[:ru]Травля[:]

• По данным Организации экономического сотрудничества и развития, каждый пятый российский школьник регулярно сталкивается с проявлениями травли.
• Психологический способ противодействия травле: перестать изображать жертву и проявлять агрессию в ответ на оскорбления.
• Родители должны искать способы прекращения травли на уровне школы, в крайнем случае – переводить ребенка в другую школу или обращаться в полицию.
• Травля в школе – проблема и для человека, который стал жертвой, и для самих агрессоров, а значит, и для государства.

Марьяна Торочешникова: 150 миллионов детей в школах всего мира подвергаются насилию и травле — такие данные приводит ЮНИСЕФ. А если верить исследованию, проведенному в 2015 году Организацией экономического сотрудничества и развития, каждый пятый российский школьник регулярно сталкивается с проявлениями травли в свой адрес. О травле часто не говорят вслух, опасаясь, что это навредит репутации школы, учеников или родителей. Если в школе над ребенком ежедневно издеваются, запирают его в кабинке туалета, портят одежду, дразнят, бьют, это проблема и учителей, и родителей, и детей. И не важно, как называть это явление — «травля» или «буллинг».

У нас в гостях руководитель проекта «Травли.Net» Ирина Пудовинникова и адвокат Сергей Макаров.

^{Видеоверсия эфира}

Ирина Пудовинникова: «Буллинг» произошел от английского слова bullying — нарываться, обижать, и отсюда есть еще buller — «агрессор» по-русски. Это ситуация, когда один ребенок или несколько по сравнению с остальной большей группой попадают в ситуацию постоянного, продолжительного насилия, издевательств, насмешек со стороны большей части детского коллектива. И здесь важно отличать травлю от конфликта. Конфликт — это кратковременно, силы равны, а при травле силы не равны, и дети не могут самостоятельно выйти из этой ситуации.

Марьяна Торочешникова: Это какое-то новое явление — школьная травля — или вполне закономерное поведение среди подростков?

Сергей Макаров: Статистика показывает, что буллинг есть везде. Это не чисто российское, а глобальное явление. Оно, конечно же, было всегда. Когда-то оно обостряется, а когда-то, может быть, смягчается, особенно под влиянием каких-то гуманистических тенденций, но это редко. Буллинг есть. То, что сейчас он больше обсуждается, очень хорошо, ведь если проблема замалчивается, она не решится.

Марьяна Торочешникова: А что дало толчок такому активному обсуждению школьной травли в последние год-полтора?

Ирина Пудовинникова: В последние несколько лет вообще стали подниматься довольно острые темы, в социальных сетях происходят всякие флешмобы, люди делятся своими историями про насилие, про детские травмы, и буллинг — это один из таких элементов социальной жизни человека, которым хочется делиться, когда тебе плохо. Сейчас уже принято говорить о своих эмоциях, чувствах, переживаниях, и это нормально.

Марьяна Торочешникова: Как это происходит?

Ирина Пудовинникова: Чаще всего это происходит в коллективах, которые были созданы искусственно — таких, как школьный класс, например. В спортивных секциях или кружках по интересам такого почти нет, потому что у детей одна цель, общие интересы, они туда пришли по собственному желанию. А в классе, особенно в пятом, в начале средней школы, когда дети приходят из разных классов младшей школы, у них начинается занимание ролей, позиций, выстраивание иерархий. Если нет значимого взрослого, которого дети уважают, то ситуация травли может возникнуть ниоткуда, даже если все дети кажутся успешными, нормальными. Это просто групповая динамика, то есть дети в любом случае начнут занимать позиции: кто главный…

Марьяна Торочешникова: Можно обозначить свои позиции, но это же вовсе не означает проявления агрессии.

Ирина Пудовинникова: Да, здесь уже дети начинают и самоутверждаться, и иногда получать от учителей скрытые намеки, что вот этот ребенок постоянно опаздывает, хуже всех учится. А дети хотят заслужить доверие и уважение учителя, и они таким образом поддерживают его мнение по отношению к этому ребенку и начинают его буллить.

Марьяна Торочешникова: А кто может стать жертвой буллинга — есть какая-то группа риска? Например, ты рыжий, ты в очках, ты слишком худенький или, наоборот, толстый…

Сергей Макаров: Да, есть группа риска, но не всегда те, кто к ней относятся, могут стать жертвой буллинга. Если рыжий может за себя постоять, то он может и не стать жертвой. Если «ботаник» занимается в секции самбо, вряд ли какой-то буллер решит на него напасть, если только большой стаей.

Ирина Пудовинникова: Любой может стать жертвой. Если в классе принято кого-то травить, там всегда найдут жертву. Предпосылки появляются, когда есть скука, нет мотивации, общей цели, взрослого, который может подсказать, как себя вести, или показать пример.

Марьяна Торочешникова: Правильно ли я понимаю, что противостояние буллингу – всегда физическое?

Сергей Макаров: Вовсе нет. Хорошая психологическая подготовка, заложенная родителями, дороже физической силы. Если ребенок уверен в себе, он может не довести нападки на него до критического уровня, нивелировать, обнулить их своим ровным, спокойным, ироничным отношением. Ведь шутку и издевку можно воспринять по-разному. Это может быть просто подтрунивание, а может быть издевательство, и многое зависит от того, как сам ребенок к этому относится.

Марьяна Торочешникова: Перестать изображать жертву и проявлять агрессию в ответ на оскорбления – американский психолог Брукс Гиббс называет это золотым правилом противодействия травле.

Ирина Пудовинникова: Травля процветает, когда есть ответная реакция, которой ожидают агрессоры. Если есть такая реакция, то это будет продолжаться и усиливаться. Если же такой реакции нет, и ребенок быстро переходит на другую роль, тогда она сходит на нет. Но опять-таки все это происходит с помощью учителя или родителей одноклассников.

Марьяна Торочешникова: Почему коллектив так охотно вовлекается в эту травлю?

Ирина Пудовинникова: Детьми-свидетелями движет страх оказаться на месте жертвы, неуверенность в том, что они смогут изменить ситуацию. Они же не понимают, кто еще здесь свидетель, насколько они сильны как группа свидетелей. Многие дети, особенно на начальном этапе зарождения травли, не понимают, что происходит: ну, пошутили, игра… Но в любом случае они страдают. Вообще, когда травля в классе уже на каком-то серьезном этапе, там снижаются и академические показатели, и эмоциональное состояние детей. Это некомфортно, весь класс находится не в безопасности.

Марьяна Торочешникова: Я еще могу понять, что дети могут сразу не заметить буллинга. Но разве могут его не заметить взрослые — родители, учителя?

Сергей Макаров: Они могут сделать вид, что не заметили, и это еще страшнее.

Ирина Пудовинникова: Родители могут не заметить, просто потому, что дети могут по-разному себя вести в школе и дома. Но учителя, во всяком случае, классный руководитель не может не заметить.

Марьяна Торочешникова: Какова самая типичная реакция учителей на такую ситуацию?

Ирина Пудовинникова: Травлю в классе можно остановить за 30 секунд, просто сказав что-то, что, если учитель авторитетный, дети воспримут как закон, который нельзя нарушать. Если же реакция учителя неправильная, то он просто говорит, что ребенок сам виноват, и родители других детей виноваты, воспитали их такими, или это конфликт, разберутся сами.

Марьяна Торочешникова: Но разве эти буллеры не начинают еще больше травить ребенка, за которого вступился учитель?

Сергей Макаров: Это неоднозначно. Учителю нужно правильно построить общение, чтобы это не было прямой рукой помощи: не трогайте его, он хороший. Это должна быть какая-то неявная, подспудная помощь.

Марьяна Торочешникова: Какой пример можно назвать эталоном неправильно поведения учителя или администрации школы, которая заметила буллинг?

Ирина Пудовинникова: Это полное нежелание взять ответственность на себя. Они перекладывают ответственность на плохих детей, на их родителей, на окружающую среду, на нехватку рабочего времени, но если учитель или администрация говорят, что это травля, мы это признаем, будем работать, — это дорого стоит. Такое бывает, но, конечно, редко. Чаше всего – нет: «у нас травли нет, у нас все хорошо».

Марьяна Торочешникова: А как родитель может узнать, что его ребенка травят, если сам ребенок не расскажет?

Сергей Макаров: Прямые беседы не помогут, и чем старше ребенок, тем более он закрыт в себе.

Ирина Пудовинникова: Ребенок должен понимать, что никто не пойдет сразу же разбираться в школу, и если он расскажет родителям, скандала из этого не получится, агрессоров не пойдут тут же наказывать. Ребенок доверится, только если он почувствует, что он в безопасности, а любая ссора с коллективом, спровоцированная походом родителей в школу, это еще хуже для ребенка. Он думает: меня сейчас обижают, но если я скажу родителям, то будет еще хуже. Если родители правильно себя поведут, то не будет.

Как можно, наблюдая за ребенком, понять, что что-то не так? Успеваемость падает без причины, ребенок не хочет идти в школу вплоть до психосоматических заболеваний: он часто болеет. И он не рассказывает про друзей, его не приглашают на дни рождения. Если атмосфера в классе хорошая, доброжелательная, в любом случае будут образовываться группы друзей, а если атмосфера напряженная, то, конечно, все дети в страхе и в стрессе.

Марьяна Торочешникова: Вы говорите, что неправильно, если родитель, узнав о травле его ребенка, сразу же пойдет скандалить со школьной администрацией, таскать за вихры буллеров…

Сергей Макаров: Вот это самое неправильное – таскать за вихры буллеров. Так можно перейти и грань законности, и родители жертвы окажутся виновными в уголовно-процессуальном смысле.

Марьяна Торочешникова: А как же нужно вести себя родителям?

Ирина Пудовинникова: Нужно попробовать пообщаться с другими родителями, чтобы они порасспрашивали своих детей, идти на сотрудничество с классным руководителем. Если классный руководитель не заметил травлю, но готов что-то предпринимать, это оптимальный вариант выхода. Если травля уже на таком этапе, когда есть физическое насилие, тогда в первую очередь нужно подумать о психологическом состоянии ребенка, и его нужно забирать из школы.

Сергей Макаров: Если учитель ничего не сделает за срок, обозначенный родителем (неделю, месяц), то нужно выходить на руководство школы. Обычно классные руководители не заинтересованы в том, чтобы ситуация выходила на этот уровень. Школа не заинтересована в том, чтобы проблемная ситуация выходила за пределы школы, на уровень органов образования, и уж тем более в правоохранительные органы.

Марьяна Торочешникова: А может ли сложиться ситуация, когда именно из-за обращения родителя ребенка, которого травили его одноклассники, к учителю или в администрацию школы ребенка начинает травить и педагогический состав?

Сергей Макаров: Тогда они уже перейдут грань закона: это нарушение обязанностей школы, которая обязана обеспечивать сохранностью здоровья. Если родитель сталкивается с этим, есть смысл ознакомиться с законом об образовании и уже начинать писать официальное обращение.

Марьяна Торочешникова: Ну, это на словах все так хорошо, а может ли получиться так, что администрация начнет выживать этого ребенка из школы?

Сергей Макаров: Я знаю одну семью, где к ребенку очень плохо относились в школе, но родители заняли жесткую позицию (они юристы) и настояли на том, чтобы школа не предпринимала никаких действий против ребенка. Школа признала, что она не права, и претензии к ребенку были сняты. Ставить вопрос, что ребенок должен уйти из школы, для школы абсолютно недопустимо.

Марьяна Торочешникова: Тем не менее, учителя могут сами травить учеников?

Ирина Пудовинникова: Могут. Иногда это происходит неосознанно, иногда осознанно. Например, учителя раздражает поведение ребенка, потому что он медленно соображает, рассеян, вечно опаздывает, и он постоянно делает на этом акцент. А остальные дети все это считывают и начинают делать то же самое уже даже без участия учителя. Учитель может сам находиться в ситуации стресса, злости и в этом состоянии манипулировать ребенком с помощью оценок, и это опять-таки считывает и подхватывает группа, чтобы не оказаться на месте этого ребенка. Школьная система – это же как один организм, и если где-то происходит сбой, идет такое заражение.

Марьяна Торочешникова: А как может проявляться сознательный буллинг со стороны педагога?

Сергей Макаров: В насмешках, в заданиях, которые ребенок не выполнит. Учитель может чаще вызывать ребенка и во время ответа создавать стрессовую ситуацию. В общем, нужно, чтобы родители объединились и указали учителю не недопустимость такого поведения. Может быть, нужно сообщить и в администрацию школы. Если администрация видит, что родители готовы бороться за своего ребенка, велика вероятность, что с ними не будут связываться.

Марьяна Торочешникова: В каком случае ребенка нужно забрать из школы?

Ирина Пудовинникова: Когда ребенок придумывает всевозможные причины, чтобы не пойти в школу, это доходит до истерики, он постоянно болеет, откровенно говорит: «Я не хочу ходить в школу, мне там не нравится».

Сергей Макаров: Кстати, перевод ребенка в другую школу может не стать панацеей, и там тоже будет буллинг: здесь нет никаких гарантий.

Ирина Пудовинникова: И, конечно, с ребенком должен работать специалист. Психолог поможет вам, скажет, например, насколько глубок конфликт с одноклассниками, есть ли у ребенка хоть какая-то поддержка в классе.

Сергей Макаров: Родители могут хотя бы почитать в интернете психологические советы по поводу подобной ситуации и сами побеседовать с ребенком. Я где-то читал, что устранение симптомов (заставить ребенка похудеть или не носить очки, то есть устранить повод для придирок к нему) – это не путь к решению проблемы. Если он уже стал жертвой, будут придираться и к чему-то другому. Нужна работа с ребенком — в первую очередь психологическая, нужно повышать его самооценку, самоуважение, делать его психологически более крепким и устойчивым.

Марьяна Торочешникова: А есть ли какие-то «горячие линии» для подростков, где работают бесплатные психологи, которые могут дать какие-то советы ребенку или его родителям о том, как вести себя в этой ситуации?

Ирина Пудовинникова: Есть. И на сайте «Mobbingu.net» есть два психолога, которые отвечают на письма родителей. На нашем сайте мы тоже прорабатываем обратную связь. И есть психологическая служба поддержки, можно звонить туда, и они направят к специалисту. Даже сами дети могут позвонить. Но дети, скорее всего, этого делать не будут, а для родителей, у которых нет возможности обратиться к специалисту, есть великое множество бесплатной поддержки, ее нужно поискать. Возможно, поможет школьный психолог.

Марьяна Торочешникова: А если в России принять какой-то специальный закон о буллинге, это изменит ситуацию? Или уже сейчас достаточно механизмов?

Сергей Макаров: Механизмы, проставленные государством в ныне действующем законе, нужно не критиковать, а использовать. Это письменное обращение в органы образования, в правоохранительные органы — с изложением ситуации, со сбором и предоставлением максимума доказательств. Сейчас, например, существует кибербуллинг, травля в социальных сетях, и это даже проще зафиксировать, заверить нотариально и приложить к документам.

Ирина Пудовинникова: Прежде чем давать ребенку телефон, компьютер, доступ в социальные сети, нужно объяснить, что это пространство, откуда информация может быть скачана и использована другими людьми не в твоих интересах. Ребенок должен понимать, что в социальных сетях он несет ответственность за контент, который он туда выкладывает. Я знаю, что сейчас разрабатываются программы, когда родители могут контролировать контент, видеть в нем повторяющиеся слова, издевательства, угрозы.

Сергей Макаров: Тут еще многое зависит от того, как настроить ребенка. Есть замечательная русская поговорка: на каждый роток не накинешь платок. Он не может нравиться абсолютно всем своим сверстникам, кто-то будет им недоволен. Надо научить ребенка более спокойно к этому относиться, не дать ему углубиться в эти переживания, воспринимать это просто как неприятный эпизод в жизни. И надо попытаться перенастроить его на другое общение, на другие увлечения.

Это вопрос доверия — могут ли родители с согласия ребенка иметь доступ к его соцсетям, телефону, переписке. Если родители поняли, что кибербуллинг есть, конечно, надо объяснить ребенку его опасность и способы противодействия ему. Может быть, ребенок драматизирует, и все не так трагично. Но если проблема есть, если это угрозы жизни, здоровью, имуществу, то эти тексты нужно фиксировать с помощью нотариуса и передавать в правоохранительные органы.

Марьяна Торочешникова: А как на это реагируют в полиции?

Сергей Макаров: Реакция полиции может быть разной, но если к заявлению приложены доказательства, то реакция будет более внимательной. И я все-таки призываю в полицию обращаться не в первую очередь, сначала надо исчерпать все средства на уровне школы. И всю переписку с администрацией школы нужно документировать. По действующему закону об образовании, у школы должен быть интернет-сайт, а это значит, есть интернет-канал обращения к руководителю школы, и это уже будет зафиксировано. Можно продублировать это письменным документом, который будет сдан в секретариат школы. И очень велика вероятность того, что школа предпримет усилия для решения проблемы.

Марьяна Торочешникова: Все-таки нужен какой-то специальный закон?

Сергей Макаров: Рановато.

Ирина Пудовинникова: Да, рано. Сейчас нужно говорить о распространении информации об этой проблеме и об ответственности взрослых. Сами дети не могут выйти из ситуации травли. Кто-то из взрослых, учитель или школьная администрация, должен взять на себя ответственность, ведь дома ребенок в безопасности. Дети все разные, но в школе они тоже должны находиться в безопасном пространстве, и ответственность за это лежит на школе.

Сергей Макаров: Закон хорош, когда есть осознание размера, важности и опасности проблемы. На мой взгляд, у нас еще нет такого осознания. Если сейчас навязать этот закон, то он не будет понят и окажется недействующим. Надо давать больше информации о том, что буллинг в школе – это проблема и для человека, который стал жертвой, и для буллеров, причем на далекую перспективу, во взрослую жизнь. Если буллер привык к безнаказанности, трудно сказать, сможет ли он остановиться. Может быть, он будет и дальше выплескивать эту агрессию, и она приведет его к жизненной катастрофе. Он уже не вспомнит, что все началось с того, что на протяжении нескольких лет в школе он обижал мальчика за соседней партой. Это проблема для всех, а значит, и для государства.