Бывший боец батальона «Айдар» – о том, как убивал в Донбассе и каково после этого жить.
Из года в год 9 мая, в День Победы, многие люди в России пытаются понять, что такое война. Достаточно взглянуть в глаза человеку, несколько месяцев назад вернувшемуся с войны в Донбассе, чтобы почувствовать, насколько опасен созданный еще в советские годы идеологический стереотип: война – это победа. За войной стоит совсем другое – именно это хотят забыть те, кто прошел АТО на Восточной Украине.
Ветеранский домик, куда приезжают бойцы АТО, чтобы смириться с жизнью вне войны, находится под Киевом, в лесу. Здесь удивительно спокойно. Пение птиц, свежий воздух, кругом лес. Как говорят сами бойцы, это идеальное место, чтобы прийти в себя. Здесь живет иРуслан, боец, воевавший в батальоне «Айдар». Он увидел, как война не меняет человека, а оголяет его сущность, раскрывая истинную натуру.
Руслан родился во Львове. Из близких родственников остался только младший брат, мать умерла давно, а отец – когда сын был на войне. Руслан признается, что раньше был конфликтным, быстро заводился. А затем пошел на Майдан, был на улице Институтской, когда стреляли в студентов. Получил ранение в ногу, но все равно после лечения отправился на поле боя, теперь уже в Донбасс.
Видно, что о войне вспоминать мой собеседник не любит, вернее, хочет забыть то, что было там. Но с удовольствием делится впечатлениями о ребятах, которые всего за пару месяцев стали роднее, чем те, с которыми дружил с детства во дворе:
– Дружба там – это первое дело. К примеру, ты парня можешь увидеть здесь, а там того же парня ты видишь в другом свете. Это уже не просто прохожий, а друг, брат. Это семья твоя. Ты на него равняешься, а он на тебя. Там по-настоящему понимаешь, что такое плечо друга. Нет такого, что если у тебя есть деньги – мы друзья, а если завтра нет, тогда извини, я занят.
На вопрос, что для него справедливость, долго молчит, а потом признается, что выгнать врага – вот это справедливость. А потом сам задается вопросом: «Это справедливо, что я убил того же сепаратиста или россиянина? Это справедливо? Он ведь тоже пришел меня убить…»
Руслан поясняет, что к россиянам, которые приезжают, накрученные российской пропагандой, бойцы относятся лояльнее, поскольку понимают, что это не российская нация воюет, а ее режим.
Мы начинаем разговаривать. Руслан все чаще шмыгает носом. Вначале кажется, что это просто простуда или аллергия, но когда вопросы становятся сложнее, становится очевидно: ему тяжело говорить о войне, он, кажется, готов заплакать. Спрашиваю об абстрактных вещах, ценностях, о которых в обычное время редко задумываются. Но на войне, как признается Руслан, они становятся отчетливее. Но меняются ли они на поле боя?
– Там по-другому осознаешь понятие свободы?
– Да. Здесь вообще, мне кажется, люди не понимают, что такое свобода. Кричат вроде, а понимают вряд ли. Понимают те, которые меняются, с того взгляда на новый. Те люди, которых мы освободили от оккупации. Мне кажется, даже они лучше понимают, что означает слово «свобода». Когда их уже не ущемляют, когда им уже не нужно бояться, что сейчас придут чеченцы или наемники, чтобы последнее отобрать.
– А что для тебя лично свобода?
– Скажем так, я несвободен, пока оккупант еще здесь.
– На войне понимаешь, что такое верность? Как это выражается?
– По-разному выражается. Когда возвращаются под пули, чтобы достать тяжелораненого или парня, который не выживет все равно. Они рвутся туда, хотя все знают, что могут умереть, но все равно идут. Это верность. Верный тот, кто не твою спину, а свою подставит.
Ветеранский домик в лесу под Киевом
– Совесть на войне можно потерять?
– То же мародерство. Ты только что видел в нем друга, брата, и когда узнаешь, что он просто алчный человек, тогда болит и очень гложет. Ты ему вроде верен, предан, как действительно родному человеку… Когда он оступается, ты его просишь не делать так. Бывает, что послушает, а бывает, что головой помашет и сделает то же самое в следующий раз.
– После этого ты продолжаешь его считать другом и братом?
– Боевым товарищем – да.
– В бою все равно будешь защищать?
– Конечно. Но за те поступки ты уже не сможешь доверять ему, как прежде. В бою ты знаешь, что он хоть и алчный, но не предатель. Не боишься, что выстрелит в спину или не прикроет. Прикроет. И он понимает, что если не прикроет, не будет того, кто прикроет его самого. А верность – это и верность флагу, ты дал присягу.
– А верность своим идеалам, моральным принципам?
– Нечасто, но иногда приходится отодвигать их на второй план. Ради общего дела. Скажем так, я и убивать не хотел. Мне пришлось перебороть себя. И делать это… Я ведь тоже не живу с мыслью «убить, убить». Нет, конечно. Причем я в своей жизни до этого… Я вырос в деревне и даже свинью убить не решался или курицу зарезать.
– А когда ты первый раз убил, что ты почувствовал?
– Не знаю, меня просто отключило. Какая-то паника была. Страшно. Ну, это было так: он упал, я надеялся, что его просто ранил. Но потом было страшно. Понимаешь, что убил чьего-то сына или отца. На психику сильно давит. В тот момент сильно выручают как раз те самые верные друзья, которые посидят с тобой, поговорят о том, о сем. Изольешь им душу.
– Когда видишь вокруг смерть, отношение к жизни меняется? Начинаешь ее ценить?
– Если в бою, то ты ее не ценишь. Опасаешься не за свою жизнь, а боишься за тех ребят, кто рядом. Страх за собственную жизнь отодвигается. Спиной понимаешь, что они за твою как раз жизнь вступятся. В самом бою стараешься быть сосредоточенным. Это уже потом, когда анализируешь, тогда приходит страх. Дрожание рук. Если бы я сделал что-то не так? Вот ты собирался идти туда, а там мины…
– Когда ушел с войны и оказался здесь, свою жизнь по-другому стал воспринимать?
– Вот стараюсь, пробую себя в чем-то найти. В обществе стараюсь жить.
– А общество так?
– Пока отторгает.
– Почему, как думаешь?
– Я бы не сказал, что люди это делают преднамеренно. Просто я, как рыба, которую в другую среду опустили. Я на какой-то своей волне. А когда так, тебя перестают толком понимать другие. Начинаются постоянные расспросы. А ты ведь стараешься забыть. По сути, получается, что это ты стараешься общество оттолкнуть. Зачем эти расспросы? Начинает нервировать. Вот идите и проверьте. Как там? Плохо там. Там война. Там людей убивают.
– Считается, чтобы преодолеть свой какой-то сложный опыт, нужно посмотреть в глаза своим страхам. Как думаешь, каковы твои страхи, после того как ты прошел войну и остался жив?
– Страх быть здесь ненужным. Это у всех, наверно, кто возвращается с войны. Когда ты там, ты понимаешь, что важен. Плохо, когда приходишь и понимаешь, что здесь не нужен. Вот в чем дело. Так же как с афганцами получается, у большинства отношение: «Я тебя туда не посылал». Вот и все. Тем более слышат, что доброволец: «Ты же сам пошел, что тебя жалеть». Меня жалеть не надо. Меня просто надо понять. Если что-то не так сделал, ну подскажи, я же не дурак совсем. Говорят: «Что, автомат только привык держать?» или «Что, руки под автомат заточены?» Так иногда хочется шваркнуть…
– Что ты можешь посоветовать людям, которые также вернулись с войны?
– Во-первых, не опускать руки. Держись, как там, так и здесь, бойцом. Просто тут без автомата. Здесь головой или руками действовать нужно. Ударься в работу. Найди себе применение. Плохое проходит. Война отпускает. Но, конечно, никто ничего не забудет. Но как-то нужно отвлечься. Семью заведи. А о ребятах, кто воевал рядом, помнить по-любому будут. Нужно постараться забыть, как страшный сон, саму войну. Само слово «война».
После нашего короткого разговора было неловко оттого, что заставила его вспомнить все, о чем он хочет забыть. Мы стояли на крыльце ветеранского домика. Один из бойцов включил песню о войне в АТО, написанную россиянином, который еще в самом начале военных действий понял, какая же это война неправильная. В ней были слова: «Что же ты не спишь, война?» Бойцы слушали молча, опустив головы.
http://www.svoboda.org/content/article/27725915.html
