Дипломная работа. Локальные войны 90-х годов ХХ столетия

Содержание

 

Введение……………………………………………………………………………………………..	3
Глава 1. Причины возникновения локальных войн 90-х годов ХХ столетия………………………………………………………………………………………………	15
1.1            События ХХ столетия…………………………………………………………………	15
1.2            Авиационные противорадиолокационные ракеты во время локальных войн…………………………………………………………………………………..	16
1.3 Даты локальных войн 90-х годов ХХ столетия……………………………….	18
Глава 2. Локальные войны 90-х годов ХХ столетия………………………….	20
2.1 Локальная война в арабских странах………………………………………………..	20
2.2 Чеченская война……………………………………………………………………………..	29
2.3 Война в Афганистане……………………………………………………………………..	38
Глава 3 Эскалация конфликта и попытка урегулирования конфликта………………………………………………………………………………………….	44
Заключение………………………………………………………………………………………….	51
Список использованной литературы…………………………………………………….	52

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Эпоха двадцатого столетия – грандиознейшая, совершенно необычная по насыщенности событиями, экономическими прорывами и научно-техническими изменениями, революциями и контрреволюциями, мировыми войнами, переделами мира, разделением однополюсного мира на многополюсный, борьбой различных систем, реваншами ведущей общественно-политической системы, кризисами и взлетами, победами и поражениями, надеждами и разочарованиями, оптимизмом и пессимизмом. Остановимся на самых значимых чертах и характеристиках XX столетия.

Это эпоха великих свершений, огромных достижений, творческого, революционного обновления и переделки мира в материальной, культурной, социально-политической, духовной областях.

Если уже XIX век создал более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые (К.Маркс и Ф.Энгельс), то век двадцатый превзошел в этом отношении XIX век и совершил еще более кардинальную и качественную революцию в производительных силах, в технике и технологии. Особенно знаментальной в технико-экономических переворотах стала вторая половина XX столетия, когда развернулась научно-техническая революция, соединившая воедино достижения науки и техники, технологии и другие такого же рода революционные свершения.

Мы их называем научно-практическими революциями. Это научно-техническая революция (НТР), научно-технический прогресс (НТП), развернувшиеся с 50–60-х гг. XX столетия. Организационная, управленческая революция, систематизирующая и структурирующая производственный, трудовой процесс, вводящая новые принципы и порядок управления им, менеджмент. Информационная революция, давшая возможность машинно и автоматически переводить добываемые знания в сам производственный процесс и в управление им. Революция кино, ставшим главнейшим видом искусства по сравнению с театром предыдущих эпох. Телевизионная революция, давшая всему миру новый тип видеосвязи наряду с прежними радио, газетами, журналами, книгами. Атомно-ядерная революция, открывшая возможность использовать атомную энергию в мирных целях, помимо создания ядерного и водородного оружия. Ракетно-космическая революция, позволившая путем запуска ракет и ракетоносителей осваивать космос, создавать в нем стационарные космические корабли. Благодаря этим достижениям стал возможным полет человека на Луну, полет космических кораблей к другим планетам. Компьютерно-интернетная революция, соединившая революции в информатике и связи и введшая в повседневный оборот принципиально новую технику информационного и видео-общения и обмена (через факсы, имейл и др.). Генно-клонирующая революция, позволившая искусственно создать живой организм в виде овечки Долли. Градостроительная и архитектурная революции, совершенно изменившие облик и вид современных городов, поселений в мире, их культурные формы, бытовые структуры, соединяя воедино технические новшества, своеобразие искусства и эстетической гармонии, экологических требования.

Целью данной курсовой работы является раскрытие темы «Локальные войны 90-х годов ХХ столетия».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 1. Причины возникновения локальных войн 90-х годов ХХ столетия

 

• События ХХ столетия

 

Двадцатый век в экономическом и общественно-политическом плане – изначально эпоха капитализма. Ведь он начался с полного системного господства капитализма в мире, и вряд ли кто мог тогда предположить, хотя К.Маркс и Ф.Энгельс, коммунисты твердили об этом с середины XIX века, что уже на втором десятилетии нового века капитализму бросит вызов новая и противоположная общественно-политическая система, новый – второй мир – социалистический. Капитализм перестал быть единственным в мире.

Началась новейшая история – борьбы и сосуществования, соперничества капитализма и социализма. При этом опытный капитализм сумел приспособиться к новой мировой глобальной ситуации, он ради своего укрепления пошел даже на перенятие у социализма ряда положительных сторон, прежде всего в области труда, социальной жизни, обеспечения социальных благ трудового населения.

Как отмечал известный американский экономист В.В.Леонтьев, лауреат Нобелевской премии, “капитализм – весьма гибкая система… и в принципе возможно его приспособление” к реконверсии и другим ситуациям. В частности в США и других капиталистических странах неоконсерватизм как политическое течение способствовал высвобождению рыночных механизмов и форсированному внедрению достижений научно-технической революции, что дало новые импульсы экономическому развитию, повышению жизненного уровня трудящихся. Капитализм при всех разрушительных циклических кризисах, особенно мирового экономического кризиса 1929–1933 гг., с особой силой поразившего США, доказал, что он вовсе не исчерпал резервов и потенций своего развития. К концу XX века он стал еще более мощной и могущественной экономической системой в мире. Из капиталистической системы он стал суперкапиталистической, из империалистической – суперимпериалистической.

В 1998 г. крупнейшие страны мира по важнейшему экономическому показателю – размерам валового национального продукта и паритету покупательной способности (ВНП по ППС), в млрд. долларов, располагались следующим образом: США – 7 783, Китай – 3 770, Япония – 3 076, Германия – 1 737, Индия – 1 599, Франция – 1 301, Англия – 1 222, Италия – 1 156, Бразилия – 1 039, Мексика – 765, Индонезия – 697, Канада – 659, Россия – 631, Корея – 618, Испания – 617, Турция – 412. Одновременно Китай занимал первое место в мире по темпам роста валового внутреннего продукта (ВВП) в 1990-1997 гг. – 11,6% (США – 3,0%, Япония – 1,5%, Германия – 1,4%, Индия – 6,0%, Россия – минус 7,7%) и по темпам роста промышленного производства в 1990-1997 гг. – 16,3% (США – 4,3%, Япония – 0,7%, Германия – минус 1,0%, Индия – 7,2% Россия – минус 9,3%) [5].

Капиталистический мир ныне очень мощен, но его заметно теснят социалистический Китай и характеризующаяся независимой линией развития Индия.

Пожалуй, самой отличительной чертой XX века является то, что это – переходная эпоха, эпоха всемирно-исторических преобразований, трансформаций, поворотов. Причем поворотов и вперед – от капитализма к социализму, и назад – от социализма к капитализму.

Приведем определения эпохи XX века, данные научными коллективами и зафиксированные затем в документах Программы КПСС и Совещания представителей коммунистических и рабочих партий в ноябре 1960 г.

Из Программы КПСС. “Современная эпоха, основное содержание которой составляет переход от капитализма к социализму, есть эпоха борьбы двух противоположных общественных систем, эпоха социалистических и национально-освободительных революций, эпоха крушения империализма, ликвидации колониальной системы, эпоха перехода на путь социализма все новых народов, торжества социализма и коммунизма во всемирном масштабе” [6].

Почти аналогичное определение из Заявления Совещания представителей коммунистических и рабочих партий. “Наша эпоха, основное содержание которой составляет переход от капитализма к социализму, начатый Великой Октябрьской социалистической революцией, есть эпоха борьбы двух противоположных общественных систем, эпоха социалистических революций и национально-освободительных революций, эпоха крушения империализма, ликвидации колониальной системы, эпоха перехода на путь социализма все новых народов, торжества социализма и коммунизма во всемирном масштабе” [7, с. 39].

Много в этих определениях верного, но ряд положений грешит преувеличениями, недиалектичностью, тем, что желаемое выдавалось за действительное, и это впоследствии сыграло отрицательную, трагическую роль.

Да, это есть эпоха переходная.

Да, прежде всего переходная от капитализма к социализму. Но не только, как показала в дальнейшем история.

Да, это эпоха борьбы двух противоположных общественных систем.

Да, это эпоха социалистических и национально-освободительных революций.

Но названные далее определенные тенденции и возможности общественного развития выдаются за абсолютные, действующие как бы безальтернативно, автоматически, как необратимые, не изменяемые, не поворачиваемые вспять, назад, в обратную, в противоположную сторону. Это недиалектично, не по-научному, не по-марксистски, не по-ленински. Ибо в истории, в общественном развитии всегда есть возможности разных поворотов событий в зависимости от обстоятельств и от активности субъективного фактора, о чем не раз предупреждал, особенно в последние годы жизни, В.И.Ленин.

По его словам, борьба нового мира и старого мира есть “состязание двух способов, двух формаций, двух хозяйств – коммунистического и капиталистического. Мы докажем, что мы сильнее. Нам говорят: “Ну, хорошо, вы устояли на внешнем фронте, начинайте строить, давайте строить и посмотрим, кто победит…”. Конечно, задача трудная, но мы говорили и говорим: “Социализм имеет силу примера”. Насилие имеет свою силу по отношению к тем, кто хочет восстановить свою власть. Но этим и исчерпывается значение насилия, а дальше уже имеет силу влияние и пример. Надо показать практически, на примере, значение коммунизма” [2, т. 42, с. 75].

Именно практикой, и только практикой, нарастающими делами, примером позитивного, прогрессивного развития в экономическом, социально-политическом, культурно-нравственном отношениях может и должен новый мир социализма доказывать свое преимущество и свою силу перед старым миром капитализма.

Эпоха “ликвидации колониальной системы”. Да, колониальная система была разрушена национально-освободительными революциями, действиями огромных масс порабощенных народов. Но на место открытой колониальной зависимости пришла зависимость прикрытая, завуалированная, прежде всего экономическая, а также политическая.

“Эпоха крушения империализма”. Да, мировой империализм потерял немало стран, перешедших на путь социализма, и еще больше стран, освободившихся от колониального рабства. Но он не рухнул, не исчез с мировой арены, а еще более ожесточился, стал действовать хитрее, изощреннее, изобретательнее, разнообразнее. Для обеспечения крушения империализма должны были бы действовать и внутренние факторы в ведущих капиталистических державах, но их реальная антикапиталистическая активность была невелика.

“Эпоха перехода на путь социализма все новых народов”. Такая тенденция находила проявление, но в очень разных сочетаниях внутренних и внешних факторов. Одно дело, когда народные революции изнутри в Китае, Вьетнаме, на Кубе привели к установлению социалистического строя, устоявшего и в годы разгрома социализма в СССР и странах Центральной и Восточной Европы. Другое дело, когда переход к социализму в странах Восточной и Центральной Европы произошел после входа туда извне советских войск на завершающих ступенях Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Это требовало особого внимания именно к внутренним факторам общественного развития, к обеспечению реальными делами искренней заинтересованности широких масс населения к социалистическим преобразованиям и социалистическому пути развития.

Этого в полной мере сделано не было. Мешало и навязывание данным странам в эти годы сталинского правления в СССР именно “советской”, “кремлевской”, ущербной “сталинской” модели построения и развития социализма, без учета совсем иных конкретных общественных качеств и исторических традиций, давних связей этих стран с Западной Европой. Такая недиалектичность, недальновидность и примитивная насильственность в отношении данных стран и народов дорого обошлась впоследствии, начиная с 1989 г.

“Торжество социализма и коммунизма во всемирном масштабе”. Об этом и так вообще не надо было писать. Надо практическими делами обеспечивать торжество нового строя, а не хвастливо трубить об этом. Такими залихватскими заявлениями наносился большой вред серьезнейшему делу борьбы только недавно рожденного социализма со старейшим, опытнейшим и более мощным и сильным капиталистическим обществом.

Ибо это порождало облегченное представление о реально сложной, трудной и непредсказуемой в последствиях борьбе и соревновании социализма с капитализмом. Шапкозакидательство – не доблесть настоящего бойца. Противника надо уважать и считаться с ним. И лучше переоценивать его, чем недооценивать.

Не очень умные лидеры и руководители партии и государства в послеленинские и послесталинские годы, особенно партийные “вожди”, отличались, к сожалению, бахвальством, демагогией, теоретической и практической слабостью и поверхностностью. И не опирались в должной степени на творческую науку, от которой они были далеки и которую, видимо, даже боялись.

Так что в рассмотренных определениях переходной эпохи XX века тех лет много было написано в угоду сверху провозглашаемой линии, в угоду идеологическим лозунгам, а не спокойному, серьезному и независимому научному анализу и аргументированным выводам, полезным для труднейшего дела укрепления и упрочения социализма в экономическом, социальном, национальном, политическом, духовно-культурном отношениях.

Но главное было отмечено верно: XX век – это в содержательном плане именно переходная эпоха.

Переходная в двух главных направлениях.

Первое главное направление – переход к социализму, от капитализма к социализму. Вот как исторически в двадцатом столетии совершался данный процесс [8, с. 28].

1917 г. – победа Великой Октябрьской социалистической революции в России.

1921 г. – победа Народной революции в Монголии.

1944–1945 гг. и первые послевоенные годы – разгром фашизма и возникновение десяти стран народной демократии в Европе и Азии: Албания, Болгария, Венгрия, ГДР, ДРВ, КНДР, Польша, Румыния, Чехословакия, Югославия.

1949 г. – образование Китайской Народной Республики.

1959 г. – победа Кубинской революции.

1976 г. – завершение воссоединения Вьетнама и провозглашение Социалистической Республики Вьетнам.

Таким образом, на путь социализма в XX столетии в 1917 г. встала одна страна, в 1921 г. – еще одна, в 40-е годы – десять, в 1949 г. – одна, в 1959 г. – еще одна, и всего их стало четырнадцать в странах Европы, Азии, Америки. На трех континентах из пяти.

 Если в 1917 г. доля всех стран социализма в мировом итоге составляла 16,0% территории и 8,2% населения, то в середине 40-х гг. – 18,8% территории и 12,2% населения, а в 1976 г. – 26,2% территории и 34,0% населения.

Доля всех стран социализма в производстве мировой промышленной продукции поднялась с менее 3% в 1917 г. до примерно 20% в 1950 г., до около 36% в 1960 г. и до более 40% в 1986 г. По национальному доходу в 1986 г. их удельный вес составил одну треть.

В целом к 1986 г. из общего объема промышленной продукции мира на долю развитых капиталистических стран приходилось около 50%, социалистических стран – более 40%, развивающихся стран – примерно 7% [там же, с. 14]. В СССР выпускалось промышленной продукции больше, чем ее производилось во всем мире в 1950 г. По экономическим показателям СССР занял первое место в Европе и второе в мире после США.

Вот каким к середине 80-х годов XX столетия стало соотношение трех мировых систем, и прежде всего капитализма и социализма в общечеловеческом развитии.

Таким образом, главный вывод заключается в том, что XX век – век социализма и век коммунизма. И это несмотря на то, что в конце 80-х – начале 90-х годов с социалистического пути на капиталистический были насильственно повернуты СССР, восемь стран Центральной и Восточной Европы и Монголия. Но социалистическими остались Китай, Вьетнам, КНДР, Куба. Социализм не только живет, но и усиливается, укрепляет свои позиции. Причем не только в Азии, но и под носом у США – на Кубе. Вот что бывает, когда социалистическая линия проводится умно, творчески, последовательно, принципиально, твердо.

Двадцатый век – век социализма.

Второе главное направление – переход стран от колониализма к суверенному государственному развитию.

В 1919 г. колонии крупных империалистических держав охватывали 37,2% мировой территории и 29,0% мирового населения. А на все колонии и полуколонии приходилось тогда 72,0% всей мировой территории и 69,4% населения мира [8, с. 29]. Вот каким социально несправедливым, угнетаемым, эксплуатируемым, порабощаемым был мир в начале XX столетия.

Рост сил социализма и образование мировой системы социалистических государств способствовали развертыванию национально-освободительного движения угнетенных народов. За первые двенадцать лет после окончания второй мировой войны в Азии и Африке возникло 21 новое суверенное государство, а за три года конца 50-х годов их число достигло примерно 40. 1960 год получил название года Африки. К началу этого года в Африке было лишь девять независимых государств, а к концу года к ним прибавилось еще 17. За 1960 год освободилось более 80 млн. африканцев, населяющих территорию, превышающую площадь США, Англии, Франции, Испании, Португалии, Бельгии и Голландии, вместе взятых. Но в 1960 г. в колониальном рабстве оставалось еще свыше 100 млн. человек (2,7% населения земли), проживающих на территории 13,2 млн. квадратных километров (9,8% мировой территории).

В упоминавшемся уже Заявлении Совещания представителей коммунистических и рабочих партий верно отмечалось, что “крушение системы колониального рабства под натиском национально-освободительного движения – второе по своему историческому значению явление после образования мировой системы социализма” [7, с. 64].

К 1986 г. бывшие колониальные и полуколониальные страны, ставшие суверенными государствами (но без тех, вроде Китая, Вьетнама, которые повернули на социалистический путь развития), составляли 61,6% мировой территории и 51,3% населения планеты. Но колониями крупных империалистических держав оставались еще некоторые страны (Гонконг и др.), доля которых от мировой территории равнялась 0,1%, а от мирового населения – 0,2%. Удельный же вес всех оставшихся колоний и полуколоний в 1986 г. составлял 0,7% мировой территории и 0,3% населения всего мира [8, с. 29]. Так что процесс ликвидации бывшей колониальной системы империализма и к концу XX века не был еще полностью закончен.

Не говоря уже о том, что, став суверенными государствами, бывшие колонии и полуколонии вовсе не стали тем самым действительно независимыми от своих бывших империалистических хозяев в экономическом, политическом, культурном и других отношениях. К тому же сохранив черты вековой отсталости и часто просто примитивности производства, быта и жизни, черты варварства и состояния нищеты огромных масс населения. Экономически, культурно и социально мир бывших колониальных и полуколониальных стран остался на другом – отсталом и бедном полюсе общественного, цивилизационного и человеческого развития по сравнению с благополучным и богатым миром нажившихся за столетия на их эксплуатации ведущих капиталистических стран Запада.

Переходный характер эпохи обусловил то, что XX век стал эпохой ожесточенной борьбы трех мировых систем – капиталистической, социалистической, развивающихся стран, и борьбы внутри каждой из мировых систем. Причем одна часть развивающегося мира стала поддерживать социалистические страны, а другая осталась на стороне старейшего капиталистического мира.

Борьба трех мировых систем велась за их позиции и доминирование в общемировом, глобальном развитии, за их настоящее и будущее. Для этого были созданы объединяющие разные группы стран военно-политические блоки и организации, прежде всего НАТО (Организация Северо-Атлантического договора) и ОВД (Организация Варшавского договора).

Борьба трех мировых систем превратила XX век в эпоху наиболее многочисленных войн и вооруженных столкновений.

Главной из них стала вторая мировая война, направленная в 1941–1945 гг. острием против социалистического Советского Союза. А затем многие локальные войны, в том числе США против Китая (1945–1949), социалистических Кореи (1950–1953), Кубы (1961) и Вьетнама (1964–1975).

При этом в Корее американские “летающие крепости” безнаказанно бомбили мирные поселения. А во Вьетнаме США использовали химическое оружие, напалм, выжигающие целые деревни, в результате чего было убито более пятисот тысяч жителей страны. В этих беспощадных войнах США против социалистических стран погибло больше всего гражданского населения. Если удельный вес жертв среди мирного населения составил в первой мировой войне 5% от всех погибших, во второй мировой войне – 50%, то в войнах в Корее – 84%, во Вьетнаме – около 90% [9, с. 16]. Это были американские войны на изничтожение всех людей в социалистических странах.

Согласно обобщениям ученого-политолога В.В.Серебрянникова, в XX веке была самая высокая частота войн и конфликтов в год. Если за 5 000 лет человеческой истории произошло 15 000 войн и конфликтов при их средней частоте трех в год, то за столетний период с начала 90-х гг. XIX века до 90-х гг. XX века было 420 войн и конфликтов при средней частоте 4,2 в год.

Самой насыщенной войнами и конфликтами стала вторая половина XX века. За 45 лет с 1945 по 1990 годы имели место 300 войн и конфликтов при средней частоте 7,5-8 в год. А за последние семь лет – 1990–1997 гг. – ежегодно имели место 33-37 крупных вооруженных конфликтов [9, с. 13]. Причем таких больших войн как в Персидском заливе (“Буря в пустыне”), в бывшей Югославии в 1999 г., в Чечне и другие.

Кто же несет ответственность за эти многочисленные войны и вооруженные столкновения, кто являлся их зачинщиком в XX веке? Объективный анализ этого показал, что на 60-70% – западные государства, т.е. ведущие капиталистические страны, на 25-37% – молодые суверенные государства, появившиеся в XX веке, т.е. развивающиеся страны, и на 2-3% – социалистические государства. Конкретно агрессорами, зачинщиками в войнах XX века были по количеству войн: Великобритания – 40, США – 30, Франция и Израиль – по 28, СССР – 4, Китай – 2 [9, с. 52-53]. Вот реальное классовое, формационное, геополитическо-глобальное лицо современных военных агрессоров и любителей кровавых драк и расправ в двадцатом столетии.

Борьба трех мировых систем в XX веке, в том числе военными, вооруженными средствами, привела к победам одних систем и поражениям других, к переходам назад, вспять, к реваншам в соотношении общественно-политических сил на мировой арене.

Прежде всего речь идет о произошедшем в конце 80-х – начале 90-х годов повороте СССР и восьми стран Центральной и Восточной Европы с социалистического на капиталистический путь развития под давлением внутренних сил в этих странах, их правящих верхушек, и внешних сил в лице прежде всего США и других стран Запада. Это означало катастрофический распад мировой системы социалистических государств, выразившийся, во-первых, в лишении ее старейшего лидера – СССР, являвшегося второй мировой сверхдержавой, и в ликвидации самого СССР в конце 1991 г. и, во-вторых, в уменьшении численности стран мировой социалистической системы на 10 стран , с 14 до 4, причем к ликвидации всех социалистических стран в Европе и сохранению их только в Азии (Китай, КНДР, Вьетнам) и в Америке (Куба).

Таким образом, в 90-е годы эпоха XX века проявила себя в совершенно обратном направлении, не в виде перехода от капитализма к социализму, а назад – как переход от социализма к капитализму.

Получилось как бы движение вспять, назад, к первоначальной ситуации начала XX века. Недаром поэтому американский социолог и политолог Фрэнсис Фукуяма в конце 1989 г. опубликовал нашумевшую статью “Конец истории?”, на обсуждении которой в его присутствии мне довелось быть в начале 1990 г. в Вашингтоне. В этой статье он утверждал, что человеческая история фактически закончилась, поскольку весь мир вновь возвращается к капитализму, и иной истории кроме как движения по пути буржуазного либерализма быть не может. Он явно поспешил с похоронами социализма в мире.

Но важнее отметить то, насколько недиалектически мыслящими и прогнозирующими, насколько недальновидными были многие лидеры социалистических стран и коммунистического движения, если они с порога отвергали саму мысль о возможности в условиях ожесточенной борьбы капитализма и социализма реставрации в социалистических странах капиталистического строя, насильственного поворота социалистических стран на путь капитализма. В упоминавшемся уже Заявлении Совещания представителей коммунистических и рабочих партий в ноябре 1960 г. говорилось: “Теперь не только в Советском Союзе, но и в других социалистических странах ликвидированы социально-экономические возможности реставрации капитализма. Объединенные силы социалистического лагеря надежно гарантируют каждую социалистическую страну от посягательств со стороны империалистической реакции. Таким образом, сплочение социалистических государств в единый лагерь, крепнущее единство и непрерывно растущая мощь этого лагеря обеспечивают в рамках всей системы в целом полную победу социализма” [7, с. 49].

В этом проявилась грубая недооценка всей серьезности борьбы капитализма с социализмом, проводимой империализмом не только извне, но и внутри самих социалистических стран, возможности использования буржуазными странами для подрыва социализма как объективных, так и субъективных факторов, допущенных в странах социализма просчетов, ошибок и провалов, особенно существенных деформаций и неоднократных кризисных явлений в развитии ряда стран социализма, начиная с СССР, которые уже явственно проявились к этому времени.

Данные грубые просчеты, потеря бдительности, самоуспокоенность, бездействие дорого обошлись социалистической части мировых процессов XX столетия, зачеркнув и сломав за несколько лет то многое великое и в то же время трудное, противоречивое, добытое с большими огрехами и упущениями, что было создано за много десятилетий, прежде всего в СССР целым рядом поколений советских людей.

Неумолимая история, включающая альтернативные возможности движения вперед и назад, по избранной линии или ломая ее, дала жестокий урок социализму, и прежде всего беспечности многих лидеров социалистических стран, особенно преступным действиям тех, кто не только конкретно допустил такой исторический слом социализма, но и активно содействовал ему, проводил его в жизнь.

США же, проявляя капиталистическую жесточайшую последовательность, использовали все силовые методы, чтобы приостановить распространение социалистических идей и, главное, социалистической практики на латиноамериканском континенте. Они вскормленной военной хунтой Пиночета 11 сентября 1973 года убили чилийского президента Сальвадора Альенде и расстреляли социалистический порыв и социалистическое движение в Чили, повернули в феврале 1990 г. вспять Никарагуа, уже пошедшую по пути социалистической ориентации, нагло оккупировали в 1983 г. провозгласившую свободу и справедливость Гренаду, послав туда две тысячи американских морских пехотинцев. Так же они совершили вооруженную интервенцию в 1989 г. в Панаму, не имеющую отношения к социализму, но страну со своеобразным и непокорным президентом. Империализму как бы все позволено, а свои действия, в том числе самые антинародные и античеловеческие, он прикрывает лозунгами и демагогией о демократии и свободе.

Но социалистическую Кубу, находящуюся рядом, им так сломить и не удалось. Потому что там социализм защищает весь народ, потому что там народ действительно един со своим героическим лидером и бойцом легендарным Фиделем Кастро.

Все же капитализм в конце XX столетия во главе с США выиграл серьезный раунд борьбы с социализмом. Но временно. Не навсегда. Человеческая история не закончилась и не останавливается.

Эпоха XX века, породив в ее начале новый мир социализма и проведя его через все тернии до конца столетия, явилась вместе с тем эпохой марксизма как теории, идеологии и мировоззрения людей, классов, групп, движений, партий, борющихся за изменение и обновление мира, за его переустройство на справедливых, братских и гуманных началах. Век двадцатый тем самым явился и веком Карла Маркса как основателя вместе со своим соратником и другом Ф.Энгельсом данного учения, теории, метода, значение которых для науки, для общественной теории и практики признается до сих пор во всем мире.

Это не значит, что другие учения и теории, методы не внесли значительного и великого вклада в развитие и успехи XX столетия. Это означает главным образом подчеркивание новаторской роли марксизма в развитии мировой науки и практики, с его великой освободительной, гуманной, революционной миссией обновления человечества, прояснения и определения путей его движения в счастливое будущее.

К.Маркса в течение всего XX века высоко ценили во всех странах мира, в том числе капиталистических, включая США. Накануне дня рождения К.Маркса 5 мая 2000 г. о нем написал следующее Уильям Рис-Могг, ведущий британский политический обозреватель, в прошлом главный редактор “Таймс”. Оценивая, насколько точными были прогнозы экономистов и философов в прошлом, он отметил: “Величайшим футурологом XIX столетия был и остается Карл Маркс. У Маркса тоже хватало ошибок и просчетов, но его прогнозы на XX столетие оказались наиболее точными. На плечах Карла Маркса подымались самые известные мыслители и экономисты XX века. Главный постулат теории Маркса, основанный на том, что политический и общественный строй является надстройкой над экономическим базисом общества, выдержал испытание временем. Мало того, сегодня он выглядит до такой степени аксиомой, что никто даже не собирается это опровергать. Переход от индустриальной эры к эре информатики также соответствует марксистским выкладкам” [10].

Как видим, ведущий британский журналист хорошо и обстоятельно разбирается в марксизме, не пугается, как некоторые российские ученые-конъюнктурщики и псевдодемократы, научных понятий “базиса”, “надстройки”, “политического и общественного строя”.

К.Маркс высоко ценится везде в мире, в том числе в странах Запада, прежде всего как крупнейший, всемирно известный философ и экономист. Его труды часто переиздаются, а на его научные положения, выводы постоянно ссылаются почти все ученые, занимающиеся философией, политэкономией, социологией, политологией, многие практики, особенно занятые в бизнесе, финансах, управлении, менеджменте.

Продолжив из XIX века свое влияние и роль в научных и практических событиях XX столетия, К.Маркс и марксизм, несомненно, столь же закономерно будут оказывать большое влияние и на развитие науки и общественной жизни в XXI веке.

XX век – также век В.И.Ленина. Великого теоретика, последователя К.Маркса и Ф.Энгельса, и одновременно великого практика – революционера XX века, возглавившего Великую Октябрьскую социалистическую революцию в России в октябре 1917 г., создателя первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян, трудящихся. Повернувшего Россию от господства капитала к господству труда. Проведшего Россию через иностранную интервенцию и гражданскую войну, начавшего электрифицировать Россию, существенно поднимать ее экономически и культурно, используя все новейшие достижения мирового научного, технического, культурного, образовательного прогресса, объединив народы России и других республик на принципах дружбы и интернационализма в великий Союз Советских Социалистических Республик.

В.И.Ленин в своей деятельности и жизни соединил XIX и XX века, начав революционную борьбу и научные разработки еще в XIX столетии и продолжив их главными свершениями в двадцатом веке. Научное наследие, которое он создал, справедливо назвали ленинизмом, а подчеркивая его преемственность с марксизмом – марксизмом-ленинизмом.

Об отношении к В.И.Ленину в современном мире свидетельствует проведенный в апреле 2000 г. через систему Интернет международный опрос, включая страны Европы и Северной Америки, с целью распределения главных претендентов из всех стран мира за XX столетие на титул “Человек века”. В результате этого электронного опроса, в котором наиболее активно участвовали англоязычные специалисты, первым в качестве “человека планеты” был назван Владимир Ильич Ленин. Он почти вдвое опередил ближайшего преследователя – выдающегося английского физика Эрнеста Резерфорда, заложившего основы учения о радиоактивности и строении атома. Следующие третье-пятое места поделили немецкий физик Макс Планк, писательница Агата Кристи и дважды лауреат Нобелевской премии Мария Складовская-Кюри. На самом же последнем месте с несколькими голосами оказался Александр Керенский, глава Временного правительства после буржуазной революции в России в феврале 1917 г., которую так превозносят в последние годы российские демократы [11]. Вот объективная международная оценка виднейших людей XX столетия, данная в годы его завершения.

В Китае в канун 130-й годовщины со дня рождения В.И.Ленина – 22 апреля 2000 г. Коммунистическая партия Китая выступила со специальным Заявлением, чтобы напомнить своему народу, что В.И.Ленин остается “вождем Китая”. В обращении было подчеркнуто, что “ни история, ни китайский народ не должны забывать Ленина, покончившего с феодализмом и империалистической диктатурой в России и руководившего Октябрьской революцией в 1917 году”. ЦК Компартии Китая отметил, что В.И.Ленина следует считать “учителем всемирного пролетариата и искренним другом китайского народа. Основные принципы ленинизма служат руководством в строительстве социализма в Китае” [12].

Характерно, что в нынешнем Китае насчитывается около 6000 памятников вождю мирового пролетариата. Его имя присвоено более чем 9000 трудовых коллективов. Произведения В.И.Ленина ежегодно издаются тиражом, превышающим два миллиона экземпляров.

Корреспондент американской социалистической прессы Джон Рид, питомец аристократического Гарвардского университета в США, прибывший в Россию осенью 1917 г., оказавшийся в гуще революционных событий, часто встречавшийся с В.И.Лениным и написавший потом всемирно известную книгу “Десять дней, которые потрясли мир”, так охарактеризовал В.И.Ленина: “Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенности ума”.

В.И.Ленин, с именем и делами которого связаны самые главные, революционные и прогрессивные изменения мира в XX столетии, осуществленные под его руководством самые успешные социально-экономические и культурные преобразования в России, диалектически проводившиеся в соответствии с новой обстановкой и новыми требованиями развития, несомненно войдет как великий теоретик и практик, как великий деятель и человек и в историю XXI столетия. А также ленинизм как его теоретическое и практическое наследие.

Таковы главные характерные черты и особенности эпохи XX века, чрезвычайно богатого великими свершениями, достижениями, успехами, а также немалыми драмами и трагедиями общественного, цивилизационного, геополитическо-глобального и человеческого развития.

 

• Авиационные противорадиолокационные ракеты во время локальных войн

 

Локальные войны показали, что не меньшую опасность, чем ПКР, для надводных кораблей представляют авиационные противорадиолокационные ракеты (ПРР). Так, в 1972 году американский палубный штурмовик по ошибке атаковал ПРР AGM-45 «Шрайк» фрегат УРО «Уорден». Ракета взорвалась над кораблем на высоте 25-30 м. Почти все антенны вышли из строя, оказались повреждены корабельные приборы боевого информационного центра и мостика. По оценке командира корабля, боевые возможности фрегата снизились примерно на 60% от предусмотренных проектом (корабль нуждался в длительном ремонте).

В странах НАТО наибольшее распространение получила ПРР AGM-88 «Харм». Ракета AGM-88A (принята на вооружение в 1982 году) имеет массу 361 кг, длину 4,2 м, диаметр корпуса 0,3 м. ПРР оснащена осколочно-фугасной БЧ массой 66 кг. Максимальная дальность стрельбы составляет 80 км, максимальная скорость полета — 670 м/с (у цели — до 700 м/с).

Максимальная скорость полета поражаемых ЗРАК «Каштан» целей не превышает 500 м/с, поэтому он не обеспечивает ПРО от ПРР AGM-88 «Харм». ЗРК «Кинжал» имеет ограниченные возможности по борьбе с низколетящими ПКР (минимальная высота поражения — 10 м), однако способен поражать цели со скоростями полета до 700 м/с, то есть состоящую на вооружение стран НАТО ПРР «Харм». Таким образом, «Кинжал» и «Каштан» прекрасно дополняют друг друга.

 

Мощная БЧ ЗУР 9М331 «Кинжал» массой 14,8 кг позволяет более эффективно (по сравнению с БЧ ЗУР 9М311 «Каштан» массой 9 кг) бороться с управляемыми авиабомбами, самолетами и вертолетами противника.

Антенный пост ЗРК «Кинжал» помимо РЛС сопровождения имеет автономную РЛС кругового обзора «Позитив» (может осуществлять выдачу целеуказания модулям ЗРАК «Каштан»), повышая тем самым живучесть ПВО корвета.

С целью снижения массо-габаритных характеристик «Кинжала» следует разработать новую вертикальную пусковую установку (ВПУ) сотового типа на 16 ЗУР (ВПУ на 16 ЗУР примерно в 2 раза легче двух пусковых модулей барабанного типа). Для российских конструкторов разработка ВПУ не представляет особой сложности, поскольку уже имеется опыт создания подобных ПУ (универсальная ВПУ для ракетного комплекса «Клаб»/»Калибр»). Затраты со стороны государства будут минимальны, т.к. доработка системы управления и ЗУР «Кинжала» не требуется. Благодаря ВПУ увеличение водоизмещения корвета в результате установки ЗРК «Кинжал» будет менее значительным. Кроме того, повысится скорострельность и живучесть ПУ. ВПУ следует разместить в носовой части корвета за боевым модулем ЗРАК «Каштан».

Наличие ЗРК «Кинжал» и двух модулей ЗРАК «Каштан» обеспечит эффективное отражение атак СВН во всей верхней полусфере корабля.

Контур ПВО, как и корвет в целом, будет обладать большим модернизационным потенциалом. Так, масса боевого модуля модернизированного «Каштана» будет снижена на 2 т. При этом зона поражения целей ракетным вооружением увеличится по дальности до 10 км, по высоте — до 6 км. Модернизация «Кинжала» позволит снизить массо-габаритные характеристики системы управления и антенного поста, увеличить дальность поражения целей с 12 до 15 км, уменьшить время реакции, минимальную высоту и минимальную дальность поражения целей, а также значительно повысить экспортный потенциал.

Таким образом, по мере совершенствования вооружения ПВО (снижения его массо-габаритных характеристик) появляется возможность на модернизируемых и строящихся корветах устанавливать дополнительное радиотехническое оборудование, увеличивать боекомплект ЗУР ЗРК «Кинжал».

Реализация указанных мероприятий не приведет к значительному росту водоизмещения корвета. Об этом свидетельствует тот факт, что ракетное вооружение экспортной модификации корвета (пр. 20382) представлено комплексами «Уран-Э» (16 ПКР) и «Медведка-ВЭ» (6 ракет) при водоизмещении 1900 т (водоизмещение корвета пр. 20380 — 2000 т). Может несколько уменьшиться максимальная скорость корабля, однако в условиях подавляющего превосходства вероятных противников в воздухе она имеет второстепенное значение (от самолета, а тем более от ракеты не убежишь).

 

Вооружение зенитным ракетным комплексом «Кинжал» и еще одним боевым модулем ЗРАК «Каштан» приведет к увеличению стоимости корвета, что на первый взгляд сделает невозможным его строительство в условиях ограниченности финансовых средств. Но только на первый.

 

 

1.3 Даты локальных войн 90-х годов ХХ столетия

 

 

ДАТЫ
1990	Сепаратистское восстание в Кашмире (Индия)
1990.01.24	Албанское восстание в Косово (Югославия)
1990.04.18-20	Восстание в Южной Иордании
1990.04.22	Попытка военного переворота в Нигерии
1990.05.14-16	Военное восстание в Кот д’Ивуаре
1990.05.18-22	Пограничный конфликт между Сенегалом и Гвинеей-Бисау
1990.07.19-1991.02.25	Кувейтская война против Ирака
1990.07.27-08.01	Восстание мусульман в Тринидаде и Тобаго
1990.08.21	Вооруженные столкновения между АНК и зулусами (ЮАР)
1990.09.30-1994.07.18	Гражданская война в Руанде
1990.10.4-6	Вооруженное восстание на о.Минданао (Филиппины)
1990.11	Восстание в Южной Осетии (Грузия,СССР)
1991-1992	Гражданская война в Грузии
1991-1994	Гражданская война в Сомали
1991-1998	Война в Югославии
1991.03.1-30	Восстание в Ираке
1991.05	Восстание в Эфиопии
1991.09.30	Военный переворот на Гаити
1992.01-02	Восстание исламских фундаменталистов в Алжире
1992.12	Индо-мусульманские столкновения в Индии
1993.01.13	Налет ВВС НАТО на Южный Ирак
1993.06.04-18	Военный переворот в Азербайджане
1993.06.26	Ракетный удар США по Багдаду (Ирак)
1993.09.27-10.04	Мятеж в Москве (Россия)
1993.10.21	Попытка военного переворота в Бурунди
1993.11.17	Военный переворот в Нигерии
1994.01.01-1995.09.11	Восстание индейцев в штате Чиапас (Мексика)
1994.07.23	Государственный переворот в Гамбии
1994.11.02	Восстание в Пакистане
1994.11.30-1996.08.30	1-я Чеченская война (Россия)
1995-2001	Восстание талибов и гражданская война в Афганистане
1995.03	Этнические столкновения в Бурунди
1997	Восстание в Албании
1998	Гражданская война в Конго
1998	Война между Эфиопией и Эритреей
1998	Гражданская война в Гвинее-Бисау
1999-2001	2-я Чеченская война (Россия)
1999.03.24	Военная операция НАТО против Югославии

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2. Локальные войны 90-х годов ХХ столетия

 

2.1 Локальная война в арабских странах

 

Последнее десятилетие XX века являет собой важную веху в историческом развитии арабских стран и довольно органично совпадает с формированием элементов нового миропорядка, новой структуры международных отношений, которые, есть основания полагать, могут утвердиться уже в начале следующего тысячелетия. При определении структуры международных отношений на Ближнем Востоке необходимо иметь в виду, что она сложилась в результате процессов мирового развития и находится на исходе текущего столетия в стадии трансформации. Послевоенное устройство межгосударственных отношений уходит в прошлое. Одни из созданных этим временем институтов отмирают  Другие пока сохраняются, с трудом приспосабливаясь к новым реалиям. При этом фактически отсутствует общее представление о том, что в конечном итоге будет представлять собой новое мироустройство в этом регионе.

За последние сто лет арабский мир пережил крупные потрясения, сопровождавшиеся многочисленными восстаниями, революциями, войнами, реформами. С одной стороны они порождались внутренними обстоятельствами, несущими на себе отпечаток итогов колониального наследия, с другой – провоцировались глобальной борьбой двух мировых социальных систем, их мировым соперничеством за политическое влияние в стратегически важном регионе. Эти реалии международной политики сочетались с ожесточенными схватками крупнейших западных потребителей за ближневосточные источники нефти, тесно сплетаясь с различными внутриарабскими перипетиями, что оказывало мощное комплексное воздействие на всю систему международных отношений на Ближнем Востоке, определяло их остроту, общую направленность и особую специфику. Да и сегодня Арабский Восток – это весьма лабильный в политическом и экономическом отношениях конгломерат, где идет ожесточенная борьба мнений на региональном и внерегиональном уровнях по поводу будущего устройства государств, отработка подходов к решению наиболее актуальных проблем политики, хозяйственного возрождения и социального прогресса. Все это усугубляется периодически обостряющимися традиционно существовавшими серьезными противоречиями на региональном уровне, начиная от пограничных конфликтов и оспаривания принадлежности национальных территорий и кончая расхождениями в существующих подходах к “справедливому” и “равному” доступу к природным богатствам региона между “бедными” и “богатыми” странами (проблемы создания общего рынка, заключения таможенных соглашений, распределения водных ресурсов и т.п.).

В данном контексте было бы правомерным, на наш взгляд, представить, в постановочном плане, сложившуюся к настоящему времени на Ближнем Востоке систему международных отношений в виде некоторой конфигурации “центров силы”. Поиск основных направлений эволюции существующей здесь системы международных отношений с целью выработки долговременного внешнеполитического курса России в ближневосточном регионе обуславливает построение в некотором роде приближенных к реальности или высокоабстрактных моделей системы силового соподчинения государств в их региональной политике. После распада СССР развитие международной и региональной обстановки привело к тому, что как Россия, так и государства Ближнего Востока фактически оказались в одном геополитическом, военно-стратегическом пространстве с “пограничными” проблемами, резко возросшей взаимозависимостью и взаимообусловленностью идущих здесь политических и экономических процессов. К тому же анализ хода событий в регионе с точки зрения приобретших международный характер конфликтов современности свидетельствует о том, что отношения между государствами региона в своем концентрированном виде все еще представляют собой отношения между национальными “центрами силы”. А характер связей между основными элементами системы международных отношений по-прежнему, несмотря на различные многосторонние формы взаимодействия, детерминируется в первую очередь параметрами национальной мощи государств. С другой стороны, государства региона замкнуты на решении преимущественно своих внутрирегиональных проблем и относительно инертно реагируют на большинство вопросов международной жизни глобального масштаба, в первую очередь военного характера. Что же касается участия арабов в решении ряда затрагивающих их интересы международных проблем (экология, распространение наркотиков, ядерного оружия, ракетных технологий и др.), то здесь они могут проводить скоординированную политику со всем мировым сообществом. До настоящего времени Арабский Восток представляется весьма аморфной в военно-интеграционном отношении зоной. Значительное число стран региона имеют длительный опыт неприсоединения, отказа от участия в военных схемах под эгидой великих держав. Внутрирегиональные военно-политические объединения оказались на деле нежизнеспособными. А отдельные успехи в области формирования договорно-правовой базы обеспечения безопасности носили сугубо фрагментарный в масштабах региона характер. Реальные достижения имеются лишь на двусторонней основе. Заключены мирные договоры между Египтом и Израилем, Израилем и Иорданией; наработан определенный опыт разъединения сирийских и израильских войск – на Голанах, египетских и израильских – на Синае. Таким образом, вопрос о временных параметрах переходного состояния системы международных отношений на Ближнем Востоке фактически остается открытым. А формирование здесь новых “центров силы” еще не началось или находится на первичной стадии.

В то же время Арабский Восток вряд ли сможет долго оставаться на периферии военно-политических раскладок международного и регионального характера. Так, Ближний Восток наряду с Восточной Европой – ближайший в геостратегическом отношении регион, примыкающий к НАТО, что в условиях отсутствия СССР и ОВД приобретает иное, нежели прежде звучание. Сохраняется для Запада, прежде всего для США, значение ближневосточного региона как одного из основных источников энергоресурсов. По уровню и результатам экономической интеграции Ближний Восток значительно отстает от наиболее динамично развивающихся районов мира, к тому же здесь, как было показано выше, имеется немалое количество нерешенных и потенциально острых территориальных вопросов. Решение этих проблем потребует коренного изменения политического климата в регионе, что возможно осуществить лишь на основе урегулирования арабо-израильского конфликта и формирования устойчивой схемы региональной безопасности.

Между тем, несмотря на достигнутый в рамках ОБСЕ некоторый прогресс общеевропейского миротворчества при активной роли США, подлинная основа для мирного урегулирования спорных вопросов так и не создана. По-прежнему велик потенциал разрастания межнациональных и межэтнических вооруженных конфликтов, которые в ряде случаев могут перестать быть относительно локальными и дать в какой-то момент повод для вооруженного вмешательства в них сильных в военном отношении держав. В тоже время в арабских странах, несмотря на все перемены в мире, по-прежнему распространено мнение, что основой безопасного существования может служить лишь сила сдерживания. Так, один из известных арабских специалистов по военно-политическим проблемам региона И.Дессуки указывал, что “холодная” война не закончилась, а продолжается в новых формах. Более того, на смену одной “холодной” войне пришло несколько, представляющих огромную угрозу для безопасности и стабильности в регионе. С учетом того, что переход региональных холодных войн в стадию горячих конфликтов может произойти в любое время, – подчеркивал Дессуки, – развитие вооружений и осуществление соответствующих мероприятий в плане подготовки к военным действиям является основным инструментом обеспечения национальной безопасности1.

Однако законы действия механизмов сдерживания, которые можно было бы считать эффективными в условиях двухполюсного мира, вряд ли могут быть механистически применены к современному состоянию системы международных отношений. Опыт новейшей истории региона свидетельствует, что различия в количественных показателях военных и экономических потенциалов сторон, как правило, не срабатывали в качестве сдерживающего фактора для атакующей стороны (арабо-израильская война 1967 г., ирако-иранская война 1980-1989 гг.)2. Несомненно, региональные системы безопасности должны наполняться институтами и механизмами, адекватными задаче создания эффективной и надежной обратной связи, релевантно реагирующими, а не просто фиксирующими эти обратные сигналы, прежде всего в целях поддержания исходного состояния стабильности и целостности системы международных отношений. Очевидно, что создание подобной устойчивой региональной системы потребует довольно длительного времени, однако уже сейчас на Ближнем Востоке предпринимаются энергичные поиски региональных и международных механизмов обеспечения безопасности.

Сегодня без преувеличения можно сказать, что Сирия является одной из ключевых фигур в затянувшемся арабо-израильском противостоянии, в других важных событиях непредсказуемо меняющих политический облик региона. О Сирии справедливо говорят, что без нее можно начать войну, но нельзя добиться мира. Данная, хотя и парадоксальная оценка является своеобразным признанием особой роли Сирии в регионе, ее возможностей влиять на ход событий на Ближнем Востоке, проводить самостоятельный курс на межарабской арене, активно участвовать в делах мирового сообщества. Статус региональной державы, имеющей эффективные рычаги воздействия на общий ход мирного ближневосточного процесса, на ситуацию в регионе в целом и особенно в Ливане, на решение палестинской проблемы, признание реноме Дамаска как опытного посредника, поддерживающего доверительные контакты с лидерами ряда государств мира и имеющего особые отношения с Тегераном, вынуждает зарубежных политиков, в том числе и из США, считаться с позицией Сирии в ближневосточных делах, учитывать мнение Дамаска по основным региональным проблемам.

Такое международное положение Сирии в значительной мере обусловлено беспрецедентным по политическим меркам региона почти 30-летним правлением Х.Асада, в период которого страна практически не знала политических потрясений и, несмотря на многочисленные проблемы, связанные в первую очередь с отвлечением огромных ресурсов на нужды обороны и безопасности, смогла добиться серьезных успехов в экономике, во всяком случае, оградив себя на наиболее уязвимом направлении – продовольственном. Предшественники Асада на властном поприще в 50-е годы умудрялись за считанные месяцы продемонстрировать неспособность к управлению государством.

Приход к власти Асада и начало провозглашенного им “исправительного движения” ознаменовали новый этап во внутренней и внешней политике Сирии. Широкую поддержку новый политический курс Х.Асада получил в результате исправления ошибок, допущенных левыми баасистами. Х.Асад подошел к реформаторской деятельности более взвешенно. В области внешней политики он стал проводить более осторожную и взвешенную линию. Наиболее отчетливо это проявилось после октябрьской войны 1973 г., когда сирийский лидер начал придерживаться тактики уклонения от прямой военной конфронтации с Израилем и перевода основного фронта противоборства с израильтянами на юг Ливана. Тезис об арабском единстве в те годы для Х.Асада был наполнен конкретным содержанием – восстановление антиизраильского фронта арабов при доминирующей роли Сирии. Положение Сирии как страны, непосредственно противостоящей Израилю, обеспечивало режиму поступления материальных средств от арабского мира, позволяло получать советское оружие на льготных условиях, поднимало его престиж и авторитет на международной арене и внутри страны, расширяло рамки политического маневрирования.

Однако, широкое экономическое и политическое сотрудничество Сирии с Ливией и Ираном, связи с радикальными организациями в палестинском движении сопротивления (ПДС), поддержка боевиков Рабочей партии Курдистана (РПК) и ведущих организаций иракской оппозиции привели, с одной стороны, к резкому обострению отношений Сирии с США и государствами Западной Европы, которые включили САР в список государств, “поддерживающих международный терроризм”, и ввели по отношению к ней ряд экономических санкций. С другой стороны, стали ухудшаться отношения Сирии со странами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), которые фактически начиная с 1986 г. прекратили оказание ей финансовой помощи, достигавшей около 1,5 млрд. долл. в год. Обострились конфликты с Ираком, Иорданией и Турцией. В результате к концу 80-х годов наметилась тенденция к частичной изоляции Сирии как на региональном, так и на международном уровнях.

В сложившейся ситуации Асад проявил себя как блестящий геополитический стратег. Он быстро и мастерски использовал перемены в мире и регионе для того, чтобы укрепить позиции своей страны на Ближнем Востоке. Осознав всю глубину и необратимость геополитических преобразований периода конца 80-х, – начала 90-х годов, в частности в бывшем СССР, Асад оперативно отреагировал на события в Персидском заливе 1990-1991 гг., твердо встав на сторону Кувейта и сил антииракской коалиции, возглавляемой США. В марте 1991 г. он выступил в качестве одного из инициаторов принятия так называемой Дамасской декларации, которая предусматривала создание “арабской системы безопасности” в зоне Залива, что, по существу, означало попытку формирования военно-политического союза стран ССАГПЗ, Египта и Сирии. И хотя указанная попытка не была на деле реализована в полном объеме, предпринятые Асадом шаги позволили Дамаску получить целый ряд очевидных политических и экономических выгод. Это прорыв “враждебного окружения” и выход из грозящей изоляции, улучшение отношений с США и Западной Европой, с одной стороны, аравийскими монархиями и Египтом, – с другой, списание значительной части внешних долгов и т.п. При этом Асад сумел сохранить особые отношения с Ираном и обеспечить стабильность в вопросах военно-технического сотрудничества с Россией. Именно при нынешнем президенте САР двусторонние связи с ней достигли своего пика. Результаты прошедшего в июле 1999 г. визита Асада в Москву свидетельствуют, что сирийский лидер не забыл того позитива, который имел Дамаск от отношений с Москвой. Как многоопытный и взвешенный политик сирийский президент заинтересован в активизации всестороннего взаимовыгодного сотрудничества с Россией, полагая, что созданный при нем определенный запас прочности российско-сирийских связей может послужить хорошей основой политики будущих преемников в руководстве Сирией.

Поведенческий стереотип Сирии определяется ее лидером. Его личный вклад в превращение страны в полноценного и равного партнера в региональных взаимоотношениях исключительно велик. События последних лет свидетельствуют, что Сирия исполнена достоинства, стремится к миру и имеет свои взгляды на проблему окончательного урегулирования ситуации в регионе. Заставить уважать себя и свои взгляды – вот идеология Асада на международной арене, и для этого он использует методы, которые помогли ему возвыситься в собственной стране. Неслучайно поэтому феномен Асада как политика и человека, слагаемые алгоритма его власти и механизм ее функционирования служат постоянным предметом практического и научного интереса политиков и политологов разного калибра, как из стана врагов, так и друзей Сирии. Например, репутация загадочного “дамасского сфинкса”, каковую издавна снискал в западных политических кругах Асад, остается в силе и по сей день3. В отличие от большинства политических деятелей региона Асад не является нефтяным магнатом, однако роль нефти и газа в Сирии и регионе в целом – объект его постоянной заботы в борьбе за экономический паритет с Израилем. Он лично вырабатывает стратегию и принимает решения по ключевым вопросам нефтяной политики страны.

Сирийского лидера по праву считают также одним из ключевых игроков на поле затянувшегося процесса мирного ближневосточного урегулирования. Вступив в октябре 1991 г. в этот процесс и заявив, что “мир для Сирии является стратегическим выбором”, Асад, тем не менее, заранее позаботился о создании запасных вариантов на случай изменения политической ситуации в Израиле и США с тем, чтобы избежать провала своих планов, основу которых составляет возвращение Голанских высот. Начавшиеся в конце 1992 г. в Вашингтоне сирийско-израильские переговоры, первоначально носившие неофициальный характер, хотя и сопровождались некоторым сближением позиций, однако не привели к достижению соглашения. Основным объектом разногласий стал уже не столько собственно вопрос о возвращении Голанских высот Сирии, на что Израиль в принципе готов пойти, сколько границы возвращаемой территории. Обсуждение подобного рода частных вопросов дает основание считать, что сирийский лидер сделал выбор в пользу диалога с израильтянами и руководствуется в повседневной политической деятельности прагматическими соображениями национальных интересов своей страны. Вопросы “войны и мира” являются для Асада поистине судьбоносными, поскольку напрямую увязываются им с решением животрепещущих для режима проблем обеспечения преемственности власти в стране и политических перспектив семейного клана Асадов-Махлюфов, алавитской общины в целом.

Прошедшие в Израиле 17 мая 1999 года парламентские выборы и выборы премьер-министра открыли “окно благоприятных возможностей”. Все стороны – новое израильское правительство Барака, сирийские власти и палестинское руководство – продемонстрировали явную заинтересованность в преодолении существовавшей в последние годы блокады мирных переговоров и доведении их до конца. Так, комментируя ракетно-бомбовый удар Израиля 24 июня 1999 г. по объектам инфраструктуры пригородов Бейрута, официальные сирийские СМИ возложили всю ответственность за эту акцию целиком на Нетаньяху, “который пытается затормозить развитие перспектив новых мирных переговоров с идущим ему на смену правительством Барака”. Известный своей жесткой позицией в вопросах мира с Израилем сирийский президент Асад публично заявил что “Барак – это человек, с которым можно вести дела”6. Последовавшие вслед за этим подписания израильско-палестинских соглашений в Шарм Эш-Шейхе (Меморандум Шарм Эш-Шейх) в сентябре 1999 г. и международная конференция по Ближнему Востоку в Осло (1-2 ноября 1999 г.), которая дала новый импульс целой серии многосторонних и двусторонних арабо-израильских и арабо-арабских встреч на разных уровнях при активной роли США и Западной Европы, прежде всего Франции, а также появившиеся в западных и арабских СМИ сообщения о якобы ведущихся в Европе закрытых палестино-израильских и сирийско-израильских переговорах, очевидно, увеличивают шансы на решение все еще остающихся открытыми ближневосточных проблем. Эти события, несомненно, важные с точки зрения разблокирования арабо-израильского мирного процесса, сами по себе еще не являются гарантией успеха. Так, намечавшийся на 15 ноября 1999 г. второй этап “передислокации” израильских войск (передача под полный или частичный контроль властей ПНА 5% территории Западного берега р. Иордан) оказался сорванным. Несмотря на неоднократные призывы Тель-Авива, Дамаск не спешит с началом переговоров, выдвигая новые условия их возобновления (признание Израилем “пограничных линий” на Голанах по состоянию на 4 июня 1967 г.). Из-за этой сирийской “медлительности” открытым остается вопрос о юге Ливана, откуда, как обещал Барак, Израиль должен вывести свои войска к июлю 2000 года7.

Как свидетельствует ближневосточная практика, варианты сепаратных соглашений формируют предпосылки к новым конфликтам, ибо не учитывают в полной мере интересы сторон и достигаются, как правило, на основе “компромиссов” с позиции силы и под мощным давлением извне. Подобные соглашения не решают окончательно ключевых проблем, затрагивающих основы арабо-израильского конфликта, а могут лишь привести к временному затуханию конфронтации в регионе с перспективой нового, еще более мощного противостояния в результате воздействия долгоиграющих факторов. Поэтому арабо-израильский конфликт остается незавершенным.

Сирия и Израиль по-прежнему находятся в состоянии войны. Приостановленные в 1996 г. израильско-сирийские мирные переговоры ждут своего возобновления*. Вокруг оккупированной Израилем зоны на юге Ливана идет постоянная локальная война. Пробуксовывают подписанные Израилем с палестинской автономией соответствующие соглашения. Критические для “перманентного статуса” израильско-палестинских отношений темы: будущее Иерусалима и израильских поселений, международно-правовой статус и границы будущего палестинского государства, вопрос о палестинских беженцах – не дают оснований надеяться на легкие и быстрые переговоры, успех которых тем более не гарантирован.

В то же время императив магистральных направлений мирового развития в XXI веке позволяет предположить, что и в ближневосточном регионе уже в обозримой перспективе начнется становление новой парадигмы безопасности, непосредственно связанной с некоторыми качественными характеристиками складывающейся системы международных отношений. Уже сейчас Ближний Восток вступает в период напряженного и энергичного поиска конструкций региональных и международных механизмов обеспечения безопасности, подбора подходящих, “работающих” средств и организационных форм ее обеспечения. Конкретно, речь идет о большем, нежели просто формальное провозглашение палестинского государства и прекращение состояния войны между Израилем и теми его соседями, с которыми он до сих пор не подписал мирные соглашения. Возобновление серьезных мирных переговоров сопровождается, как правило, интенсивным обсуждением будущего регионального порядка. При этом важное значение придается институтам политики безопасности и отношениям между государствами Ближнего и Среднего Востока.

Арабо-израильский мирный процесс 90-х годов представляет собой определенный структурный элемент нового ближневосточного порядка, композицию принципов, норм и правил, помогающих воздействовать на региональные конфликты. Главная особенность ближневосточного мирного процесса – это переход от состояния войны в регионе к невоенным формам выяснения отношений по поводу власти и ресурсов. Такое стало возможным во многом потому, что Сирия, которая до сих пор ассоциируется в массовом арабском сознании с “локомотивом” арабского национализма, выдвинула, как указывалось выше, в качестве условия заключения мира с Израилем восстановление вполне определенной линии границ. Даже на юге Ливана, где противоборствующие стороны все еще прибегают к использованию военных средств, установлены определенные правила, которые должны воспрепятствовать неконтролируемой эскалации военных действий, ограничивать зоны их ведения и защищать мирное население. Образование ПНА и ее администрации представляет собой появление нового квазигосударственного субъекта и элемента регионального порядка, с которым вынуждены считаться даже те, кто в содержательном плане отвергает достигнутые в Осло соглашения. Таким образом, арабские государства не только согласились с фактическим существованием Израиля, но и в принципе признали его членом региональной системы государств.

Несомненно, те уступки и сближение позиций, на которые в ходе выработки мирного решения должны будут пойти отдельные стороны, окажутся нелегкими и спорными с внутриполитической точки зрения. Однако основополагающие контуры соглашения между Тель-Авивом и Дамаском и принципы урегулирования израильско-палестинского конфликта сторонам уже известны и включают в себя соответствующие меры двусторонней безопасности по типу мирных соглашений, которые Израиль заключил с Египтом (1979 г.) и Иорданией (1994 г.). Успехи двусторонних мирных переговоров сделают, очевидно, возможным возобновление многосторонних переговоров, что особенно важно для России, обеспечения ее участия и учета национально-государственных интересов в ходе формирования новых геополитических реалий в регионе.

Многосторонние переговоры – это уникальный в своем роде механизм, где при российском сопредседательстве было начато обсуждение проблем региональной безопасности на Ближнем Востоке. Это тем более важно, что запуск механизма многосторонних переговоров, несомненно, будет способствовать активизации деятельности некоторых региональных институтов, созданных в рамках мирного процесса на Ближнем Востоке, и прежде всего таких, как экономические конференции стран Ближнего Востока и Северной Африки, многосторонняя рабочая группа по контролю за вооружениями и обеспечению региональной безопасности. Завершение двусторонних мирных переговоров усилит комплексность региональных отношений, сделает возможными новые властно-политические расстановки сил и создание коалиций, включающих также и Израиль. Тем самым обостриться соперничество за позиции в регионе, рынки, международные финансовые потоки. Уже сейчас многие арабские государства, в том числе Сирия и Египет обеспокоены тем, что военный потенциал Израиля может сказаться на региональном балансе сил. Ожесточится конкурентная борьба между Саудовской Аравией и Израилем за влияние на малые государства Персидского залива, между Сирией и Израилем – за влияние в Ливане и Иордании, между Египтом и Израилем – за ведущую роль в регионе.

Поэтому в настоящее время арабские государства, прежде всего Египет и Сирия, озабочены не столько созданием общих ближневосточных структур безопасности, сколько проблемой обеспечения арабской безопасности в противовес идее Израиля и США о “новом Ближнем Востоке”, где Израиль станет центром экономического и интеграционного регионального пространства и создаст субрегиональное сообщество безопасности с Иорданией и Палестиной при активном участии Турции. Однако в отличие от не очень успешных попыток внести общеарабский вклад в создание системы внешней безопасности, арабские государства сумели добиться определенного прогресса в области внутренней безопасности. Подписанное весной 1998 г. министрами юстиции и внутренних дел стран-членов ЛАГ соглашение о борьбе с терроризмом послужило основой для регулярных встреч арабских министров внутренних дел, обмена мнениями о путях дальнейшей кооперации органов безопасности, оказывающих существенное влияние на развитие внутриполитических процессов в арабских странах. В тоже время действующая в большинстве этих государств жесткая структура власти и высокая степень централизации органов, принимающих решения, создают более благоприятные условия для двусторонних отношений и осложняют многосторонние формы сотрудничества. Поэтому в конструкции будущей безопасности существенную роль будут по-видимому, играть прежде всего сильные двусторонние элементы. При этом речь идет не только о соответствующих мирных договоренностях, которые Израиль уже заключил или еще заключит со своими соседями, но также и о том, что арабские страны будут, по-видимому, заключать скорее двусторонние, нежели многосторонние соглашения о мерах кооперации в области обеспечения внешней безопасности. Эти двусторонние элементы могут быть дополнены созданием общеарабских рамочных условий по вопросам внутренней безопасности, а также при участии ЛАГ в качестве политического координатора, где небольшая группа арабских стран будет доминировать при принятии решений и добиваться единства позиций в вопросах ближневосточной политики и региональной безопасности.

Проблема регионального порядка основывается на различных интересах региональных фигурантов, включает в себя разные геополитические концепции и подходы (некоторые из которых мы попытались рассмотреть в данной статье), а главное – является новым для Ближнего Востока делом. В настоящее время можно, по-видимому, говорить о поэтапном построении некоторых элементов “общего дома”, в котором когда-нибудь должны будут жить ближневосточные страны. Создание же системы коллективной региональной безопасности потребует длительного времени, тщательной разработки концепции этой системы, выработки эффективно действующих механизмов, а также убежденности правящих региональных элит в том, что прочные ближневосточные договоренности отвечают их национальным интересам.

 

 

2.2 Чеченская война

 

Само собой разумеется, для продуктивного сравнения исторических и современных сюжетов нужно прежде всего условиться о том, что принимается за сущность того или иного явления. Именно «условиться», ибо сложные социальные феномены (а к таковым, бесспорно, относится и Кавказская война XIX в., и чеченские события конца XX в.) уже по определению отличаются многоликой природой, предполагающей разные оценки.

Обращаясь сначала к Кавказской войне, примем эти правила и возьмем за основу традиционную точку зрения на нее, которой придерживаются авторы, тяготеющие к историческим аналогиям. Суть ее в следующем. С образованием в XVI в. Московского централизованного государства русский царизм развернул военно-колониальную экспансию, в том числе — в кавказском направлении. Ее побудительные мотивы были связаны с геостратегическими, политическими, экономическими и в меньшей степени идеологическими соображениями. В эпоху Екатерины II продвижение России на юг стало особенно интенсивным. Применяя на Северном Кавказе сугубо силовые или гибкие дипломатические методы, царизм опирался на местные феодальные, клерикальные и родо-племенные элиты, нуждавшиеся во внешней поддержке. Военно-колонизаторская и классово-эксплуататорская политика России вызвала протест горских общественных «низов» против пришлых и «собственных» угнетателей. С 80-х гг. XVIII в. на территории Чечни и Дагестана подобные настроения находят выход в антиколониальных и антифеодальных восстаниях под религиозным флагом. Логическое продолжение и широкий размах эти процессы получили с приходом Ермолова, резко ужесточившего политику России на Северо-Восточном Кавказе. Ответом явилось беспрецедентное по силе и длительности движение против царских завоевателей и их местных классовых союзников, которое часто именуется Кавказской войной. Социальной базой войны принято считать чеченских и дагестанских общинников (узденство), главной целью — освобождение от царских колонизаторов и горской феодально-эксплуататорской верхушки, идеологическим катализатором — идеи мюридизма (разновидность ислама) и лозунги газавата (священная война против неверных). В этом столкновении горцами руководили выдающиеся предводители, самым ярким из которых был имам Шамиль, глубокий знаток Корана, стратег и организатор, преданный идеалам национальной независимости и социальной справедливости. В ходе войны он сумел объединить разрозненные и враждовавшие общины, впервые создав на территории горной Чечни и Дагестана военно-теократическое государство — имамат. Благодаря массовой поддержке и своим незаурядным качествам вождя Шамиль на долгие годы обеспечил себе стратегические преимущества над русской армией и морально-политический перевес над влиянием русского царизма на Северо-Восточном Кавказе. Этому в значительной мере способствовали как объективные, природно-географические условия (высокогорная местность), так и субъективные военно-стратегические ошибки Петербурга.

С течением времени в движении возник социальный раскол. Руководящий слой имамата (наибы, войсковые командиры, высшее духовенство, судьи, чиновники) превратились в «новую» феодально-эксплуататорскую знать, противопоставившую себя рядовым общинникам. Углублявшиеся классовые противоречия ослабляли общество, армию и государство, что сопровождалось количественным наращиванием русских войск на Кавказе и качественными изменениями в их стратегии и тактике, которые не сулили горцам ничего хорошего. В результате народно-освободительная, антиколониальная и антифеодальная война под руководством Шамиля потерпела поражение.

Такова в общих чертах наиболее распространенная на сегодняшний день концепция Кавказской войны.

В литературе гораздо больше внимания, чем самой войне, уделяется ее непосредственным и отдаленным последствиям, хотя они тесно связаны с рассматриваемой проблемой если не хронологически, то содержательно. Эти аспекты остаются открытыми для обстоятельного изучения. Но ряд фактов лежит на поверхности или достаточно близко к ней. В августе 1859 г. Шамиль с горсткой верных ему мюридов сдался главнокомандующему русской армии на Кавказе Барятинскому. Не погиб в сражении, не бросился на вражеские штыки в фанатичном порыве, не покончил с собой во избежание позорного пленения гяурами, а обдуманно и добровольно сложил оружие перед победившим противником в абсолютно безнадежной ситуации. Противник, в свою очередь, ответил весьма необычным для себя образом. Шамиля не казнили, не бросили в тюрьму, не сослали в Сибирь, закованного в кандалы, даже не арестовали в привычном для того времени смысле слова. С ним обращались с пиететом, положенным великой личности. В нем видели выдающегося полководца и политика, проигравшего достойно и мужественно. Шамиля отправили в Петербург, где чествовали как героя, к полному изумлению самого имама, считавшего себя пленником. По поводу всеобщей «шамилемании» столичные фельетонисты шутили: кто же на самом деле победил в Кавказской войне?

Завершение Кавказской войны позволило России прочно утвердиться на Северном Кавказе, который, сохраняя яркое своеобразие, постепенно становился неотъемлемой административно-политической и экономической частью империи, уже включавшей не менее «своеобразные» территории (Прибалтика, Польша, Бессарабия, Поволжье, Крым, Закавказье, Сибирь). Со временем развиваются (с большей или меньшей интенсивностью в зависимости от региона) признаки социально-культурной и идеологической общности, связанной с проникновением капитализма и сопутствующих вестернизаторских идей — буржуазных и социалистических. (Разумеется, под «общностью» понимается не монолитная однородность, а единство структуры с ее внутренними элементами и противоречиями.)

Одно из следствий Кавказской войны — стремление Петербурга максимально использовать приобретенный в ходе ее опыт и избежать прошлых ошибок. И хотя во второй половине XIX в. народные волнения в Чечне и Дагестане все же имели место, они по силе и размаху были совершенно несопоставимы с движением Шамиля. При всех разногласиях внутри русского правительства по проблемам Северного Кавказа Петербург в конечном счете твердо знал, чего он хочет и как этого достичь.

К итогам Кавказской войны следует отнести существенное изменение демографической картины в регионе — из-за массовой эмиграции адыгов в Турцию и притока русского и украинского населения, способствовавшего быстрому росту производительных сил Северного Кавказа сначала в области сельского хозяйства, а затем и промышленности.

Кавказская война имела огромные геополитические последствия. Установились надежные коммуникации между Россией и ее закавказской периферией. России удалось наконец прочно обосноваться в самом уязвимом и стратегически очень важном секторе Черного моря — на северо-восточном побережье. То же — с северо-западной частью Каспия, где Петербург до этого чувствовал себя не совсем уверенно. Кавказ оформился как единый территориальный и геополитический комплекс внутри имперской «сверхсистемы» — логический результат южной экспансии России. Теперь он мог служить обеспеченным тылом и реальным плацдармом для продвижения на юго-восток, в Среднюю Азию, также имевшую большое значение для обустройства имперской периферии.

Таким образом, окончательное утверждение России на Северном Кавказе повлекло целую цепь последствий, послуживших стимулом для активизации ее политики, в том числе в Европе. Это приобретало особый смысл в 60-70-е гг. XIX в., в условиях, когда России, потерпевшей беспрецедентное и унизительное фиаско в Крымской войне, было жизненно необходимо преодолеть пораженческий синдром и вернуть себе имя и авторитет великой державы. Победа России над Турцией в войне 1877-1878 гг. фактически ознаменовала достижение этой цели. Весьма сомнительно, чтобы Петербург после крымского «ожога» отважился бы на столь смелое вмешательство в восточный кризис 1870-х гг., если бы с движением Шамиля не было покончено.

Иными словами, причины, ход и итоги Кавказской войны органично вписываются в более широкий процесс геополитического расширения Российской империи, еще не достигшей «естественно необходимых» пределов территориального насыщения и располагавшей соответствующим потенциалом — военно-экономическим и цивилизационным.

Приняв все это за основу для сравнения, перейдем к чеченской войне 1994-1996 гг. Вряд ли достоин спора тот очевидный факт, что она произошла в совершенно иную эпоху и в совершенно иной обстановке. Оставляя в стороне гипотетический вопрос о ее предопределенности или случайности, позволим себе предположить, что чеченская трагедия была спровоцирована целым комплексом объективных и субъективных причин глобального, регионального и местного происхождения. В наиболее общем виде они сводятся к следующему: кризис советского строя, развал СССР, революционно-шоковое, лихорадочное реформирование России «сверху» (включая национальные отношения), лишенное квалифицированного интеллектуального обеспечения и здравого смысла.

Поклонники «научного» метода тотальной типологизации событий истории и современности, судя по всему, не испытывают особого любопытства к тому «неудобному» для них факту, что на огромном пространстве многонациональной России, пораженном стандартными постсоветскими недугами, сепаратистское движение вспыхнуло только и именно в Чечне. Почему не рядом, в Дагестане, Ингушетии, или подальше, в Карачаево-Черкесии и Адыгее, — районах, находившихся в условиях примерно одной и той же социально-экономической, политической, культурной, идеологической и конфессиональной среды обитания? Ведь в XIX в. эти территории были активно вовлечены в Кавказскую войну. У проживающих там народов есть общие основания для справедливых обид и претензий (впрочем, как и для чувства благодарности за многие благие дела) к царской и коммунистической власти. Почему не в «мусульманских» Кабарде, Татарии, Башкирии с их богатым историческим опытом антиколониальных выступлений и высокоразвитым национально-духовным самосознанием? Мы задаем этот вопрос не потому, что знаем ответ на него, а потому, что он достоин ответа, искать который в точных «законах истории», подразумевающих универсальность, периодичность и повторяемость, похоже, бесполезно.

Нередко причины чеченской войны устанавливаются нарочито априорно — с помощью хрестоматийного «кому это выгодно?». И тут же указывают на «определенные силы» в Москве и в Грозном. Однако подобный подход, каким бы эффективным он ни казался, мало что объясняет. «Объективная» заинтересованность одних лиц в войне вовсе не означает, что она развязана именно ими. И наоборот, «объективная» незаинтересованность других лиц отнюдь не обеспечивает им абсолютное алиби, ибо в политике события подчас случаются помимо воли и желания людей, вне рациональной мотивации. «Определенные силы», которым «это выгодно», могут быть таким же условным и подвижным понятием, как и те, кому «это невыгодно».

Многие авторы, считая чеченскую войну неизбежным и закономерным порождением предшествующего кризиса, связывают его с внутренним состоянием Чечни, вольно или невольно заимствуя метод историков, применяющих такой же подход в изучении истоков Кавказской войны XIX в. Последовав этому примеру, нетрудно обнаружить, что, несмотря на все особенности, Чечня рубежа 80-90-х гг. XX в. по уровню общего, так сказать, формационного развития и уровню интегрированности в российскую социально-экономическую, политическую и культурную систему не идет ни в какое сравнение с изолированными патриархальными чеченскими общинами времен Шейх-Мансура и Шамиля. Один из ярких символов этой интегрированности — высокообразованная чеченская интеллигенция, включая большую (гораздо большую, чем у многих народов) диаспору в Москве и вообще в Российской Федерации, достойно представленную в различных сферах общественной жизни. Два века назад было просто немыслимо вообразить себе чеченца в роли второго человека в российской государственной иерархии или в высшем командном составе Российской армии. Мы уже не говорим об элитно-интеллектуальных профессиях. (Кстати, пора бы отказаться от назойливого заклинания о том, что это произошло вопреки советской национальной политике, хотя она далеко не безгрешна. Явления подобного социально-культурного масштаба никогда не случаются «вопреки».) Парадоксально, но факт: люди, олицетворявшие «российскость» Чечни, оказались во главе движения, которое вскоре вылилось в сепаратистское. Что сделало их такими? Или кто? Еще один нелегкий вопрос для размышления. И опять-таки остается подозрение, что аналогии с Кавказской войной — не самый верный способ его решения.

Поскольку чеченская (как и Кавказская) война обычно рассматривается в качестве неизбежного производного продукта глобальных закономерностей, роль личностного фактора в ней зачастую отодвигается на задний план. Главные действующие лица этой трагедии, с их страстями, комплексами, предрассудками и прочими человеческими слабостями, предстают едва ли не жертвами фатального течения истории, от которых мало что зависит. Конкретные люди, принимавшие конкретные решения под влиянием конкретных идей, оказываются пленниками «объективной» обстановки, лишающей их выбора. Вопрос об ответственности, разумеется, теряет актуальность.

Однако речь идет не о нравственной или юридической стороне дела — теме очень важной, но в данном случае не имеющей прямого касательства к предмету разговора. Речь идет о принципиальном значении «субъективного» начала в генезисе чеченской войны. Ведь с точки зрения реальных исторических условий Чечня в период с середины 1980-х гг. до декабря 1994 г. представляла собой почти неизменную субстанцию по уровню нестабильности и остроты внутренних проблем. Вряд ли случайно, что при «прочих равных обстоятельствах» война возникла не до, а после прихода к власти в Москве и Грозном новых людей. И хотя все они вышли из партийно-советской «шинели» и были в той или иной степени ее плотью, их волновали уже другие ценности, которые они отстаивали более авторитарно и более агрессивно, чем их предшественники. В Грозном решили опробовать доктрину национального суверенитета с диктаторско-теократическим уклоном. В ответ Москва рискнула испытать на чеченском «полигоне» концепцию силового «демократического централизма». И если Дудаев, став заложником собственной радикальности, по существу уже просил помощи у Кремля в обмен на серьезные уступки со своей стороны, то Ельцин — не так уж важно, под чьим внушением — взял ультимативный тон. Тем самым он, не исключено, надеялся ускорить падение своего оппонента, но достиг прямо противоположного. Взаимная личная неприязнь двух, политически во многом похожих лидеров, подогреваемая столичными «экспертами» по Кавказу, приблизила развязку. Поведи себя Ельцин тоньше или будь на его месте человек с другим складом ума и характера, все могло бы сложиться иначе. Признавая абсолютную умозрительность такой гипотезы (ибо она относится к уже случившемуся), мы тем не менее прекрасно понимаем тех авторов, которые настаивают на существовании реальной альтернативы чеченской войне. От этого предположения действительно трудно удержаться, зная, как много зависело от конкретных, наделенных властью персон, а не от «часового механизма» истории. При всей безнадежности аргументов в пользу несостоявшегося варианта развития событий прошлого постановка проблемы исторической альтернативы все же не совсем бесполезна, хотя бы как урок на будущее. «Ситуацию выбора» могут создавать обстоятельства, но выход из нее находит человек.

Кстати, «персональный» фактор недооценивается в контексте происхождения не только чеченской, но и Кавказской войны. Как явствует из многочисленных источников, Шамиль и его предшественники начиная с Шейх-Мансура действовали в принципе в одних и тех же внутри- и внешнеполитических условиях. Однако лишь при третьем имаме события приобрели то новое качественное содержание и тот беспрецедентный размах, которые сделали Кавказскую войну «Кавказской». Почти на всем ее протяжении перед Шамилем, равно как и перед его российским визави Николаем I, возникали альтернативы, способные остановить кровопролитие. И всякий раз предпочтение с обеих сторон осознанно и добровольно отдавалось войне.

Предпосылки чеченской войны обусловили и ее соответствующее содержание, которым она тоже отличается от войны Кавказской. В ней нет почти ничего антиколониального, народно-освободительного в том смысле, в каком эти категории применимы (когда они применимы) к первой половине XIX в. Тем более — антифеодального. По своей уникальности чеченский конфликт не укладывается в какую-то четкую типологию, образуя своеобразную, так сказать, сепаратистскую разновидность гражданской войны внутри единой страны с единой государственно-политической, экономической и общественной структурой.

По временной протяженности и по внутреннему существу Кавказская война была исторической эпохой; чеченская война — скорее историческое событие. Полтора столетия назад ввиду социальной однородности Чечни масштабы ее вовлеченности в движение Шамиля были огромны. В современном, глубоко иерархизированном чеченском обществе уже нет прежнего патриархального единства интересов, в том числе — в вопросе об отношении к Москве. Поэтому сопротивление российским войскам не приняло столь массового характера, как в первой половине XIX в., хотя кремлевское руководство сделало все, чтобы сплотить Чечню против России.

За два столетия заметно видоизменилась роль религиозного фактора — не во внешних проявлениях, а в сущности. Главные персонажи Кавказской войны — люди набожные и посвященные — зачастую ставили во главу угла идеи ислама как основу фундаментальных общественных преобразований. Шейх-Мансур, Кази-мулла, Шамиль требовали от горцев прежде всего принятия шариата, а затем уже уничтожения нечестивых гяуров (причем не только русских, но и своих соплеменников). За прегрешения перед верой люди подвергались жестоким наказаниям гораздо чаще, чем за лояльность к России. Расхожее, господствующее по сей день представление о мюридизме лишь как об «идеологической оболочке» или пропагандистском средстве для создания «образа врага» далеко не соответствует реальному значению этой религиозной доктрины в истории Кавказской войны.

Лидерам Чечни 90-х гг. XX в. с их вполне светскими натурами в целом чужд шамилевский «фундаментализм». Они с готовностью дают присягу на Коране (иногда, между прочим, на русском языке), соблюдают мусульманские ритуалы и окружают себя необходимой атрибутикой. Однако непохоже, чтобы они были теми фанатиками, какими их порой изображают. Да и откуда им — поколению, выросшему при «развитом социализме», — быть таковыми? В противоположность Шамилю они не преследуют народную, традиционную культуру, не пытаются вытеснить ее шариатом. Для них ислам — скорее часть этой культуры, хотя им нельзя отказать в умении использовать религию в политико-идеологических целях.

Современные чеченские руководители — личности, безусловно, незаурядные и колоритные. (Это признают даже те, у кого нет оснований испытывать к ним теплые чувства.) И все же их нельзя поставить рядом с харизматическими героями Кавказской войны, которые как бы сами «творили» историю — своими умом, талантом, пророческим видением, способностью духовно подчинять массы. Они управляли событиями в более или менее точном соответствии с собственными замыслами и идеями, часто вопреки тому, что планировали или ждали от них другие. Особенно Шамиль. Долгое время третий имам был ведущей силой, синонимом Кавказской войны. Не столько Россия озадачивала его, сколько он Россию. Не Николай I ставил Шамиля перед вопросом «что делать?» и диктовал условия игры, а наоборот. И наконец, не Шамиль был вынужден искать мирного соглашения (в 30-40-е гг. XIX в.), а российский император.

С нынешними руководителями чеченского движения сопротивления все иначе. Они действуют во многом не по своей воле, в ответ на ситуацию, не ими созданную. Несмотря на их мужество, решительность и кажущуюся свободу выбора, это, по существу, — фигуры, ведомые обстоятельствами и другими людьми. Их творческий потенциал сильно ограничен необходимостью учитывать официальное и общественное мнение России, различные интересы и настроения. Поведение чеченской военно-политической элиты иногда поразительно совпадает с тем, на что рассчитывают в Кремле. Возможно, не так уж далеки от истины наблюдатели, полагающие, что чеченским кризисом управляют из Москвы.

По сравнению с тем же Шамилем лидеры Ичкерии по объективным и субъективным причинам гораздо больше зависимы от своего общества, которое они не в состоянии контролировать. Если имам (и в этом его заслуга) превратил патриархальный «хаос» в исламский порядок, то нынешние чеченские реформаторы (и в этом не только их вина) превратили советский «порядок» в исламский хаос.

Куда беднее «персональное» обеспечение чеченской войны со стороны Москвы. Здесь вообще незаметно выдающихся деятелей, сопоставимых с Ермоловым, Воронцовым, Барятинским, Милютиным… да и с Николаем I. Конечно, не потому, что потенциально таких личностей не может быть в современной российской армии и в российской политике. Дело в другом. В первой половине XIX в. по сугубо техническим причинам (отсутствие быстрой связи между Петербургом и Тифлисом) кавказским наместникам предоставлялись довольно широкие полномочия, стимулировавшие инициативу и гибкое, стратегическое мышление. Сегодня, когда расстояния упразднены, исполнитель лишен прежних преимуществ и остается лишь исполнителем чужих (чуждых?) приказов, нередко — непоследовательных и просто глупых.

Огромно значение фактора нравственной готовности к действию, уверенности в правоте своего дела. Для солдат и генералов русской армии на Кавказе первой половины XIX в. такой проблемы не существовало. Они воспринимали свою миссию как некую естественную, державную необходимость, исключавшую моральные терзания. Отношение рядовых российских солдат и командующего состава к чеченской войне иное. Никакая политико-воспитательная работа не в состоянии придать ей справедливый, патриотический смысл, убедить людей в том, что это не роковая ошибка. Глубокие сомнения на этот счет присущи и российскому общественному мнению. На момент ввода войск в Грозный (декабрь 1994 г.) было очевидно, что ситуация, по крайней мере в одном, не имеет сходства с первой половиной XIX в.: Чечня и Россия находились в едином государственно-цивилизационном пространстве. Возможно, они не питали друг к другу нежной, «исторической» любви, но в политике это не самое главное. «Какая ни есть — своя» — примерно такой формулой определялись их взаимные чувства. «Акция по наведению конституционного порядка» нанесла жестокий урон этому стереотипу.

Что до сопоставления чеченской и Кавказской войн в плане их тактико-стратегических характеристик, то этим в принципе лучше заняться военным специалистам. Впрочем, некоторые вещи доступны и непрофессиональному взгляду. Начать с того, что 20 месяцев — это не четверть века, в течение которой воевал Шамиль. Понятно, не стоит сравнивать и техническое оснащение войск конца XX столетия и первой половины XIX века. В отличие от Кавказской чеченская война долгое время шла на равнине. Фактор горной местности в условиях применения авиации утратил прежнее значение. С точки зрения выучки, оперативных навыков, квалификации и профессионального мышления командного состава друг другу противостояли две одинаковые, «российские» армии. (Не случайно Дудаев называл происходившее в Чечне «игрой в «Зарницу».) Великолепная организация обороны, осуществленная советским генералом Дудаевым, полностью сорвала «разработанный» другим советским генералом — Грачевым план блицкрига, после чего боевые действия перешли в затяжную, позиционную фазу.

В Кавказской войне победу одержала Россия. Определить номинального («технического») победителя в чеченской войне, которая была остановлена, как и начата, по приказу из Москвы, гораздо труднее. Да и что это в принципе дает? Если подтверждает мысль о несостоятельности российских вооруженных сил (о чем с ликованием, достойным лучшего применения, пишут журналисты), то позволительно спросить: а какой в таком случае противник выявил эту «несостоятельность» — чеченцы с ружьями и кинжалами времен Шамиля? Или же такая же российская армия с современным оружием, боевой подготовкой, высококлассными офицерскими кадрами, да еще и с превосходным знанием местности? Воистину «Зарница», кабы не столько крови и горя.

До тех пор пока последствия чеченской войны не проявятся во всей полноте, сравнивать их с итогами войны Кавказской, вероятно, рановато. Но по крайней мере один предварительный вывод представляется уместным. Поражение Шамиля ознаменовало окончание растянувшегося на целую эпоху кавказского периода в южной экспансии Российской империи, разрешение крупной геополитической задачи и начало нового этапа — государственного обустройства Чечни и Дагестана с целью интегрирования их в имперскую структуру. В чеченской войне в отличие от Кавказской нет победителей, сколько бы ни твердили обратное. В ней все — побежденные. Она, будучи результатом системного кризиса в России и в сознании ее руководителей, привела к дальнейшему ослаблению страны и создала реальную угрозу российской государственности. Итак, между чеченской и Кавказской войнами обнаруживается очень мало типологической общности за пределами того круга признаков, которые всегда и везде составляют понятие «война». Трагедия в Чечне еще раз показала: если что-то и повторяется в истории, так это ее неповторимость. Речь идет отнюдь не о бесполезности исторического опыта — пренебрежение им по невежеству или умыслу со стороны Кремля явилось одной из предпосылок случившегося. Однако дело грозит обернуться еще большей катастрофой, если вдруг российских лидеров потянет в другую крайность — превратить историю Кавказской войны в современную политическую партитуру, требующую «правильного», «классического» исполнения. Теперь уже и в коридорах власти звучат — то ли как спасительная молитва, то ли как рецепт «научного управления обществом» — призывы учитывать опыт XIX в. При этом никто не может толком объяснить, как его «учитывать» на пороге третьего тысячелетия, когда все кардинально изменилось и продолжает изменяться с головокружительной скоростью. Да простят меня эксперты по Северному Кавказу (новые и старые), сегодня в чем-то успел устареть даже опыт чеченской войны. Что уж говорить о Кавказской! Не все то, что эффективно сработало 200 лет назад, годится для нашего времени. И наоборот, не все то, что не получилось тогда, обречено на неуспех сейчас. Глупо было бы вновь «обжигаться на молоке», зная, насколько оно горячо, но ненамного умнее «дуть на воду», когда она и без того холодная. В жизни народов и государств нет абсолютных, неподвластных времени констант. Мы заведомо исключаем чеченцев из этого правила, повторяя модный ныне тезис об их особом, пребывающем в веках «менталитете».

 

2.3 Война в Афганистане

 

Война в Афганистане (2001—настоящее время) — военный конфликт между войсками НАТО, поддерживаемыми сначала Северным альянсом, а затем новым правительством Афганистана, и исламистской организацией Талибан, контролировавшей до этого большую часть Афганистана. Один из этапов гражданской войны в Афганистане, продолжающейся с 1978.

США проводят операцию в Афганистане в рамках операции «Несокрушимая свобода», начатой в ответ на террористический акт 11 сентября 2001.

С 1996 столица и бо́льшая часть территории Афганистана контролировалась движением Талибан. Уже тогда разыскиваемый властями США террорист номер один Усама бин Ладен получил убежище в Афганистане. Талибы отказывались выдавать бин Ладена и после взрывов в американских посольствах в Кении и Танзании в 1998 году. После терактов 11 сентября 2001 года президент США Джордж Буш выдвинул талибам ультиматум: в кратчайшие сроки выдать американскому правосудию бин Ладена, а также все руководство аль-Каиды. 21 сентября талибы ответили отказом, заявив, что американцы не предоставили достаточно веских доказательств причастности этой организации к атакам в Нью-Йорке и Вашингтоне.

22 сентября два единственных государства, признававших режим Талибан (ОАЭ и Саудовская Аравия)3-й страной признавшей Эмират Афганистан был Пакистан, разорвали с Афганистаном дипломатические отношения. Из самого Афганистана в Иран и Пакистан хлынул огромный поток беженцев.

Цели войны

Официально продекларированные цели США[10]:

• свержение режима талибов,
• освобождение территории Афганистана от влияния талибов,
• пленение и суд над бин Ладеном и его сообщниками по аль-Каиде.

Ход войны

Хронология войны в Афганистане.

2001: начало войны

Военная операция против движения Талибан началась вечером 7 октября 2001 года. В нанесении первого удара принимали участие 40 боевых самолётов; с американских и британских кораблей было выпущено около 50 крылатых ракет.

В течение первого месяца боевые действия сводились к воздушным бомбардировкам американской авиацией различных военных объектов движения Талибан. Система ПВО талибов была выведена из строя почти сразу; вся имевшаяся у них авиация была уничтожена на аэродромах. Также проводились и наземные операции с участием сил специального назначения стран коалиции. Талибы объявили об уничтожении нескольких вертолётов и десятков солдат противника, продемонстрировав в подтверждение этого видеосъёмку вертолётного шасси. Их сообщения были опровергнуты американским Центральным командованием; по его версии, вертолёт CH-47 потерял шасси во время столкновения с препятствием[11][12]. В целом практически вся информация о ходе военных действий исходила либо из американских и британских официальных источников, либо от катарского телеканала «Аль-Джазира» — единственного телеканала, чьим журналистам талибы позволили работать в Афганистане.

  Американский спецназ с моджахедами Северного Альянса. 12 ноября 2001 года

Основную роль в ведении воздушной войны играли стратегические бомбардировщики B-1B, B-2, B-52. Большинство ударов наносилось высокоточными боеприпасами с лазерным или спутниковым наведением, что, однако, не позволило избежать инцидентов с гибелью мирного населения. Были применены и сверхтяжёлые авиационные бомбы «Дэйзикаттер» — самые мощные неядерные боеприпасы в мире на тот момент. Параллельно с военной проводилась гуманитарная операция: военно-транспортные самолёты C-17 разбрасывали над страной пакеты с продовольствием и медикаментами.

После месяца бомбардировок боеспособность движения Талибан снизилась: оно потеряло всю свою авиацию (наличие которой ранее было заметным преимуществом над Северным альянсом), тыловые линии снабжения были нарушены. 9 ноября 2001 года Северный альянс провёл первую серьёзную наступательную операцию с начала воздушной кампании, взяв крупный город Мазари-Шариф[13]. При этом было убито много талибов, прекративших сопротивление, а город подвергся мародёрству. Утрата Мазари-Шарифа нанесла Талибану неожиданно серьёзный удар. Многие поддерживавшие его полевые командиры предпочли перейти на сторону Северного Альянса после первого же поражения. Уже 13 ноября талибы без боя оставили Кабул, находившийся под их властью с 1996 года[14]. Несколько дней спустя они контролировали лишь южную часть Афганистана, и город Кундуз на севере. Осада Кундуза продолжалась с 16 по 25 ноября и завершилась капитуляцией удерживавших город сил Талибана[15]. Пленные были помещены в старинную крепость Калайи-Джанги, где, однако, подняли мятеж, который был подавлен Северным Альянсом при поддержке американских спецподразделений и авиации лишь через неделю. Из числа восставших выжили несколько десятков человек. В ходе боёв в Калайи-Джанги военные силы США понесли первую подтверждённую потерю от действий противника — погиб сотрудник ЦРУ Джонни «Майк» Спэнн[16].

К концу ноября под контролем талибов оставался только один крупный город — Кандагар, колыбель движения Талибан. Здесь находился и лидер движения мулла Омар. 25 ноября в Афганистане высадился первый крупный воинский контингент США — около 1000 морских пехотинцев были вертолётами переброшены с кораблей в Аравийском море в район южнее Кандагара, где они создали передовую оперативную базу Кэмп-Рино (Camp Rhino). На следующий день к лагерю выдвинулась небольшая колонна бронетехники талибов, которая была уничтожена вертолётами AH-1W. Хотя морская пехота не участвовала в наземных боевых действиях, положение талибов в осаждённом Кандагаре постепенно ухудшалось, и 7 декабря город пал. Часть боевиков сумела бежать в соседний Пакистан, часть ушла в горы (включая и муллу Омара), остальные сдались в плен Северному Альянсу. Взятие Кандагара символизировало завершение основного этапа боевых действий.

Внимание американского командования теперь было обращено к горному району Тора-Бора на юго-востоке Афганистана. Здесь ещё со времени участия в Афганской войне СССР располагался крупный пещерный комплекс, где, по данным разведки, укрывался Усама бин Ладен. Сражение за Тора-Бору продолжалось с 12 по 17 декабря. На комплекс наступали местные вооружённые отряды, при поддержке американской авиации. После взятия пещеры были тщательно осмотрены. Как выяснилось, бин Ладен успел покинуть его накануне сражения. Несмотря на это, продолжавшаяся два с половиной месяца военная операция США и Великобритании увенчалась успехом — движение Талибан было отстранено от власти и практически утратило боеспособность. Во главе страны встал Хамид Карзай, назначенный главой переходной афганской администрации в декабре 2001 года и утверждённый временным президентом в июне 2002 года на Лойя джирга. Для поддержания безопасности в Афганистане была развёрнута военная миссия НАТО, получившая название ISAF (International Security Assistance Force, создана согласно резолюции Совета Безопасности ООН от 20 декабря 2001 года). Поначалу её зона ответственности распространялась только на Кабул.

Солдаты 101-й воздушно-десантной дивизии США высаживаются с вертолёта CH-47 в долине Шахи-Кот, март 2002 года

Первый год после падения режима талибов прошёл в Афганистане спокойно. Единственным заметным военным событием стало сражение в долине Шахи-Кот (район Гардеза), куда силы талибов отступили из Кабула и Тора-Боры. В марте 2002 года войска международной коалиции провели в долине операцию «Анаконда». Сопротивление талибов оказалось намного сильнее, чем ожидалось, и операция переросла в самое крупное сражение с начала войны. После занятия долины войсками коалиции уцелевшие отряды боевиков рассредоточились в горных районах на юге страны или ушли в Пакистан. В течение весны—лета американские войска и силы ISAF продолжали операции на юге, практически не встречая противника. Боевые акции талибов ограничивались редкими обстрелами баз и конвоев иностранных войск. О стабилизации положения в этот период свидетельствовали, в частности, низкие потери контингента США — с апреля по декабрь 2002 года в Афганистане погибло 10 американских военнослужащих[17].

Канадские солдаты на операции.Июль 2002

Сумев избежать столкновений с войсками международной коалиции после «Анаконды», Талибан начал постепенно восстанавливать силы. Как и вооружённая оппозиция, сражавшаяся против советских войск в 1980-х годах, талибы использовали «племенную зону» на афгано-пакистанской границе в качестве своей тыловой базы. Этот район не контролировался пакистанскими властями (попытка установить контроль в 2004 году привела к вооружённому конфликту между правительственной армией и племенным ополчением, продолжавшемуся два года) и прекрасно подходил для развёртывания тренировочных лагерей и набора пополнения из числа учащихся медресе. Была восстановлена цепочка командования, серьёзно пострадавшая во время осенней кампании 2001 года, созданы пять оперативных зон, за каждую из которых отвечал определённый полевой командир[18]. В 2003—2004 годах Талибан набирал силу и постепенно усиливал боевые действия в южных районах Афганистана. Одним из первых свидетельств восстановления былой мощи стал бой 27 января 2003 года во время проводившейся американскими войсками операции «Мангуст». Тогда был убито 18 боевиков Талибана и группировки «Хизб-и-Ислами», и это было описано как самое крупное боестолкновение со времён «Анаконды». Начали проводиться и террористические акции в городах: так, 7 июня в Кабуле террорист-смертник на заминированной машине протаранил автобус с военнослужащими немецкого контингента ISAF, погибли 4 немецких солдата и 1 мирный афганец. К осени 2003 года талибы настолько укрепились в южных районах страны, что назначили своих «теневых» губернаторов в провинциях Пактика, Пактия, Нангархар и Кунар[19]. Усиление партизанской войны не осталось незамеченным: в октябре Совет Безопасности ООН одобрил расширение зоны ответственности ISAF за пределы Кабула. Несмотря на активизацию боевых действий, продолжалась экономическое и политическое восстановление Афганистана. В январе 2004 года на Лойя Джирга была принята новая конституция, а 9 октября прошли первые президентские выборы в истории страны, на которых победил Хамид Карзай.

2005 год был отмечен новой эскалацией насилия. За год в результате боевых действий в Афганистане погибло в общей сложности 1500 человек, наибольшее число после свержения режима талибов[20]. Возросли потери американского контингента и сил ISAF. В июне был сбит американский вертолёт MH-47, погибло 16 военнослужащих частей специального назначения — наибольшая единовременная потеря США с начала войны. В августе 17 испанских военнослужащих погибли в очередной вертолётной катастрофе. Увеличилось число атак с применением самодельных взрывных устройств. Тем не менее, в сентябре правительству Карзая удалось успешно организовать и провести выборы в парламент.

2006: НАТО в Южном Афганистане

 Канадская артиллерия

С января 2006 года началось размещение войск ISAF на юге Афганистана. Костяк группировки в этом районе составила британская 16-я воздушно-штурмовая бригада, усиленная канадским, голландским и другими контингентами. 1 августа НАТО приняло от США командование международными силами на юге страны; новая миссия, взятая на себя Североатлантическим альянсом, упоминалась как самая опасная за 57 лет существования организации[21]. Но ещё в середине мая силы ISAF начали операцию «Горный прорыв», ознаменовавшую возобновление активных боевых действий в Афганистане после четырёхлетнего затишья. Операция проводилась в провинциях Гильменд, Забуль, Кандагар, Пактика, Урузган, в ней принимали участие более 11 тыс. военнослужащих международных войск. Талибы, успевшие укрепиться в этих районах, оказывали серьёзное сопротивление. «Горный прорыв» закончился в июле. За ним последовали операции «Медуза» (сентябрь) и «Горная ярость» (сентябрь 2006 — январь 2007). Они также сопровождались интенсивными боевыми действиями.

Результаты наступления сил международной коалиции на юге Афганистана были неоднозначными. Командование ISAF сообщало, что талибы были выбиты из ряда районов и понесли существенные потери (так, было заявлено об уничтожении 1100 талибов во время «Горного прорыва»[22] и ещё около 500 во время «Медузы»[23]). Однако полный успех достигнут не был, а потери международной коалиции тоже оказались значительными. Крупнейшей единовременной потерей была катастрофа британского разведывательного самолёта «Нимрод» 2 сентября, в которой погибло 14 человек[24]. О возросшей интенсивности боевых действий говорит тот факт, что, к примеру, канадский контингент в июле—сентябре 2006 года потерял погибшими 21 человека — больше, чем за предыдущие четыре года пребывания в Афганистане[25].

2007: Наступление Альянса

В 2007 году на юге Афганистана продолжались боевые действия. И талибы, и силы НАТО проявили наибольшую активность в провинции Гильменд. Осенью 2006 года британские войска покинули город Муса-Кала, центр одноимённого округа в Гильменде, передав контроль местным старейшинам. Талибы воспользовались этим и в феврале 2007 года заняли город, что стало их крупнейшим успехом с начала войны. В Муса-Кале был введены законы шариата, закрыты школы, а местных жителей принуждали платить большой налог[26]. В ответ на действия талибов войска НАТО провели в провинции крупные операции «Ахиллес» (март—май) и «Ластай Куланг» (май—июнь). Большим успехом международной коалиции стало убийство 12 мая известного полевого командира муллы Дадуллы, командовавшего всеми силами Талибана на юге. Однако Муса-Кала оставалась в руках талибов, которые были выбиты из города лишь в результате трёхдневного сражения в декабре. Это была первая операция со значительным участием новой афганской армии.

Хотя в других районах Афганистана ситуация оставалась более спокойной, в октябре и ноябре на севере страны было проведено первое крупное наступление против талибов. В двухэтапной операции под кодовым названием «Харекате Йоло» участвовали немецкие, норвежские и афганские подразделения.

Рост интенсивности боевых действий привёл к тому, что международные силы в ряде случаев наносили удары по гражданским объектам, что приводило к гибели мирных жителей. Достаточно большую известность получил инцидент, произошедший 4 марта 2007 года в округе Шинвар (Нангархар), когда специальное подразделение морской пехоты США было атаковано террористом-смертником и открыло беспорядочную стрельбу, жертвами которой стали до 20 мирных афганцев[27][28]. Наиболее трагический случай имел место 2 августа в округе Багран (Гильменд), где в результате авиаудара, направленного против двух полевых командиров, погибло и было ранено от 200 до 300 человек (по свидетельствам местных жителей)[29].

 

 

 

Глава 3 Эскалация конфликта и попытка урегулирования конфликта

Эскалация конфликта

Два месяца продолжается вооруженное противостояние между Индией и Пакистаном в зоне “разделительной линии” штата Джамму и Кашмир. Официально объявленная причина очередного обострения ситуации, грозящего перерасти в локальную войну, банальна – необходимость вытеснения 300 пакистанских военнослужащих и мусульманских экстремистов, которые вторглись в глубь индийской территории под прикрытием обстрелов тяжелой артиллерией Пакистана приграничных регионов Джамму и Кашмира. Во всяком случае, так заявлялось индийской стороной в начале мая. По версии официального Исламабада, пакистанские пограничники были вынуждены открыть огонь в ответ на “преднамеренные и неспровоцированные” обстрелы с индийской стороны. Правда, позднее Исламабад признал захват своими войсками нескольких новых позиций на одном из участков границы с Индией.

В целях блокирования района проникновения в него были переброшены дополнительно еще 5 тыс. индийских военнослужащих. И 17 мая появилось сообщение о том, что индийские войска полностью изгнали из приграничных районов северного штата Джамму и Кашмир вторгшихся туда “350 пакистанских солдат и боевиков мусульманских группировок, прошедших военную подготовку в лагерях афганских талибов”. Казалось бы, конфликт исчерпан, но сообщения о продолжении артобстрелов как индийской, так и пакистанской частей Кашмира продолжаются до настоящего времени.

К концу мая напряженность усилилась. 26 мая индийская военная авиация начинает бомбардировки приграничных районов в секторе Каргил. В авиаударах участвуют эскадрильи бомбардировочной авиации и звенья вертолетов боевой поддержки “МИ-35”. Одновременно сухопутные войска Индии приступают к наступательным операциям с целью полной ликвидации экстремистов. В повышенную боевую готовность приводится весь 600-тысячный индийский воинский контингент в Джамму и Кашмире.

Военная истерия постепенно усиливается. Индийская разведка заявляет, что, по ее данным, к вторжению в Индию готовятся формирования армии Пакистана общей численностью до 15 тыс. человек, концентрация которой происходит в непосредственной близости от линии контроля на пакистанской части Кашмира. По сообщениям индийской печати, в повышенную боеготовность приведены пакистанские истребители-бомбардировщики “F-16”; Пакистан перебросил к линии контроля две армейские бригады, а 3 тыс. мусульманских боевиков сконцентрировались в районе Гуреза неподалеку от индийской границы.

В опасное военное противостояние готовится внести свою лепту и военный флот. В конце июня главком ВМС адмирал Сушил Кумар заявляет: “Военно-морские силы Индии полностью готовы к боевым действиям в Аравийском море с военным флотом Пакистана. Мы можем наносить по Пакистану удары с разных направлений и успешно продолжать морские операции даже в условиях применения ядерного оружия”. Заявление более чем настораживающее, особенно с учетом имеющегося у Индии и Пакистана военного потенциала и того обстоятельства, что в мае прошлого года оба государства провели успешные испытания ядерного оружия.

Предварительные итоги этого затянувшегося конфликта неутешительны. Общие потери среди пакистанских военнослужащих в ходе продолжающихся с начала мая боев в Кашмире, по индийским данным, достигли 542 человека. Кроме них, в боевых действиях были убиты также 125 мусульманских боевиков-наемников. Большие потери несут и индийские войска. Число убитых и раненых в их рядах превысило 749 человек.

Вооруженный конфликт обходится Индии ежедневно в сумму, равную примерно 4 млн. долларов, а с учетом чисто военных расходов и потерь боевой техники общие расходы на военную кампанию в Кашмире приближаются к отметке в полмиллиарда долларов.

Еще больший урон противостояние в Кашмире нанесет экономике Пакистана. Исламабад, совокупный внешний и внутренний долг которого превышает 50 млрд. долларов, рискует истощить все свои ресурсы.

Попытки урегулирования конфликта

Нецелесообразность и потенциальная опасность дальнейшей эскалации конфликта признается практически всеми, исключая лидеров мусульманских экстремистских организаций и любящих “поиграть мускулами” военных. Несмотря на жесткость заявлений с обеих сторон, переговоры о необходимости прекращения конфликта между премьер-министром Индии Атал Бихари Ваджпаи и премьер-министром Пакистана Навазом Шарифом начались спустя несколько дней после начала конфликта.

Для того чтобы открыть такую возможность, оборонное ведомство Индии распространило информацию о том, что пакистанская армия пошла на обострение обстановки в Кашмире в обход правительства Шарифа. Инициатива переброски в Индию нескольких сотен мусульманских боевиков и солдат регулярной армии целиком принадлежала военным кругам Пакистана, которые вопреки сложившейся традиции не подключили к этой антииндийской операции даже межведомственную разведку ИСИ. Заявление настолько же своевременное, насколько и сомнительное.

Однако позиции противоборствующих сторон пока остаются непримиримыми. Индия в качестве предварительного условия переговоров требует прекращения Пакистаном артиллерийского огня в Кашмире и поддержки им исламских группировок, а также отвода пакистанских войск с удерживаемых позиций. Пакистан, напротив, настаивает на немедленном прекращении индийских бомбардировок мест дислокации мусульманских боевиков, категорически отрицая свою причастность к засылке через границу в Джамму и Кашмир моджахедов. По версии пакистанской стороны, на высокогорных участках в секторах Каргил и Драсс закрепились отряды “борцов за свободу” Джамму и Кашмира, проникших туда из других районов штата. Исламабадская администрация продолжает настаивать на том, что оказывает лишь “дипломатическую и моральную поддержку” действующим в индийской части Кашмира вооруженным мусульманским группировкам, которые Дели, в свою очередь, называет “террористическими” и пытается подавить жесткими силовыми методами.

Другими словами, ситуация возвращается в фазу противостояния середины 80-х – начала 90-х годов, когда вопрос о принадлежности тех или иных территорий в районе “разделительной линии” (и особенно вопрос о принадлежности ледника Сиачин, через который проходит стратегически важное шоссе Лех-Сринагар) стал камнем преткновения в индо-пакистанских отношениях.

Состоявшиеся в середине июня переговоры министров иностранных дел Индии и Пакистана по нормализации положения в Кашмире закончились безрезультатно. Сторонам не удалось приблизиться к урегулированию проблемы и вернуться к обсуждению вопросов о восстановлении статуса-кво на линии контроля в Кашмире. Призывы международного сообщества остались не услышанными. Даже переговоры президента США Билла Клинтона с премьер-министром Пакистана Навазом Шарифом, расцениваемые многими международными наблюдателями как “существенный шаг в прекращении конфликта”, вряд ли приведут к желаемому результату. Слишком глубоки противоречия между двумя странами, а лидеры этих государств, как бы они ни стремились к мирному разрешению конфликта, слишком сильно связаны как своими более ранними высказываниями, так и спецификой развития политической ситуации в их странах и в мире в целом.

Возможно ли решение?

В Индии в сентябре предстоят очередные парламентские выборы, на которых серьезную конкуренцию правящей Бхаратия джаната парти составит Индийский национальный конгресс (И) во главе с Соней Ганди. В этой ситуации проявить слабость в позиции по “кашмирскому вопросу” лидер БДП Атал Бихари Ваджпаи просто не имеет права. В условиях, когда главной проблемой Индии остается национально-религиозная рознь и набирающий силу этнический сепаратизм, любые уступки в этих вопросах могут быть расценены как предательство национальных интересов со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Не менее сложное положение и у Наваза Шарифа. Радикальная оппозиция в Пакистане также набирает силу. Продолжается противостояние суннитов и шиитов, принимающее самые крайние, экстремистские формы; усиливаются противоречия на этно-национальной почве. Наблюдается рост инфляции, внутреннего и внешнего долга; усиливается недовольство политикой, которую правящие круги Пакистана проводят в Афганистане. В этих условиях “кашмирский вопрос” является тем внешним фактором, который, с одной стороны, позволяет несколько снять внутреннюю напряженность, но с другой – может оказаться весьма опасным оружием. Во всяком случае, об этом говорят настроения мусульманских экстремистов. Руководитель праворелигиозной группировки “Лашкар-э-Тайба” (“Легион правоверных”) Мохаммед Саид на массовом митинге своих сторонников в городе Равалпинди предостерег официальные власти от “предательства братьев-мусульман”, которые уже второй месяц ведут бои в индийской части сектора Каргил. Если власти открыто не поддержат моджахед ов, угрожал Мохаммед Саид, они будут “сметены народным гневом”. По его словам, не может быть и речи о выводе из Каргила отрядов кашмирских повстанцев.

Не меньшее значение в продолжении противостояния имеет и изменившаяся геополитическая ситуация в мире. Индия и Пакистан – это своего рода terra incognita современного мира. Еще несколько десятилетий назад они не играли в общемировой геополитической картине особой роли, будучи лишены вначале политической независимости, а потом – геополитической динамики. Сегодня ситуация качественно изменилась – оба государства превратились в активных игроков не только в Южной Азии, но и в планетарном масштабе, и естественным образом стремятся активно подключиться к формирующимся геополитическим альянсам и завоевать себе место под солнцем. А это обстоятельство, с учетом вступления в “большую геополитическую игру” новых игроков, представляющих различные культурно-цивилизационные направления, делает не столь уж невероятным исходом глобального противостояния “конфликт цивилизаций”, предрекаемый Самуэлем Хантингтоном.

Хронология конфликта

Точкой отсчета в конфликте служит 1947 год, когда правительство Великобритании передало властные полномочия Индийскому союзу и Пакистану. Вопрос о присоединении полусамостоятельных княжеств, находившихся в составе Британской Индии, к тому или другому доминиону остался открытым. После вооруженного индо-пакистанского конфликта 1947-1948 гг. северные и западные районы княжества Джамму и Кашмир (около 40% его территории) оказались под контролем Пакистана, а остальная, большая, территория – под контролем Индии.

В резолюциях, принятых Советом Безопасности ООН 13 августа 1948 года и 5 января 1949 года, вопрос о статусе Кашмира должен был быть решен волеизлиянием (плебисцитом) его жителей. Однако этого не произошло, и ООН установила так называемую “линию прекращения огня” (см. карту), фактически разделившую княжество на две части, подконтрольные, соответственно, Индии и Пакистану. Позднее некоторые районы стал контролировать Китай, захватив часть из них у Индии в 1956-1957 гг. и в 1962 году, а часть – получив в результате уступки Пакистана в соответствии с соглашением о границе (см. таблицу).

Второй вооруженный конфликт между Индией и Пакистаном в районе Джамму и Кашмир возник в 1965 году. Конфликт был погашен при активном содействии Советского Союза. В январе 1966 г. подписана Ташкентская декларация, заложившая основу нормализации отношений между двумя странами.

Однако Ташкентское соглашение также не привело к достижению положительных сдвигов в кашмирском вопросе – и через четыре года (в ноябре-декабре 1971 года) между Пакистаном и Индией вспыхнула третья война. После окончания военных действий премьер-министр Пакистана Зульфикар али Бхутто и премьер-министр Индии Индира Ганди 2 июля 1972 года подписали Симлское соглашение, в котором взяли на себя обязательство разрешить все спорные вопросы, включая кашмирский, путем двусторонних переговоров. В августе 1972 года установлена новая линия фактического контроля в Кашмире взамен прежней линии прекращения огня.

С этого момента до начала 90-х годов “кашмирская проблема” серьезно не обострялась, хотя сложности как в этом регионе, так и в индийско-пакистанских отношениях продолжали сохраняться.

В феврале 1997 г. Наваз Шариф предложил своему индийскому коллеге Гуджралу начать без всяких условий переговоры по всем вопросам. Понимание, достигнутое между двумя премьер-министрами, привело к новому раунду переговоров на уровне заместителей министров иностранных дел. Однако после третьего раунда, проведенного 23 июня 1997 г. в Исламабаде, переговоры по Кашмиру снова зашли в тупик, который летом 1998 г. вылился в очередной вооруженный конфликт.

Индия

Население – 967 034 тыс. чел. Военный бюджет – 9,9 млрд. долл. (1997). Регулярные ВС – 1 145 000 чел. Резерв – 528 400 чел., в т.ч. СВ – 300 000, ВВС – 140 000, ВМС – 55 000, территориальные войска – 33 400. Военизированные формирования – 1 088 000 чел., в т.ч. национальные силы безопасности – 7400, специальные военизированные силы – 3000, специальные пограничные силы – 9000, раштрийские стрелки – 40 000, силы боевого охранения – 31 000, полиция на индо-тибетской границе – 32 200, ассамские стрелки – 52 500, силы охраны железных дорог – 70 000, центральные силы промышленной безопасности – 88 600, полиция центрального рез. – 165 300, пограничные силы безопасности – 185 000. Комплектование: на добровольной основе. Моб. ресурсы – 253,1 млн. чел., в т.ч. годных к военной службе – 148,8 млн.

СВ: 980 000 чел., 4 штаба полевых армий, 11 штабов корпусов, 35 дивизий (3 бронетанковые, 4 быстрого реагирования, 18 пехотных, 9 горнопехотных, артиллерийская), ракетный полк, 15 отдельных бригад (7 бронетанковых, 5 пехотных, 2 горнопехотные, воздушно-десантная), 4 зенитные артиллерийские. Вооружение: 3 – 5 ОТР “Притхви”, 3404 танка, 1350 БМП, 100 БРДМ-2, 157 БТР, 4175 буксируемых орудий, 150 РСЗО, более 1200 минометов, 2400 орудий ЗА, около 600 ПЗРК, 199 вертолетов армейской авиации.

ВВС: 110 000 чел., 777 б. с., 34 б. в. Самолетный и вертолетный парк: 73 МиГ-29, 8 Су-30 МК, 79 МиГ-23, 148 МиГ-27, 317 МиГ-21, 109 “Ягуар”, 12 “Канберра”, 2 Боинг 707, 20 “Читак”, 2 Ми-24.

ВМС: 55 000 чел., включая 5000 чел. морской авиации и 1000 чел. МП. ФЛОТЫ (Западный и Восточный): ПЛ – 17, авианосцы — 1, эсминцы – 6, фрегаты – 18, корветы – 19, ракетные катера – 6, патрульные катера – 20, тральщики – 20, десантные корабли – 10, десантные катера – 7, вспомогательные суда – 28. МОРСКАЯ АВИАЦИЯ: 68 б. с., 83 боевых вертолета. Эскадрильи: штурмовых – 2, противолодочных вертолетов – 6, разведывательных – 3, связи – 1, спасательных вертолетов – 1, учебных – 2.

Пакистан

Население – 137 027 тыс. чел. Военный бюджет – 3,3 млрд. долл. (1997). Регулярные ВС – 587 000 чел. Резерв – 513 000 чел., в т.ч. СВ – 500 000, ВВС – 8000, ВМС – 5000. Военизированные формирования – 247 000 чел., в т.ч. национальная гвардия – 185 000, пограничные войска – 3500, пакистанские рейнджеры – 25 000. Комплектование: на добровольной основе. Моб. ресурсы – 30,2 млн. чел., в т.ч. годных к военной службе – 18,5 млн.

СВ: 520 000 чел., 9 штабов корпусов, 2 бронетанковые и 19 пехотных дивизий, 7 отдельных бронетанковых бригад, 9 артиллерийских бригад корпусной артиллерии, группа спецвойск (3 батальона), 9 отдельных пехотных и 7 инженерных бригад, 3 бронекавалерийских полка, 8 бригад ПВО. Вооружение: 18 ОТР “Хатф”, 2120 танков, 850 БТРМ-113, 1590 орудий полевой артиллерии, 800 ПУ ПТУР, 45 РСЗО, 725 минометов, более 2000 орудий зенитной артиллерии, 350 ПЗРК, 175 самолетов и 134 вертолета армейской авиации.

ВВС: 45 000 чел., 429 б. с., б. в. нет. Самолетный и вертолетный парк: 86 “Мираж”, 30 Q-5, 34 F-16, 99 J-6, 30 JJ-5, 79 J-7, 45 MFI-17B, 6 МиГ-15УТИ, 10 Т-33А, 44 Т-37, 6 К-8, “Атлантик”, 3 Р-3С, 12 С-130, L-100, 3 Боинг 707, 3 “Флакон-20”, 2 F27-200, 12 CJ-6A, 6 SA-319, 12 SA-316, 4 SA-321, 12 SA-315B.

ВМС: 22 000 чел., включая личный состав морской авиации, 1200 чел. МП, 2000 чел. службы безопасности ВМС.

ФЛОТ: ПЛ – 9, эсминцы – 3, фрегаты – 8, ракетные катера – 8, патрульные катера – 5, тральщики – 5, вспомогательные суда – 4. МОРСКАЯ АВИАЦИЯ: 7 б.с., 12 б.в. Эскадрильи: противолодочные/разведывательные – 1, противолодочные/спасательные – 2, связи – 1.

Кашмирский узел

То, что понимают под Кашмиром – регион на севере Индии и северо-западе Пакистана. 75% населения княжества – мусульмане. Причем даже в контролируемой Индией части мусульмане составляют 64% населения, индусы – 32%, сикхи – 2,2%, буддисты – 1,2%.

Тем самым для Пакистана, созданного “под знаменем ислама и ради обретения индийскими мусульманами своей родины”, Кашмир имеет огромное символическое значение.

Большинство кашмирцев исповедуют так называемый кашмирский ислам, представляющий собой смесь религиозных и культурных традиций буддизма, индуизма и ислама. И основная причина “кашмирского кризиса” заключается в борьбе между двумя системами величин в политической организации. Для индусов, секулярно настроенных мусульман и Индии субконтинент, как Соединенные Штаты, является однонациональным, мультикультурным, полиэтническим и поликонфессиональным. Для ортодоксальных мусульман и Пакистана субконтинент является двунациональным – теократические исламисты и другие (немусульмане).

Помимо идеологического, существенную роль играет военно-стратегическое положение высокогорного княжества, граничащего с Синьцзяном и Тибетом и лишь узкой полосой Афганистана (Ваханским коридором) отделенного от Центральноазиатского региона.

Еще одной составляющей конфликта является кашмирский национализм, то есть стремление ведущих политических деятелей из числа кашмирцев-мусульман добиться максимальной автономии при сохранении определенных связей с Индией.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Происходящие сегодня в мире кардинальные изменения в геополитической, социально-экономической, духовно-нравственной сферах сделали проблему обеспечения национальной безопасности Республики Казахстан особенно острой.

То, что произошло в 90-х годах XX века – это невероятные, но свершившиеся исторические и геополитические катаклизмы, которые коренным образом изменили картину мира и «запрограммировали» его на долгие и очень сложные поиски оптимального соотношения мировых сил. Распад Советского Союза, односторонний роспуск Организации Варшавского договора, окончание «холодной войны», скажем так, не сделали мир более стабильным. Но это все уже дела прошлого века, уже другого времени. И сегодня мы, преодолев границу веков, оказываемся перед новыми испытаниями, вставшими на долю нашей страны. И как всегда мы уверены, что эти испытания, эта новая, но не менее бескомпромиссная борьба за целостность нашей нации и страны только закалит нас еще более и мы снова, как было всегда во все времена, выйдем победителями из любых схваток и испытаний. Мир конечно не стал более безопасным и потенциал военной силы по-прежнему рассматривается как наиболее действенный фактор мировой политики. Это мы можем ясно увидеть на примере самой агрессивной страны нашей планеты, США, которая постоянно кичится своим военным потенциалом, позволяет себе поступать пока как ей заблагорассудится, он невероятно боится даже маленьких стран, которые, не будучи довольными таким снисходительным отношением и пренебрежением, грозят в ответ более серьезными разработками, чем «мирный атом». Что уж говорить о том, как опасаются Штаты Россию, которая как бы не была сотрясаема политическими и экономическими катаклизмами (бесспорно только с помощью своих «заклятых друзей»), всегда была, есть и будет самым опасным соперником на мировой арене.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

Работы общетеоретического характера

1. Назарбаев Н. А. Казахстан 2030, Алматы, 1997.
2. Назарбаев Н.А «Эпицентр мира» Алматы 2001.
3. Назарбаев Н. А. В потоке истории, Алматы, 2000 .
4. Токаев К.К. Под стягом независимости. Алматы. 1997.

 

Источники и документы

5. Сборник договоров России с другими государствами.1856-1917. М.1952.
6. Внешняя политика России. Сб.документов.
7. Хрестоматия по истории СССР М. 1978г.
8. История России. Хрестоматия М. 1998г.
9. Данилевский Н.Я. «Россия и Европа» М., 1992 .
10. Соловьев С.М. Сочинение в 2 т. 1976

 

литература

Монографии и сборники

1. Рэгсдейл Х.Рэгсдейл Х. Просвещенный абсолютизм и внешняя политика России в 1762-1815 годах Отечеств. история.- 2001.- № 3.- С. 3-25.
2. Российская дипломатия в портретах. М., 1992 .
3. История внешней политики России. XVIII век. – М., 1998.
4. Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии. М., 1988.
5. Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988.
6. Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 г. М., 1988.
7. КиняпинаН.СВнешняя политика России первой половины XIX века.М., 1963.
8. Керсновский А.А. История русской армии: В 4 т. — М.: Голос, 1992.
9. Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы Министерства иностранных дел. М., 1960-1979.
10. История Сибири. Л., т.3, 1968
11. Шени И. А. Сталин и Отечественная война 1812 года: опыт изучения советской историографии 1930 — 1950-х годов Отечественная история. 2001. № 6.С. 97
12. Российская дипломатия в портретах. М., 1992 г.
13. Орлик О.В. Россия в международных отношениях 1815-1829. М., 1998.
14. Киняпина Н.С. Внешняя политика Николая 1 Новая и новейшая ист.2001№1.С.192
15. Яан Х Нессельроде и восточные кризисы 1828-1833 годов // ОИ, №2, с.203
16. Россия и черноморские проливы (XVIII-XX столетия) М., 1999.
17. Стрельцов А. Ф.Стрельцов А. Ф. Кавказ в отечественной военной истории Военно-исторический журнал. — 2002. — № 3. — С. 43 — 46.
18. Блиев М.М. Дегоев В.В. Кавказская война: 1817-1864. М., 1994.
19. РевуненковВ. Польское восстание 1863 г. и европейская дипломатия.Л., 1957.
20. Тарле Е.В. Крымская война. М., 1959.
21. Орлов А. А.Орлов А. А. Англо — российский » крымский » дипломатический конфликт 1856 — 1868 гг. Новая и новейшая история. — 2002. — № 3. — С. 113 .
22. Чубарьян А.О. А.М.Горчаков и Европа Канцлер А.М.Горчаков. 200 лет со дня рождения. — М., 1998. — С. 17-23.
23. Нарочницкая Л.И. Россия и войны Пруссии в 60-х гг. за объединение Германии “сверху”. – М., 1960.
24. История внешней политики России. Вторая половина XIX в. — М., 1997.
25. Хевролина В.М. А.М.Горчаков и национально-освободительная борьба южнославянских народов в 60-70-е гг. XIX в. Канцлер А.М.Горчаков. 200 лет со дня рождения. – М., 1998.
26. Никитин С.А. Европейская дипломатия и Сербия в начале 60-х гг. XIX в. Вопросы истории. – 1962. — № 5. — С. 75-102
27. Никитин С.А. Очерки по истории южных славян и русско-балканских связей в 50-70 гг. XIX в. — М., 1970.
28. Нарочницкая Л.И. Россия и отмена нейтрализации Черного моря.1856-1871. М., 1989.
29. Международные отношения на Балканах. 1856—1878 гг. М., 1986.
30. Русско-турецкая война 1877–1878 гг. М., 1977.
31. Бекмаханов Е.Б. Присоединение Казахстана к России. М., 1957.
32. Россия и США. Становление отношений. 1765-1815. — М, 1980.
33. Ереемев Д.Е., Мейер М.С. История Турции в Средние века и новое время. М., 1992
34. Алексеев В. М„ Керимов М. А. Внешняя политика Турции. М„ 1961.
35. Zbignev Brzezinski. The Grand Chessboard, American Primacy and its eostrategic 1997, p.125.
36. Talbott. The Great Game is Over. Financial Times. 1997. 1 September.