[:ru]
После твита руководителя фонда «Нужна помощь» Мити Алешковского между журналистами и активистами возник спор, что будет после Путина. Мнения разошлись: одни считали, что ужас, другие — что ужас-ужас-ужас.
Дискуссия доказывает, что популярное представление, будто у российского общества (или как минимум оппозиции) нет образа будущего, в корне неверно. Переход из современности в туманную постсовременность понимается либо как окончательный распад и крушение всего, либо как наступление тоталитарного железного века, который должен привести к крушению, либо как следующее за крушением торжество блага и справедливости.
Наверное, ход мысли «не будет Путина, не будет России» органичен для любого авторитарного режима. Но здравый смысл и мировой опыт подсказывают, что поводом для такой катастрофы может стать или внешнее военное вторжение, или полное крушение всей системы власти.
А если речь идет о плановой смене лидера, то откуда взяться распаду?
Чтобы выбраться из этого логического тупика, надо посмотреть на вещи шире. Нам часто кажется, что отсутствие образа будущего — это такая временная трудность, случившаяся в сегодняшней России, свидетельство интеллектуальной слабости ее мыслящих кругов или следствие общественной апатии, которую можно преодолеть. Но должна же у кого-то быть картинка завтрашнего дня.
Образы будущего в XX веке были связаны либо с большими политическими нарративами, либо с технологическим прогрессом. Но сегодня развитие технологий как будто перестало поддаваться сознательному проектированию, оно происходит само по себе.
А в плане политических нарративов образ будущего есть у тех, кто противостоит движущемуся по собственной логике прогрессу.
Он есть у ИГИЛ, у немецких и шведских изоляционистов, у венгерских и польских националистов, у Эрдогана, у сторонников Брексита.
Он есть и у Путина. Это будущее — культивирование собственной особости и отгораживание от всего, что ей угрожает: мигрантов, транснациональных корпораций, чуждых культурных веяний, непривычных одежд. Именно повальное распространение нового консерватизма, попытка продлить уходящее, доказывают одно: мы на пороге новых времен, и их не остановить.
Вероятно, России после Путина придется решать совсем иные проблемы, чем замирение с Рамзаном или борьба со взяточниками. В мире будущего большинство привычных профессий полностью автоматизированы, а развитие технологий делает жизнь человека одновременно крайне удобной и тотально контролируемой. Специфически российской проблемой может быть и недостаток денег. Как люди распорядятся этим новым модусом жизни? К каким психологическим и социальным последствиям это приведет? В какие формы кооперации или протеста, в какие религиозные и социальные доктрины все это выльется? Эти образы будущего придется находить на ощупь в темноте — и на этом фоне мир, в котором были хороший Навальный и плохой Путин (или хороший Путин и плохой Запад) может показаться по-детски уютным.
Специфически российская проблема может быть еще и в том, что поддерживать иллюзию, что «с Россией в мире считаются», будет все сложнее.
России придется заново искать собственную идентичность, и делать это надо будет в мире, где традиционные продукты российского экспорта оказываются все менее востребованы. Мы здесь ради чего живем, что мы можем предложить миру? Возможности для транзита товаров и утилизации отходов? Заповедную территорию, где можно спрятаться от тотального онлайн-присутствия? Возможности для технологических прорывов, асимметричных по отношению к цукерберговской информационной цивилизации?
Чтобы ответить на такие вопросы, недостаточно обсудить это на кухнях или собрать хорошо финансируемый think tank. Для этого нужно некое подобие общенационального консенсуса, который вырабатывается исподволь и незаметно. Жители России должны что-то про себя решить. Медиа и интеллектуалы повлиять на это решение могут лишь до известного предела, но принимать решение придется, и именно от него зависит, какой будет Россия после ухода Путина.
Полный текст статьи Юрия Сапрыкина «После» читайте здесь.
[:]
