[:ru]
…Так или иначе, вина это или беда казахов, но примерно со второй половины XIX века, лишившись свободы, разоружившись, не имея юридических прав, не видя перед собой никакой ясной цивилизационной перспективы, став безработным, бесцельным и безыдейным народом, наши предки стали вести хаотичную жизнь. Казахское общество распалось на отдельные сегменты, можно сказать даже, субкультуры со своими привычками, вкусами и образом жизни (хотя формально все жители были распределены по родам, волостям и уездам).
Наиболее сознательная и сохранявшая крупинки мудрости, ума и совести (к сожаленью, малочисленная) часть казахской нации в это тревожное время интуитивно держалась за духовно-религиозные и подлинные национальные ценности. И поступала правильно. Все лучшие люди из казахов XIX-XX вв. вышли из среды (семьи, рода, окружения) так или иначе связанного с исламом, верой в Бога, традиционным тюрко-ханафитским и суфийским (йасауизм) мышлением и основами Степного Знания-Даналык. Они и являлись потом объективными выразителями потребностей в психологической реабилитации и возрождении народа.
Это и великий Кунанбай-хаджи, отец Абая, сам Абай и его семья и потомки, ученики, великий Шакарим, яркая звезда дореволюционной казахской культуры Йусуф Копейулы (Машхур Жусуп), популярнейший в народе проповедник и теолог Наурызбай хазрет, муллы-поэты Шортанбай, Дулат, Мурат, Нармамбет, Кокбай, муфтий и поэт Гумар Караш, просветители Ахмет Байтурсынов, Миржакуб Дулатов, Мухамеджан Сералин и др. Это и серьезные, действительно талантливые казахские деятели культуры, учителя-мугаллимы мусульманских школ…
Иногда этим людям удавалось находить своих единомышленников и друзей среди русской нации, хороших добрых христиан, порой вступать в полезный диалог и компромисс с официальной властью. Поэтому, например, Кунанбай хаджи занимал должность «ага султана», т.е. низшего звена колониальной администрации. И в своей деятельности он прославился справедливостью, поддержкой шариата, неподкупностью, выдающимися лидерскими качествами, пытаясь дисциплинировать казахов… К морально уцелевшей части общества нужно отнести и массу простых тружеников – скотоводов, земледельцев, ремесленников, кто будучи честными, порядочными, верующими, в поте лица сеяли хлеб, пасли овец, доили коров, мастерили орудия труда, одежду и пр.
А вот другая, к сожаленью, численно возраставшая часть казахов эпохи царизма стала носителями другой, отрицательной ментальности – бездуховной, деисламизированной коллективной души. Это был тип «маленького человека» (как сказал бы Конфуций, «сяо жень») или по другому – «толпа». Они думали лишь о любимом скоте и умножении богатства (стад), получении богатого калыма за дочерей, сделку с майыром (майор) для достижения мелкой должности толмача или «поштабая» («почтового», посыльного), «болыса» (волостного).
Такие казахи, уже весьма далекие от подлинно национальных идеалов и исторических задач, какого-либо ясного и осмысленного целеполагания в жизни, стали средоточием и хранителями множества моральных пороков (о которых писал Абай), погрязли в мелкой грязне, вражде, сплетнях, а также думали лишь о своей личной выгоде и приспособлении к колониальным порядкам. Они также, что самое главное, завидовали талантливым и ярким личностям, доносили на них жандарму, губернатору и пр.
Формально они оставались мусульманами, порой «для показухи» читали намаз и т.д., но в целом характеризуются как невежественные казахи, ленивые и скептические, когда касается учебы и размышлений, самосовершенствования и самокритики. Такие легко потом попадали в сети мулл-обманщиков и шарлатанов-баксы, православных миссионеров, коммунистов-атеистов и т.д. В силу легкомыслия, слабой веры и короткой исторической памяти казахи-материалисты легче других притягивались к любопытным для них явлениям русской жизни, перенимая у них именно внешние манеры или вредные привычки (а не высокую дворянскую культуру и т.п.). Как писал Абай, они даже не умеют нормально слушать умного человека, а только делают вид, но их равнодушие и глупость выдают мимика и бегающие глаза.
Из этой массы секуляризированных казахов выходили и многочисленные певцы и певички, посредственные горе-поэты и музыканты, недалекие алыпсатары (новые баи и перекупщики скота) и пр. Такие казахи, прельстившись новыми социальными реалиями, как, например, ежегодные ярмарки, попадают под «очарование» обывательской торгово-мещанской и музыкально-развлекательной жизни, которую, посмеиваясь, искусно поддерживали идеологи царского режима.
Именно это «болото» или «быдло», невежественные и деградировавшие казахи стали социальной основой для «цыганизации» — так можно условно назвать новое психопатологическое явление в истории казахов, возникновение и стихийный рост многочисленной армии «артистов», обслуживающих степные «тусовки» (тои). Это было превращением казахов в денно и нощно поющих, состязающихся и слушающих дебаты и песни музыкальных маньяков (меломанов), праздно шатающихся и ищущих развлеченья. Одним из ужасных проявлений порчи нравов, праздности и многоглаголенья стали песни и тои. Появился так называемый институт (традиция) салов и серэ – наводнивших Степь музыкантов и певцов. В основном это явление охватило просторы Сары Арки, казахские племена Среднего жуза.
«Сери», серэ – означает талантливого в музыке и поэзии, весьма утонченного, эрудированного, культурного и стильно одетого щеголя, с ухоженными усами и бородой и т.д. Появившиеся в эпоху царизма «салы» были певцами и акынами с громким именем и широкой репутацией («звезды»). Тоже холеные, вынаряженные, даже в вычурной, выделяющейся от остальных казахов дорогой одежде (их отличали широченные брюки, яркие халаты и шапка с перьями филина), любящие вкусно поесть задарма, в сопровождении большой челяди – музыкантов и скоморохов, танцоров, циркачей и пр., чуть ли не месяцами гостившие в аулах богатых и знатных казахов.
Наедаясь мяса и напиваясь кумыса, они демонстрировали народу свое ораторское искусство, песни, развлекая, «зажигали» тои, получая от баев «гонорары», вообще всю свою жизнь разъезжали по широкой Казахской Степи с бесконечными «гастролями». Некоторые волостные правители, аульные старшины звали салов и серэ на ежегодные ярмарки и съезды, куда приезжало русское начальство. По всей видимости, колониальные чиновники поощряли такую торгово-развлекательную жизнь, отвлекавшую подвластное население от реальных политических и социальных проблем. На ярмарках и съездах глав волостей певцы и музыканты, циркачи должны были развлекать русских гостей (хотя такие личности, как Кунанбай-хаджи вообще не пускали этих бездельников на территорию своего округа).
Все эти люди в основном были весьма бедными, не имеющими никакой собственности, за исключением небольшого хозяйства; они жили как бы одним днем, чтобы наслаждаться сегодняшним, не думая о будущем, отмахиваясь от реальных угрожающих тенденций социальной и политической жизни. Главное для этих беспечных казахских мужчин было иметь хотя бы одного хорошего коня, пару нарядных чапанов «на выход» («бір киер») и свою любимую домбру. И тогда бесплатное угощение, веселье и игры тебе обеспечены!
Это и был их образ жизни, идеал и стереотипы мышления. Конечно, они пытались теоретически обосновать свои «гастроли» и свои «братства» якобы возрождением древних традиций странствий суфиев, проповедников-музыкантов (ахуны и бахши) средневековья, приключений джигитов прошлого, рыцарей и т.д. Но на самом деле это было неуместным сравнением, полным анахронизмом, а также карикатурой на суфийские мистерии и союзы. Более того, их страсть к бродяжничеству можно квалифицировать на языке современной психиатрии как проявление т.н. импульсивных неврозов, точнее это называется «пориомания» (при всем уважении к гениальности Биржан сала, необходимо сказать, что в конце жизни родные и дети великого певца привязали его арканом к кровати, т.е. насильственно удерживали его от странствий и гуляний).
Конечно, в этом вопросе важно не согрешить против истины и не выбросить «вместе с водой ребенка». Нами уже ранее отмечалось, что именно «умиротворение» края царизмом, массовое принудительное разоружение и безработица вызвали кардинальную перестройку его национальной души, когда начался на фоне языкового раскрепощения невиданный доселе подъем и расцвет его музыкальной культуры, песенного творчества, рождения жанра «айтыс». Действительно, это вообще феноменально и любопытно, что колониализм имел обратной стороной расцвет казахской духовной культуры.
Это означает, что часть огромной природной энергии номадов, не найдя выхода в войне, самостоятельном государственном строительстве, экономике и т.д., стихийно вылилась в эстетику, искусство, а именно в поэзию и музыку, импровизаторство, к которым на самом деле веками тяготела душа степняка-номада (некоторые еще увлеклись лошадьми и ловчими птицами). Иными словами, казах колониальной эпохи мог самореализоваться только в сфере языка, литературы и музыки, тогда как путь военной карьеры, политической деятельности, бизнеса и др. были для него закрытыми.
В классические эпохи страсть к слову и музыке, импровизации контролировалась и ограничивалась ввиду важности других занятий, прежде всего военных тренировок и предприятий, военной службы, охраны границ, государственно-правовой деятельности. Быть может, номаду в его истории все время не хватало времени, чтобы до конца «выговориться» и «допеть». Вот такой исторический шанс (пусть и печальный, но все таки мир, а не война и драки) был ему теперь дан. Хотя нельзя не признать общую закономерность десакрализации, секуляризации, постепенного отрыва искусства кочевников от религии в XIX-XX вв. Несмотря на количественный бум и массовое эстетство, уже не стало «высокой» поэзии жырау, обладавшей таинственной суггестивной силой, утрачивалась связь искусства с религиозной традицией. А, значит, падала эффективность и действенность слова поэта, музыки кочевников (вспомним, что кобыз великого Коркута творил настоящие чудеса: исцелялись от недугов люди, прилетали лебеди и т.д.).
То есть в этом вопросе, повторяем, важно отделить «зерно» от «плевел». Разумеется, расцвет казахской музыкально-поэтической культуры, феноменальное самовыражение народа в сфере словесности – это факт истории. И все же, с одной стороны, это общенациональное явление вызывает у нас, потомков, не только гордость, но и некую грусть и сострадание – даже к названным талантливым личностям. Уходила из-под ног земля предков, падало скотоводство, рос налоговой гнет, произвол и взяточничество урядников, жандармов, майоров; катастрофически шло обеднение масс, участились внутренние дрязги и конфликты, была несчастной и чахла на глаза казахская женщина, росли болезни и эпидемии. А они пели и пели…
Здоровенные, умные, часто успешно кончавшие традиционный мектеп и владевшие арабской грамотой, имеющие в своей генетической памяти огромный запас таланта, феноменальной памяти (порой еще и сохранившие в лихую годину честь и достоинство) сотни тысяч мужчин (общая численность казахов тогда – около 4-5 млн.) на протяжении значительного отрезка нашей национальной истории оставались социально невостребованными, фактически выброшенными за борт настоящей жизни, не могли найти себя, и потому снова и снова уходили в мир грез, фантазий, восточной сказки…
Почему многочисленный и отнюдь не дебильный народ не имел возможности нормально интегрироваться в изменяющийся глобальный мир, цивилизованно перестроиться на ценности и реалии урбанизации и модернизации, рыночных отношений? Дирижеры колониально-капиталистической мутации казахского дореволюционного общества желали видеть эту национальную окраину лишь на правах беспощадно эксплуатируемой колонии с ее народом-чабаном, поэтому не создавали ни юридической, ни социальной базы для более или менее здорового процесса социально-экономической трансформации ее аграрного социума.
Невозможно без жалости и участия смотреть на жизненный путь этих людей, где помимо песен и стихов, домбры и грустной мелодии, любимой лошади и беркута не было ничего серьезного и значительного, что могло бы вызывать гордость и самоуважение у мужчины. Более того, большинство из них прожили жизнь в нищете и унижениях, часто влиявших на их личное счастье. Жаяу Муса получил свое прозвище «Безлошадный», т.к. был очень бедный, а потом волостной Мустафа из клана Чормана отнял у него единственного коня. А ведь подумать только: что значит для кочевника стать «безлошадным» или «пешим» (жаяу)!
Талантливый поэт и композитор, с красивым голосом и красивым лицом Асет буквально нищенствовал и от этого сильно страдал. Естай акын – обладатель аристократической души, не мог добиться союза с Хорлан опять из-за бедности, из-за того, что он «никто», не имеет ни должности, ни состояния. Говорят, что когда влюбленные попытались вместе бежать, они проиграли время из-за того, что бедный Естай долго не мог найти приличную карету (повозку), т.к. дочь известного человека Прииртышья Хорлан постыдилась молвы, что знаменитая Хорлан бежала верхом на коне…
Ахан серэ терпел много страданий от притеснителей: царская администрация отобрала у его рода роскошные кокчетавские земли, на его глазах зомбированные колониальными чиновниками русские крестьяне-переселенцы, разрушив и сравняв с землей мусульманское кладбище, принялись засевать на ней пшеницу. Это шокировало человека с тонкой поэтической душой, сильно повлияло на его характер и творчество. Вкупе с личными трагедиями (невозможность соединиться с любимой Актокты, рождение глухонемого сына, смерть любимого коня Кулагера на скачках) все это привело к тому, что он, много странствуя как серэ, в конце концов стал отшельником, живя вдали от всех в какой-то мазанке и будто бы… женился на девушке-пери (народная молва). Курмангазы, Жаяу Мусу и других постоянно сажали в тюрьмы якобы за конокрадство и др. правонарушения и неповиновение властям…У великого Биржан сала в жизни был эпизод, когда на всенародной ярмарке на него поднял руку нахальный помощник волостного Азнабая.
С другой стороны, как учили мудрецы всех времен и народов, в любом деле нужна соизмеримость, соблюдение границ дозволенного. «Цыганизация» в нашей истории – это как раз дисгармония и разрастание музыкально-словесного и развлекательного уклона в жизни казахского социума до масштаба разрушительного явления, угрожающего настоящему положению и дальней перспективе народа, психическому здоровью всех и каждого. Когда музыка, развлечения и тои начинают наносить вред нравственной и трудовой дисциплине, углублять хаос, притуплять интеллект, разум, отвлекать народ от серьезных исторических деяний, устремленности к духовному и экономическому развитию, социализации, модернизации и т.д.
Разумеется, когда музыки и песни в обществе слишком много, то всегда теряется качество, распространяется много дешевой, низкопробной и даже пошлой вульгарной продукции. И действительно, большинство салов и музыкантов были посредственными сочинителями, они способствовали десакрализации национального искусства казахов-мусульман. Эти артисты не развивали, а скорее развращали народ, приучали его к развлечениям и праздному времяпрепровождению, расточительству, страсти к играм и песням, притупляли сознание нации в столь важный исторический период его существования.
В Священном Коране Всевышний Аллах гневается на тех, кто преступает границы и не знает меры. Например, пища – это благо и ниспосланный дар Бога, при правильном понимании и исполнении (как учили суфии) трапеза может даже стать формой богопоминания и богопочитания. Но если перейти тонкую грань и переедать, а также уделять еде слишком большое внимание, то это будет уже серьезный грех, грех чревоугодия. Другие физиологические функции, например, сон или половое совокупление тоже можно, так сказать, одухотворять и облагораживать. Есть хадис о том, что сон ученого лучше бодрствования невежды и т.д. Однако невежественное сознание и вульгарные души все это, многое другое, присущее человеку, в том числе и потребность в эстетике, музыке, пении, рисовании, общении и пр., склонны профанировать и даже изгадить до неузнаваемости.
Итак, в казахском кочевом обществе XIX-нач. XX вв. наблюдается серьезная порча нравов, национальной ментальности, суть которых заключается в деморализации, деинтеллектуализации, усиления темного хаоса коллективной души. А проявляется этот ментальный кризис особенно наглядно в частоте и массовости различных празднеств и зрелищ («тусовок», степных и городских «шоу»), громких свадеб и поминок, гипертрофированном гостеприимстве и постоянных «бешбармачных» делах. Все это влекло к тунеядству, расслабляло волю и разум народа, а также приучало к бездумному расточительству (бекер мал шашпақ). А если посмотреть трезво, как уже говорилось, во все двери и окна давно стучал капитализм в жестоком колониальном исполнении.
Более приглушенно выглядела эта тенденция в регионах, где издавна было распространено полуоседлость, подсобное земледелие, садоводство, традиции торговли (т.е. Сырдарья, Жетысу). Конечно, во всех уголках страны та или иная часть трезво мыслящих казахов-кочевников, предпринимали самостоятельные усилия для выхода из нарастающего социально-экономического кризиса, рационализации и развития многоукладности в традиционном хозяйстве. Порой они, не брезгуя никакой работой, уходили на заработки, на нефтяные, соляные, рыбные и пр. промыслы, нанимались русским помещикам и т.д.
И все же, в целом, в течение почти столетия и более казахи успели настолько ПРИВЫКНУТЬ к праздности, веселью и играм, что оно как бы вошло в кровь и плоть народа, как говорят сами казахи, «қанға сіңген» (впиталось в кровь, записалось в ДНК), «ана сүтімен келген» (с молоком матери передалось). Это было не просто «некрасиво» и «стыдно», но было именно опасным распылением природной энергии, которая не является безграничной!
В итоге лень, слабая дисциплина, страсть к пустословию и развлечениям вкупе с желанием «понтоваться» и транжирить превращаются в дальнейшем в устойчивые «базовые» признаки национального характера казахов. Но ведь такого безобразия не было в лучшие периоды истории, в золотой век, в эру ханов и героев! Как мы уже отмечали ранее, раскрывая всесторонне характер и нравы эпохи Золотой Орды, Казахского Ханства, при великих ханах и святых «данышпанах», номады Великой степи демонстрировали тогда беспрецедентные образцы духовно-психологической и этнической мобилизации, железной воли и самодисциплины, правопорядка, концентрации коллективной энергии для решения стратегических военно-политических и идеологических задач.
Да, степной традиции и кочевой ментальности были присущи традиция родо-племенной солидарности, гостеприимства, рыцарской щедрости, «царской» благотворительности (в силу длительного сосредоточения в руках огромного богатства, золота, получения дани и др.), отсутствия расчета и жадности, периодических заслуженных (!) ярких празднеств и взаимных обильных угощений. Однако, во первых, это была стадия аграрной цивилизации, «кочевого феодализма», а как правило средневековый человек, включая европейских рыцарей и графов, не бывает рациональным и экономным, а живет именно «по средневековому».
Во-вторых, даже в те райские и благословенные древние эпохи у предков-мусульман соблюдалась соизмеримость и гармония труда и отдыха, дисциплины и расслабления, уединения и общения и т.д. Кроме того, что важно заметить, само содержание подобных акций и мероприятий было одухотворено и гуманизировано, было сопряжено с искренней идеологией единства, мусульманским братством, желанием услышать слова и обращения гениев, одарить достойных личностей, помочь страждущим, выслушать наказ народа и пр.
Тризны древних номадов, курултаи и общения-«сухбаты» тюрков-мусульман в нашей истории посвящались серьезным политическим и социальным вопросам, они были продиктованы необходимостью выработки эффективной стратегии государства, просвещения народа и т.д. В целом, было огромными как непосредственная отдача и польза этих акций и съездов кочевников, так и воспитательное значение, где люди видели и слышали много высокой информации, подлинное искусство и уроки степных данышпанов, получали их священные «бата», т.е. благословения.
Далее, в жизни кочевников всегда были праздники и зрелища, особенно любимые скачки коней, джигитовки, хороводы и алтыбаканы и пр. Однако в морально не испорченном казахско-мусульманском социуме даже эти забавы и праздники не несли в своем содержании элементов, идущих вразрез с нормами религии, как говорили сами казахи «әдептен озбау», «шариғаттан аспау». Еще казахи-мусульмане издавна знали,что расточительство – это в прямом смысле грех (исраф, ысрап). В Священном Коране расточитель, транжира называется не больше не меньше, а «родственником Шайтана», также есть хадис пророка Мухаммеда о том, что «экономность – это половина богатства».
Вообще, в настоящей Традиции всегда присутствует смысл, идея и нравственный стержень, в его глубине бьется чуткое сердце и живет совесть, тогда как обманчивая личина традиции, темная ПСЕВДО-ТРАДИЦИЯ всегда прикрывается только внешними формами, заботится о соблюдении оболочки, обрядов, выхолощенных и извращенных обычаев и ритуалов. В ложной традиции, разложившемся и гниющем национальном организме не применяют метод «гаклийа» (к чему призывал Абай), т.е. нет попытки осмыслить, критически подумать, соизмерять ту или иную вещь с изменившейся эпохой или индивидуальной ситуацией, вместо этого бездумно автоматически потворяются слова и действия «ата-бабалар». И даже еще что-то придумывают и дополняют к этой традиции для оправдания своей греховной сущности.
Поэтому к поздней эпохе «Мекалая» (так прозвали предки царя Николая II) казахи, уже изрядно обеднев и даже обнищав, де факто превратившись в казахских «крепостных», не имея за душой ни копейки запаса, изнывая от болезней, эпидемий, имея туманное будущее, вообще, катившись к пропасти, бездумно продолжали быть «щедрыми», то есть расточительными, руководствовались не разумом, а слепым инстинктом. Отсюда – неуместное и гипертрофированное гостеприимство и массовые объедания, шокирующие масштабы тризны, где забивались сотни голов скота и пр. («пир среди чумы»), баснословные размеры калыма, дорогущий наряд невесты (саукеле и пр.), соболиные шубы баев и байбише и пр. (например, в стихах Шакарима есть осуждение ношения некоторыми казахами такой неадекватной их доходам дорогой одежды). А также были в нач.XX в. случаи настоящей безрассудности и беспредела, когда казахские «новые баи» на какой-то ярмарке или народном гуляньи, состязались друг с другом, сжигая пачки денег (российские царские рубли) в качестве топлива для огромных самоваров.
В обществе становится много кривляния, шуток, юмора, клоунады, эротики. Десакрализация и деморализация видна из содержания многих народных песен, где нарастают пошловатые образы, безыдейность, пропаганда мещанства и меркантилизма, обывательской рутины (свое отрицательное влияние оказывали и татарская музыкальность, и часто звучавшие русские частушки и городские шлягеры). В народных песнях (а их сочиняли сотнями и тысячами, можно сказать почти все казахи того времени; отсюда поговорка «әу» демейтін қазақ жоқ») воспевается веселое времяпрепровожденье с чаем и самоваром, скачками и тризнами, любовные похождения, сиюминутные радости. Появляются и такие песни, как «Астыма мінген атым Генадушка», где автор в шутку перемешивает казахские и русские слова и пр. В другой казахской народной песне из XIX века есть припев: «Әнім менің красивай, Қыпшақский жәрмеңке-ай!», т.е. опять вперемежку, русско-казахскими словами выражается самодовольство от обманчивой жизни с ярмарками, песнями и зрелищами. А еще у казахов уже тогда появляется такая любопытная черта, связанная с комплексом колониальной неполноценности, как хвастовство знанием русского языка, хотя бы отдельных русских слов и выражений, позже – русской женой…
Автор: Н.Нуртазина
Из книги «История и психология казахов»
[:]
