«Приговор для России на десятки лет»

Россия пока далека от экономического краха, но медленно движется в его сторону. Наиболее вероятным развитием событий будет увеличение налогового бремени и ограничений в экономике до 2018 года, с переходом к масштабной эмиссии, жесткому регулированию экономики и закрытию рынков капитала после 2018 года. При этом показатели страны будут медленно снижаться, но коллапс в обозримой перспективе маловероятен.

…В 2016-м и, скорее всего, в 2017 году не стоит ожидать от российской экономики существенных сюрпризов. В базовом сценарии не просматривается ни катастрофических экономических, ни радикальных социальных процессов… 2016 и 2017 годы, скорее всего, будут ознаменованы масштабным ростом налогов и сборов и финансовыми ограничениями.

Это фрагменты из недавней статьи финансиста и ведущего эксперта Центра Карнеги Андрея Мовчана «Коротко о главном: российская экономика в XXI веке».

Андрей Мовчан

Мы обсудили с Андреем Мовчаном сценарии развития России в ближайшие годы и, в частности, вопрос, следует ли из его выкладок, что, используя резервы, власти попытаются дотянуть до 2018 года, когда состоятся выборы президента, а потом планируется национализация экономики и резкое движение в сторону советской экономики:

– Я бы по-другому сформулировал. Я бы сказал, что пока резервы существуют, власть будет использовать их. С одной стороны, власть понимает, что это все-таки эффективнее [чем нерыночные механизмы экономики]. Власть все-таки привержена некоторым рыночным принципам, например, рыночному ценообразованию, движению капитала – по всем действиям власти видно, что они не мыслят сегодня экономику без этих элементов. И с другой стороны, власть понимает, что на левом, популистском поле, она проигрывают не только технически, но и риторически, что есть агенты, которые лучше это поле могут обслуживать. Но по мере того как эти ресурсы будут исчерпываться – потому что без реформ они, конечно, будут исчерпываться, – власть вынуждена будет переходить к левым методам, поскольку левые методы очень хорошо продлевают жизнь режимов, правда, на некоторое время. Они сбивают экономику, но жизнь режимов продлевают. На какой срок – сказать сложно. Учитывая, что в России достаточно мощная экономика, они могут продлить жизнь режима на десятилетия. Наверное, масштаб именно так измеряется – еще 5 лет, потом еще 10 лет, потом еще 12 лет…

– Сейчас можно слышать предположения, что власть пойдет на ограниченные экономические реформы, все вспоминают Алексея Кудрина (бывший министр финансов России, который принял предложение стать главой совета Центра стратегических разработок. – Прим. РС). Но вы считаете, что власть пойдет в другую сторону?

– У власти не очень много сторон, чтобы ходить. У власти есть сегодняшняя повестка и политика, которые очень гармоничны. Они очень неэффективны, но абсолютно гармоничны. Это такая командно-административная экономика, использующая наследие высокой цены на ресурсы, очень пассивная с точки зрения экономической. Это будет вызывать дальнейшую рецессию, но эта рецессия очень медленная, спокойная, внутри нее есть локальные мелкие драйверы, которые позволяют держаться дольше, и так далее. Какие-то «правые» реформы – отдавать контроль за экономикой, менять структуру, привлекать иностранный капитал – плохи тем, что они, безусловно, вызовут резкое падение ВВП. Никогда правые реформы не вызывали моментального роста ВВП. Реструктуризация экономической ткани вырывает пласты, и та же коррупция, которая управляет сегодня развитием экономики, будет умирать большими кусками, разрушая структуру. И все страны это получали. Мы это получали в начале 90-х, когда были «правые» реформы, Польша это получала в то же время, Бразилия периодически через это проходит такими скачками, когда правеет, и каждый раз это плохо оборачивается на несколько первых лет. А наша власть очень боится потери рейтинга, потому что она держится на поддержке большинства, и никаких других способов удержаться у нее нет. Поэтому при проведении «правых» реформ я бы власти не дал и трех лет. Думаю, что настоящие «правые» реформы через три года просто приведут к смене власти. И учитывая достаточно сильные патерналистские традиции в России, эта смена будет отнюдь не на более правых, а скорее она будет на коммунистов или кого-то в этом роде. Поэтому я думаю, что «правого» варианта у власти просто нет. В кулуарных разговорах с вменяемыми представителями власти, если им говоришь, что нужны правые реформы, они отвечают: приведите нам хотя бы 40 процентов населения, которые поддержат такие реформы, и мы тут же на них пойдем.

– Власть уверена, что она в состоянии справиться с ухудшением уровня жизни? Недавно были опубликованы данные о рекордном падении индекса потребительского доверия, то есть люди перестали покупать, перестали планировать покупки, ограничивают себя в тратах. И когда вы описываете возможный сценарий после 2018 года, совсем уже напоминающий советские времена, это означает, что люди должны будут вернуться к уровню потребления Советского Союза. Вы считаете, что общество в состоянии это перенести?

– Я не думаю, что 2018 год будет рубежом. Просто вокруг 2018 года постепенно будет происходить советизация [экономики] – по мере того как нужно будет заполнять наиболее серьезные дыры из-за падения потребления, падения производства, падения экономики, падения уровня жизни. Падение на 1-2 процента в год ВВП – все равно в горизонте 10 лет не очень большая цифра. Это кощунственно звучит, но это так, – таким образом через 10 лет мы вернемся в район 2000 года. А это не так страшно, это было достаточно стабильное и нормальное время. Люди жили намного хуже в 90-е или в 80-е, и тем не менее в стране не было серьезной социальной нестабильности. Этого, я думаю, власть как раз не боится, понимая, что население очень эластично, населению куда больше нужен низкий уровень риска, чем высокий уровень дохода. Российское население готово на малое, но более гарантированное и без рисков социальной нестабильности. Поэтому я думаю, что резерв у власти здесь еще достаточно большой.

– Результаты опросов говорят, что есть немало людей, которым государство не нужно, они готовы обходиться сами. Но когда вы описываете сценарий советизации – это означает, что будут закручиваться гайки, которые не позволят людям самостоятельно действовать?

– Нет. Когда я говорю о советизации, я имею в виду не отказ от частной собственности – как формы собственности. Несколько принципов современной власти включают в себя частную собственность, рыночное ценообразование, свободное движение капиталов, свободный курс валюты, отказ от которых будет происходить, наверное, в последнюю очередь и по необходимости. В Венесуэле ведь тоже никто сперва не собирался отказываться от рыночного курса валют и от рыночного образования цен, это приходит как вынужденная мера последнего этапа, потому что уже просто невозможно этого не сделать. И здесь идея состоит в том, что на фоне дальнейшей национализации и консолидации в руках агентов власти крупного бизнеса – средний и малый бизнес могут продолжать существовать. Более того, власти даже готовы, судя по тому, что я вижу, на существенные послабления сверхмалому бизнесу, частному предпринимательству в сфере сервиса, его могут освободить от налогов, судя по всему, потому что власти прекрасно понимают, что налоги с этого бизнеса неадекватны стоимости сбора этих налогов. То есть те, кто находится на самом нижнем уровне бизнеса, будут на этом уровне существовать. Их количество будет уменьшаться постепенно, просто потому что выгоды от госслужбы будут все более очевидными, и достаточно большой процент этих людей уезжает, или поколение, выходящее на пенсию, будет уменьшать. Молодые люди из богатых семей, как кто-то недавно заметил, хотят работать в «Газпроме», а молодые люди из бедных семей хотят идти в налоговую полицию и Следственный комитет.

– Как это будет выглядеть, – скажем, через 10 лет после принятия такого курса? Это будет прямо Советский Союз?

– Ну, для того чтобы это выглядело как Советский Союз, нужно, конечно, не 10 лет, для этого нужно 70 лет и жесточайшая классовая чистка и перестройка сознания. Нынешняя власть и люди вокруг нее не только не хотят этого, они на это в принципе не способны – у них нет ни партии, которая может это сделать, ни доктрины, ни идеологии, ничего. Скорее, это будет выглядеть как Аргентина конца 20-го века: коррумпированная власть, опирающаяся на военных, – сверху, квазирыночная экономика в самом низу и более-менее национализированная, зависящая от власти экономика – в середине и наверху. Достаточно высокий уровень изоляции, достаточно низкий уровень ВВП на человека, милитаризированное сознание, достаточно высокий уровень преступности, полунезависимые куски территорий, где действуют свои законы, масштабная коррупция и отсутствие защиты прав инвесторов и так далее. В зависимости от того, сколько будет стоить нефть, – дефолты. Разрушение медицины, науки, образования. И при этом колеблющийся консенсус – 60-70 процентов – поддерживает власть. А как только это превращается в 40 процентов, власть меняется на близкую группировку, которую опять поддерживают 60-70 процентов. Страны типа Аргентины, а их два десятка, показали, что это очень равновесное состояние, которое может длиться чуть ли ни веками. В Аргентине это продолжалось 100 лет, в той или иной степени.

– То есть запас прочности довольно велик, но все-таки вы рисуете пару сценариев экономических катастроф при определенном стечении обстоятельств. В частности говорите, что страна распадается на регионы. Вы как-то оцениваете вероятность таких катастрофических сюжетов?

– Вот об экономике нельзя мыслить политическими терминами. Обособление регионов, которое выглядит в масштабе 50 лет катастрофой, никто из нас замечать особенно не будет. Чечня, например, является совершенно обособленным регионом. Понятно, что в случае, если ситуация будет развиваться по аргентинскому сценарию, скорее всего, весь Дагестан, Татарстан, Дальний Восток, Калининград, в зависимости от конкретной локальной ситуации и персоналий, начнут представлять из себя такие мягкие формы Чечни. Они будут, безусловно, на словах признавать федеральный центр, у них будут действовать договоренности, основанные по большей части на получении из центра денег, а внутри на практике в них будет абсолютно независимая политика, свои элиты, свои группы, которые будут полностью контролировать ситуацию. Условно говоря, для меня, живущего в Москве 2035 года, это не будет выглядеть катастрофой, это будет просто некоторая реальность. С точки зрения какого-то патриота, который тщательно следит за целостностью российской государственности, да, наверное, это можно назвать катастрофой.

– Но вероятность таких сценариев относительно невелика?

– Вероятность того, что я только что описал, на мой взгляд, 100 процентов. Вероятность того, что это приведет к политической независимости регионов, что, скажем, Татарстан выделится как отдельное государство, близка к нулю, просто потому что технически и структурно существует очень много связей, и экономических, и культурных, и социальных. Этим полунезависимым образованиям будет намного выгоднее поддерживать политическую зависимость, потому что она будет приносить им очень высокие дивиденды. Кроме того, государство не будет настолько слабо. Аргентина же не распалась на куски, то есть централизованная военизированная власть все равно будет в состоянии сильно попортить кровь региональным сепаратистам, поэтому региональные сепаратисты предпочтут получать от нее деньги, а не независимость.

– То есть вероятность резких политических кризисов невелика, но сами экономические процессы неизбежны.

– Да, мне кажется, это так. Я не питал бы иллюзий относительно революции в России, изменения строя, преобразований, похожих на конец 80-х. Скорее, будет риск периодических переворотов, когда по той или иной причине – вождь постарел, умер, образовалась сильная группа влияния – будет происходить смена власти с очистительной риторикой, с заявлениями, что теперь все будет по-новому и намного лучше, а в сущности будет примерно то же самое – в диапазоне от сегодняшнего мягкого режима до режима более жесткого, условно, от посадки одного оппозиционера до расстрела 10 тысяч.

– Вы прогнозируете сохранение этого режима после смены нынешнего руководителя страны. То есть эта система будет стабильна вне зависимости от пребывания на посту ее руководителя Владимира Путина?

– Может быть, мы по-разному понимаем границы системы. В этой системе могут поменяться большие детали, она может стать совсем советской, с регулированием цен, она может стать более мягкой с точки зрения риторики, то есть, сохраняя свою структуру, мы можем вдруг начать дружить с США. Но суть ее очень прочная и очень хорошо приспосабливается к действительности, суть эта в том, что некоторая элита бизнеса и власти контролирует ситуацию административными методами, не допуская конкуренции. Эта элита, с одной стороны, сочетает государственные и частные форм экономики, а с другой стороны, умело оперирует общественным мнением и владеет популистским набором мер, чтобы удерживать консенсус общества на своей стороне. Это для России, я боюсь, приговор на много десятков лет.

– Сейчас цены на нефть выросли, рубль не падает. Может так случиться, что нефть поднимется до каких-то уровней, на которых с бюджетом все будет в порядке и власти смогут в него вписаться?

– У государства просто нет выбора, оно вынуждено будет вписываться в бюджет. Есть ресурс занять денег, конечно, еще есть ресурс напечатать денег, устроить эмиссию, но все эти ресурсы конечны. Что бы государство ни сокращало, это делается за счет уменьшения потребления, за счет снижения покупательной способности. В конечном счете все сводится к потреблению населения, и даже если мы меньше танков производим, значит, меньше зарплату мы платим танкистам и производителям. Поэтому государство, конечно, в бюджет впишется, и это, конечно, будет сопряжено с обеднением населения. Потому что альтернативного ресурса – увеличения собираемости налогов в связи с увеличением экономики – у власти нет. С другой стороны, нефть не очень сильно вырастет. Я в 2013 году писал, что равновесное значение на рынке нефти в перспективе – 50-60 долларов. Мы испытали нефтяной шок, когда все поняли, что нефть стала стоить меньше и достижения сланцевой индустрии задвинули цену нефти аж до 28 долларов за баррель, а сейчас мы постепенно возвращаемся к равновесию. Мы еще можем прыгать туда-сюда, но все равно далеко за пределы 50-60 долларов за баррель мы уже не выйдем. И это, конечно, очень мало для российского бюджета, потому что это бюджет очень неэффективный, с огромной коррупционной частью, построенный на патерналистских принципах, которые не дают обществу самому заместить расходы. И с каждым годом этот бюджет требует все больше и больше, потому что бюрократия ест с каждым годом все больше и больше, тут ничего не поделаешь, это ее закон. Поэтому объективно на поддержание уровня до 2013 года нам и цены на нефть 100 долларов за баррель не хватало бы, и 120, и 130 не хватало бы, а придется приспосабливаться к 50-60. Ну, значит, страна будет потреблять как где-то в начале 2000-х, а может быть, через некоторое время – и конца 90-х.

– Но коррупционную составляющую бюджета никто не будет пытаться сократить? А сокращается потребления населения.

– Давайте не будем противопоставлять. В конечном итоге большая часть коррупции уходит в потребление населения. Коррупционер тратит деньги на учителей для ребенка, на прислугу, на водителей, на рестораны, на хорошие машины, на красивый дом, и все это производится людьми внутри страны. То есть коррупция – тоже форма экономики. Другое дело, что коррупция переносит нагрузку со свободной экономики на бюджет, и поэтому бюджета не хватает, и в этом она страшна для бюджета. Ну, и еще она очень неэффективна, в отличие от нормального бизнеса, это второй минус коррупции. А в целом коррупция – это просто форма экономического функционирования. В этом смысле бюджет и государство очень мало что могут сделать с коррупцией сейчас, потому что коррупция – это не досадное явление, а основа и структура самой российской экономики. Уберите коррупцию – и у вас не будут функционировать региональные администрации, не будет функционировать силовой аппарат, не будет функционировать сама власть, не будет функционировать система стимулирования, система принятия решений, и как вы будете в этой ситуации жить? Если вся страна построена на коррупции, если загранпаспорт вы не можете получить нормально, потому что вокруг этого тоже построена коррупционная схема – заполнение аффилированными компаниями за вас анкеты, прохождение без очереди и так далее. Отмените коррупцию – никто загранпаспорт не получит. Отмените привластных бизнесменов, и кто на их место придет, кто будет работать? Нужны масштабные реформы, которые требуют времени. Посмотрите на Украину, там происходит попытка победить коррупцию, которая приводит к тому, что реформы делать некому, денег на реформы нет, а коррупции еще больше, чем раньше. И пока в России не будет понятно, что единственный двигатель экономики – это развитие бизнеса, а для развития бизнеса нужно снижение рисков и огромный комплекс мер, который стимулирует это развитие, исключая эмиссию, – я думаю, до этого времени мы все будем пытаться из этой овчинки кроить все меньше и меньше шапочки и замещать снижение потребления людей улучшением их настроения за счет пропаганды.