Столько историй и тайн хранят в себе великие просторы Сары-Арки! Однажды прочитал в газете статью доктора истории Тлеу Колбаева о пребывании в Боровом группы выдающихся московских и ленинградских ученых во время войны. Не скрою, это меня удивило. Позже в газете «Егемен Қазақстан» прочел замечательный культурологический очерк Сауытбека Абдрахманова о Вернадском, который два года жил и творил на берегу озера Боровое. После этого мой интерес к этим местам усилился. Заиграла кровь исследователя — одна их глубинных тайн психологии творчества, когда беспричинно хочется написать о чем-то и непременно именно сейчас.
И вот желание осуществилось. Мы с заведующей отделом фотоиллюстраций нашего журнала Айнагуль Наурузовой посетили жемчужину казахской степи — Боровое. Лето было на исходе, бархатный сезон заканчивался, но ряды отдыхающих все еще не редели. Однако мы, словно искатели иного мира, скитались по поселку в надежде найти людей, которые могли бы направить нас по следам Вернадского. И все они как один посылали нас к Музей-апа.
«Музей-апа» — это прозвище Амины Турсунбаевой, хранительницы местных легенд. Именно она стояла у истоков Бурабайского историко-краеведческого музея, собрала и привела в порядок богатейший материал об эвакуированных ученых. К нашему приезду Амина Даулетовна была в трауре — у нее недавно умер сын. Нас встретила ее дочь и сотрудник музея Шамшия Какимовна Ескара. Оказывается, в музее имени Абылай хана светилам советской науки отведена целая комната, именуемая официально «Кабинет-музей академика В. И. Вернадского». Картину пребывания известных ученых на казахской земле воссоздают более сорока планшет с фотографиями и комментариями. Читая все это, испытываешь сильное волнение, которое обычно бывает тогда, когда мы читаем трагиков, но которое не привыкли ощущать при чтении книг ученых историков. Здесь речь идет о том «творческом заражении», о котором писал Лев Толстой.
Судя по историческим материалам, эвакуация академических институтов при Академии наук СССР началась внезапно — ровно через месяц после начала войны — и продолжалась до глубокой осени 1941-го. Вот как описывает эти дни в своем письме Мария Андреева, бывшая актриса МХАТа, гражданская жена Максима Горького, работавшая перед эвакуацией директором московского Дома ученых: «Уехала я ужасно: в 12 часов 30 минут ночи с 13 на 14 октября (очевидно, опечатка в месяце – прим. автора). Мне позвонили из президиума Академии наук и объявили, что по Постановлению Правительства главные сотрудники Академии, особенно партийцы, должны немедленно эвакуироваться, а в 5 утра за мной заедет машина и доставит меня на вокзал, билет будет. У меня дочка Катя была больна, но они, все же, настаивали на немедленном отъезде».
В том же поезде, прицепленном к нему отдельном мягком вагоне, 16 июля 1941 года выехал в Боровое и академик В. И. Вернадский с семьей. Вместе с ними ехали академики Л.М. Мандельштам, Д. Зелинский, Ф. Гамалея, А. Борисяк, Л. С. Лейбинзон, тоже с семьями. Судя по дневниковым записям Вернадского, эвакуированные приехали на станцию Боровое вечером 22 июля. Здесь их встретила директор Боровского курорта Е. Орлова. Переночевав в вагоне, утром группа выезжает на автобусах в санаторий «Боровое», который находятся на Теплых горках у берега озера Бурабай. На следующий день ученые по инициативе палеонтолога-академика А.Т. Борисяка образовали Казахстанскую группу академиков. По предложению Вернадского председателем группы избрали известного микробиолога, академика Н. Гамалею, а секретарем – крупного экономиста, академика С. Струмилина.
«Эвакуация не предполагала отдыха на курорте», — пишет боровчанка и свидетельница тех дней Полина Крутько. Ее слова подтверждает запись на дневнике Вернадского: «С 27-июля стал работать с Аней над 5-м выпуском «Проблем биогеохимии» (Аня — секретарь академика Анна Шаховская — прим. автора).
Ученых разместили в главном трехэтажном корпусе санатория и нескольких деревянных дачах. Здесь перед приездом группы наскоро сделали ремонт и навели чистоту. Коренной боровчан Юрий Андреевич, с которым мы познакомились в поселке Бурабай, рассказывал, что первым обжил Теплые горки омич доктор Емельянов. В 1911 году он привез сюда больного туберкулезом сына и вылечил его на местном кумысе. После этого сюда повалили омские аристократы, стали строить дачи, таким образом, здесь образовалась своего рода кумысолечебница. В 1925 году по решению советского правительства на Теплых горках организовали санаторий №1по лечению заболеваний легких. Корпус, дачи, санаторная библиотека и подсобные строения располагались на территории парка недалеко друг от друга. «Центральным местом встреч ученых для совместных прогулок была длинная широкая каменная лестница, — написал москвич, кандидат технических наук Алексей Васильев в своей статье «Малоизвестные страницы Великой Отечественной». – Она вела к дороге, которая тянулась с берега озера вверх главному корпусу». Копию, которой любезно предоставила Шамшия Ескара:
— На площадках между маршами стояли вазоны и скамьи для отдыха. Из расположенной неподалеку беседки открывался прекрасный вид на озеро и лесные дали. Здесь и любил отдыхать Вернадский. Посредине подъема к главному корпусу, рядом с лестницей находилось здание санаторной библиотеки с установленными поодаль памятниками Н. В. Гоголю и И.С. Тургеневу».
Надо заметить, что ученые были не только с Москвы, а также из Ленинграда, Севастополя и Симферополя. По списку администрации курорта, к осени 1941-го их вместе с членами семей были больше 150 человек. Члены семей помогали Щучинскому району: сеяли и убирали хлеб, косили сено, а для тех, кто не мог работать в поле, создали пошивочную мастерскую, где шили белье для воинов. Сами ученые работали на оборону — на развитие производительных сил Урала, Западной Сибири и Казахстана. В санатории поселились пожилые ученые. Жили они в основном в красивых деревянных домах дачного типа. Всего их было 43. По свидетельству Амины Даулетовной, она будучи в 14-летнем возрасте, носила ученым молоко из отцовского хозяйства, которое находилось в Майбалыке, что в 6 км от Борового. А также по архивным сведениям, Вернадский вместе со своей женой Натальей Егоровной, ее сестрой и личным секретарем Анной Шаховской, а также с Екатериной Ильинской и Прасковьей Казаковой жили на даче №37. В том же доме, но с другой стороны, жила с дочкой 70-летняя Мария Андреева, назначенная Москвой директором и парторгом ученых. На даче №36 расположилась санаторная библиотека. Недостающих книг для ученых выписывали из Кокчетава, иногда писали запросы по всему Союзу. Заведующей библиотекой, на протяжении 35 лет, работала Александра Винокурова. К концу ее жизни в библиотеке насчитывалось более 70 тысяч книг. Полина Дмитриевна Крутько, в те годы работавшая в местной школе учительницей, в своей рукописной книге «1941-1945. Подвигу жить в веках», исполненной в трех экземплярах, пишет еще об одной боровчанке — Татьяне Андреевне Казионовой: «С 19 лет она работала в санатории санитаркой и обслуживала семьи ученых: топила печи, мыла пол, носила им обеды из столовой. Потом ухаживала за Вернадским и Гамалея до самого их отъезда в Москву. За хорошую работу получила от Вернадского письменную благодарность». По свидетельству ее сына, Юрия Андреевича, эта семейная реликвия была передана им в хранение в местный музей. Татьяна Андреевна скончалась весной этого года. Следует заметить, что снабжение шло из Москвы: на специальном поезде доставлялись продукты питания и другие необходимые вещи. Этим занимался агент по снабжению санатория, ныне покойный Томан Тлекенов. Продукты распределяла жена ученого-индолога Федора Щербатского.
Эвакуированные ученые обладали не только серьезными знаниями, но и разработали для них методику. В Боровом они старались придерживаться этой системы. Тем не менее, продолжая работать над начатыми научными проблемами, они искали темы на новом месте, связанные с курортом, для его дальнейшей пользы и процветания. Например, Вернадский собирал и коллекционировал боровские минералы, разработал процесс производства заменителей спичек. А потом с помощью Каныша Сатпаева наладил их выпуск в Центральном Казахстане. По сведениям академика П. Кочиной естествоиспытатели участвовали на заседании Ученого совета Боровского заповедника, где академик Л.С. Берг внес предложение о запуске в озеро Боровое сазана. Достигнув соглашения с Балхашским рыбным трестом, он лично осуществил свой замысел. В конце 1943 года им был составлен отчет «Климат Борового». С.А. Зернов и И.И. Шмильгаузен исследовали планктон местных озер и опубликовали статью «Среда обитания низкотемпературных незамерзающих природных водоемов». Академик А.А. Рихтер написал монографию «Целебные и культурные растения Борового». Академику В.Н. Сукачеву принадлежит статья о лесных деревьях Боровского заповедника.
В заповеднике старшим научным работником служил сын известного композитора, энтомолог Михаил Римский — Корсаков, который 1942 году здесь создал противотуберкулезную лабораторию. Николай Гамалей лечил раненых в двух госпиталях. Их эвакуировали сюда из Севастополя и украинской Сосновки. Одно здание больницы расположилось на территории Курортного бюро, другое в санаторной столовой. «Если у нас, например, резали быка, Гамалея тут же посылал девочек, чтобы принесли ему бычьи глаза: с помощью их он лечил туберкулез»,— вспоминает Амина-апа. В санатории Гамалея провел экспериментальное лечение туберкулеза у морских свинок, а также применял метод золотолечения. Им написана монография «О лечебных свойствах Борового как курорта».
Местная природа для ученых воистину стала открытием. Через воспоминания академика Пелагеи Кочиной к нам дошло стихотворение Глеба Кржижановского «Боровое». Крупный ученый-энергетик, автор ГОЭЛРО — проекта электрификации страны, первый председатель Госплана СССР, всего несколько месяцев живший в Боровом, при детском санатории организовал электротехнический кружок, а также как поэт — автор революционных песен «Вихры враждебные…», «Слезами залит мир безбрежный…» донес свое восхищение красотою Казахского мелкосопочника через великолепные поэтические строки:
Среди степей бескрайних и пустынных,
Где в солнечных лучах купается простор.
Зеркалит гладь озер в низинах,
И чертит в небесах Синюха свой узор.
Здесь старине седой натешилась природа,
Гранита серого порой причудлив вид−
Деянья сказочно-могучего народа,
Он как бы в образах бесчисленных хранит…
Вот крепостей и замков с башнями руины,
Вот пирамида к небу вознеслась.
А вот — загадка Сфинкса-исполина,
Из недр озерных гордо поднялась…
Там — каменное сердце Ок — Жетпеса,
Гигант-орел извечно стережет.
И в окруженьях сумрачного леса,
Немало чудищ каменных ползет.
В манящих далях Ясная Поляна,
Убор красавиц-гор пленительно раскрыт:
В них памятник рабочему-титану,
На скальной осыпи миллионы лет стоит.
Чебачье озеро за синью Борового,
В крутые берега заливами заросло.
За ним — степной простор задумчиво-суровый,
Для ветра буйного привольное русло.
Играет солнышко на зыби Борового,
В ней то лазурь небес, то Балтики свинец.
Разбег шумливых волн в гранитный сброс закован,
С востока — гравия желтеющий венец.
Лесная рать на кручи дерзко рвется,
На них неустанно свои отряды шлет.
С напором вражьих бурь в боях несчетных бьется,
На голом камне крепнет и растет…
В стихотворении, написанном в стиле советского неоклассицизма — восторженно, оптимистично воспета красота казахской жемчужины, охвачена и описана почти все достопримечательности боровской природы — скалы Синюха, Ок-Жетпес, Жумбактас, Ясная Поляна, где стоит камень Абылай хана, Шайтантас, Шабакты (Чебачье). Любопытная деталь: автор дает название Жумбактас в переводе, причем весьма оригинальном — Сфинкс-исполин, а вот ороним Ок-Жетпес оставляет в оригинале, причем орфографически грамотно: словосочетание из двух слов, не подчиняющихся закону сингорманизма, пишет отдельно через тире. Обращает внимание и то, как автор выражает свое почтение казахам, вознося их эпитетом «сказочно-могучий народ».
Очень уважительно местному населению относились и другие ученые. Даже один из них — ученый-филолог, заместитель директора Института русской литературы (Пушкинский дом) Александр Сергеевич Орлов выучил здесь казахский язык, составил русско-казахский словарь из 5 тысяч слов, перевел на русский героический эпос казахского народа «Алпамыс батыр», написал труд «Казахский эпос» («Батыр Едиге»). В Боровое он приехал в июле 1941-го и жил в №11 корпусе.
Вот так.
Но пришла зима.…Уже в ноябре 1941-го Вернадский в своем дневнике сетует: «Заболел, по-видимому, безнадежно, академик М.А. Ильинский. Это — первая жертва на чужбине в нашей среде. Холод, и я впервые почувствовал ноющие сердечные боли!»
Ученый-химик Ильинский умер 18 марта1942 года в возрасте 76 лет. Вернадский тогда сказал: «Вот и к нам пришла смерть».
В дальнейшем свои последние пристанища нашли здесь индолог Федор Щербатской, славист Борис Ляпунов, их супруги, а также жены Ильинского, Гамалеи, Маслова. В феврале 1943-го скончалась супруга, верный друг и помощник Вернадского — Наталья Егоровна. По сведениям Амины-апа, она отравилась черным хлебом, привезенным из Москвы спецпоездом, который шел шесть суток. «Наталья Егоровна заболела 1-го, а 2-го уже появился отек легкого, дышала тяжело, но была в сознании. Скончалась ночью, вскоре после 12-ти», — писал Вернадский 3— февраля в дневнике. Похоронили Наталью Егоровну в Боровском кладбище. Несмотря на тяготы войны, место захоронения оградили, поставили гранитную плиту, по просьбе Владимира Ивановича здесь была посажена акация. Пережив смерть супруги, с которой прожили «душа в душу и мысль в мысль», 56 лет, академик, спустя полтора месяца, 24 августа уезжает в Москву. 6 января 1945 года в возрасте 82 лет ученый умирает вследствие кровоизлияния в мозг.
В марте 1988 года вся страна торжественно отметила 125-летие выдающего ученого. Праздновали эту дату и в Боровом. В дни празднования юбилея (12 марта 1988 года) на доме-даче №37 была вывешена мемориальная доска с надписью: «Здесь в годы Великой Отечественной войны жил и работал академик Владимир Иванович Вернадский. 1941-1943 гг.». В том же году, 1 июля на территории детского санатория стараниями главного врача У.И. Тогаева был открыт музей ученых, живших в Боровом. Большой вклад в сбор экспонатов внесли педагоги школы при санатории, а также щучинский краевед и врач Андрей Дубовидский. В сентябре 1990-го здесь состоялся Межреспубликанский семинар-практикум, посвященный деятельности В.И. Вернадского.
Дальше случилось необратимое.
Вот что пишет участник V международной конференции в Боровом, посвященной 145-летию Вернадского, который проходил в 2008 голу, член московской делегации Алексей Васильев:
«В начале «перестройки» краеведческий музей был переведен в библиотеку, но прокатившийся по Союзу цунами национализма не пощадил и боровские исторические места: библиотека сгорела, дача Вернадских, на которой была вывешена мраморная доска с надписью…, перешла в частные руки и в настоящее время снесена. Чудом сохранившиеся материалы были вывезены в освобожденное управлением заповедника ветхое здание на проспекте Ленина (теперь — проспект Кенесары). К сожалению, богатейшая библиотека, среди книг которой немало изданий с дарственными надписями живших в Боровом академиков, в настоящее время находится в плачевном состоянии на одном из складов г. Кокшетау, а мемориальная доска и множество других экспонатов при переезде оказались утраченными».
Говорят, сохранилось кресло Вернадского, оно также находится в частных руках.
Чтобы найти цепочку следов, мы направились на Теплые горки — руины «боровского Колизея».
Территория эта находится, по современным понятиям, примерно в километре от шлагбаума, пропускающий отдыхающих на знаменитый Голубой залив с Жумбактасом и Ок-Жетпесом. С правой стороны серпантина, в возвышенности с густым сосновым бором находится место нареченное народом как Теплые горки. Здесь ранее располагался тот самый тубсанаторий «Боровое», теперь он переквалифицирован в реабилитационный центр «Карагай» по лечению верхних дыхательных путей детей и подростков. Длинную широкую каменную лестницу, о которой пишет А. Васильев, найти было не сложно. Она ведет вверх и упирается к зданиям реабилитационного центра. Сохранились и статуи льва и пантеры у лестницы. Труднее было найти место снесенных дач и сгоревшей библиотеки. Ориентиром нам служили памятники Гоголю и Тургеневу. По словам А. Васильева библиотека находилась посредине подъема к главному корпусу по каменной лестнице, а памятники установлены поодаль от библиотеки. Однако, в сохранившемся фото здании библиотеки видно, что памятник Гоголю установлен не поодаль, а у входа, т.е. впереди здания. Место сгоревшей библиотеки действительно оказалось сзади памятников, фундамент еле виден из-за сильно разросшихся кустарников. Сильно зарос и тротуар, соединивший когда-то библиотеку с центральной лестницей.
Определив, таким образом, дачу №36, мы стали двигаться по тропинке на северо-восток под начальством паренька Бауыржана, отозвавшегося нам помочь. Бауыржан учится в школе Кокшетау, на летние каникулы нанялся на работу по постройке лечебного здания санатория, каждый день ходит по тропинке в поселок за продуктами. Он и показал нам старые фундаменты, виднеющиеся среди могучих сосен парка, с левой стороны тропинки, то бишь тротуара, с двух сторон коего все еще стоят старые вазоны для цветов 30-40-х годов. Отойдя на несколько метров от тротуара, мы наткнулись на старые фундаменты и лестницы крылечки довольно большого дома. Судя по квадрату опалубки, в нем были два просторных зала и две небольшие комнаты кроме прихожей. В материалах музея говорится, что дача Вернадского стояла в самой близости к библиотеке и в ней жили 7 человек, т.е. дача должна была быть больше чем другие дома. Всего на обследованной нами территории парка были обнаружены остатки около двадцати строений, но никак не 43-х дач. Видимо, сохранились лишь крепкие, сложенные из природного камня и жженного красного кирпича широкие фундаменты, а менее прочные исчезли или же остались в густых глубинках парка.
Не просто было найти и места захоронения эвакуированных ученых и их жен. Боровское кладбище, расположенное примерно в пяти километрах от поселка на северо-востоке, после обильных июльских дождей тоже сильно заросло. Тщетно потратив час времени на поиск старых могил, мы вынуждены были вернуться в поселок. Зашли в местный акимат, однако аким Койбагар и его аппарат беспомощно развели руками. – «Первый раз – в первый класс». Но нам посчастливилось: в одном из кабинетов случайно встретили женщину, которая охотно отозвалась на нашу просьбу показать места погребения академиков. Людмила Петровна Бабич, бывший работник боровской почты, оказывается, видела эти места, когда посещала могилы родных. Действительно, она сразу привела нас на так называемый «академический участок» кладбища, и мы первым делом наткнулись на старую надгробную плиту, прислоненной к более новой. На гранитной плите нацарапаны слова: «Академик славяновед Борис Михайлович Ляпунов. Родился 1862, 7 августа, скончался 22 февраля 1943 г».
Но не было нигде могилы Натальи Вернадской. Только через некоторое время услышали радостный возглас нашего фотографа Айнагуль Наурузовой: «Здесь!». Примерно в 3-4 метрах стояла новая каменная плита с надписью «Вернадская Наталья Егоровна (урожденная Старицкая). 1860-1943». Только тогда вспомнили строки из материала того же А. Васильева, посетившего кладбище в 2008 году вместе с тогдашним акимом поселка Болатом Умравиным: «В наилучшем состоянии по сравнению с окружающими памятниками находится камень на могиле Натальи Егоровны Вернадской. Его подправили к 140-летию рождения В.И. Вернадского. В те дни здесь побывала правительственная делегация Республики Казахстан и посол РФ».
Рядом с могилой Н. Вернадской расположилась другая — с деревянным почерневшим крестом. Они обе обнесены одной оградой. Безымянная могила с крестом, судя по музейным сведениям, принадлежит Екатерине Владимировной Ильинской, которая жила на даче №37 вместе с Вернадскими. Возможно, она приходилась неродной сестрой академику М.А. Ильинскому.
Та же вездесущая Айнагуль отошла от ограды на 2-3 метра, и опять крик: «Здесь тоже плита!». На лежащем в земле гранитном камне виднеется полустертая и заросшая мхом надпись: «Надежда Михайловна Гамалея. 1869-1944. 27 мая».
Последнюю могилу нашла Людмила Бабич. Оказывается, надгробную плиту Федору Щербатскому тоже обновили, на ней короткая надпись: «Федор Ипполитович Щербатский. 1866-1942». Рядом, на земле — старая плита с более подробной надписью: «Федор Ипполитович Щербатской, великий советский востоковед, он дал своей стране понять и глубоко оценить ум… древней Индии. Род. 13 сент. 1856 , сконч. 1942».
В итоге мы посетили всего четыре могилы. А последние пристанища других — жен Щербатского, Ляпунова, Ильинского, Маслова так и не нашли. Академический участок старого кладбища находится в плачевном состоянии. Здесь все заросло кустарником, многие плиты повалены наземь, надписи стерты. Прав тот же А. Васильев, когда пишет: «Здесь надо принимать срочные меры, пока живы свидетели нормального состояния могил. Больше других о захоронениях ученых и членов их семей знает Амина-апа. Этим надо воспользоваться и привести могилы и памятники в порядок. Думаю, для этого можно было бы привлечь не только представителей РАН, но и родственников умерших в Боровом ученых и членов их семей».
От себя добавим, казахстанская сторона смогла бы увековечить их память, разработав отдельный туристический маршрут, установив памятную плиту возле мест бывших дач в парке или возле лестницы с вазонами, с посещением туристов музея и старого кладбища. Заповедь в Священном писании: «Уважай каждого человека как самого себя».
Как мы отметили выше, в Боровом ученые-прикладники работали на оборонную промышленность согласно темам своих институтов, эвакуированных в Казань, Свердловск, Челябинск, Алматы, Ташкент и другие города Союза. Многие их открытия находили немедленное применение. Так под руководством, находившегося в Боровом, академика С.Н. Бернштейна в Математическом институте АН СССР было подготовлено пособие по определению место нахождения судна по радиопеленгам. Это помогло ускорить штурманские расчеты в 10 раз. В 1943 году в части Дальней авиации поступили новые штурманские таблицы, разработанные под руководством Бернштейна и значительно повысившие точность самолетовождения.
Близкий друг В. Н. Вернадского академик Н. Д. Зелинский был оторван от своего коллектива и находился в Казани, но все же, заочно руководил его работами. В результате Институтом органической химии было разработано несколько способов превращения сырьевых ресурсов нефтяной промышленности в разнообразные соединения, необходимые для химической и оборонной промышленности. В 1942 году крупный физик Л.И. Мандельштам был удостоен Госпремии СССР за сделанные в Боровом выдающиеся открытия по оптике и радиофизике. Здесь химик-органик, академик А.Е. Фаворский руководил лабораторией по усовершенствованию производства машинного масла и авиационного бензина. Группа под началом академика В.Н. Образцова занималась проблемами железнодорожного транспорта, в частности повышением скорости поездных составов по Тюрксибской и Карагандинской железных дорогах. Академик В.П. Вологдин также был отмечен Госпремией за то, что сделал в Боровом один из своих уникальных открытий по высокочастотному электричеству. Тем не менее, самым выдающимся открытием, сделанным на земле казахской, считается учение В.И. Вернадского.
В Боровом попытки академика выехать в Казань, куда были эвакуированы созданные им Раиневый институт и Биохимическая лаборатория, не увенчались успехом. Тогда он сосредоточил все силы на завершении начатого до войны двухтомного труда «Химическое строение биосферы Земли и ее окружения». Предчувствуя, что может не успеть изложить в этой монографии свои мысли о ноосфере, ученый сначала написал небольшую статью «Записка об организации научной работы». Здесь он кратко, но в наиболее систематизированный форме, изложил контуры учения о ноосфере (4-страничная статья, датированная 9-ноябрем 1942 года, позже была найдена в личном архиве ученого). Затем 21 июля 1943 года на печать готовится короткая статья «Несколько слов о ноосфере». Таким образом, в Боровом Вернадский не только окончательно сформулировал свое классическое учение о биосфере, но и создал новую «сферу разума» — ноосферу. Ученый представил закономерный переход биосферы на иную, более высокую ступень эволюции. Однако, статья высланная в газету «Правда» с первоначальным названием «Что такое ноосфера и для чего мы должны знать о ней», не была опубликована. Увидела она свет только в 1944 году в специализированном журнале «Успехи биологии», а английский вариант материала вышел через год в журнале «Америкен сайентист». Примерно такая же участь постигла вышеназванную монографию «Химическое строение…». Даже самый большой обобщающий труд Вернадского, выполненный в основном в Боровом, долгие годы оставался в рукописном лишь виде. После смерти ученого над ним работала А. Шаховская, а после ее смерти – К. Флоренский. С его же предисловием и под его редакцией в 1965 году книга наконец-то вышла в свет. Такая же участь постигла и другую работу Вернадского «Научная мысль как планетное явление» (тоже была издана после смерти ученого в 1977 году).
Казалось, что советская власть создала все условия Вернадскому для научной работы. Несмотря на лихолетья после гражданской войны в 1921-1922 годы специально для него был создан Радиевый институт. Потом его отправили в Париж на научную командировку сроком на четыре года, откуда ученый возвращается с замыслом – создания новой науки – науки о живом веществе – биохимии. В 1928 году Вернадскому помогли создать Биохимическую лабораторию. Он благополучно миновал репрессию, более того, научная общественность в 1936 году торжественно отметила его 75-летие. Вернадский был избран действительным членом Академии наук СССР (академиком). К 80-летию, в Боровом, ему была присвоена Сталинская премия в 200 тысяч рублей. Тогда увидели свет несчетное количество научных трудов ученого.
Однако, в действительности, «Совдения» использовала обширные знания ученого, его научное чутье, глубину мысли и удивительную способность видеть далеко вперед только в естественных науках и в прикладных целях. Особенно это касается его колоссального практического и теоретического опыта в геологии. Нюх «кураторов из Кремля» в этом отношении был превосходным. К примеру, в июне 1940 года Владимир Иванович получает из США, от сына Георгия, вырезку из газеты, где сообщалось о разворачивании работ по «новой ядерной энергии». Письмо очень взволновало Вернадского. Он один из немногих понимал смысл происшедшего. 3-июля он переговорил с Хлопиным, Шмидтом об организации работ по урану. «Кремлевские кураторы» отреагировали на этот разговор мгновенно: вскоре в Академии наук образовалась большая комиссия по урану во главе с Хлопиным, в которую вошли Курчатов, Вавилов, Щербаков, Капица и др.
Вместе с тем в Кремле держали под мушкой работы ученого, где естествознание состыковалось с мировоззренческими проблемами, обсуждались философские и социальные вопросы науки, повествовалось «жизнь вне организма». Особенно тех, которые были созданы в более свободных условиях. Здесь следует отметить, что из вышеназванных «трудных» работ одна под названием «Научная мысль…» была написана Вернадским за рубежом. Это было в Европе, сначала во время лечения в Карлсбаде – летом 1935 года, потом во время научной командировки в Париже, Лондоне и Германии. А остальные две вещи – «Химическое строение…» и «Несколько слов…», как уже было сказано, тоже вдали от Москвы, в тиши соснового бора Бурабай. Даже само название этих работ для «философов Кремля» веяло чем-то ненаучным, даже жутким: представьте себе, страна бьется в пятилетках, гонке индустриализации, перманентной революции, а здесь речь идет о планетарных явлениях, биосфере земли, ноосфере… И неспроста в вышедшей в 1934 году в Малой Советской энциклопедии о Вернадском написано: «По своему мировоззрению – сторонник идеалистической философии. В научных трудах проводит идеи «нейтрализма» науки, выступает в защиту религии, мистики, исконности жизни и «живой материи», и ряда антиматериалистических концепций, отрицая материалистическую диалектику».
Да бог с этой закупоренной ретортой 30-х! В годы перестройки вышла в свет книга «В.И.Вернадский. Философские мысли натуралиста». В ней составители издания выступают в качестве представителей научной школы Вернадского. По их мнению для ученого науку олицетворяло естествознание, а философию, в том числе марксистскую, он как науку не признавал. В марксизме Вернадский видел, прежде всего, социально-экономическое и политическое учение, возникшее в результате научного анализа экономических явлений, никак не связанный с философскими воззрениями основоположников марксизма. По мнению составителей книг, это был характерный налет натуралистических концепций ученого, который в годы своих научных интересов, своего мировоззрения вынужден был сталкиваться с такими современному ему философско-социологическими течениями как модная вульгарная социология и не менее модная идеалистическая философия. Все это нередко переплеталось с теологией и религиозным миропониманием.
Как отмечают составители, в этом отношении характерна связь Вернадского с Шарденом. В действительности, термин «ноосфера» Вернадский перенял у французских ученых Леруа и Тейяра де Шардена, которые были знакомы с идеями Вернадского и в известной мере находились под его влиянием. Книга Шардена «Феномен Человека» в ряде положений и прежде всего, своей гуманистической убежденностью близка работе Вернадского. Но в отличие от последней, она отрывается от почвы реальных фактов и перестает служить их рациональным обобщениям. «Мировоззрение Шардена в значительной степени сложилось вне его научной работы, под влиянием идей христианства, — отмечает И. Кузнецов. – Развиваемая автором аргументация лишь «иллюстрирует» предвзятую априорную финалистическую концепцию о движении Мира через человека и его разум к его «замыканию» в некоей конечной точке Омеге, в боге. Почти не затрагивает здесь Шарден и социальных аспектов эры разума, отношения науки к социальной жизни человечества – того, что является существенным в книге В.И. Вернадского».
Тем не менее, составители книги в другом месте отмечают особенность отношений атеистического сознания, иллюзорность веры в бога, антагонизм науки и религии и т.д. Однако атеистом в строгом смысле слова Вернадский все же не был. Он рассматривал религию наряду с наукой, философией, искусством и нравственностью в качестве вечной и непреходящей сферы духовной жизни человечества. Это обстоятельство и отразилось на понимании Вернадским настоящих и будущих судеб религиозного создания, а также на его отношении к атеизму как своего рода «религии наизнанку».
В чем причина особого отношения ученого к вопросам религии, атеизма, которое порой шло в диаметрально противоположном направлении?
Александр Дугин в своей книге «Конец света: эсхатология и традиция», точнее в разделе «Темная тайна космизма» отмечает: «В науке «космизм» ярче всего проявился у профессора Вернадского, создавшего учение о «ноосфере» и предвосхитившего «контр-инициатические доктрины» Тейяра де Шардена». «После прочтения в Сорбонне… нашего доклада на тему «Идеологический заговор русских космистов», — пишет далее известный исследователь эзотеризма и конспирологических учений, — мы встретились с историками, долгие годы занимавшимися теориями де Шардена, и они подтвердили нам не только наличие типологической связи между концепциями Вернадского и Шардена, но и рассказали об историческом пути влияния одного на другого. По их свидетельству, в той же Сорбонне в начале 20-х годов Вернадский читал лекции, посвященные своей чисто космистской теории «ноосферы». На его лекциях присутствовал Ле Руа, ближайший сподвижник и сотрудник Тейяра де Шардена, этого «мистического эволюциониста», чьи концепции представляют собой откровенную сатанинскую пародию на христианское богословие. Тогда и появилось выражение «ноосфера». Теперь остается только исследовать связи Шардена с оккультизмом и нео-спиритуалистическими организациями. И тогда картина планетарного «заговора» космистов будет полной!»
Что такое «космизм» и какой смысл вкладывает автор в понятие «планетарный заговор космистов»?
Как известно, каждая религия имеет свою экзотерическую (внешнюю) и эзотерическую (внутреннюю) стороны. Эсхатологи именуют их соответственно «инициацией» и «контр-инициацией». Ибо оба они, находясь внутри одной оболочки, имеют свойства переходить в противоположность. Расхождение это обычно, в случае христианской эсхатологии, начинается с разного видения ипостаси Святой Троицы. Если в традиционном, инициатическом христианстве оно зиждется на основном постулате: Святой отец, его Сын и Святой Дух, то эзотерическом (контр-инициатическом) христианстве, именуемом «герметическим течением», освещается область Святого Духа — Сакральный Космос — как прямое происхождение от Отца, то есть непосредственная «Богоявленность» Космоса, которая свободна от прохождения «цензуры Логоса-Сына». По утверждению христианской эсхатологии, Святой Сын (Логос-Сын) помещается на сверх-рациональную природу. Если говорить более понятно, он стоит выше нижнего, человеческого, т.е. индивидуального, рационального мира, отождествляя некой сакральной цивилизации, трансцендентной по отношению к человеческому разуму. Однако эсхатологи-традиционалисты утверждают, что на последних этапах цикла вышеприведенная ипостась Святой Троицы подвергается опасности отождествиться с человеческим разумом. Именно это в принципе и случилось католической теологией, которая началась с исключения апофатического подхода, а закончилась «рационализмом» и «гуманизмом» полупрофанического характера. Традиционалисты школы Рене Генона тревожатся за то, что контр-инициации и их организации обращают полученную священную «энергию» в «дьявольскую», с антидуховной целью. Контр-инициация в последние столетия наиболее ярко проявляется в деградировавших западных инициатических организациях «герметического типа»: в ответвлениях масонства, неорозенкрейцеровских, неоалхимических организациях. Представители именно этих групп породили в ХХІ веке весь спектр псевдоинициатических оккультистских и теософистских групп, составивших в дальнейшем то, что принято называть «неоспиритуализмом». Сам «неоспиритуализм» не является прямо «контр-инициатическим». Скорее, это инструмент, направленный на разрушение остатков истинной традиции на Западе и ведущий профанов к бездне растворения в психическом хаосе под видом «возврата к духовности».
По общему мнению, православная доктрина сохранила свою инициатическую, сверх-индивидуальную и сверх-рациональную природу. В отличие от католической цивилизации, судьбоносные причины религиозных и общественных трансформаций «Континента-России» следует искать не во вне-религиозных организациях, а в лоне самой Церкви, являющейся непосредственно ареной и истоком противостояния двух «инициатических» тенденций. Это Традиции «русской святости», «старчества» и контр-инициации, направленной антитрадиционной диверсии.
Именно на этом месте эсхатологии обращают внимание на одно поразительное явление из жизни второй половины ХІХ века, именуемое «русским космизмом».
Наиболее известным представителем русского космосмизма считается Николай Федоров. В его биографии нет никаких указаний на контакты с какими бы то ни было контр-инициатическими организациями, но его труды являются компендиумом контр-инициатических доктрин, почти точно соответствующих доктринам герметических организаций Запада. У Федорова есть даже теория «искусственного воскресения из мертвых», что в Традиции считается откровенным знаком «Царства Антихриста». Кроме того, федоровские идеи являются образцом и, в некотором смысле, парадигмой перенесения духовных, символических и религиозных доктрин на психоматериалистический уровень. Например, теория «управления атмосферными явлениями» и «превращение Церквей в Музеи». И наконец, «Проект установления всеобщего и нераздельного братства людей, которое должно включить в себя всех «воспрещенных любовью предков» и стать венцом истории. Моральный утопизм и пантеистический мессианизм Федорова вдохновил многих философов, ученых, писателей, теоретиков России, — пишет А. Дугин, — а кроме того, его «космизм» был крайне популярен в «большевистских» кругах, отождествлявших грядущее «братство воскресших и воскресивших» с «коммунизмом». В некотором смысле идеи Федорова были отражением экзальтированного революционного мессианизма той эпохи.
Традиционалисты также «русским космосом» называют православную виртуальную инициацию, которая реализовалась не по пути позитивного восхождения сквозь мир психической в мир чисто духовный, небесный, сверхиндивидуальный, а по пути «сплавления» с промежуточным, средним миром, с миром психики, который Традиция причисляет к «нижним водам». «Русский космизм – это форма предельной деградации «православного юродства. В ней «юродивые во Христе» становятся «юродивыми во Антихристе», — заключает Ал. Дугин. – И этот специфический «космизм» резко отличает практически всю русскую философию, науку и культуру от европейского профанизма, так как «космистское» сознание тяготеет именно к внерациональному, к парадоксальному… «Космизм» в русской философии ХІХ−ХХ вв. проявляется в стремлении любой ценой совершить насилие над логикой, и чаще всего это выражалось в постановке принципов «нравственности» или «соборности» над всеми остальными категориями – скрыто у «религиозных» философов (В. Соловьев) и открыто у «атеистических», но «крещеных» богостроителей как Богданов, Базаров, Луначарский и т.д. В науке «космизм» ярче всего проявился у профессора Вернадского…»
На наш взгляд, двойственный характер отношения Вернадского к вопросам религии кроется именно в специфике космизма, который действительно мог служить отправной точкой его теории. Вернадский отрицательно относился к мистической стороне религиозного сознания, но в целом в религии видел вечность духовной жизни. Атеизм воспринимал как разновидность религии («религия наизнанку»). Так проявились в его мировоззрении парадоксальность, алогичность русского космизма, о которых говорят традиционалисты. Еще один парадокс в том, что в Вернадском соборность русского космизма сочетается с Царством Разума, характерного для западного католицизма. Разбирая мировосприятие ученого, традиционалисты почему-то оставляют в тени эту специфику космизма Вернадского. На наш взгляд, корни такой двойственности нужно искать в биографии ученого. Дело в том, истоки рода Вернадских по отцовской линии уходят в католическую Прибалтику, в середину XVII века, когда литовский шляхтич Верна боролся против Польши на стороне Богдана Хмельницкого. В середине XIX века, после походов Суворова, дед Вернадского – Василий Иванович поселился в Киеве. Начиная с 1889 года, Владимир Вернадский неоднократно побывал в Европе: в Скандинавии, Франции, Германии, Англии, Италии, Греции, иногда продолжительностью до трех лет. Но все же, как ученый он сформировался в среде русской интеллигенции, у которых были сильны православные традиции. Влияние католической Европы постоянно восполняло православную чашу, проходя в жизни ученого зигзагами. Можно сказать, благодаря этому Вернадский смог уцелеть от многих потрясений и спасся от молоха 37-го. Летом 1921 года большевики арестовали его и привезли в тюрьму на Шпалерную по обвинению в шпионаже.
К удивлению охранников, Вернадский был освобожден. Чуть позднее выяснилось, видные большевики Карпинский и Ольденбург послали телеграммы Ленину и Луначарскому. Семашко и помощник Ленина Кузьмин распорядились освободить Вернадского. У Вернадского нашлись заступники и во времена репрессий. Эти страшные годы он провел в Европе – на лечении, погрузившись в научную работу. А уже по возвращении в страну он уходит со всех административных постов, оставаясь только научным консультантом (чтобы не участвовать в «чистках»).
Связи… Компромисс.… Оба эти качества были ему не только дарованы природой, но и приобретены в сложном жизненном пути. «Русский космизм» был только звеном в цепи его тайн: некоторые исследователи причисляют его некоему тайному обществу. В книге Нины Берберовой «Люди и ложи: Русские масоны ХХ столетия», на 143-странице, где приводится список русских масонов, графе «В» 8-м по списку идет: «Вернадский Владимир Иванович. Профессор, ученый. Отец историка. Член партии к.-д. МГ».
«МГ» – ключ, источник сведений, данных в заметке. В данном случае это условное сокращение имени источника – Максима Горького.
Принадлежность Вернадского к масонам подтверждают и другие источники. Известные масонологи Борис Николаевский и Лоллий Замойский причисляют к масонам московское общество либералов «Союз свободы». Оно было создано в 1905 году князем П. Долгоруковым. В. Вернадский был видным членом этого клуба вместе с родоначальниками русского масонства ХХ века проф. М. Ковалевским, Маклаковым, проф. Кизеветтером и др. В 1909 году на базе «Союза свободы» была создана промасонская организация «Общество мира», ставшая ядром кадетской партии, позже «Народной свободы».
Период расцвета русского масонства, как известно, заканчивается после восстания декабристов. Русское правительство не без основания видело в масонских ложах источник либеральных и революционных мыслей, поэтому масоны были вынуждены уйти в ряды других нелегальных организаций, такие как народничество и заражали своей идеологией их члены. Еще, будучи студентом Петербургского университета, Вернадский участвовал в народническом кружке «Братство», был знаком со старшим братом Ленина – народником-революционером Александром Ульяновым, казненный царем за теракт. Здесь же ученый встретил свою будущую жену – Наталью Старицкую. После смерти отца, унаследовав родовое имение Вернадовка в Тамбовской губернии, он в 1892 году избирается гласным земских собраний Тамбовской губернии и Морщанского уезда. Примерно в эти годы ученый начинает увлекаться либерализмом, идеями земства – любимым коньком западного масонства. Следует отметить, что расцвет научной карьеры Вернадского приходится именно на второе десятилетие ХХ века. Тогда скромный заведующий минералогическим отделением Геологического музея в 1908 году избирается экстраординарным, а в 1912 году ординарным академиком. Годом раньше им организуется уникальная экспедиция в Ферганскую долину, в результате которой из минерала тюямуюнита впервые был получен русский радий и была создана первая в России радиохимическая лаборатория. В годы первой мировой войны при активном участии Вернадского создается Комиссия по изучению естественных производительных сил страны – КЕПС, в структуре которой было 16 институтов. На этом этапе своей жизни, точнее в 1916 году Вернадский интенсивно работает над учением о живом веществе, возникают очертания биохимии, новое биосферное мировоззрение.
Русское масонство было в гораздо большей степени политизировано, нежели европейское. Несмотря на это, мы видим, что Вернадский, участвуя в масонском движении умеренных либералов, тем не менее, воздерживался от активной политической деятельности. Однако в крутых переломных моментах жизни масонство заставляет людей невольно быть в гуще событий, тесно сближая их. Это сближение – соборное видение Апокалипсиса, идущего на них с неизбежностью, от которой нет спасения. Возможно, что Вернадский участвовал в 1916 году на историческом «пленарном заседании» ЦК кадетской партии, которое в конспиративном порядке проходило в московском доме князя Павла Долгорукова. На заседании обсуждалась кандидатура будущего Временного правительства «после царя». Как бы то ни было, в 1917 году Вернадский входит во Временный комитет Госдумы и в числе 4-х членов подписывал телеграмму в Ставку царя. В ней сообщалось о перевороте и предлагалось обречься от престола. Во Временном правительстве, представителем которого стал видный масон, гроссмейстер Верховного совета ложи «Великий Восток Народов России» Александр Керенский. Вернадский возглавлял Комиссию по подготовке реформы высшей школы, а осенью 1917 года стал заместителем министра просвещения. После падения Временного Правительства ученый уезжает на Украину (под Полтавой семья Вернадских имела землю, двухэтажный дом). Судя по воспоминаниям П. Долгорукова, в 1918 году в Москве князь и его приближенные входили в тайную антибольшевистскую группу «Национальный центр». Весной того же года в группе возникает раскол – в безнадежном состоянии начинается «крен на немцев». Поэтому видимо неспроста Вернадский весною 1918-го оказывается в оккупированной немцами Украине и вскоре организует украинскую Академию наук, которую в 1919 году закроет Деникин. Вернадский уезжает в Крым, читает лекции в Таврическом университете. Здесь в Крыму П. Долгоруков воссоздает «Национальный центр». Однако, как пишет Н. Берберова, дальше «масоны шли влево и шли вправо, теперь уже все было равно», и на следующий год Вернадский в надежде выехать из России пишет письма в Англию, в Британскую ассоциацию наук и Королевское общество. Однако тяжело заболев тифом, после отступления болезни вынужденно возвращается в Петроград.
Вообще, отдельные выходцы из России в разное время состояли членами масонских лож за рубежом, преимущественно во Франции, где традиция их существования не прерывалась никогда. Масонское посвящение в Париже прошли М.А. Бакунин, И.С. Тургенев, П.В. Долгоруков, М. Ковалевский. Последний в Париже основал отдельную русскую ложу «Космос», в состав которого входили такие выдающиеся ученые как Яблочков, изобретатель лампы накаливания. Нить от ложи тянулась к Сорбонне. Обычно исследователи список масонов-большевиков ограничивает лишь Скворцовым-Степановым, но косвенные факты показывают, что и Луначарский прошел посвящение на стенах Сорбонны. И недаром же Вернадский в 1922 году по приглашению ректора Сорбонны профессора П. Аппеля уезжает во Францию на целых четыре года читать курс геохимии. Могущественная всемирная организация, когда надо защищает своих «посвященных», опутывая противника невидимыми щупальцами…
Здесь мы неспроста применяем словосочетание «всемирная организация». Если внимательно вглядеться в основные работы Вернадского, то нетрудно понять, что они зиждутся на идеологии «каменщиков» для воссоздания того единого царства благоденствия, равенства, свободы и справедливости, которое потеряло человечество из-за своего несовершенства. Задача масонерии – возродить, восстановить его на правах человеческого Разума и воцарить мир во главе со «всемирным правительством», которое уничтожит искусственные преграды и разнобликие отличия между народами. Конечно, Вернадский прямо не говорит об этом, под ноосферой он имеет в виду то новое состояние жизни на нашей планете, которое станет реальностью, когда войны, голод и недоедание исчезнут с лица земли. Однако, по его выражению, образование ноосферы из биосферы требует проявления человечества как единого целого. И оно может быть воплощено в едином для всей планеты
«всемирном государстве». Это нечто единое целое, в котором сливаются развивающееся общество и изменяемая им природа, взаимодействующие самым тесным образом. Здесь действуют особые закономерности, в которых сложнейшим образом переплетаются законы неживой и живой природы, законы общества и законы человеческого мышления. «О наличии таких интегральных законов мало что известно и их отыскание – задача огромной трудности», – писали в конце 80-х последователи Вернадского. Но прошло какое-то десятилетие и мир стал в корне меняться. Опыт ХХІ века показывает, что процесс развития пошел не по пути футурологии палеонтолога-геолога де Шардена, а по пути, указанной Вернадским. Капиталистический Запад из «советского» эксперимента вынес для себя три важные вещи, это – плановая экономика, массовый спорт и использование атомной энергии в мирных целях. Последнее достижение Советов невозможно представить без имени академика Вернадского. Точно так же понятие «экосистема» и «экология» уходят корнями в воззрения ученого. Ныне ученый мир все чаще говорит о ростках постиндустриальной, информационной эпохи, нанатехнологии в трудах Вернадского. Наконец глобальные черты такого целостного, гигантского, всесветного процесса как мегатренд впервые были представлены именно в его концепциях.
Плохо или хорошо, но ныне мы живем и творим в мире, эпохе, о которых прозорливо предсказывал Владимир Верандский. И мы не должны забывать, что ростки этого процесса, который охватил и увлек весь мир, взошли на нашей с вами земле – в Бурабае.
Источник: mtazhmurat.kz
