Подлинное и полное возвращение тюрков на родные территории и просторы Сибири, безусловно, в первую очередь, будет связано с восстановлением их численности, количественным разрастанием этносов, лишенных во времена «Малого Октября» самой возможности существования. И здесь необходимо принять во внимание, что переход кочевников к оседлости производился колонизаторами не просто силовым способом, когда людей насильно заставляют покидать родные места и переселяться в более худшие с точки зрения их привычного кочевого образа жизни природные условия. Стандартное для оседлого общества жилье (деревянные и каменные дома) в поселках, деревнях и городах тогда было недоступно, а в землянках кочевники нормально жить так и не научились, вымирая от туберкулеза и сырости. Это было похоже на насильственное изгнание с родных мест, на то, как при депортации и переселении неблагонадежных народов на новые места, когда людей привозили в степь и бросали на произвол судьбы. Иными словами, это было фактическое уничтожение народа — этноцид, сопровождающийся изгнанием с земли и экспроприацией всей собственности (скота), повлекшей голодомор 20-30 годов ХХ века, а также, истреблением всего цвета нации – самых передовых ее представителей, элиты.
Во вторую очередь, возвращение тюрков связано с возрождением и укреплением традиционной социальной структуры. В этом смысле, органичность и целостность тюркской культуры и цивилизации, сохраняющаяся в традиции разрастания и укоренения родовой структуры, ризомы (по выражению Ж.Делеза и Ф.Гваттари), является определяющим фактором формирования и развития форм государственности на всем евразийском пространстве. И как таковая, она должна мощно подпитываться внутренними центростремительными актами, действиями и проектами расширяющейся и разрастающейся тюркской ойкумены. Ее интеграции, в том числе и, наверное, прежде всего на территории независимых тюркских государств, на территории современных тюркских национальных автономий Российской Федерации, которая является основной крупнейшей территорией расселения тюрков, и на территории тюркских национальных автономий в Украине (Автономная Республика Крым – 12%), Молдавии (Гагаузия – 82%) и Узбекистане (Республика Каракалпакстан – 94%).
В-третьих, многим кажущаяся неорганизованной и стихийной, трудовая миграция с региона ЦА, захлестнувшая российские города, руководство которых было к этому не готово и сегодня борется с нею силами не только полицейских, но и войсковых и, даже, МЧСовских подразделений, на самом деле, вполне организована и планомерна. С точки зрения исторической тенденции периодического переселения, вернее, кочевания тюркских родов и этносов на собственные «трудодефицитные» территории. Обеспечивающая в былые времена сохранение кочевого скотоводства на определенном уровне, т.е., в условиях флуктуации или периодического изменения условий среды обитания для кочевников, миграция была самым гармоничным способом существования людей и животных. Примерно, по такому сценарию сегодня перемещаются трудовые ресурсы с южной в северную Европу. Формируя европейский рынок труда с моделями поиска его оптимального (гармоничного) значения[1]. Поскольку безработица в Испании, Греции, Португалии и Италии подталкивает безработных искать работу на севере единой Европы, прежде всего в благополучной Германии. В США же, вообще начали процесс по легализации мигрантов, поскольку это позволит в течение 10 лет увеличить ВВП страны на 1.4 триллиона долларов.
В США высокая конкуренция на трудовом рынке достигается именно высокими уровнем трудовой миграции, благодаря чему американская экономика в целом сохраняет статус высокоэффективной и конкурентоспособной.
В этих условиях, Россия должна учитывать действие данных факторов, в том числе, и как исторических традиций возвращения тюрков на свои исконные земли вследствие возобновления/появления там главного условия для жизни этноса – работы. В этом смысле исторические притязания тюрков вполне оправданны. Тем более, что именно российские власти в силу их постоянных имперских амбиций в истории сами поощряли миграцию, как способ социальной ассимиляции или социализации подданных разных национальностей.
Другое дело, Россия, испытывая настоятельную потребность в трудовых мигрантах, в современных условиях сама не в состоянии удовлетворить экономические и социальные права мигрантов, поскольку она не может организовать по настоящему федеративный (межнациональный и межсубъектный) рынок труда на основе современных мировых стандартов путем межгосударственного сотрудничества. Как это делают европейские государства в Европейском Союзе. Россия относиться с явным недоверием к своим возможным партнерам, подозревая их в недобросовестном с точки зрения бывшей метрополии, партнерстве. Желая оставаться федерацией, Россия так и не выработала никакого иного, помимо господствующего командно-административного (силового), способа достижения межнационального федеративного консенсуса и не имеет полноценно развивающихся механизмов налаживания равноправного (демократического) сотрудничества и партнерства внутри страны. Ведь взаимодействие регионов и государственных структур также проходит под влиянием лишь политических импульсов центра.
[1] Кстати, за исследования рынков с моделями поиска Питер Даймонд (США), Дэйл Мортенсен (США) и Кристофер Писсаридес (Великобритания) в 2010 году получили Нобелевскую премию в области экономики. Суть их открытия проста: поиск работы коррелирует с длительностью безработицы и для того чтобы человек удовлетворял свои потребности в той мере, в какой это ему необходимо, он должен бегать за работой (как и поступали кочевники, ухаживая за скотом и разводя его).
