Глава государства в своем послании, посвященном Стратегии развития Казахстана до 2050 года поставил стратегическую задачу вхождения Казахстана к 2050 году в группу 30-ти самых развитых государств мира. Данная задача применительно к региональному развитию означает перестройку всей системы регионального и межрегионального позиционирования в направлении структуры, отвечающей критериям и содержанию понятия развитости, используемому в мировом сообществе для обозначения высоких стандартов человеческого развития.
Из анализа совокупности исследования данных оснований нами выяснилось, что исторически, со времени существования СССР, административно-правовое и региональное позиционирование территорий Казахской ССР в структуре федеративных, вернее, псевдофедеративных отношений в СССР, их областное и иное территориально-административное деление, осуществлялось на основе сложившейся ресурсной направленности, сырьевой «специализации» деятельности, явившейся следствием прежнего колониального подхода Российской империи к территориям окраин. Принцип ресурсности был главным принципом организации советского территориального пространства развивающегося государства, что в полной мере соответствовало колониальному феодальному характеру имперского государства. Человек в этих условиях был всего лишь фактором безопасности производства и инструментом добычи ресурсов для обеспечения, прежде всего, жизнедеятельности, функционирования административной структуры государства. Человек и его потенциал полностью выпадал из стратегических целей государства, поскольку оно функционировало на основаниях тотального отчуждения – отчуждения человека от собственности, от другого человека и от человеческой сущности.
В условиях обретенной независимости и суверенитета, когда Казахстану под руководством Главы государства Н.Назарбаева удалось посредством реализации быстрых социально-экономических реформ достичь уровня среднеразвитости социально-экономического и политического развития, характерного для стран Восточной Европы – новых членов Европейского Союза, данный принцип исчерпал свои продуктивные возможности. Вплоть до начала мирового финансово-экономического кризиса действие принципа ресурсности позволяло Казахстану относительно легко, за счет продажи тех же углеводородов, металла и других ресурсов, аккумулировать необходимые для достижения уровня «состоявшегося государства», как определил Н.Назарбаев, средства. Сегодня же, когда глобализация достигла своего самого предельного уровня, когда ее продукты (информация, услуги, капитал и т.д.) стали доступны в каждом отдельно взятом населенном пункте, настало время развития в Казахстане параметров индустриального и постиндустриального общества, избавления от болезней «проклятия ресурсов» и «проклятия пространства», свойственных континентальным государствам Евразии, лишенным выхода к мировому океану и ограниченным старой экономической, транспортно-коммуникационной инфраструктурой и логистическими возможностями. Тем более, ресурсная экономика показала свою возрастающую слабость в условиях мирового финансово-экономического кризиса, об опасности второй волны которого неустанно говорит Глава государства.
Поэтому, в условиях крепнущей независимости и растущего суверенитета, когда Республика Казахстан стала активно позиционировать себя на международной арене на основе принципа многовекторности и новых геополитических, культурно-цивилизационных интересов, возникла настоятельная необходимость переосмысления и нового прочтения (видения) регионального позиционирования территориально-административных и территориально-производственных структур, карты регионоведения унитарного государства Казахстан. Прошлая система регионирования государства, обслуживающая «единый народно-хозяйственный комплекс» СССР на основе силовых и идеологических принципов организации пространства, должна быть перестроена в соответствии с новой геополитической миссией и культурно-цивилизационной ориентацией казахской нации и государственности как самостоятельных субъектов собственного развития. Как показал Президент Казахстана Н.Назарбаев, геоэкономическая и геополитическая структура административно-территориального и территориально-промышленного деления в современных условиях ширящейся и углубляющейся независимости должна строиться на новом философском прочтении судьбы нации и ее убежища в лице государства, на национальном прочтении либеральных и демократических, а также иных принципов организации жизни.
Разделение территории Казахстана по областям, произошедшее в советское время (наследие тоталитарной традиции), структурно предопределило большую разобщенность западных, северных, центральных и юго-восточных частей страны, исторически сложившихся как самостоятельные, во многом обособленные друг от друга крупнейшие региональные образования. Тяготеющие к центрам этих образований по природным, производственным или человеческим ресурсам, западный, центральный, юго-восточный и северный регионы страны не были соединены единой сетью автомобильных, железнодорожных, авиационных и иных коммуникационных, кроме телефонной связи, путей, национальными системами водо-, энерго- и газоснабжения, не представляли видимости какой-либо территориальной, производственно-экономической и социальной сочлененности, проявляя растущую специализацию в соответствии с теми видами ресурсов, которые добывались или имелись в данных регионах. Такое положение дел периодически детерминировало рост демографических особенностей, демографической специфики регионов, способствуя разделению регионов и по национальному, и по религиозному, и по социальному признакам.
На западе Казахстана стало преобладать казахоязычное население, на севере и в центре – русскоязычное, на юге и юго-востоке страны, за исключением города Алматы, где оставалось проживать многочисленное русскоязычное население, стало преобладать казахоязычное население. К казахоязычному и мусульманскому населению страны стали относить представителей всех тюркских и иных азиатских неславянских этносов, относящихся к желтой расе, а к русскоязычному практически всех представителей белой расы, за исключением тех, кто исповедовал ислам. В городах концентрировалось большей частью русскоязычное, а в сельской местности – казахоязычное население. Если во Франции региональные притязания проявились на основе особенностей этнокультурной (языковой и культурной) идентичности (Нормандия, Гасконь, Эльзас, Лотарингия и т.д.) и закончились образованием региональных экономических объединений на основе их торговых палат, то региональное и местное разделение в Казахстане явилось следствием разрушения структуры народнохозяйственных связей и профессиональной ориентации советского периода.
После дезинтеграции СССР, произошло разрушение сложившихся ранее экономических связей и отношений между регионами, областями и районами, произошло расщепление экономического пространства единого народно-хозяйственного организма, основанного на плановой системе и стало происходить полное переформатирование социально-экономического порядка жизни на основе новых либеральных принципов. Либерализм, ставший главным принципом экономической политики и приведший к становлению института частной собственности, первоначально достаточно эффективно воспользовался ресурсным принципом регионального развития страны, обеспечив приток капиталов в ресурсные области и регионы государства. Наибольший эффект от такого привлечения капиталов был достигнут в предкризисные годы, которые оказались настолько «жирными», что вселили в граждан эйфорию беспроблемного и «безоблачного» будущего развития. Однако, в последствии, с началом мирового финансово-экономического кризиса, ресурсность как главный фактор развития регионов был низложен.
Тем не менее, ни после развала СССР, ни после достижения Казахстаном уровня состоявшегося государства, центральной властью страны не была учреждена новая, более высокая форма административно-территориальной структуры, не были учреждены административные регионы, которыми должны были управлять полномочные представители Президента Республики Казахстан, как это было, например, сделано сначала во Франции, а потом при В.Путине в России. Более того, не создав административно-территориальную единицу верхнего уровня, где не только исполнялись бы государственные программы, но и через институт префекта оказывалось бы влияние на географическую структуру государственных учреждений, которая принимает во внимание границы между регионами и уполномочивает региональные советы (Франция) или постпредов (Россия) проводить более самостоятельно текущую региональную деятельность или осуществлять более эффективный контроль за деятельностью территориально-административных единиц более низкого уровня, в Казахстане не была создана и низовая структура (типа коммуны и городских муниципальных округов во Франции). Узбекская махаля, французский городской муниципальный округ, в других странах – муниципалитет, приход (в просторечье – «квартал») – типичные единицы нижнего уровня административно-территориального и территориально-социального деления, объединяющие общину жителей населенного пункта или городского микрорайона. Если значение коммун и микрорайонов проявилось по мере падения роли церковных приходов после Великой французской революции и их уж точно не могли бы у нас заменить кооперативы собственников жилья (КСК), точно также, значение узбекской общины жителей – махали — проявилось после низложения роли парткомов и райкомов коммунистической партии, закрытой после развала СССР.
Настоятельная необходимость появления низшего звена административно-территориального деления в Казахстане обусловлена как проблемами ускоренной социализации личности, укрепления значения культурной (как этнической, так и общегражданской) и метафизической (идеологической) составляющей ее потенциала, так и возрастанием значения публичной политики, ее проникновения на самые нижние (бытовые и общинные) этажи человеческой жизнедеятельности в условиях растущей глобализации мира. Там, где перестают действовать общие культурные смыслы, начинается проникновение чужих, возникают нетрадиционные субкультуры и религиозные течения, нарушается культурное единство народа. Разрастающийся мультикультурализм и религиозное противостояние способно нарушить социальный порядок государства, превратить национальное пространство в поле битвы различных религиозных и экстремистских группировок.
На этом, самом низшем уровне социальной организации общества возможно и необходимо начать формировать социальный капитал нации, способствовать накоплению того «социального клея», который поднимет сплоченность местных элит и институтов местного самоуправления за судьбы не только местного социума, но всей нации и государства.
Если раньше для социализации человека в казахском обществе было необходимо жить «под присмотром» такой общины как аул, в котором воспроизводились культура и этика отношений на основе иерархии нравственного опыта людей, отношения регулировались этическими кодексами, а сам аул выступал колыбелью национального чувства («ауыл казактын алтын бесігі»), то сегодня значение общинного культурного пространства становится кардинальным для патриотического воспитания молодежи в микрорайоне или квартале многомиллионного города, который также должен стать современной колыбелью казахской культуры и цивилизации («кала казактын алтын бесігі»), укоренения в людях тех моделей казахской культуры и этических кодексов казахской нации, которые могут составить подлинный и эффективный арсенал освоения и культурного переваривания ими основных парадигм развития современного мира, как это случилось, например, в Японии, достигшей вершин человеческой цивилизации. Иными словами, национальная этика должна лечь в основу национальной модели демократии с самых нижних этажей социальной структуры общества и до самых высших.
Так, с одной стороны, постмодернистская культурная ориентация, распространяющаяся по мере того, как новые культурные модели социальной демократии (постиндустриальные общества) завоевывают все новые и новые пространства, стала формировать у молодежи в Казахстане космополитические взгляды и ценности, основанные на новой модели глобальной мировой экономики и нового уровня естественно-исторического предела планетарного человеческого потребления, выражаемого в логике прагматизма категориями личной выгоды и прибыли. Внутри социума микрорайона, махали или квартала появилась и соответствующая субкультура стяжательства, жажды наживы и модель культуры вины. Человек, приехавший из аула в город, перестал жить на основе прежних ценностей родовой этнокультуры, стал терять свои прежние глубоко опосредованные опытом собственного народа «тенгрианские», «ордынские», военно-кочевые или военно-демократические свойства, чрезвычайно востребованные в качестве мобилизационного ресурса в переходный период. Он стал вести себя как человек, за которым утерян «родовой» или культурно-метафизический, если говорить языком феноменологии духа, контроль. Теряемая, своя аульная и не до конца приобретенная чужая, городская идентичность, где символов и знаков родовой этики и иерархии нет, порождает во всех отношениях отчужденную личность, которая легко отречется не только от каких-либо принципов своей этнической культуры и станет асоциальной, но и с легкостью отречется от собственного народа и государства. Потеря собственных культурно-цивилизационных корней грозит обернуться общенациональной катастрофой и привести в условиях жесткого геополитического окружения к потере государственности.
С другой стороны, прямое, неосознанное и не переработанное собственными культурными моделями и принципами, внедрение глобальных трендов и моделей западного мира в практику жизни казахстанцев ведет к перегибам в оценках собственной и навязываемой извне идентичности. В этих условиях, грамотная и эффективная региональная политика, включающая в себя не только строительство новых территориально-административных единиц, но и способов, форм и содержания их деятельности, способна нивелировать многочисленные социальные и культурные разрывы, более предметно и конкретно сплотить элиты этих единиц в целях еще большего сплочения всей нации перед лицом грядущего века.
