Вслед за черным понедельником пришел черный вторник, а в неделе, если не путаю, пять рабочих дней. Поэтому свежие новости столь пугающе однообразны, и в обменниках спешно закупают пятизначные табло, и вице-премьер Голодец сулит россиянамнеминуемую бедность, и легендарный Игорь Сечин, сказочно обогатившийся вопреки прогнозам вице-премьера, так взволнован, словно в последний раз опустошает казну, и количество первосортных шуток в российских блогах по этому и другим поводам зашкаливает за все мыслимые пределы.
Вслед за черным вторником приходит юмор до того черный, что известный «Квадрат» Малевича разглядываешь с каким-то неожиданным чувством, проницая в нем внутренним оком зримые черты современности. Желтое солнце, голубые волны, белый пароход. Правда, море опять-таки Черное.
Ну да, Крым. Главная беда ведь заключается не в том, что цена Крыма высока. Главная беда заключается в том, что цена Крыма неизвестна. Причем никому из участников конфликта, который начинался как локальная оккупационная война, развивался по законам войны холодной, а теперь оборачивается катастрофой. Для России как минимум, но вообще масштабы этой беды предсказать пока трудно.
Раньше предсказывать было легче. В принципе легче. О катастрофе как-то не думалось, разве что о геополитической, да и то задним числом.
Перестроечный Советский Союз во главе с любимым на Западе Горби вытаскивали из социалистического болота всем миром, заваливая кредитами и гуманитаркой. И если бы не путч, затеянный слабоумными национал-патриотами в августе 1991 года, то не исключено, что неслыханная в мировой истории операция по спасению бегемота завершилась бы успешно. Вероятно, обновленный и нерушимый СССР распрощался бы со странами Балтии и с Грузией, но дальнейший распад можно было бы предотвратить, и старенький Михал Сергеич до сих пор ездил бы на разные «восьмерки» и «двадцатки», украшая своим присутствием эти представительные форумы.
Ельцинскую Россию тоже никто в мире не считал врагом. Оттого политический и экономический раздрай в государстве, увенчавшийся дефолтом в августе 1998 года, воспринимался на Западе одновременно с раздражением, пониманием и тревогой. Россия оставалась для цивилизованного мира партнером: ненадежным, весьма проблемным, но таким, которому хочешь не хочешь, а надо помогать. Чтобы не оступилась и не выбрала себе в президенты, не дай бог, какого-нибудь коммуниста или гэбешника… Ельцинской России мир сочувствовал, пусть из последних сил.
О России путинской в 2014 году, при всех тонкостях взаимоотношений Америки с Европой, на Западе думают примерно одинаково. Полемика ведется разве что в рамках медицинской терминологии: живет ли, мол, Wladimir Wladimirowitsch в каком-то своем мире или же прикидывается. Однако в любом случае он представляет собой смертельную угрозу миру реальному. Соответственно и кризис, пожирающий Россию, не вызывает у добрых бюргеров и у тех, кого они выбирают, острого желания помочь, кредитовать и прислать доктора (в хорошем смысле). Поскольку больной неизлечим, да к тому же еще и буйный.
Санкции — это род смирительной рубашки для того, кто смачно плюнул в лицо человечеству и узрел Корсунь там, где плохо лежала чужая территория. С кем можно бесконечно долго беседовать, как недавно Меркель в Брисбене, но так и не получить внятного ответа на главный вопрос, поставленный еще классиком советской литературы: «Чего же ты хочешь?» Потому что он сам не знает, чего хочет, и это страшнее всего. Санкции, эффективность которых увеличивается с каждым днем, отчасти благодаря мудрой кремлевской политике контрсанкций, — это давно испытанный на Западе способ общения с неприятелем. С врагом, который человеческого языка уже не понимает, да и этот вряд ли поймет. Санкции — это методика бойкота.
Хуже того. Уровень поддержки Путина в народе заставляет предполагать, что он в своей неадекватности вполне адекватен сегодняшней России. То есть явления Горби и Ельцина в безутешной истории российской были, как бы сказать, случайностью, и недаром их так ненавидят у нас, согласно всем опросам. А Путин — это и есть Россия, как выразился недавно чиновник его администрации, за что подвергся незаслуженным нападкам. И получается, что страна безнадежна, что сюда всегда, с неизбежностью смерти вслед за оттепелью приходят заморозки и длятся потом целый век. И ладно бы эти несчастные только сами мучились со своими вождями, но ведь и десятки стран, бывало, утаскивали за собой.
Впрочем, эта точка зрения едва ли верна. В конце концов нет плохих народов (как нет и хороших), просто всякая нация проходит свой путь развития, и так вышло, что в конце прошлого тысячелетия Россия выбрала Путина, а дальше как-то само пошло. Однако пребывание его в Кремле явно затянулось, как петля на шее человечества, и что дальше делать — неясно. Притом, что жить и выживать надо здесь и сейчас.
А цена Крыма, повторюсь, неизвестна.
Самый мягкий из сценариев — бескровная смена власти в РФ, с последующим освобождением чужих земель от оккупантов и самой России от мрачного путинского наследия. Самый жесткий и безнадежный — переход холодной войны в горячую стадию, в ходе которой сбудутся радиоактивные грезы одного известного телеведущего. А между ними масса иных сценариев, в той или иной степени безысходных, поскольку подразумевают смерть и страдания для тысяч людей. На фоне черных понедельников, вторников и других рабочих дней недели, а то и без выходных. На фоне первосортных комментов в Рунете. На фоне Крыма, за который платить еще и платить.
