Глава 20. A la guerre comme a la guerre
В девяностые, если ты торгуешь в ночное время в киоске, то считай, раз в неделю бокс тебе обеспечен. Кто прошел по этой же предпринимательской дорожке мои слова подтвердят. Поэтому в углу киоска у меня хранилась всегда большая совковая лопата, чтобы гонять шантрапу, а для случаев более серьезных под боком был револьвер. Фирменный, купленный в оружейном магазине, он практически не давал осечки.
И вот один такой случай. Ночью подходит к нашему киоску мужик, распахивает полы куртки, а у него за поясом топор. И он просит у меня бутылку водки в долг, говорит, что только что этим топором зарубил свою тещу.
Ясно, запугивает. Я понимаю. А пугаться нельзя, иначе весь твой бизнес пойдет коту под хвост. Раз испугаешься, на шею такие сядут, а потом уже с шеи не слезут.
Ну, во-первых, — отвечаю я этому мужику: — Я тебя знать не знаю. И понимаю, что долг ты мне не отдашь. А во вторых, давай договоримся. – Тут я достаю револьвер, откидываю барабан, и начинаю медленно, медленно, на глазах у мужика, вставлять в барабан патроны: — Вот сейчас я его заряжу, — говорю я этому рэкетиру: — и хочу, чтобы к этому моменту тебя здесь уже не было. Заряжаю, а сам считаю: — Раз патрон, два патрон, три, четыре, пять, шесть. Наконец, отрываю глаза от револьвера, смотрю, а мужик уже испарился. Все-таки наган против топора имеет вес.
А вскоре я узнаю и конец этой истории. Сожитель соседки Наташки, — доносит до нас сарафанное радио Рабочего поселка, — порубил, говорят, свою тещу, да еще и Наташку заставил закопать в саду свою мать.
Выходит, мужик в ту ночь не блефовал. Да-а. Ну, так и я не шутил. Какие времена, а времена на дворе были волчьи, такие и нравы.
Другой запомнившийся случай. Он произошел уже после запрета на продажу горячительных напитков в киосках. Утром меня будит жена. – Вставай, — говорит она, а сама чуть не плачет. – Тут один мужик, — поясняет она: — пристал, продай, да продай бутылку водки. Мол, если не опохмелюсь, то умру. Чуть ли не со слезами просил. Ну, я и продала. Ту бутылку, что с дня рождения осталась. А теперь он говорит, что это был контрольный закуп, а сам он из общества какой-то защиты. Вон они стоят. –
Я смотрю в окно. За окном двое мужчин и женщина. Спрашиваю у жены: — Который из них? – Тот, что слева, — отвечает супруга.
Хорошо, сейчас разберемся. Я выхожу из киоска, подхожу к ожидающей меня троице, и без разговора, молча, бью с правой в челюсть этого козла – провокатора. Мужик падает, как подкошенный. Поднимается шум. Женщина убегает с криком: «Милиция, милиция!» Я к его напарнику: — Ты понял, за что я ударил этого козла? Ты же видишь, что он сам спровоцировал ситуацию, и хочет на этом навариться. Да? —
– Да, да, — перепуганно отвечает тот.
— Ну тогда ты этого козла забирай, и валите отсюда. Ты меня понял? —
Горе — проверяющий аж трясется от страха: — Да, да, я все понял.
А тут еще супруга по поводу милиции переживает. – Не бойся, — отвечаю я ей. В этом районе у нас один только милиционер, участковый Малик. А он человек правильный. Так что ты не беспокойся, ничего не будет. —
Кто-то скажет – коррупция. Нет, просто дружеские отношения. Редко, редко, иногда, под хорошую закуску, мы могли позволить себе с нашим участковым Маликом жахнуть стакан, другой водки. Но только и всего. Так что в этом отношении Малик не был ни вымогателем, ни взяточником. Наоборот, для милиционера он был очень честный и рассудительный товарищ. Понимал, где правда, а где кривда.
