своими трудностями. А у нас здесь своя собственная проблема. Проблема безголосых. Единодушное молчание о главном само становится нормой.
— Но ведь мы не знаем ни о реальных возможностях поставок в тех объемах, о которых просили белорусы, ни о нюансах переговоров с Москвой. Есть только громогласное заявление белорусского лидера, но для него такие заявления давно привычны…
— Только на первый взгляд кажется, что Лукашенко обвиняет Россию. Потому что роль регулятора, который все решает на постсоветском пространстве, россиянам льстит. Даже если все формулируется как упрек. Поэтому молчание Москвы вполне объяснимо: ей незачем разуверять другие страны, что она не решает все и за всех. Но фактическое обвинение Казахстану, что он идет на поводу у третьих стран — вызов для национального суверенитета. А молчание в ответ — еще больший вызов.
— Почему? Если отвечать на каждый упрек, не останется времени заниматься собственной страной…
— Это не «каждый упрек», а заявление высшего должностного лица страны, кстати, нашего союзника по ЕАЭС и ОДКБ. При том, что откровенно мелкие и комические «наезды» американского клоуна в свое время вызвали полноценную истерику нашего правящего класса, официальные заявления дипломатов. С опровержением линии его фильма выступал президент Назарбаев, рассказывая тогда про бедную румынскую деревню и нищих цыган. В том случае реакция действительно была неадекватной и создала бесплатный промоушен посредственному кино. Но сказав «а», ты обязан уже продолжать в том же духе. Если обвинение президента нашего союзника в трусости и вторичности игнорировать, тем более после «боратогейта», это уже однозначный признак слабости.
Если молчание — золото, то такой вклад точно не в отечественный золотовалютный резерв. Реагировать стоило молниеносно. Наивно полагать, будто бы сказать в такой ситуации нечего. Если за информационным шумом стоят сложные геополитические расклады, напряженные консультации между столицами, открыто говорить о таком конечно необязательно. Но поставить на место, сказать, что белорусская просьба была рассмотрена, и Казахстан считает результативность такой сделки сомнительной или нулевой (даже если это не так) — просто обязанность руководства страны.
Теперь о нас будут судить не как о продавцах нефти, а как о торговцах суверенитетом, как о вторичных лоббистах чужого успеха. Сказать, что это промах или упущение, значит ничего не сказать. Стратегический просчет, не меньше.
— Любые закулисные договоренности с Россией были бы надежно прикрыты таким заявлением Астаны. Но все же, как Вы считаете, допустимо ли поступаться собственными интересами?
— И в политике, и в экономике это происходит постоянно. Интересами исторически поступались и самые великие державы. Собственно, любое согласие между государствами всегда следствие компромисса. Но всякая уступка имеет смысл только на взаимной основе. Если мы идем на то, чтобы полностью перепродавать нефть России, создавая для нее монопольный резерв, это стоит делать отрыто и в обмен на партнерские, а не вассальные отношения в Центральноазиатском регионе. Поддержка России в виде передачи ей казахской нефти на западном направлении экспорта имеет смысл только в одном случае: если Россия признает и содействует казахскому лидерству в этой части постсоветского пространства. И принимает реалии тюркского мира, нашей тюркской интеграции так же откровенно, как двигает на славянском направлении свою идею русского мира.
Иные варианты отношений с Москвой, основанные на инерции советского периода, вторичны по определению. Мы часто говорили об этом, и сейчас можем только признать постыдный для страны пример безволия и пассивности.
— Казахстану под силу взять на себя такую роль?
— Великие задачи и великие возможности создают великие нации. Крупнейшему государству тюркского мира под силу роль идейного и культурного интегратора Центральной Азии, более того, нам под силу «Кавказахстан», цивилизационный аналог Евросоюза от Турции до Киргизии. А наша историческая близость с Россией, полноценное владение русским языком, позволяет занимать роль интегратора разных евразийских пространств. Это же касается Китая и геополитики Великого шелкового пути 2.0.
Пока наша новейшая история — история уступок, пока мы не нацелены на внешние задачи, на экспансию своих ценностей, мы остаемся заурядной страной, с которой впору не считаться. Все сегодняшние слабости, уступки и невольная работа на чужие интересы свидетельствует об одном. Наша элита не амбициозна. А следовательно, непрофессиональна в отстаивании интересов своей страны.
— «Невольная работа на чужие интересы» предполагает и протекционистскую защиту чужого автопрома?
— Ситуация с ввезенными из стран Евразийского союза автомобилями системно повторяет историю с «неэкспортом» нефти в Белоруссию. Просто там макроэкономика, а здесь более низовой, человеческий уровень. Если нет понимания партнерства как приоритета казахских интересов и ведения независимой линии, то остается следовать за другими на привязи.
— Вы тоже считаете, что произошедшее ставит нас перед необходимостью выхода из ЕАЭС?
— Евразийский союз объединяет режимы, а не народы. Подобные тактические форматы неэффективны и недолговечны. А цивилизационные союзы должны иметь за собой внятную идею, и конечно создаваться не на кулуарных совещаниях, а на общенациональных референдумах. К этому придется вернуться, и тот, кто вернется, рано или поздно, будет иметь шанс претендовать на историческое лидерство казахов. Вопрос не в том, что интеграция с соседями неправильна. А в том, что приоритеты у нас стоят ровно наоборот, чем у наций, отстаивающих свое достоинство и свое пространство. Надо учиться — причем не только у Америки Трампа, но и у Венгрии Орбана. У любых стран, для которых национальный интерес на первом месте.
— И у России, вероятно?
— У России в первую очередь. К этому обязывает географическое соседство и общность истории. Москва болезненно пережила стратегическое, культурное, геополитическое отступление девяностых, и эта обида во многом определяет стилистику ее сегодняшних действий, потребность в реванше. Но объективно российская линия на обособленность исторически и ментально оправдана.
Создает ли это проблемы для ее соседей и партнеров? Да, ровно в той мере, в которой они неспособны быть равными, а не вассалами. История наших отношений реально неоднозначна. У России есть опыт Империи, но и у нас есть собственный опыт Орды. И мы, и они генетически способны к лидерской роли и стремление к ней неизбежно.
Нынешние реформы политического ландшафта РФ ставят логическую точку в ее изоляционистском курсе. Главное — принятие конституционной установки о том, что Основной закон имеет приоритет перед действием международных соглашений. Но примерно того же добивается и Дональд Трамп, и евроскептики. Теперь позиция Москвы, в том числе и в ЕАЭС, станет только жестче и доминирование будет усиливаться. Россия создает проблемы для слабых стран. Но это проблема самих слабых, что они слабые. Правильнее же сказать, что она подает пример.
То же касается перехода к парламентско-президентской республике, хотя он и сопровождается оговорками. Что понятно: стремительность перемен влечет риски. Но парламентская демократия неизбежна для таких наций, как русские и казахи. И неизбежен приход лидерских партий, ориентированных на стратегию, описывающую десятилетия и столетия, и сброс таких колод попутчиков, прощелыг и проходимцев, как Единая Россия или Нур Отан. Здесь логика и российской, и казахской реформы совпадают. И также, думаю, правильно перенимать российский опыт единой гражданской нации, беспрекословного приоритета государственного языка и интеграции национальных меньшинств. Тем более что мы и официально унитарное государство.
— Последнее время отмечается организационная и информационная активность, связанная с вашим проектом Казахского национального конгресса. Это неслучайное совпадение с новыми политическими реалиями? И почему вы остановились именно на таком названии?
— На первый взгляд, Конгресс как таковой интегральнее партий и шире любой узкопартийной логики, а нам необходимо широкое объединение неравнодушных людей и левых, и правых взглядов, разных национальностей и разных поколений. И людей из власти, и приверженцев оппозиции.
Но главная причина в другом. Опыт Индийского национального Конгресса Ганди и Африканского национального Конгресса Манделы есть опыт прежде всего деколонизации. И выбор имени говорит о первостепенной проблеме страны. А это не коррупция, не выравнивание социальных диспропорций (их должно в плановом режиме решать любое правительство), не парламентская или президентская республика, не геополитический выбор и не стратегии приватизации.
Есть одна тема — избавление от колониального мышления. А оно мощно засело в головах и консервируется информационной зависимостью от иностранных СМИ, незнанием родного наследия, вторичностью казахской культуры. И это корень всех до единой проблем. Разрубить этот узел, невзирая на политические разногласия и независимо от отношения к отдельным персонам — наша задача. И подобной задачи до нас в Казахстане не ставил никто.
Казахстан 2.0
[:]
