[:ru]Уйти нельзя остаться: «Я прожила с абьюзером 20 лет»[:]

Я хотела уйти, но не знала как…» Стоп. Перестаньте задавать один и тот же вопрос: как она вообще могла оставаться в этих отношениях. Не то чтобы ответа не было — просто понять и осмыслить его очень сложно. А ваши вопросы и суждения в духе «сама виновата» — они просто заставляют нас стыдиться еще больше.

Вам, наверное, сложно в это поверить, но мои свидания с будущем мужем мало чем отличались от ваших: он был мил, уделял мне внимание, говорил комплименты. Конечно, «тревожные звоночки» звучали уже в начале наших отношений, но я была молода и наивна — в сущности, как все мы в определенном возрасте. Отличие только в том, чем все в итоге обернулось.

Эмоциональное насилие возникает не вдруг: это медленный, непрерывный, методичный процесс, что-то вроде текущего на кухне крана. Кап-кап, капля за каплей.

Первые капли легко пропустить: «это же просто шутка». Тебе говорят, что ты слишком обидчива и ничего такого не имелось в виду. А может, я и правда такая?

Кран продолжал выпускать каплю за каплей. Я начинаю замечать их, но не придаю им особого значения. Шутки в мой адрес на людях — ну вот такой он, мой партнер, душа компании. Спрашивает, куда я собралась в этом платье или с кем встречаюсь, — да просто он любит меня, вот и все.

Он говорит мне, что ему не нравится моя новая подруга, — и я соглашаюсь. В конце концов, муж для меня важнее подруги, и дружба плавно сводится на нет.

Звук уже начинает раздражать — но не продавать же дом из-за текущего крана. Даже когда безобидный шлепок вовсе не кажется безобидным, я легко убеждаю себя в том, что он ничего такого не имел в виду.

Он забывает, что сильнее меня. Когда я ловлю его на очередной лжи, он говорит, что я спятила, раз не верю ему. А может, я и правда схожу с ума?.. В обратном я уже не вполне уверена.

Я стараюсь как-то компенсировать этот текущий кран нашего брака. Я буду лучше. Я стану идеальной женой. Я позабочусь о том, чтобы в доме всегда было чисто, а на столе ждал ужин. И даже если к ужину он не является, я забочусь о том, чтобы еда не остыла. Иногда мне это надоедает. Однажды, вновь не дождавшись мужа с работы, я в сердцах отдаю ужин собаке. Правда, когда за полночь он наконец является, я уже не чувствую в себе такой решимости: выскакиваю из постели по первому зову и готовлю ему ужин.

Он все чаще будит меня. Я больше не могу полностью расслабиться и уснуть глубоким сном. Я постоянно прислушиваюсь и жду. По утрам я шикаю на детей, чтобы они не разбудили папу. Мы начинаем ходить вокруг него на цыпочках.

Капли барабанят вовсю. Я боюсь подставить таз и понять, сколько же воды утекает. Включается отрицание. Если бы я этого не сказала, он бы не взбесился. Это моя вина, мне надо просто помалкивать. Я же знала, что с ним лучше не спорить, когда он выпил.

Он прав: я и правда неблагодарная. Он работает, а я сижу дома с детьми. Не может же он сразу после работы идти домой: конечно, ему нужно немного времени для себя. В дни редких встреч с друзьями я спешу оказаться дома раньше него. Я никогда не прошу его присмотреть за детьми: нельзя доставлять ему неудобства.

Мы даже обращаемся в семейную консультацию. Хотя ни он, ни я толком не объясняем, зачем мы пришли, консультант делится с нами своими опасениями. Эта консультация становится первой и последней.

Я так стараюсь стать безупречной женой, что не замечаю, как вода льется на пол. Но я знаю, как все исправить. Для внешнего мира я стану очень активной, не забывая при этом поддерживать дома порядок и уют. И никогда не осмелюсь попросить помощи.

Я почти идеальная мать. Я всеми силами создаю иллюзию образцовой семьи. Мои дети постоянно чем-то заняты (конечно, за все активности отвечаю только я). В церкви мне советуют книги и аудиолекции о том, как лучше понимать нужды супруга и молиться за него. Я начинаю проговариваться другим мамам о том, как действительно обстоят дела, но стоит им задать вопрос, решительно все отрицаю. Нет, у нас и правда все хорошо. В качестве доказательства я предъявляю семейные фотографии в соцсетях.

Не знаю, что пугает меня больше: то, что другие откроют мой секрет, или что муж узнает о том, что я с кем-то поделилась правдой о нашем браке. Я наконец понимаю, что боюсь его.

И вот наконец однажды я просыпаюсь и понимаю, что наш дом затопило. Моя голова под водой. Мне страшно. Я вижу страх в глазах моих детей. Что же я наделала?! Как я это допустила? Кем я стала? В ту ночь, когда он бросает в меня телефон, едва не попав в голову, больше всего на свете я хочу собрать детей и уехать. Когда он встает из-за кухонного стола и бросает в меня вилку на глазах у детей, я хочу уйти.

И куда я пойду? А если и смогу вырваться, что стану делать? На что мы с детьми будем жить? Он прав: без него я не выживу. Мне нужны его деньги.

— Что, уйдешь и будешь шляться? — кричит он. — Я всегда знал, что тебе только это и нужно!

Он умеет перевернуть все с ног на голову. Речь уже не о его действиях — теперь «под следствием» я.

Я больше не та, что была на первом свидании. Он запугал меня, сделал слабой. Он победил. Я выбрала его и родила от него детей. Это моя вина. Моя главная задача — безопасность детей. За 20 лет я забыла о том, что бывает другая жизнь. Я остаюсь.

Наводнение продолжается. Я снова ухожу под воду. В разгар очередного скандала я говорю, что с меня довольно. Я отвечаю на его агрессию. Но даже спотыкающийся и пьяный, он сильнее меня. Я вижу это в его глазах, когда он наступает на меня. Самой природой ему дана способность убивать. Его взгляд пугает меня.

— Убирайся, — усмехается он. — Но дети останутся со мной.

Я должна перекрыть воду — если не ради своей жизни, то уж, по крайней мере, ради остатков здравого смысла. Несмотря на все мои усилия, мой секрет прорывается наружу. Но, несмотря на советы друзей, я просто не могу встать и уйти. Это не так просто.

У меня нет денег. Он нашел мой тайник — деньги, которые я копила почти год. Скорее всего, взломал мою почту. Я должна была догадаться. Он всегда следил за мной. Интересно, что он сделал с моими деньгами? Точно не потратил их на наших детей. Скорее всего, пропил или проиграл в карты, чтобы произвести впечатление на другую женщину.

Я застряла. Я остаюсь.

Господи, не дай мне погрузиться под воду окончательно. Мою семью уже не спасти — но, пожалуйста, сохрани меня и моих детей.

Мне повезло. Я развелась, хотя раны все еще глубоки.

Насилие не всегда проявляется в виде подбитого глаза или кровоподтеков на теле женщины, но эффекты психологического насилия так же губительны.

Я пошла к психологу, и мне поставили сразу несколько диагнозов: депрессия, тревожность, ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). Мой муж, абьюзер, держал меня в страхе, а депрессия и тревожность лишили меня возможности делать хоть какие-то шаги, чтобы вырваться. Поначалу мне показалось, что ПТСР — это уже перебор, но прошло уже три года, а некоторые ситуации или даже звуки вызывают во мне страшные воспоминания. Например, когда наш босс начал кричать на сотрудников, мне стало физически плохо. Я снова оказалась на полу сарая, съеживаясь, стараясь хоть как-то защититься от гнева возвышавшегося надо мной мужчины.

Мои дочери стали свидетельницами того, как жестоко мужчина может обращаться с женщиной, а сыновья получили дурной пример того, что значит быть «настоящим мужчиной». Вот чего я по-настоящему боюсь.

Я осталась во имя детей — а теперь виню себя за то, какое влияние все случившееся может на них оказать.

… была изолирована от мира.

… финансово зависела от абьюзера.

… не высыпалась и не могла нормально восстановиться.

… мне говорили о моей никчемности — и я верила.

… жила в постоянном ожидании следующей атаки, и это меня изматывало.

… уйти я боялась больше.