[:ru]«Справедливый» мир: почему мы осуждаем жертв насилия?[:]

«Почему сразу не сказала?», «Почему в полицию не обратилась?», «А она разве не сама к нему пошла?», «Да ладно, не могла она не понимать, чего от нее хотят», «А доказать она может?»

Основная проблема с подобными вопросами и утверждениями в том, что они адресованы не тем, кто совершил — или предположительно совершил — насилие. Они адресованы жертвам. В комментариях к многочисленным новостным постам крайне редко можно увидеть вопросы вроде «Зачем он ее изнасиловал?» или «Почему он с ней так обращался?». Зато вопросов, начинающихся со слов «А почему она…», очень много. Этот ловкий маневр по перекладыванию ответственности с палача на жертву отнюдь не нов — он свойственен общественному сознанию с древнейших времен.

Вера в справедливый мир — не просто громкие слова. Это социально-психологический феномен, который напрямую связан с потребностью ощущать себя в безопасности.

«Если я буду одеваться прилично, никто ко мне не пристанет», «Если я не буду ходить поздно вечером одна, со мной ничего не случится», «Если я не буду знакомиться в баре с мужчинами, мне ничего не грозит», «Если я объясню жене и детям, как правильно себя вести, с ними все будет в порядке».

Придумывая такие установки, человек убеждает себя, что следование определенному набору правил гарантирует защиту от неприятностей.

Проблема в том, что эти правила не работают — они могут снизить риски в определенных ситуациях, но не могут защитить полностью. По статистике, больше половины изнасилований совершают не маньяки в темных переулках, а знакомые или даже близкие люди. И это насилие не имеет никакого отношения к длине юбки, яркости макияжа или «неправильному» поведению жертвы.

Однако статистические данные и исследования не могут изжить склонность общества к виктимблеймингу (термин, образовавшийся от английских слов victim — «жертва» и blame — «обвинять»). В том числе, потому что признать относительную бесполезность «правил безопасности» означает признать себя таким же уязвимым, как и жертва насилия. Фактически — приравнять себя к ней. А это очень страшно, и психика блокирует такие мысли (если они вообще возникают), чтобы защитить себя.

«Вера в справедливый мир — это линейное представление о жизни. Человеку очень сложно допустить мысль о том, что может произойти что-то несправедливое. И единственное, что ему в этой ситуации приходит в голову, — это обвинить жертву, — считает психотерапевт Владимир Дашевский. — Вопрос «Почему вы раньше молчали?» не имеет никакого смысла, на него нельзя ответить. Более того, он несет скрытое обвинение. Человек, задающий такой вопрос, пытается показать, что он-то знает правильный ответ. Тем самым он ставит себя выше жертвы, как будто он умнее, опытнее и обладает некими особыми знаниями. Этот вопрос очень высокомерен, и единственная его цель — виктимизировать жертву, обвинить ее в случившемся».

Слова жертвы насилия часто подвергают сомнению, апеллируя к тому, что прошло много времени (иногда несколько десятков лет) и нет никаких доказательств. При этом обычно жертве задают еще один популярный унизительный вопрос: «А что же вы заявление не написали?»

«В идеальном мире, наверное, было бы так: жертва насилия сразу шла бы в полицию с заявлением, водитель, нарушивший правила дорожного движения, сразу оплачивал бы штраф, а пассажир, наступивший другому на ногу в метро, сразу просил бы прощения, — продолжает Владимир Дашевский. — Но в нашем обществе очень глубоко укоренились патриархально-домостроевские нормы, корни которых уходят в христианство: «И тогда воздаст каждому по делам его». Именно там лежит предположение, которое находится в глубинах коллективного бессознательного: если ты согрешил, Бог тебе воздаст. По такой логике получается, что и жертва насилия таким образом получает наказание от Бога.

Подобные убеждения свидетельствуют о косности нашего сознания: человек верит, что мир не только справедливый, но и управляемый. Приписывая себе понимание механизмов «высшего наказания», человек ставит себя на место Бога и верит, что сам управляет реальностью. Поэтому религиозность часто бывает очень примитивной — она упрощает идею непознаваемости вселенной и Бога.

Жизнь предполагает бесконечное количество вариантов и случайностей, которые могут произойти с любым человеком в любой момент времени. Патриархальное сознание этих случайностей не приемлет. Поэтому человеку легче обвинить жертву, чтобы уложить эту ситуацию в рамки своего крайне ограниченного восприятия».

Другая грань этих убеждений проявляется в сексистских шутках в поддержку обвиняемых: «Вот это мужик, да чтоб я в его годы так мог!» Как ни странно, это особенность не патриархального, а матриархального общества.

«Такие шутки становятся возможными, когда мы объективизируем сексуального партнера, будь то женщина или мужчина, — объясняет Дашевский. — В этом случае партнер как личность не имеет никакого значения. Важна только способность самца «покрыть» как можно большее количество самок. Это древняя особенность матриархального общества, когда ценность мужчины определялась именно таким образом».

У подобных шуток есть и еще одно объяснение. Его корни уходят к глубинным мужским страхам, которые часто не только не признаются самими мужчинами, но даже и не осознаются.

«Самый большой мужской страх — невозможность эрекции, — рассказывает психотерапевт. — По большому счету, тот, кто поддерживает такими шутками людей, обвиненных в изнасилованиях, демонстрирует всему миру именно этот страх. Он живет в каждом мужчине, просто у кого-то он сильнее, а у кого-то слабее. Но признаться в этом, даже самому себе, мало кто способен».

В 1960-х годах социальный психолог Мелвин Лернер провел серию экспериментов, чтобы изучить феномен веры в справедливый мир. Испытуемым показывали видеозапись, на которой невинные люди (специально нанятые актеры) подвергались наказанию — получали удар электрическим током, если допускали ошибки в обучении. И наблюдатель, чтобы уместить эту несправедливую картину в своем сознании, самостоятельно наделял жертв отрицательными чертами. Потребность гармонизировать собственную картину мира заставляла его предполагать, что эти люди не такие уж и хорошие и заслужили то, как с ними обращаются.

Этот эффект можно наблюдать даже в детско-родительских отношениях. Когда ребенок жалуется на жестокое обращение со стороны учителя, многие родители спрашивают: «А что ты сделал? Наверное, плохо себя вел?» Большинство взрослых вовсе не считает своих детей плохими, но принять мысль о том, что жизнь может быть так несправедлива по отношению к их ребенку, очень страшно.

«Если мы доведем эту мысль до логического завершения, то придем, ни много ни мало, к фашизму, — утверждает Владимир Дашевский. — Над воротами концентрационного лагеря Бухенвальд висела надпись: «Jedem das seine», что в переводе на русский означает все то же «Каждому свое» или «Каждому — по заслугам». Это и есть виктимблейминг: вы заслужили — вот и получайте. Исследования на эту тему активно проводились после Второй мировой войны, в основном в Западной Европе. Немецким философом и социологом Теодором Адорно была даже разработана так называемая F-шкала для определения степени «фашизации» общества. В российском обществе этот показатель крайне высок».

Это обвинение снова возвращает нас к вопросу о репутации и о распространенном в обществе отношении к жертвам насилия. Женщины (и тем более — мужчины, ввиду сложившихся в современном обществе гендерных стереотипов), признаваясь в том, что их изнасиловали, не становятся в глазах окружающих невинно оскорбленными. Очень часто они вынуждены сами отбиваться от нападок, обвинений во лжи и в том, что использовали ситуацию в свою пользу. Но терапевтический эффект от признания своей боли оказывается выше, чем страх перед осуждением.

«Я допускаю, что некоторые женщины действительно хотят на этом пропиариться, — объясняет Владимир Дашевский. — Но если попытаться хотя бы на секунду представить себе тот ужас, в котором оказывается жертва изнасилования или домогательства, то очень легко понять истинный мотив, заставляющий ее говорить. Если человек десятилетиями хранит в себе тяжелую травму, память ее вытесняет. Нашей психике слишком тяжело с этим жить. Быть услышанной, пусть даже через 20 или 30 лет, невероятно важно. И эта возможность высказаться намного важнее гипотетических последствий для насильника.

Наше общество пропитано недоверием: ГУЛАГ, соседи, которые доносят друг на друга, позавидовав новому ковру или лишнему квадратному метру в квартире… Нам очень легко не верить и сложно относиться к людям искренне. Мы не можем быть до конца честными с близкими и даже с собой. У нас огромное количество страхов, но больше всего мы боимся, что нас не примут, отвергнут. И это глобальное недоверие к миру тоже подпитывает желание осудить, обвинить в клевете и в сомнительных мотивах».

Нежелание отвечать за собственные решения и поступки — еще одна причина виктимблейминга. Это не значит, что любой, кто не поверил жертве насилия или обвинил ее в ношении «слишком короткой юбки», сам замешан в чем-то подобном. Но когда человек видит, как кто-то другой несет наказание за совершенное преступление, он автоматически проецирует эту ситуацию на себя.

Особенно остро это переживается, если проассоциировать себя с обвиняемым легко: например, «мы оба мужчины, оба белые, нам обоим нравятся женщины такого типа». Человек, ассоциирующий себя с предполагаемым насильником, мог никогда не совершать ничего подобного. Но теперь ему приходится думать о том, что за какие-то другие поступки ему тоже «воздастся», как «воздается» известным личностям.

Эти мысли причиняют настолько сильный психологический дискомфорт, что самым легким выходом становится переход на сторону агрессора: «Он не виноват, а она сама хотела». Таким образом человек обеляет себя самого в своих же глазах, о каком бы проступке — даже самом невинном — ни шла речь.

«Брать на себя ответственность очень страшно. Жить осознанно, понимать, что ты делаешь, и отвечать за это очень сложно. Люди вообще не любят нести ответственность, — говорит Дашевский. — Это еще и особенность национальной психологии: у нас принято скрывать истинные мотивы, хитрить. Принято давать взятки, уходить от налогов. «Не пойман — не вор». Это говорит о высоком уровне инфантильности общества. Человек верит, что, если скрывать свои плохие поступки, их можно продолжать совершать.

Такой подход идет именно от невероятной инфантильности и от отказа ее принять. Принятие инфантильности подразумевает необходимость взросления, а осознавать себя взрослым и принимать ответственность за себя самого тоже страшно. Это неизбежно влечет за собой и другие степени ответственности, и мало кто на самом деле этого хочет.

Именно поэтому многие надеются, что обвиненных в насилии известных людей оправдают, докажут их невиновность. Или хотя бы не докажут вину. Я и сам часто ловлю себя на том, что пытаюсь найти какое-то объяснение их действиям. Градус этой дискуссии сейчас настолько зашкален, что найти истину очень сложно.

Тут очень важен вопрос о допущении насилия. Мы либо позволяем себе это, либо нет. Очередной скандал — повод для каждого из нас задуматься о том, где этот «тормоз» у нас в голове, срабатывает ли он в нужное время? Где проходит граница? Заберу ли я найденный кошелек или попробую найти владельца? Воспользуюсь ли я властью или положением, если мне за это ничего не будет? Возьму ли я взятку, если точно знаю, что не попадусь? Видимо, люди, которые осуждают жертв насилия, этот вопрос для себя не решили. Или даже ни разу им не задавались, а громкий скандал подталкивает их к необходимости думать об этом».

Вопрос ответственности и осознания собственных моральных границ тоже связан с потребностью верить в ту самую модель справедливого мира.

«На мой взгляд, миром правят случайности, — комментирует Владимир Дашевский. — Признать это — значит признать существование в неопределенности. В мире, полном неопределенности, возможны такие события — цунами, землетрясения, изнасилования, убийства. В этом мире люди проявляют скверные качества, опираясь на свою власть или авторитет. И именно поэтому массовое сознание склонно скорее обелить насильника, чем принять позицию жертвы».

Если мы осмелимся признать, что жизнь действительно бывает несправедливой и необъяснимо жестокой, то неизбежно столкнемся с очень неприятными чувствами. Мы ощутим собственную уязвимость, и нам придется осознанно взять на себя ответственность за свои поступки. Принять это крайне сложно. Но именно это принятие делает нас по-настоящему взрослыми, думающими людьми.