Зиманов М.К. z-marlen@bk.ru
От автора.
Размещаю данную статью по просьбе читателя. Он поставил очень серьезный вопрос о характере исторических взаимоотношений между казахами и башкирами, причем в наиболее сложный период для обоих наших народов. Этот период ранее как-то «замалчивался», но как видно по вопросам, о нём знают и помнят. Поэтому замалчивать эту тему нельзя, иначе всякие недомолвки могут привести к «недопониманию» и затаенному недоброжелательству.
Поэтому на этот вопрос надо ответить прямо. Надо посмотреть в глаза друг другу и решить, какими являются «правды» обеих сторон. Необходимо обдумать «обиды» и возможные претензии, и свои и собеседника. Необходимо оценить «критический уровень» взаимных вопросов и решить, мешают ли они жить нам в добрососедстве. А жить в добрососедстве означает «жить не по лжи».
Казахи и Башкирские восстания 1735-1740 и 1755 года
… имперская политика завоеваний, то есть экстенсивного геополитического развития, продолжалась. И при императрице Анне Иоанновне Россия надвинулась и на Каспийское побережье казахов. Благо условия для этого созрели.
Казахский народ оказался разорван ханской междоусобицей, лишившей их общенациональных завоеваний Казахской Отечественной войны. Дело дошло до того, что одни ханы признали джунгарскую власть, а другие — в 1731-1734 годах приняли российское подданство.
Появление Казахского протектората сделало привлекательной идею о продвижении империи вглубь степного Турана, да еще и с полным охватом всегда неспокойного Башкирского владения. И на Орь и Яик двинулась Оренбургская экспедиция, со временем достигшая общей численности до 130 тысяч человек. Этот геополитический проект продвигали ее начальник И.К. Кирилов и Алексей Тевкелев (он же крещенный татарский мурза Кутлумухамет Мамашев).
Задачей экспедиции являлось военно-крепостное обустройство линии границы между казахскими и башкирскими кочевьями. Прологом программы было основание города Оренбурга, начатое в июне 1735 года командой из 3150 солдат, драгун, казаков с 34 пушками на реке Орь. Параллельно в верховья Урала направилось две роты солдат для закладки крепости Верхояицк.
… Первыми возмутились Ногайская и Казанская дороги, а курултай, объединивший уже все четыре «дороги» и состоявшийся в мае 1735 года вблизи устья реки Чесноковки, в 12 верстах от Уфы, постановил встретить команду оружием. Была принята программа военного сопротивления, включавшая меры наказания для башкирских старшин, присоединившихся к Кирилловской экспедиции. Войсковыми предводителями восстания стали башкирский старшина Акай Кусюмов и ахун Кильмяк Нурушев (он же Кильмяк-абыз – учитель).
Так начался Акай-Кильмяковский мятеж. Но башкиры еще не утратили веры в «добрую» «императрицу-матушку». И в Уфу к Кирилову и далее к императрице Анне Иоанновне были послана челобитная и послы. Однако послы были препровождены в тюрьму, а одного из них засек до смерти имперский полковник Тевкелев. После этого восстание стало неизбежным.
Поднялось Четвертое Башкирское восстание 1735-1740 годов.
Но опять же, прежде восстания из Бирска выступил полковник Тевкелев. Он начал колониальную расправу в Балыкчинской области. Здесь в деревне Сеянтусы он вырезал все ее тысячное башкиро-мишарское население, часть из которого сжег в амбаре заживо. После этого столкновения сразу приобрели взаимно жестокий характер. И восставшие стали уничтожать деревни русских переселенцев, как и деревни своих же коллаборационистов. Имперским ответом стала системная борьба, как против башкирских старшин, так и против религии восставших.
«Добрейшая» Анна Иоанновна, ранее утвердившая налоговые и даже судебные льготы крестившимся инородцам, теперь своими Указами от 11 и 16 февраля 1736 года постановила увеличить в два раза обложение мусульман, запретила исламский обряд бракосочетание, за совершение которого штрафу подлежали и молодожены и мулла. Было запрещено строительство мечетей, а у восставших башкирских старшин изымались их земельные владения. Сочетание вышеуказанных военных и административных мер ударило как по восставшему населению, так и по его военному и религиозно-идеологическому руководству башкир.
… Накал восстания стал снижаться. И тут в 1737 году генерал Румянцев «умиротворительно» пригласил вождей восстания к себе для рассмотрения их челобитных. Акай прибыл к генералу, Кильмяк – к уфимскому воеводе С.В. Шемякину, а Юсуп Арыков и вовсе – к «брату»-полковнику А.И. Тевкелеву. Все доверившиеся генеральскому слову переговорщики были взяты под стражу. Возможно, даже отчаявшись, они не пошли бы на капитуляцию, но они доверились, так как не знали о секретном решении казнить всех бунтовщиков. Однако «пропажа» вождей не успокоила башкирских волнений. Оказавшись без родового предводительства, башкиры обратились за помощью к казахам. Но от степняков они получили официальный отказ.
Оказалось, что царская администрация пригласила казахских феодалов в Башкирию на расправу с повстанцами, аргументируя свои действия необходимостью исполнения своей присяги. И казахи вступили в Башкирию. Однако характер этого вторжения оказался различным. Так, казахский султан Шахмамет напал на башкир, но потерпел поражение и унес ноги. Но следом за ним в Башкирию вошло войско самого Абулхаира, победителя калмыков и джунгар, некогда одержавшего стратегические победы над имперским войском ойратов.
К счастью, до сражения с башкирами у Абулхаира не дошло, тем паче, что у него имелась своя Башкирская история. Еще в 1709 году он избирался башкирским ханом и вместе с башкирами воевал против царя. Однако теперь он уже и сам принял российское подданство и осенью 1737 года вступил в Башкирию как «официальный» враг. Здесь-то он и встретил своих «стародавних» подданных и детей своих друзей. Вопрос о военных действиях отпал. Более того, хан казахов отвлекся от имперского задания и стал решать другой, матримониальный вопрос, он женился на башкирке. Ханская свадьба само собой исключала войну. Имперская интрига о вовлечении казахов в расправу над башкирами была нивелирована мирными средствами.
… Башкиры ранее неоднократно приглашали на ханство казахских чингизидов. Но теперь те и сами состояли в «добросовестном» имперском подданстве. И теперь никто из казахских правителей не ставил вопрос о Башкирском хане.
А туранцам согласно государственнической традиции был нужен свой хан. И он нашелся в 1740 году. Им стал самозваный хан Карасакал, под именем которого выступил юрматский башкир Минлигул (Миндигул) Юлаев. Он был объявлен джунгарским царевичем Султан-Гиреем. Никого особо не смутило то, что джунгары были буддистами. Башкирам важнее было династическое знамя, и они подняли «ойратского царевича» на тюркском ханском ковре. И под знаменем чудом обретенного хана начались действительные чудеса. В мае 1740 года башкиры разбили несколько царских отрядов. Это было чудом, но сказки всегда заканчиваются. И вскоре объединенные карательные отряды подполковника Павлучкого и секунд-майора Языкова разбили отряды Карасакала на Яике и на Тоболе, изрубив повстанцев вместе с женами и детьми. Сам Карасакал был ранен, но смог убежать в Казахскую степь. Сыскать его не смогли. То ли его укрыли казахи, то ли его как сына обняла своей черной землей Туранская степь. На этом «ханская легенда» для башкир была исчерпана. Ханы более не призывались…
Восстание 1735-1740 годов было подавлено. А гнев царицы, теперь уже не Анны, а императрицы Елизаветы, обратился на мусульманскую веру, в которой она справедливо углядела духовную опору сопротивления колониальных подданных. Указом от 19 ноября 1742 года было санкционировано уничтожение всех мечетей на территории Казанской губернии. Одновременно налагался запрет на строительство новых. Но как всегда, быстрее всего исполняется указание о разрушении. И только в Казанском уезде из 536 мечетей было уничтожено 418 храмов.
И как всегда, при наибольшем сжатии наблюдается и наивысшая сила отдачи пружины. Религиозная «пружина» сжималась до 1755 года. А когда она стала распрямляться, то новое восстание началось как религиозная война…
… Восстание 1755 года возглавил мулла Абдулла Алеев (Габдулла Галиев), выступивший под именем Батырша («Смелый шах»). Он призвал к созданию мусульманского государства, объединявшего бы башкир, татар, казахов и даже значительно отдаленных узбеков. Но едва выступление началось, как против своего народа выступили местные феодалы. И восстание, стихийно начатое башкирами Бурзянской волости, было довольно быстро подавлено, а сам Батырша погиб в тюрьме.
… Правительство объявило о прощении всех восставших. Но те-то еще помнили о цене генеральского слова Румянцева. А тут еще до начала выступления началась ничем не мотивированная расправа над башкирами, причем мобилизованными в армию. Российские офицеры казнили военнослужащих своих команд: жертвами майора Назарова стали 67 человек, а капитана Моисеева — 27. Произошло неслыханное событие, поверить в которое было бы невозможно, если бы не прямое документальное свидетельство о том, что «находящийся в Кызыльской крепости майор князь Назаров бывших при оной крепости на службе башкирцов всех, не оставляя ни одного, без всякой причины побил».
И потому, не доверяя царской милости, до 50 тысяч башкир бежали за Яик, к казахам. Братская близость башкир и казахов и их взаимная заинтересованность в вольном кочевании, казалось бы, предполагала их союз, направленный против империи. Такой альянс вроде бы подготавливался тем, что часть казахских султанов и батыров, наглядевшись на башкирские мучения, уже открыто выступила за выход из российского подданства. Эта партия туранских патриотов и приняла беженцев.
В связи с назревавшим объединением кочевых тюрков, обладающих обширным степным пространством для тылового маневра, обстановка на имперской окраине осложнялась.
Эту неудовлетворительную для имперского правления ситуацию «выправил» оренбургский губернатор Иван Неплюев. Искусно владевший тонкостями туранской колониальной политики, он предложил казахам выдать ему башкирских бунтовщиков, а их жен и имущество оставить себе. Этим своим «государственническим» решением он «легализовал» разбой и привлек аламанов, барымтачей и башибузуков. Те же, движимые своими корыстолюбивыми интересами, обеспечили империи возможность разрешить дела имперской важности, без затраты государственных ресурсов.
Да что там говорить о заурядных разбойниках. В связи с таким губернаторским благословлением на разбой жажда поживы взыграла даже у некоторых казахских феодалов. И движимые алчностью они начали грабить башкир. Однако разбойники не учли туранского закона степного гостеприимства.
Партия туранских патриотов, состоящая из казахских батыров, вступилась за башкир как за своих гостей. Тут стала ясна истинная цена туранскому закону гостеприимства, за обязанность соблюдать который стала литься кровь башкир и защищавших их казахских патриотов. Казахско-башкирская междоусобица при таком раскладе могла бы и не развернуться. Но тут, вероятно тоже не без неплюевского уведомления, в башкирских кочевьях прогремела весть о «казахской измене». Получив такие известия, башкиры, даже остававшиеся в «верноподданстве», кинулись в Казахскую степь на выручку братьям. Снова пролилась кровь. Конфликт стал принимать характер межэтнического столкновения, после чего уже и казахи ополчились против башкир, не различая «старых» гостей и «новых» защитников.
Фронтального сражения не произошло, но степь стала ареной битв отдельных отрядов. Теперь уже и кочевая жизнь казахов оказалась под угрозой хозяйственной дестабилизации, а политическая ситуация стала напоминать хронику хаоса. Перед лицом такой угрозы Нуралы-хан, сын Абулхаира, собрал войско и выступил на башкир. Его войско вытеснило отряды башкир с Жаика и те ушли в российские пределы, потеряв в этой междоусобице множество беженцев, лишь часть которых вернулась на Родину.
Впрочем, малое число возвращенцев не свидетельствует о масштабных убийствах башкир, так как политической культуре кочевых тюрков в принципе не свойственна традиция тотального истребления населения, тем более в своей внутренней суперэтнической среде. Основной туранской политической традицией было не истребление, а включение родственных кочевников в свое войско, что в данном случае облегчалось кыпчакским единородством башкирских и казахских тюрков. Это правило распространялось на мужчин, а уж убийство стариков, женщин и детей было бы неслыханным преступлением, позор от которого не был бы стерт и спустя века. Такое прегрешение так и осталось бы в памяти народов, не то что личным, но и родовым клеймом. Но такого ужасного воспоминания не сохранили ни башкиры, ни казахи. Поэтому реальные потери этой междоусобицы являлись боевыми, произошедшими от столкновений вооруженных отрядов, тогда как безоружные аулы истреблению не подвергались. Тем более какая-то часть из них находилась под защитой своих единоплеменных казахских сородичей. К тому же многим повстанцам возвращаться было незачем, там их ожидала изощренная имперская расправа, а части и вовсе было попросту некуда возвращаться. И они оставались в аулах своих единоплеменных побратимов, тем паче, что даже родовая принадлежность у них была общей.
Тем не менее, цена внутритюркского конфликта оказалась слишком высокой для обеих сторон. Для башкир потеря даже малой части бойцов означала снижение повстанческого потенциала. Казахи также потеряли во внутреннем и «внешнем» столкновении немало истинных туранских патриотов, а после «замирения» Башкирии еще и остались один на один с имперской экспансией России.
Такой, обоюдно высокой стала цена внутритуранского конфликта, спровоцированного имперской политикой «разделяй и властвуй».
Первоначально из «узаконенного» разбойничания степных барымтачей выплеснулось внутриказахское противостояние. А после появления отрядов башкирских мстителей, между прочим, прошедших имперские линии без упоминаемых в исторических сообщениях потерь, события приняли характер самозащиты и с казахской стороны, мобилизованной Нуралы-ханом.
Ожесточение конфликта и теперь уже обоюдная вендетта едва не обернулись полномасштабной войной. К взаимному счастью туранских народов, конфликт не перерос из столкновения отдельных отрядов в более масштабные военные действия. Конечно же, «войсковое» преимущество было на стороне казахского хана, поскольку башкиры в своей большей части все же оставались во «внутренней части» империи. Это преимущество «позволило» не допустить разрастания воинского столкновения до армейского сражения и не довело его до противостояния общенационального уровня, память о котором осталась бы вечным камнем раздора…
… По итогам искусной интриги, проведенной «злым гением» Неплюева, восстание башкир лишилось поддержки братского народа и иссякло. И все же башкиры достигли одного, но видимого успеха в своем последнем общенародном восстании. Им стало то, что вследствие явного религиозного характера выступления царское правительство отказалось от насильственной христианизации и закрепления в крепостничестве башкирского населения. В 1756 году было разрешено строительство мечетей царским Указом. Тем самым, положение дел в туранской колонии вернулось к тому, с чего всё и началось. …
Отрывок из статьи «Великая Башкирская война 1662-1755» (том 1, с.425-429)
АЛТАЙСКАЯ ЗВЕЗДА. НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ ТУРАНА. Часть 1.
ГЛАВА 5. ТУРАНСКИЕ ТРАГЕДИИ
5–8 СВОБОДА И ВОЛЬНОСТИ БАШКИРСКОГО ТУРАНА
— Великая Башкирия
— Великая Башкирская война 1662-1755
— Башкирское народничество и государственничество
