Притча, которую должны написать через 30 лет
«Баллада» о кораблях
Когда-то целая флотилия лодок, больших и малых, спокойно стояла на якоре в своём Большом Внутреннем море. Она стояла спокойно и уверенно, но стояла слишком долго. А потом кто-то крикнул: «Вперед!», и корабли разом двинулись. Да так неудачно, что вся флотилия разом села на мель. Вначале не было даже испуга, ведь море было своим и все его любили. Корабли еще стояли в своем домашнем заливе, но среди лодочников сразу начался раздрай.
И тогда великий поэт сказал великой армаде, что «нельзя раскачивать лодку»… Его уважали. И потому все вроде бы смолкли, но затем вновь начался шум. Он превратился в бардак. «Правила жизни» исчезли, да и благородство в те времена забывалось слишком быстро.
Поднялся великий крик. И началось…
Армада разъединилась и все поплыли кто куда. Одни лодки-корабли выплыли в открытое море, где их проштормило и они разбитые, потеряв и винты и паруса, пристали к другим берегам. Другие закружились во внутреннем водовороте и, сталкиваясь между собой, растерли между своими бортами судьбы слишком многих.
А самой тяжелой лодке досталась самая большая мель. Она встала на камни колом и погрузилась в свою судьбу под волнами. И хотя море еще не бушевало, но волны шли уже по самый борт. Казалось, вот-вот и конец. От нее пытались отшвартоваться шлюпки поменьше, но их притягивали баграми и кричали, что мы все вместе. Хотя все вместе они стояли на «мертвом якоре».
Ожидание без надежды
Была еще одна лодка, не то, чтобы совсем крейсер, но – вполне себе корабль. Он был полон оптимистов и у них был клад. Они знали «его время придет» и терпеливо ждали чуда. Когда-то они пытались поймать в свои паруса ветер, но его не было слишком долго. А пока все надеялись на ветер, то команда гребцов была не нужна. Вокруг был штиль, и зачем гребцы.… Но ветер так и не пришел. И экипаж мало-помалу списался на берег. Остались только те, у кого корабль был единственным домом, и те, кто любил его.
И в лодке наступило великое молчание. А потом в великом океане стало пронзительно тихо. Никто якобы не ведал, что уже поднялись две огромные волны. Они шли из моря, но почему-то высекали огонь, когда бились об берег. Над лодкой летели обожженные птицы с других берегов, но люди надеялись, что всё обойдется. Им так хотелось.
Но такие мировые волны бывают раз в сто лет, они убийственны в своей дикой сшибке. Кое-где навстречу им поднимались прибрежные малые, но отчаянные волны. Они пытались отвадить вселенский напор от своего берега. Но тем больше в их водах усиливался хаос дикого моря. Подступал идеальный шторм. И если где-то оставались тихие гавани, то тем опаснее становились их капканы. Если раньше в них выбрасывался всемирный мусор, то теперь, чем тише заводь, тем сильнее бьют в нее дикие волны.
И тогда наступило время плыть. Аврал наступил, как всегда, неожиданно и вдруг.
Троянские игры для народа гребцов
После первой волны побежали к гребцам и даже вспомнили их имена.
Но гребцов-то – уж нет, хотя были, конечно, и те, кто мог бы грести. Их было много, но они уже не хотели. Они давно не ходили в море и забыли его.
И еще, они были истощены своей душевной тоской, и им уже было всё равно. Вместо надежды в них поселилась тоска. Одна тоска – по прошлому, когда командиры здоровались с ними за руку, а другая – по будущему, которое могло бы быть. И нет той команды, которая могла в любой шторм исступленно налегать на весла и верить, что они все вместе.
Да и устали гребцы. Когда-то гребцов научили народной забаве: разделиться на три сотни и кричать, кто громче и кто круче. Игра воодушевляла их, но запатентовать ее не получилось. Правил этой игры не нашли ни в одной старинной книге. Но самое главное – выяснилось попозже. Счет в игре не ведется и потому она бесконечна.
Игроки задыхались. Они уставали от бесконечных ничьих, но игру не бросали. И все потихоньку невзлюбили всех остальных. Оказалось, то был «подарок» «данайских жрецов» … Троянец входил в систему и убивал ее внутренний смысл – дружбу гребцов. Кто-то мудрый знал, что три делится только на три и делить натрое всегда удобно, ведь трое никогда не объединятся по-настоящему.
И всегда в триаде наверху только один, но двое других всегда переворачивают треугольник. А он, как бы его не крутили, всегда лежит. И издевательством было говорить, что у треугольника три вершины. У него – три угла и все – острые. И потому все всегда недовольны друг другом.
Гребцы и другие
И вот уж совсем подступила волна, а команды гребцов как не было, так и нет.
Еще не бежали даже корабельные крысы, но по ночам от корабля стали отчаливать лодчонки и яхты. Кто-то пытался спасти барахлишко. Но сил грести нет, а лодчонки тяжелы багажом. А тут еще и с корабля им вслед бросали камни. И лодчонки тонули, унося сундуки в пучину (в которой их потом будут искать чужие искатели, они найдут, но возьмут всё себе). А те, что доплыли, разбитыми выбросились на чужой берег. Там и они – чужие, и им – чужие. Кому-то сразу говорили: «А ты кто такой, давай до свидания». Других оставляли с правом платить за право ночи, за постой. Им это дико, ведь дома не брали деньги за гостеприимство. Но скоро им будут проверять и зубы и пломбы, потому они – чужие, а сундуки у них большие. И им иногда хотелось вернуться. Но их уж не ждали и хотели забыть, имена их детей были чужими, да их уже и не знали.
Потом с корабля стали съезжать и другие. Они выплывали днем на утлых лодчонках, но их особо не провожали. И их называли «дураками». Но как только первые из них достигли другого берега, то их стали называть «дураками отчаянными». А «дуракам всегда везет». А когда от них пришли письма с фотографиями с пальмами, то от корабля стали отчаливать плоты даже из пластиковых бутылок. Было слишком много плотов и их не считали, и потому позже никто не смог сказать, сколько доплыло. Всё прекратилось как-то само собой, когда выяснилось, что даже первые так и не нашли своего Дома на чужом берегу…
Движения на мели
Тем временем на корабле типа крейсера кто-то вдруг вспомнил, что на нём был мотор. Сразу нашлись и приехали те, что взялись его искать. Они поискали его умными словами, попили-поели и уехали. От них остались слова, которые назывались консультациями.
И тут как-то нечаянно нашли что-то типа движка. Его называли «вечным» и даже покрасили, но он не завелся.
И корабль стоял себе на мели и стоял. И как-то вдруг закачался.
Кто-то подумал, не качайте борта. Но нет, борта-то давно вросли в тину. Там лежали старые, когда-то не нужные и потому забытые гребцы. У них не было сил и у них не было весел.
А лодка качалась «сама по себе».
Это было непонятно, пока не стало видно, что на носу лодки кричали какие-то люди. Они прыгали и называли эти прыжки на месте «развитием по программе». Одни опять кричали о чудо-моторе, запрятанном во втором трюме. Они относили туда мешки, но трюм поглощал их. Другие обещали привезти новый мотор из-за моря, но опять просили деньги. Они уезжали с сундуками, но море стирало их обещания.
Потом как-то быстро и сразу толпой появилось слишком много умных людей. По крайней мере, они так говорили, что они – умные, а некоторые даже сами верили, что они всегда умнее. Они ходили с портфелями. Они кричали, что мы успеем. Но сами они ничего не делали. Не потому что не хотели, а потому что не умели. Они не видели настоящего моря. Они не знали, что такое весла, и никогда не гребли. Их морем были бассейны. Но они кричали, что они умнее. А когда корабль не поплыл, то им пришлось писать показания. И тогда выяснилось, что они писали с ошибками, зато они умели громче всех кричать: «Исчо!».
Люди с кормы и молчальники трюмов
А всё это время в море с кормы падали люди. Когда на носу кричали: «Мы поплывем!», — на корме пытались увидеть работу винтов. А кто-то просто хотел посмотреть в волну. Они падали вниз. Кто-то успевал крикнуть: «Мы были вашими друзьями и братьями!», — а кто-то пропадал молча. Вначале их пропажу особо не замечали, но когда корма опустела, то нос зарылся в воду.
Корабль вроде бы застыл, но шум продолжался. Теперь стали слышны крики тех, кто оставался в трюмах. Там испугались, они не привыкли, что корабль может пойти носом вперед. А старики вспоминали, что их старики им говорили, что так и уходят все благородные корабли.
А когда стихли крики испуга, то в воздухе трюмов застыло молчание. И чем реже кричали в трюмах, тем пронзительнее была эта великая тишина. Иногда в ней кто-то кричал одиноко, о чём-то давно забытом. А кто-то кричал, просто потому что кричал. Казалось, в их крике не было смысла. Но они были последними из стариков, кому было больно, а не всё равно…
И тогда появились новые двухцветные люди. Одни на черное говорили белое, а другие, напротив, белое называли черным. Они мазали мир только двумя цветами. И из-за этого весь мир стал серым.
Но в трюмах на это уже не смотрели. В темноте было как бы всё равно, какого цвета…
Мальчики трюмов
Когда старики доставали чистые одежды, дети задавали вопросы. Мальчиков почему-то рождалось все больше. И люди шептались.… А вопросов мальчишки задавали всё больше, но ответить им было нечего. В трюмах и даже в третьем классе давным-давно поняли, что те лифты, на которых они должны были подниматься на палубу, сломались. Что шлюпки уплыли.… Что выбора нет…
В трюмах лежали, сидели и даже ходили, но на самом деле они ждали.… Кто-то тихо говорил с соседом, а остальные молчали. Им было не совсем всё равно, но они не знали, чего они хотят на самом деле.
И тогда на палубах появились мальчики из трюмов. В них был задор, а энергия просто так никуда не исчезает.… Они были малы и неразумны. Но они пытались понять, почему их Родина превратилась в трюмы, почему их Родина такая?!
Они никогда не видели большой мир. Даже на Солнце они смотрели через грязные иллюминаторы, но они видели свет и потому они были не согласны жить в трюмах. Их жизнь начиналась с вопросов, почему они видят свет, но он их не греет. Им пытались ответить отцы, но им нечего было сказать.
Мальчики не знали жизни и не видели моря, но им было не всё равно. Они хотели верить. Но у тех, кто хоть как-то им отвечал, у самих не было веры.… И мальчики не видели смысла в словах без веры.
И тогда они стали искать ответы сами. Никто не сказал им, где выход, и они стали искать его сами.
Мальчиков становилось всё больше, и они начали качать корабль. Какого-то особенного смысла в этом не было, но в молодости важен сам процесс. … И тогда все, кто сидел, лежал или даже стоял, стали смотреть на мальчиков и ждать.… Те были молоды. И в этом была надежда.
Тот, кто был с вами
