Военный судья – это особая специфика работы, здесь и государственные секреты, и дела с участием генералов. Одно из самых громких, которое когда-либо рассматривали в казахстанском военном суде, – дело пограничника Владислава Челаха, которого в 2012 году признали виновным в убийстве 15 человек на погранпосту “Арканкерген”.
– Ербол Улатаевич, в чем особенность специализированного военного суда?
– Мы не ограничиваемся пределами административно-территориальной единицы. Специфика нашего суда заключается в том, что если в любой области нашей страны будет совершено особо тяжкое преступление с участием военных, то мы имеем возможность выехать и провести судебное заседание на месте. Специализированный военный суд рассматривает только особо тяжкие дела, по которым мера наказания предусматривает лишение свободы свыше 12 лет или смертную казнь. Он единственный на всю республику.
– Как часто в Казахстане рассматриваются особо тяжкие дела?
– До последнего времени в СМИ много писали о высокопоставленных военных должностных лицах, в том числе и генералитета. Эти уголовные дела рассматривались нашим судом. Последнее – по пограничникам. Дело в отношении Челаха рассматривали в 2012 году, но у людей в памяти, как будто это вчера произошло.
Давление на суд
– Дело Челаха очень резонансное. Как всегда, люди разделились на два лагеря: одни считали, что он виновен, а другие – наоборот. Но приговор есть – пожизненное лишение свободы…
– В обществе сложилось неоднозначное мнение относительно этого дела. Это мы, юристы, можем рассуждать, что приговор вступил в законную силу и вопрос о виновности обсуждению не подлежит. Я соглашусь с вами, что оно резонансное. И это первое дело данной категории, которое я рассматривал. До этого, конечно, были особо тяжкие, по которым применялись достаточно серьезные меры наказания, но это вызвало широкий общественный резонанс, поскольку 14 военнослужащих погибли в мирное время.
Насколько я помню, в первый день судебного заседания присутствовало около 56 представителей СМИ, в том числе из России и других стран. Журналистам было отведено отдельное помещение, полностью оборудованное средствами аудиовидеосвязи, Интернетом и компьютерной техникой. Тем самым была обеспечена возможность освещения хода судебных разбирательств непосредственно из зала суда всеми представителями СМИ. Только по истечении времени я осознал, как это все происходило, какой был накал страстей. А тогда был восьмичасовой рабочий день: мы начинали в 9 часов утра и заканчивали к 19.00 с учетом перерыва…
– В таких процессах давление со стороны ощущается?
– Могу сказать, что было морально-психологическое давление, то есть ответственность за дело, которое рассматривал. СМИ каждый день освещали процесс. Кроме того, я уверен, что некоторые из них пытались представить перед общественностью какие-то выдуманные нарушения законности, допущенные якобы при отправлении правосудия. Тем самым хотели выдать желаемое за действительное и дискредитировать судебную систему страны. Однако факт того, что судебный процесс беспрерывно транслировался из зала суда всеми присутствующими СМИ без ограничения, говорил об открытости и доступности правосудия. Все было на виду, и нам нечего было скрывать.
– То есть вы можете с уверенностью сказать, что в рамках этого дела вопросов не осталось?
– Каких-либо неясностей или вопросов, на мой взгляд, не осталось. Все доказательства в 56 томах дела, в том числе более 70 заключений судебных экспертиз исследовались на судебном заседании в полном объеме. Однако до рассмотрения дела по существу было сформировано ошибочное общественное мнение относительно этого дела.
Рассказывая о деталях убийства, он смеялся
– Если говорить откровенно, многие считали, что Челах не виноват и его просто сделали крайним…
– Знаете, в первые дни судебного заседания родители погибших солдат сидели рядом с матерью Челаха и активно поддерживали ее, в том числе в части отвода председательствующему, который заявил адвокат подсудимого, хотя законных оснований для отвода не было. Получилось так, что процесс даже не начался, а судью уже захотели поменять. Потом, когда мы начали предметно разбираться по доказательствам, просмотрели видеозаписи, где Челах добровольно поясняет и показывает, как он убивал своих сослуживцев, как кричали потерпевшие, которые просили его пощадить, все родители потерпевших пересели в другую сторону и стали вникать в суть процесса.
Вначале многие представители потерпевших с сомнением относились к доказательствам, якобы они сфабрикованы. Однако после их непосредственного исследования их мнение изменилось. Многим матерям стало плохо после просмотра видеозаписей, приходилось объявлять перерыв, чтобы им оказали медицинскую помощь, потому что это были те показания, в которых Челах не просто рассказывал об обстоятельствах совершенных им убийств, а демонстрировал какое-то удовлетворение. Рассказывая о деталях убийства, он смеялся. При этом все его показания подтверждались совокупностью других доказательств, исследованных судом. После всего этого присутствующие в зале начали по-другому все воспринимать. В конечном итоге, когда судебное разбирательство завершилось и перешли к судебным прениям, потерпевшие начали требовать в отношении подсудимого высшую меру наказания.
– Как вы объясняете тот факт, что потерпевшая сторона сначала защищала подсудимого?
– Это результат информационной работы отдельных СМИ, которая была проведена в период досудебного разбирательства. Вы, наверное, помните, сколько было публикаций и выдвинуто различных версий – якобы это китайцы через границу проникли, охотники какие-то и так далее.
Приговор проходил все инстанции обжалования. Подсудимый и его защитник подали прошение о помиловании, в котором им было отказано. И здесь можно задаться вопросом: если человек не виновен, то о каком помиловании может идти речь? Обычно помилование просят, когда осужденный признает вину и раскаивается в содеянном.
Справка:
- Ербол Ахметжанов начал трудовую деятельность в органах прокуратуры. Работал помощником прокурора, следователем в Восточно-Казахстанской и Алматинской областях. С 2000 по 2005 год проходил службу уже в органах военной прокуратуры. В 2005 году был назначен на должность судьи военного суда Алматинского гарнизона. В 2009 году стал судьей специализированного межрайонного военного суда по уголовным делам, который рассматривает уголовные дела по особо тяжким преступлениям. С сентября 2014 года является председателем этого суда в Астане.
Струны души судейской
– Приговор Челаху – пожизненное заключение. Назначая самое суровое наказание, судья испытывает все-таки чувство жалости? Насколько сложно выносить подобный приговор, особенно когда речь идет о молодом парне?
– Вы затронули именно ту нитку, которая в душе у каждого судьи должна быть. Я имею в виду внутреннее убеждение судьи. Потому что выносить приговор – это большая ответственность, и судья, принимая решение, должен быть убежден в его законности и обоснованности. У меня в душе нет сомнений, и я убежден в его виновности в совершении тех преступлений, за которые он осужден. Поэтому считаю, что назначенное ему наказание является соразмерным содеянному.
Конечно, есть человеческие моменты, и они мне не чужды. Бывает, что определенное лицо, совершив преступление, в ходе следствия или в суде своим поведением демонстрирует свое раскаяние, и суд может учесть это при вынесении окончательного решения. Но поведение Челаха в суде свидетельствовало об обратном. Если вы видели, он же открыто проявлял пренебрежительное отношение к участникам процесса. Более того, было налицо демонстративно-театрализованное поведение. В последнем слове он зачитывал выдуманный сценарий обстоятельств дела, путаясь в именах людей, из чего усматривалось, что текст его выступления явно был подготовлен не им. При этом никакого раскаяния и искренности в его словах не было. Он не осознал, что совершил тяжкое преступление, при исследовании доказательств демонстративно отказался присутствовать на судебных заседаниях под разными предлогами, выражался в адрес прокурора и других лиц. Спрашивается: если он не виновен, то почему такое поведение? Несмотря на все это, судом были приняты все меры по обеспечению его прав.
– Как вы понимаете, искренне раскаивается человек или нет?
– На мой взгляд, это чувствуется. Полагаю, что не только судья, но и участники процесса поймут это, если подсудимый проявит искренность.
Преступность в погонах
– За что чаще всего судят казахстанских военных?
– У нас в республике 10 гарнизонных военных судов. Они приравнены к районным судам и рассматривают уголовные и гражданские дела, отнесенные к их подсудности. Многие рассматриваемые ими гражданские дела связаны с жилищными вопросами и прохождением воинской службы. Я проработал в гарнизонном суде пять лет, где в основном были дела, связанные с самовольным оставлением части, нарушением уставных правил взаимоотношений. К сожалению, в армии это еще имеет место.
В период с 2012 по 2015 год в нашем суде рассматривались громкие коррупционные дела, связанные с получением взяток и хищением бюджетных денежных средств в особо крупном размере в составе организованной группы: в отношении генералов Майкеева, Джуламанова, Асенова, а также другие.
Эмоции и правосудие
– Были случаи, когда приходилось судить людей, которых вы знаете?
– Законом четко определено, в каких случаях судья не может участвовать в рассмотрении дела. В частности, когда подсудимый или один из участников процесса является его близким родственником или когда судья каким-то образом заинтересован в данном деле. Других оснований в законе не предусмотрено. У меня в практике был подобный случай. Тяжеловато. Но надо исполнять свой служебный долг.
На мой взгляд, судья – это призвание. Поэтому, если такие моменты в жизни возникают, полагаю, надо к этому относиться с пониманием, и, наверное, окружающие также должны проявить адекватное отношение, поскольку судья – это человек, наделенный властными полномочиями по осуществлению правосудия, и должен исполнять свой долг. А эмоциональные моменты не должны препятствовать правосудию.
– Коль речь зашла об эмоциональных моментах: судья – один из немногих людей, которые постоянно слышат проклятия в свой адрес, так как при вынесении любого приговора есть недовольная сторона. Как от этого оградиться?
– Если вы помните, когда был провозглашен приговор, мать Челаха, высказывая нехорошие слова, бросила зерна в прокурора, который, поддерживая обвинение по делу, исполнял свой служебный долг. Почему она так поступила? Это на ее совести. Я к таким фактам отношусь негативно. Полагаю, что большинство людей не поддерживают такие поступки, так как понимают, что человек в это время исполнял свой служебный долг и нельзя переносить это на его личность. Конечно, это неприятно и может привести к эмоциональным переживаниям. Поэтому при отправлении правосудия судья, безусловно, должен быть ограничен и от внешних воздействий со стороны родственников и близких подсудимого, и от подобных фактов. Наряду с этим судья должен обладать соответствующей волей и выдержкой и уметь противостоять различным стрессовым ситуациям.
– Насколько вы изолированы от осужденных и их близких?
– Абсолютное изолирование невозможно. Я выхожу из суда и иду домой, как обычный гражданин. Однако законодательно судья обеспечен защитой, и при рассмотрении конкретных дел могут быть приняты меры для его безопасности. Кроме того, есть уголовная ответственность за насильственные действия в отношении судьи в связи с исполнением им служебных обязанностей. А в остальное время это обычная жизнь человека.
Владимир ЭЙХГОРН
