[:ru]
Стереотип о «плохом» или «поверхностном» исламе у казахов во многом связан с непониманием самого ислама, его социологии и психологии. В сознании современных казахов, непосредственных наследников кочевой тюркской культуры, укоренился комплекс «младшего брата» в глобальном исламском сообществе. Многие молодые казахи (с подачи иностранцев) думают, что их дальние предки прозябали в Дар ал-исламе в роли «вечных студентов», до которых якобы веками не доходили истины Корана. При этом в качестве эталона мусульманина ошибочно берется тип муллы-книжника («алим», «факих»).
В Хадисах Пророка часто различаются такие благородные категории мусульманского общества, как «ахл ал-илм» (ученые) и «ахл ал-джихад» (воины). Параллели можно найти и в индийской религиозной традиции, которая считала по сути равнозначными модели религиозности брахманов и воинов-кшатриев, диалектически толковала различные пути к Богу (джняна, бхакти, карма). Из европейских социологов стоит вспомнить Макса Вебера, который говорил об особых типах религиозности – крестьян, рыцарского сословия, ремесленников и торговцев.
На самом деле в исламской традиции всегда был мудрый подход к человеку и обществу, с учетом особенностей восприятия религии различными слоями, расами и народами, возрастными категориями, мужчинами и женщинами. Издавна в мусульманской социологии выделяли «людей пера», «людей сердца» (суфиев), «людей меча (джихада)», «людей плуга» и т.д. Их не противопоставляли; считалось, что разные страты и классы и даже этносы социально дополняют друг друга.
Великий ученый-энциклопедист из Центральной Азии, Абу Наср Ал-Фараби ат-Турки в своих социологических трактатах, отталкиваясь от фундаментальных постулатов ислама, рассуждает в духе уподобления обществ живым организмам, так что одна часть общества подобна сердцу, а другая группа выполняет функцию мозга и т.д.
Гениальный арабский философ, историк и социолог средневекового мира Ибн Халдун обосновал идею о миссии тюркского элемента в мусульманском мире – как защитников и обновителей религии (кстати, интересно его сравнение кочевых народов с дикими животными, а оседлых – с одомашненными, деградированными видами).
В плане духовной одаренности, глубины и качества освоения религии исламскими теологами и мудрецами признавалось наличие широкого диапазона взглядов и практик – от элитарного сознания «хассы» (духовной аристократии) до бесхитростной веры «аммы» (или «джумхур»), т.е. массы. Объединяло всех одно и главное – единобожие и принадлежность общине Мухаммада (мир ему), которые выражались в твердой убежденности и формуле публичного исповедания веры «Ля илляха илля Аллах, Мухаммад расул Аллах» (Нет иного божества, кроме Аллаха, и Мухаммад – его посланник»).
Мы признаем, что Великая Степь всегда оставалась периферией, отдаленной, самой северной областью исламского мира (окончательно исламизирован был Тюркский Дешт в 14-нач. 15 вв. при Узбек-Мухаммед султане, эмире Едыге). Еще раньше в маргинальных зонах Семиречья и области Туркистан, прежде всего на границе с тюрками-язычниками по Сырдарье исламизированными иранскими и тюркскими династиями финансировалось строительство многочисленных военных укреплений, «рибатов», и к ним стекались со всех концов мусульманского мира «борцы за веру», т.н. гази. При этом большая часть этих отважных газиев вербовалось из местных новообращенных тюрков – огузов-туркмен, карлуков, кипчаков.
Из степей Казахстана повторяющимися волнами миграций сотни тысяч воинов-номадов попадали на запад, в
центры ислама. А это – огузы-сельджуки, печенеги, команы и др. Уже в 10-14 вв. в мусульманском мире тюрки имели прочную репутацию «людей меча» (как арабы-бедуины и берберы), своеобразной касты наследственных воинов, из которых выдвигались великие полководцы, строители империй, султаны. Наиболее яркие примеры – сельджукский султан Тогрул-бек, падишах Махмуд Газневи, мамлюкский султан Бейбарс, золотоордынский султан Узбек Мухаммед, великий эмир Тимур Гураган и др. В мусульманском мире был высок спрос на рабов тюркского происхождения, которые служили при дворах султанов, выступали защитой престола и ударной силой в ходе военных завоеваний по расширению границ Дар ал-ислама.
В целом, испокон веков сильно милитаризированный мир Великой Степи вплоть до окончательного «умиротворения» царизмом к 80-м гг. ХIХ в. представлял собой страну рыцарей и воинов («ахл ал джихад»), где веками текла реками кровь мучеников-шахидов. Если же брать этническую территорию казахов за пределами Российской империи, то инерция войны за веру и свободу сохранялась до 50-х гг. ХХ в., пока китайцами не был схвачен и казнен «последний могикан», самый последний казахский моджахед, организатор мусульманского сопротивления китайской и советской экспансии в Восточном Туркестане великий Оспан-батыр (Осман Ислам-улы), которую историк Линда Бенсон назвала «золотой легендой казахов».
Это был последний батыр Казахской Степи, который отчаянно скакал впереди своего грозного войска на боевом коне, со встроенным в седло пулеметом (!). Он описан американским корреспондентом, которому удалось взять интервью у героя Алтая, как типичный казахский батыр: мощного телосложения, ростом около 185 см, с черной бородой и суровым взглядом.
Кстати, даже сам великий Абай, миролюбивый и мыслящий мусульманин, в одном месте своего трактата «Гаклийа» (45 «Слов», букв. «размышления» или «раздумья») мимоходом обронил важную для нас фразу – о том, что Казахская Степь относится к территории «дар ал харб». Так называются среди мусульман земли Дар ал-ислама (Мира Ислама), временно оккупированные, колонизованные «неверными». Действительно, по мнению большинства мусульманским богословов, если на исламской территории исламское право заменяется немусульманским и мусульмане начинают притесняться, то она становится территорией войны («харб»). А почему «временно оккупированная»? Потому что считается, что если эти земли и племена были однажды исламизированы, то политическое освобождение, рано или поздно, военным или мирным путем, неизбежно наступит. Мусульмане всегда обладали завидным оптимизмом относительно своей исторической перспективы.
Изучение казахской мусульманской традиции позволяет определить такую особенность сознания и модели религиозности казахов-номадов, как культ чести и самоотверженности, пропаганда храбрости и рыцарского великодушия, гипертрофированной щедрости и гостеприимства. Между прочим, своеобразным духовным атавизмом или обратной стороной данной древней национальной традиции является позднее казахское расточительство, неумение народа экономить деньги (такая наклонность была когда-то у средневековых арабов-бедуинов, однако рыночная экономика пришла к ним намного раньше, еще в 20-е гг. ХХ в.).
Казахский народ всегда культивировал героизм, батырство. Еще до ислама идеальным мужем (ер) считался богатырь Куль-Тегин, красочно воспетый в орхонских надписях 8-ого века. Древнетюркский идеал героя позже был переработан в духе ислама. Так возникли исламизированные образцы богатырского эпоса (в том
числе впечатляющий цикл сказаний «Крымнын кырык батыры», Сорок богатырей Крыма), религиозные поэмы-кисса, посвященные Пророку и легендарным исламизаторам. «Всенародным любимцем» был, как всегда, халиф Али («Азрети Али»), «лев ислама», «шахимардан» (царь мужей).
В казахском языке есть выражение «жан пида», смысл – «отдавать душу как фидаи», т.е. как воин, жертвующий собой ради веры, Родины, справедливости, и просто – «ради другого». Эталон по-рыцарски щедрого мужа-героя, следующего кодексу чести, назывался «жауанмард». Все поколения казахов в детстве, лежа в юртах, слушали по вечерам сказку о Атымтай-жомарте (проникший из Ближнего Востока сюжет о поэте Хатиме из племени Тай, который прославился своей щедростью и благотворительностью). Кстати, интересно, что непривычное для многих имя Касым-Жомарта Токаева на самом деле составлено из двух мусульманских антропонимов: Касимом звали сына Пророка, а Джомард (т) происходит как раз от персидского «джаванмард». Об идеале человека «жауанмард» размышлял и Абай, стремясь в духе джадидизма реинтерпретировать эту исламо-суфийскую концепцию.
В то же время «люди меча», «люди пера», «люди плуга» и другие задуманы были не как параллельные, не пересекающиеся друг с другом линии. Например, в нашем обширном регионе, в Центральной Азии, негласно существовал и действовал такой духовно-цивилизационный альянс, когда северный (тюркский), практический тип религиозности грубоватых, суровых воинов-казахов (слова «джетэ», «казак» означали разбойник, беглец, варвар и т.п.) дополнялся южным (иранизированным) типом религиозных созерцателей и ученых-теологов. Не зря в 1723-25 гг. «богословская» и «культурная» Средняя Азия, затаив дыхание, с ужасом следила за ходом неслыханных по жестокости казахско-джунгарских войн (по сути вековой
адской мясорубки и первого известного геноцида казахов). Вознося молитвы, Средняя Азия со страхом слушала непрекращающиеся шум и лязг мечей со стороны «Казакистана», дикие крики, вопли и проклятья, при этом сама защищенная Аллахом с севера и востока от проклятых «неверных» (русских, китайцев, джунгар) плотным живым щитом из миллионов казахских воинов-шахидов…
В конечном счете, такая взаимосвязь имеет своим теоретическим обоснованием Хадисы, в частности, тот, который утверждает равнозначность «чернил ученого» и «крови борца за веру». Поэтому незачем искусственно подтягивать Казахстан до цветущего центра исламского богословия, равно как и преуменьшать его до уровня варварской периферии мусульманской цивилизации, сочинять сказку о шаманах и «крае непуганых зверей».
Назира Нуртазина, историк
[:]
