[:ru]
Гульнара Бажкенова объясняет, как казахские традиции рушат жизни молодых и перспективных жителей аулов, приезжающих в большие города в надежде на лучшее.
Наша с сыном учительница по казахскому языку уехала домой в аул. Позвонила утром накануне урока и сказала, что вынуждена на неделю отлучиться. Но через неделю позвонила опять и в расстроенных чувствах сообщила, что отсутствовать будет целый месяц. Она нужна семье.
Такое происходит не в первый раз. Семья постоянно, и всегда внезапно, появляется в жизни нашей наставницы и требовательно зовет на помощь. Пошатнувшееся здоровье бабушки, ремонт, сенокос, похороны, необходимость сидеть с младшими детьми и так далее. Жизнь полна неожиданностей, и за все приходится отдуваться старшей дочери. А пренебрежительное отношение к ее работе – когда по первому зову она обязана все бросать и мчаться в аул – тем удивительней, что у нее постоянно просят денег. Жания каждый месяц посылает «стипендию» брату, который учится в третьем по счету колледже и никак не может найти ни себя, ни работу, а также деньги родителям по чрезвычайным, а на самом деле регулярным просьбам. К слову, родителям еще нет пятидесяти, а ей самой всего 24 года. Она много работает, буквально во всем себе отказывает (порой даже в пользовании общественным транспортом), живет в съемной двухкомнатной квартире с пятью такими же, как она, девчонками с одинаковыми семейными обстоятельствами.
Как говорит Жания: «Ой, тате, мы сидели и смеялись, что никак не можем подкопить денег на зимние вещи, дома постоянно что-то происходит».
Похожие истории происходят и у меня за стеной, где одна за другой квартиру снимают компании молодых людей, а в последний год жили две милые сестры из Кызылорды. Одна работает менеджером в банке, вторая помладше только закончила университет и пока подвизается где получится, например офис-менеджером в интернет-магазине. Сестры часто куда-то уезжали и обычно просили меня присмотреть за дверями. Однажды, не выдержав, я спросила, куда же они собрались на сей раз.
– В Кызылорду, к родителям, – был ответ. – Отец заболел.
– Что-то серьезное?
– Пока не знаем, мама позвонила и велела приехать, папе плохо.
– Ты же в банке работаешь?
– Отпросилась на неделю.
В конце концов вся семья в полном составе – живые, здоровые и еще довольно молодые мать с отцом, которым чуть за сорок, и младший сын-школьник – перебрались в Алматы насовсем. К дочерям на съемную квартиру, что не понравилось хозяйке, потребовавшей платить чуть больше или съехать. Семья выбрала последнее, платить больше девочки не могли, ведь им на свои скромные зарплаты еще всех кормить.
Это не частные случаи, выдернутые мной из жизни, которая, конечно же, штука сложная и в ней всякое бывает, не зарекайся. Это типичные истории нашей молодежи. Каждая – как готовый сценарий для банального сериала, в котором есть сугубо казахская специфика. Молодежь Казахстана приезжает из глубинки в большой город, чтобы зацепиться здесь и выжить, и в этом нет ничего нового – так делают миллионы их сверстников по всему миру, но мало где еще на двадцатилетних взваливают такой непосильный груз как многочисленная родня.
Без гроша за душой, имея заведомо проигрышные стартовые условия в и без того несправедливой казахстанской конкурентной среде, они изо всех сил пытаются встать на ноги, но попробуй это сделать, когда на них висит буфер в виде большой и требовательной казахской семьи.
Два года назад, работая над материалом про сельскую казахскоязычную молодежь, приезжающую в город, я вдоль и поперек исходила микрорайон «Алтынбесык», в бараках которого многие из них живут. Любой идеолог «Молпола» – целой госпрограммы о молодежной политике – мог бы пройтись там и познакомиться со своим электоратом поближе. Он бы увидел молодых людей, парней и девушек 20-30 лет, работающих на стройках и базарах, а если в офисах, то уборщицами, проживающих по 5-6 человек в крохотных комнатках, которые хозяева домов наспех строят у себя во дворах специально для аренды, что давно уже стало бизнесом в нижних районах Алматы. Поговорив с неунывающими жильцами бараков, он бы узнал, что практически всю свою зарплату в размере каких-нибудь 100-150 тысяч тенге они отправляют родным в село. Иногда это имеет форму ежемесячного как зарплата обязательства, иногда стихийную, но оттого не менее регулярную помощь на всякую всячину.
Я знаю, кто-нибудь обязательно восхитится патриархально-родовыми порядками, которые люди привозят за собой из села в город.
Однако у такой общинной жизни без права на индивидуальный банковский счет есть цена – будущее этих молодых людей.
Бремя семьи оборачивается не благополучием для всех, а одной на всех бедностью. Очень часто у двадцатилетних, тех, кого я встречаю в обыденной жизни, и тех, кого специально интервьюировала, есть совсем маленькие сестры и братья – рождение детей в сельских семьях растягивается на два десятка лет, и старшим приходится тащить всех, кто помладше, не считая родителей, бабушек и дедушек.
Можно умиляться такой преданности, но есть ли у молодых людей, посылающих в село половину, а то и большую часть зарплаты, шанс подняться по социальной лестнице, нажить добро, накопить на квартиру, даже по государственной жилищной программе «7-20-25»?
В прошлом году, работая над книгой, я побывала в семье фермера в Атырауской области. У него большое хозяйство – лошади, коровы, бараны, тысячи гектаров пахотных земель, новые трактора и тяжелый ежедневный труд в поте лица в придачу. Только вот богатства как такового нет.
Хозяева сами простодушно объясняют: каждый день гости и на столе обязательный бешбармак, а что ни месяц, то надо справить какой-нибудь той, уклонение от которого чревато «уятом».
Мои гостеприимные хозяева и сами согласились, что живи они более рачительно, могли бы стать настоящими богачами, баями, а это значит, что они дали бы работу односельчанам, а не десятку каракалпакских гастарбайтеров.
С такими традициями казахское село никогда не станет зажиточным. Тот, кто мог бы стать там богатым, будет просто обеспеченным человеком. Те, кто мог бы быть обеспеченным, в лучшем случае не бедствуют. А кто мог бы слыть крепким середняком – настоящий кедей, бедняк.
Привычка жить всем миром, возлагая ответственность за семью на едва подросших детей, самый успешный из которых обязан тянуть всех остальных, может быть, и симпатичная, но не оставляющая за собой никакого материального наследия для собственных детей и внуков и вообще не очень пригодная для рынка.
Не это ли причина, по которой Мангистау, Кызылорда и Южно-Казахстанская, теперь уже Туркестанская, область занимают последние места в рейтинге устойчивого развития регионов ООН?
В маленьком селе возле Жаркента с поэтичным названием Конуролен, где живут в основном люди предпенсионного возраста, есть два примечательных обращающих на себя внимание объекта – магазин строительных материалов и большой двухэтажный детсад. Магазин – потому что местные вслед за оралманами из Китая полюбили строить-перестраивать свои дома; а детсад в отсутствие жителей репродуктивного возраста нужен потому, что туда ходят дети детей, живущих в городе. Воспитывать их самим условия не позволяют: на квартиру не накопили, кредит платить не с чего, вот и растут внуки со стариками, вдали от родителей. Отправлять маленьких детей в аул к аташкам и апашкам тоже стало доброй национальной традицией. Очень часто, помыкавшись по съемным углам, эдак лет после сорока люди возвращаются в родное село, и уже их подросшие дети уезжают в город и присылают оттуда сначала помощь, а потом и детей на воспитание.
Такая жизненная модель передается из поколения в поколение, каждое из которых начинает жить с чистого листа и с пустым карманом, без материального наследия и места под солнцем большого города.
Кстати, полиции на допросах надо обязательно спрашивать у автоворов, что они делали с деньгами, кроме того что проедали их и платили за аренду жилья. Думаю, многие помогали родителям в ауле.
[:]
