Решение воевать с Украиной еще несколько лет назад было невозможным. Но оно делалось все более вероятным по мере того, как в российской властной системе подавлялось все рациональное и поднималось все худшее, что было в ней заложено.
Внутренние мотивы, побудившие Владимира Путина вмешаться в дела Украины, находятся вне моей компетенции. А вот атмосфера, в которой он принимал решения, вполне познаваема. Наша система созрела именно для таких акций.
На днях в разговоре с коллегами-журналистами, работающими в Госдуме, мы сошлись на мысли: что-то финальное чувствуется в этом нашем парламенте шестого созыва. Раньше депутаты вели себя совсем не так. Даже будучи пешками, они исходили из того, что их труд, быт и политические позиции направляются какой-то осмысленной рукой и подлежат долгосрочному планированию. Теперь этого нет и в помине. Они понятия не имеют, что им придется делать даже через минуту.
Это только кажется, что «сенаторы», мгновенно собранные и мгновенно утвердившие ввод войск на Украину, совершили что-то необычное. Их думские коллеги только так теперь и работают. Нижняя палата захлебывается, штампуя охранительные законопроекты, которыми фонтанирует кремлевская администрация. На каждую вновь возникшую проблему, неприятность и даже просто на гипотезу о возможности каких-то неприятностей там отвечают сочинением очередного закона. Перелагать это буйство страстей на юридический язык, заботиться о связности законодательства, приглядываться к тому, каким порядком новейшие карательные меры сочетаются с теми, что были узаконены еще вчера, просто нет времени. Депутаты принимают законы, не успев их прочитать, а часто даже не успев подержать в руках. И эта истерика не исключение, а правило. Таков стиль, обретенный сейчас всей нашей властной машиной.
Говорят: автократия. Но автократия обычно живет не в вакууме. Она окружена управляющими структурами, опирается на верхние классы и вообще любит порядок и по-своему старается его насаждать. В нулевые годы, в эпоху так называемой путинской стабильности, все примерно так и было.
Именно поэтому в 2004-м первое свержение Януковича, ненадолго занявшего тогда киевское президентское кресло, никак не могло привести к войне с Украиной. Российская управленческая махина была просто не приспособлена к таким авантюрам. Сейчас все наоборот. Махины больше нет. Персональная власть создала вокруг себя вакуум и сеет беспорядок.
Никакого руководящего класса, никакой номенклатуры больше не существует. Есть масса перепуганных исполнителей верхнего звена, положение которых ничем не гарантировано, и которые не имеют ни возможности, ни способности организованно высказать свою волю. При советской власти был ЦК, регулярно собиравшийся на пленумы. При Ельцине в верхней палате заседали губернаторы. А сегодня запросто протаскивается очередная муниципальная «реформа», переворачивающая всю систему вверх дном, перетасовывающая сотни тысяч начальственных должностей, а кровно заинтересованные начальствующие лица не решаются даже пикнуть.
Разумеется, привилегированное сословие в большинстве своем вовсе не хочет украинской войны, ссоры с внешним миром и государственной изоляции. Оно боится всего этого. Но еще сильнее оно боится поднять свой голос. За последние несколько лет этих людей полностью дезорганизовали, заставили под предлогом борьбы с коррупцией в их рядах замаскировать свои западные активы и привили панический страх оказаться заподозренными в «антипатриотизме».
Все системные структуры превращены в муляжи, несистемные – в маргиналов. Поэтому непоказное обсуждение любой проблемы на высших руководящих уровнях больше не может состояться в принципе. В числе сломанных, деморализованных или переродившихся в лакеев — и все околовластные экспертные структуры. Принятие глобальных решений теперь вообще не включает анализ вопроса профессионалами. О том, например, что вторжение в Крым, не говоря о Восточной Украине, влечет за собой принципиально иные последствия, чем операция в Южной Осетии, уже просто некому сказать. Путин может спонтанно принять абсолютно любое решение, и его сразу же кинутся исполнять. Некоторое смятение наступает только тогда, когда последствия уже налицо и могут быть необратимыми.
Мотором нынешнего государственного помешательства служит пропагандистская истерия, поднятая до высот сталинской эпохи. Утешительно говорили, что это, мол, понарошку. Что истерия — лишь рабочий инструмент, помогающий в решении конкретных управленческих задач. Но рано или поздно пропагандистские мифы полностью овладевают и теми, кто думал, что просто их использует. Именно это сейчас и случилось.
Правда, когда на мировой арене настает настоящий кризис, то личные качества отдельно взятых правителей отступают на второй план. События выходят из-под чьего-либо контроля и идут лавиной. Но Путин с начала двухтысячных не был свидетелем таких кризисов и, возможно, просто не чувствует опасности.
Всех опасностей не чувствуют и широкие массы в нашей стране. Ни рядовые люди, ни люди интеллектуальных занятий как-то не догадывались заранее, как близко было от киевской революции до крымской операции, хотя угроза этого уже месяц назад была довольно очевидной.
