Публицист Юрий Болдырев на страницах «Свободной прессы» рассуждает о том, почему Евросоюз получил Нобелевскую премию мира, хотя европейцы ее и не заслужили.
Из чего складывается образ и авторитет? Не только личности, но и какой-то общности, организации, государства, даже объединения государств. Из всей совокупности действий, причем вовсе не обязательно осуществленных именно самим субъектом в его основном обличии. Не менее важны и действия, осуществленные в его отношении, особенно близкими к нему или даже так или иначе интегрированными с ним структурами. А также осуществленные, вроде, не этим субъектом в его основном формальном обличии, но, по большому счету, им же, но просто в несколько ином обличии. С этой точки зрения, как вам нынешнее присуждение Нобелевской премии мира Евросоюзу? Народ в сети, конечно, уже издевается: от предложений дать премию в следующий раз Луне (за равноудаленность и, тем самым, вклад в дело мира) до предложения переформулировать обоснование в данном случае – «за точность прицельного бомбометания»… С моей точки зрения, во втором предложении логики и прямой аналогии с нынешней ситуацией больше.
В развитие естественно предложить давать премию мира и тем, кто обеспечил его (мир) в своей семье путем… уничтожения того или иного неугодного соседа. И чем это будет отличаться от нынешнего прецедента? Формально мою аналогию, конечно, можно оспорить. Мол, не Евросоюз провоцировал конфликт в Югославии и затем бомбил Сербию, уничтожал прежде цветущую Ливию, а ныне деятельно провоцирует уж точно не мир в Сирии – не Евросоюз, а НАТО. Но, с моей точки зрения, это аргумент примерно на таком уровне: мол, не Федя-пожарник украл сто рублей, а Федя-филателист, притом что, по сути, это остается все тот же Федя, лишь с дополнением, другом-коллекционером из-за океана…
Более того, надо признать, что для внешнего отдаленного наблюдателя из иной цивилизации (например, исламской или китайской) решение по последней Нобелевской премии мира уже просто комично и более всего вообще напоминает торжественное награждение… самого себя. Формально юридически, конечно, можно решительно возразить: мол, нобелевский комитет – абсолютно суверенен и никак не зависит ни от ЕС в целом, ни от правительств отдельных государств Союза. И если бы дошло до какого-либо суда, этот аргумент был бы принят. Но мы-то – не про суд, не про формально юридические аспекты. Мы – про образ и авторитет. Причем даже не нобелевского комитета (достаточно прецедента с Обамой, чтобы об этом говорить было уже вообще неуместно), а Европы. Так улучшило ли образ Европы в глазах всего остального мира, повысило ли авторитет Европы как истинного сторонника мира это присуждение?
Вообще, когда говорят о кризисе европейской цивилизации, акцент более делается на утрате воли, культурно-демографическом кризисе, связанном с падением рождаемости, миграцией и постепенным размыванием этнического, религиозного и культурного кода, на стремительной потере прежнего экономического и научно-технологического первенства, наконец, на экономической несостоятельности – на долговом кризисе, выхода из которого как-то не видно. Но все это в той или иной степени компенсируется потрясающей обустроенностью – как территории, так и практически любого бытового аспекта жизни и сообщества в целом и каждого человека в частности. Да, кризис, конечно же, налицо, но все остается пристойненько и культурненько. И потому все еще, даже и в условиях кризиса, весьма и весьма притягательно.
То есть это где-то там, у нецивилизованных (по сравнению с европейцами) то города и пароходы называют в честь живущих вождей, то всю грудь руководителя государства обвешивают орденами. И это давало право нашим диссидентам (в том числе тем, что до сих пор всё стоят в очереди за Нобелевской премией мира) заявлять о своих не только политических, но и «эстетических» расхождениях с советской властью. Что ж, признаюсь, диссидентом никогда не был, но в таком заочном этическом споре, разумеется, был на стороне противников бесконечного самонаграждения и самовосславления.
Это позднее стало ясно, что альтернативой той карикатурной помпезности может быть внешне эстетически, казалось бы, более пристойный (без бесконечного славословия, восхваления и публичного самонаграждения) иной произвол, но нацеленный, в конечном счете, не на развитие страны (пусть и под эстетически небезупречные песнопения), но, напротив, на прямое разграбление страны. Да, наше советское прошлое небезупречно, но настоящее-то – в какие ворота? И проблема у нас теперь уже противоположная – теперь все ключевые награждения, напротив, засекреченные. Эстетически, если не приглядываться, вроде, и более пристойненько. А если вглядеться? Что-то я не замечал у нас героев, заявляющих о глубинных именно эстетических разногласиях не с искусственно вырываемым из двадцатилетия «путинизмом», а с учением и практикой фактическими — гайдаро-чубайсо-путинизмом…
Такова эволюция у нас: от внешне карикатурного («эстетически неприемлемого») до внешне почти благопристойного, но, по сути, совершенно людоедского.
Парадокс, но деградация Европы и ее движение в направлении, скорее, карикатурном, нежели притягательном (еще не как факт, но как явный вектор движения), при всем понимании неразрешимости нынешних противоречий между нами и ими, меня, тем не менее, нисколько не радует. И вот почему: Европа – это не только гей-парады внутри и чрезвычайный эгоцентризм во внешней политике, возведенный просто в культ (почему жизни простых ливийцев или сирийцев, а также их истинные права человека, на самом деле, всерьез там никого не интересуют).
Европа, особенно северная – это еще и величайшая культура сотрудничества и кооперации между всеми членами сообщества, включая как самые недосягаемые верхи, так и самые призренные (не путать с презренными) низы. Европа – это потрясающая культура солидаризма между различными слоями общества, причем не ниспосланная с неба, но порожденная всей предысторией. И это технология и опыт ограничения власти и капитала, а также самого разнообразного самоограничения. В наших ли интересах, чтобы и этот ценнейший опыт, и эта чрезвычайно актуальная для нас культура были дискредитированы и утеряны? И, наконец, Европа, как всякая дама, чутка и чувствительна к похвале и комплиментам.
Хотите ее куда-либо направить? Хвалите. За то уже принятое направление действий, какое хотите стимулировать, причем неважно, какими именно словами. Следуя этой логике, хотите еще более усилить внешнюю агрессивность (пусть и не самостоятельную, но в привязке к агрессивности и интересам заокеанского друга и покровителя) переживающей масштабный кризис Европы? Награждайте ее — за «вклад в дело мира»…
